Семейные прения

Сигнал входящего вызова разбудил его до будильника. Всплывшее на экране имя сработало лучше любого самого крепкого кофе, разом сгоняя сонливость. — Да? — Здравствуй, Бен, — её голос почти не изменился за прошедшие годы. — Бен давно мёртв. — Для меня ты всегда будешь Беном, — Лея умела парой слов довести до зубного скрежета. Поистине, врождённый талант, отточенный годами политической практики до непревзойдённого мастерства, — какое имя бы ни значилось в документах. — Что тебе надо? — Кайло сел на постели, устало протирая глаза. Спорить с матерью дело бессмысленное — непреложная истина, наизусть выученная с раннего детства. — Неужто соскучилась? — Я встретилась с Рей, — простые слова, а кислород больше не поступает в лёгкие, застрял в горле плотным комком и можно только кашлять, и кашлять, и кашлять, а он всё никак не откашливается. — Она такая чудесная девочка. — И? — Не может он звучать так низко и хрипло, его баритон не способен стать басом, но оказалось реальность кусается. — Жаль ты не познакомил нас раньше, тогда бы у меня было больше времени для завтраков с внучкой. — Больше времени? — Явь убегала от него, уплывала в марево абсурдности, кромсаемая вновь проснувшейся ревностью — мать видела Рей, смотрела в глаза, они разговаривали. Кайло готов заложить собственное сердце за десять минут диалога с ней, а выходит лишь рвать то на куски изо дня в день, истекая проклятой кровью на дощатый пол чёртового зала суда. Молясь всем возможным богам — нет, не богам, ей — безмолвно убеждая посмотреть на него, прочитать суть на радужке, пока та не погасла, утонув в пучине тоски и звериного гнева, спаянных воедино уже столь крепко, что не разбить и взрывом сверхновой. — Бен, — запнувшаяся Лея явление настолько феноменальное, от чего поневоле теряешься, — у меня обнаружили рак. Четвертая степень. Я отказалась от лечения в виду его бесполезности. — Мне жаль. Кайло не знал, как реагировать. Что нужно чувствовать по этому поводу? Ему должно быть грустно? Ох, грусть вечный спутник последних недель. Больно? Возможно. Где-то внутри, глубоко-глубоко, за толщей тщательно выстроенных стен безразличия. Там, где за сотнями замков заперт юной и слабый Бен Соло — то, что от него осталось: медленно разлагающийся труп убитого прошлого. — Знаю, я во многом была неправа, — однако сердце парадоксально забилось быстрее. Словно он всё ещё мальчишка, цепляющийся за любую подачку ласковых слов, изголодавшийся пёс, пред чьим носом водят сахарной косточкой, а он виляет, виляет хвостом — гул по паркету расходится, — простых извинений тут будет мало. — Ты можешь попытаться, для разнообразия, — злость на себя как всегда ледяная — холоднее арктических льдов — остужает вскипевшую кровь, возвращая разум из пике пьянящих эмоций. — Если ты беспокоишься о похоронах — не стоит. Мне будет в радость отправить тебя в последний путь. — Бен, — Лея даже тон не повысила, невозмутимая, статная, гордая — снежная королева из сказки, не человек. Таких не бывает. Хоть бы раз скинула мраморную маску греческой статуи, показала нутро: настоящее, живое, дышащие; может он бы поверил тогда во все эти россказни про семью и любовь, с младенчества вдалбливаемые как аксиома, вот только для него навсегда так и оставшиеся теоремой. Ведь так отчаянно хочется верить… Хотелось, — я устрою вам встречу. Если бы его прямо сейчас окатили водой, он и то удивился меньше. — Зачем тебе это? — Я не могу изменить прошлое и свои ошибки, сын, но в силах помочь исправить твои. Пока не всё потеряно. Кайло молчал. Тишина затягивалась — Лея милостиво дала время осознать сказанное, не давя и не сбивая с мысли. Он слышал, как тяжело дышит мать, чуть шипя в телефонную трубку. Её вдохи и выдохи резонировали с его собственными, такими же глубокими и отрывистыми. — По закону мне нельзя приближаться к ней. — Это решаемо, если никто не узнает. — Рей не пойдёт на это, она не хочет меня видеть, — горечь от истины звучала надтреснуто. — Это не так. Ей тоже тяжело, Бен, возможно, тяжелее чем всем остальным. Она так сильно привязана к тебе… Мы откровенно поговорили, Рей рассказала мне правду и… — Правду? — Перебил, не сдержавшись. — Какую же правду она тебе рассказала? — Ты отправил её родителей на смерть, — Лея сделала паузу, подчёркивая значимость слов, а Кайло забыл как дышать, боясь услышать продолжение и в той же степени рьяно желая. — Ей страшно. Вся её жизнь оказалась обманом. — Ах, эту правду, — яд в голосе — тягучий мёд, — я думал, ты просветишь меня на тему судебных взысканий. — Не язви, — сухо отрезала мать и в памяти отчётливо всплыли поджатые губы и ямочка на подбородке, всегда прорисовывающаяся, когда та выражала брезгливость. — Рей ещё совсем ребёнок, она обижена на тебя. Поддалась эмоциям и сделала неверный выбор. Когда Люк нашёл её… — Люк нашёл её? Не Рей пришла к нему? — Насколько мне стало понятно из разговора с ней, она не собиралась подавать на тебя в суд. Одна фраза, чёткий намек на истину и впервые можно вдохнуть полной грудью, не задыхаясь. Ожидаемо, что корни всех бед произрастают от Скайуокера и если весь этот бред можно уложить в одно ёмкое словосочетание «неверный выбор», со столь банальным смыслом, то кто он такой, чтобы спорить? — Она пойдёт на встречу? — Рассуждать о верности тех или иных решений казалось крайне глупым, не в его праве, тем более в связи с заманчивой прерогативой, открывшейся благодаря умению его малышки держать язык за зубами. Хорошая девочка. — Я всё устрою.

***

Главным свидетелем Люка оказался мальчишка-сосед. Чернокожий парень, вечно вьющийся неподалёку, и уже давно вызывающий зудящие позывы проломить тому голову, раз и навсегда закрывая бегающие глазки, с неприкрытой жадностью ловящие каждый шаг его малышки. Его звали Финн Риверс. И он рассказал о третьем дне мая, когда Рей решилась разыграть свои последние козыри… …Длинные волосы водопадом струятся по хрупкой спине, ловя в свои каштановые сети тёплый весенний ветерок, рвущий отдельные пряди вверх, выше, ещё выше, щекоча по линии скул, оглаживая точёную челюсть. На открытых плечах целый ворох веснушек, будто кто-то умелый прямой солнечный свет обратил в настоящую краску, окунул туда кисть и сбрызнул на холст идеальной атласной кожи. На ней, кроме десятка несменных фенечек, почти до локтей обвязавших тонкие руки, лишь светлый топик и короткие — слишком короткие — шорты, открывающие всем жаждущим взглядам стройные крепкие ноги, от самых бёдер до кончиков пальцев на босых ступнях, утопающих в зеленой траве — нелюбовь Рей к обуви так и осталась загадкой. И он видит с каким вожделением этот парнишка смотрит, оглаживает взглядом её юное тело, чуть ли не мурлыча как большой кот перед миской сметаны. И она это видит, вьётся перед ним певчей птичкой, хорохорится своими яркими пёрышками, улыбается чуть застенчиво, будто и не сама его позвала… …- Рей позвала меня к забору поговорить, ну, я и подошёл. Её опекун в это время был в доме, как я понял. — О чём вы говорили с мисс Рен? — Да ни о чём, поболтали о новом альбоме группы. Кажется, ещё что-то про сериальчики обсудили. Не помню точно. — Что было дальше?... …Рей о чём-то болтает, щебечет, не умолкая, в обычной своей манере, а сама то и дело стреляет томными очами цвета спелого фундука в окно кухни, ищет — ловит — его взгляд тёмно-карих глаз, наблюдающих за разыгрываемым представлением. Кайло знает — это специально для него одного, незамысловатый этюд, очередной акт их мучительной пьесы. Сколько было уже выступлений — не сосчитать. Но вот такое — на грани здравого смысла его натянутых в струны нервов — впервые. Она расстаралась, как всегда щепетильная в подготовке, постепенно подводя к кульминации, мастерски играя по нотам, ни разу не сбившись с мелодии. Он ведь сам её научил. Стоит гордиться. И этот несчастный парнишка, всего лишь жертва в её шахматной партии. Пешка, не больше, но — чёрт! — эндшпиль* в разгаре, и Рей применяет рентген**. Кайло так близок к обрыву… Он держал оборону так долго, стоически сражался с ней — и с собой — но сейчас готов признать поражение. Почти. Потому что сжатые челюсти всё ещё сдерживают порыв схватить девчонку за скальп и встряхнуть хорошенько, чтобы осела, остановилась, перестала мучать его, ведь сама не понимает, чего хочет, к чему ведёт. Девчонку… Уже не девчонку. От ребёнка в ней не осталось и толики… …- Ну, мы стояли и прям ощутили… ну… всю эту химию, вы понимаете? А Рей возьми и поцелуй меня неожиданно. Я прям опешил. Ну, не дурак же, кто от классных девчонок отказывается, ответил, конечно. А потом выбежал этот мудак… — Мистер Риверс, не выражайтесь в зале суда. — Да, да, простите. Ну, мистер Рен этот. Выбежал, злой как чёрт, схватил Рей и поволок за собой в дом. — Мисс Рен оказывала сопротивление? — Да ему фиг окажешь! Он же здоровый, как лось! Затащил, хлопнув дверью. Ну, я сразу понял, что дело дрянь. — С чего вы так решили? — Да вы бы видели его лицо… …Улыбка на губах столь торжествующая, что хочется взять её миленькую головку и приложить пару раз о кухонную столешницу. Но вместо этого Кайло сметает всю стоящую у сушилки посуду, расплескивая по светлому полу настоящее море осколков, и впечатывает кулак в холодный мрамор покрытия, с гортанным рыком отталкивая от себя Рей подальше, пока самообладание не потеряло последний рычаг контроля. А она — вот же дрянь! — смеется своим этим переливчатым смехом, от которого по коже мурашки бегут целыми толпами, и смело шагает навстречу, обвив руками похуже ядовитой лианы, с усилием вжимаясь в тяжело вздымающуюся грудь, будто рёбра сломать хочет. Что-то бормочет себе под нос, так тихо — не разберешь, а потом поднимается на носочки и припадает горячими губами к яремной вене на шее, проводя острым язычком вверх, прослеживая зашкаливающий пульс. Всё тело разом прошивает настоящим электрическим током, импульс сильнее, чем если сунуть палец в розетку — он уверен. Кайло замирает, не в силах пошевелиться, не во власти и слова вымолвить из враз пересохшего горла. Руки сжимают столешницу, так сильно — до побелевших костяшек, ещё немного и отломит кусок; пока Рей юркой змейкой теснится к нему, кошкой ласкается, тыкается своим маленьким носиком, выдыхает так судорожно… Пытка. Настоящая пытка. — Если не ты, то Финн будет не прочь. Она выиграла. Одним предложением сметает последние крохи терпения, разом обрывая все цепи и провода. Кайло взвывает нечеловеческим рёвом, сдаваясь, с головой ныряя в пучину, сгребая хрупкое податливое тело — ладони с легкостью сомкнулись на талии. Губы наощупь находят маленький ротик, стукаются об сияющую улыбку, прежде чем с силой вжаться в её уста, стирая, поглощая все следы радости, вовсе не нужной сейчас на этой гребаной кухне, ставшей свидетельницей его падения на самое дно. О, он знал, что ничем хорошим их игры никогда не закончатся. Рей тушуется от его напора, дёргается было назад, но крепкая рука уже скользит ей на затылок, пальцы запутываются в волосах, сжимая в кулак непослушные пряди, выворачивая — поднимая — лицо навстречу, ближе к себе, ближе к языку призывно пробежавшемуся чуть дразня, будто бы спрашивая разрешения. Не нужно ему её разрешение. И никогда нужно не будет. Кайло подается бёдрами вперед — навстречу — протаскивая по инерции её хрупкое тело, вжимая Рей в угол кухонной стойки, сгибается почти вдвое, ведь в этой малышке роста наскребётся не больше метра шестидесяти. Она всхлипывает ему в рот, зажмуриваясь, чуть не плача, когда зубы смыкаются на её нижней губе, требуя пустить его внутрь. И не сразу соображает, что не - только - он ей делает больно, а стекло на полу вспороло босые ноги, уже пачкая светлую плитку тёмной горячей кровью. В ней весу — пустяк, легче пушинки, поднять и посадить на мраморный холод не стоит ничего, кроме приглушённого поцелуями девичьего вскрика. Рей дрожит, пробирая и его до озноба, и притискивается навстречу, неловко обвив ногами за торс, скрещивая за спиной худые лодыжки. Неумело качается, притираясь джинсой своих шорт по хлопку его домашних штанов. Такая маленькая, наивная. Малышка. Его, только его малышка… …- Вы понимаете, что нарушили границы личной собственности, перепрыгнув забор? — Да там не до этого было. Я как звон услышал, даже не думал. Хотел, ну, поговорить там, по-мужски, чтобы не трогал девчонку. А как в окно заглянул, охуел… — Мистер Риверс… — Не выражаться, понял я, да. Извините. Но другого слова подобрать не могу. Они там, ну, на столе… В общем он Рей зажал, а у неё все ноги в крови и ему всю футболку испачкала разводами, прям жуть как стрёмно выглядело. — Что происходило на столе, мистер Риверс? Нужны точные формулировки. — Да трахались они на столе. Ну, неужели не очевидно?!