Семейные прения

В третий раз за последние пять минут взглянув на круглые неприлично дешевые пластиковые часы, примостившиеся под самым потолком над треснутой стойкой заказов, Кайло отбросил в сторону измятую в край салфетку и откинулся на спинку неудобного металлического стула. Он сидел в этой гребаной придорожной кафешке и отсчитывал секунды до назначенной встречи, сгорая в бушующем пламени собственных эмоций, никак не желающем утихать. И дурацкая отчаянно весёлая мелодия, разрезающая мерный гул вытяжек и шум пролетающих по трассе машин, совершенно положение не улучшала. Было страшно, в высшей степени необъяснимо страшно. Так сильно, что рубашка прилипла к спине от холодного пота, а нога сама собой отбивала никому неведомый ритм носком лакированных дерби. Уже и не вспомнить, когда в последний раз приходилось испытывать нечто похожее. Кажется, когда рука ставила подпись на деле Хана. Звякнул колокольчик, вонзая тысячный раскалённый прут в тугой узел нервов, но в этот раз не зря — на пороге показался знакомый до мельчайших черт силуэт. Не было смысла подниматься, его и так сразу заметили. Сложно упустить из виду одинокую фигуру, чёрным пятном буравящую холодную розовизну местных стен, ярко выделяющуюся среди немногочисленных посетителей малого зала в столь ранний час. — Здравствуй, Бен, — Лея остановилась у столика, поправляя ремень сумки на сгибе локтя. Если не знать её достаточно хорошо, можно даже поверить в нервозность. Кайло с минуту всматривался в родственное лицо — ему даже головы задирать не пришлось, они сейчас почти вровень — подмечал все корректировки, внесённые возрастом. Время беспощадно, как бы дотошно мать не воевала за свою внешность, кидая на поле боя все мыслимые и не мыслимые средства: глубже врезалась причудливая вязь морщинок, ярче видны признаки желтизны под ровной матовостью кожи, да губы больше не цвета свежей брусники. Но глаза, глаза ничуть не сдались, всё так же сверкают, неукротимые в своей воле. Тёмные, живые, совсем как его. — Ты одна? — Эмилин привезёт Рей в ближайшее время, — она так и не села, замерла, будто решимости не хватает, что само собой даже предполагать абсурдно, просто неуважительно по отношению к ней, — я хотела поговорить до её прихода. — Так говори, — игры в шарады никогда его не прельщали. — Бен… — Может присядешь? Она кивнула, с поистине королевской грацией опускаясь на потрёпанный стул, словно тот являл собой позолоченный трон, не меньше — некоторые вещи никогда не меняются. Но что-то в ней было не так. Что-то, напалмом выжигающее зачатки грубой язвительности, горьким ядом оседающие на языке. — Я не буду поднимать тему показаний Финна Риверса, — начала мать, по-деловому сложив ладони на стол, задавая дипломатический сухой тон диалога. Один в один как сотни, тысячи, миллионы раз на совещаниях в сенаторском кабинете. Будто не сын перед ней, а очередной политик, смиренно ожидающий участи быть словесно препарированным проницательной леди Органой, — Рей заверила меня, что они полностью ложные. — Вот как? — Только пальцы её выдавали, никак не желая скрыть мелкую дрожь. Идентично, как и его собственные, пуская чуть чувствительную вибрацию по металлической поверхности покоцанного за годы службы круглого столика. — Она так сказала? — И я склонна ей верить. Кайло помолчал, задумчиво вглядываясь в собственное отражение на дне карих радужек, прямо взирающих на него с неприкрытым нетерпением, золотистыми всполохами плескавшемся в мути окружающей темноты. Мать ждала от него подтверждений — ясно, как солнечный день. — Так что ты хотела? — Враньё ему всегда давалось хуже, чем Рей, нечего и пытаться. Однако, какая же хорошая девочка. Губы сами собой дёрнулись в кривой ухмылке, погребая клокочущий страх под многотонной плитой вящей уверенности. Раз его малышка начала игру в поддавки, уж он позаботится об удачной расстановке на партии. — Бен, — Лея поджала губы, недовольная отсутствием комментариев, по-своему воспринимая вербальные признаки тела — и знать не хотелось, как именно — но тему не продолжила, сглаживая острые шипы и так не лёгкого разговора, — я хочу наладить наши отношения. Пока ещё есть время. Теперь, когда ты знаешь каково это — нести ответственность за ребёнка, я надеялась на лучшее взаимопонимание. И большую откровенность в семейных вопросах, — добавила она, ясно давая понять суть своих фраз. Если это цена насущной сделки, заплатить не составит труда. В конце концов недосказанность слишком долго камнем висела на шее, тянув на дно не только его самого, но и всех обожаемых родственничков. — Люк был прав, — Кайло вальяжно откинулся на спинку стула, отодвигаясь подальше от разом потерявшей сдержанность матери, в один миг побледневший на пару тонов, почти сливаясь с серебристой сединой в как всегда причудливо закрученной прически. Когда он видел её в последний раз, волосы были однотонно коричневые, насыщенные — цвета спелых каштанов. А теперь, прореженные хаотичными белыми прядями, как светлыми нитями в плетении тугих кос, посветлели на пару тонов, становясь практически серыми, пепельно-русыми, почти мышиными, невозможно далёкими от прежней статности и красоты. Нечто хрупкое, острое, как дроблённая стекольная крошка, кольнуло под рёбрами, пустило импульс по венам, вверх, ещё выше, через болезненно слипшиеся лёгкие из-за не в меру глубокого выдоха, — до самого сердца дошло. Да там и осталось, потонув в липком, вязком, густом сгустке детской обиды, так и не вытравившемся за годы разлуки. Скорее разросшимся до масштабов торфяного болота, затопившего все прибрежные земли души, откуда с лихвой черпается топливо, необходимое, жизненно важное для всей напускной безразличности взрослого, так отчаянно транслирующийся поверх стонущего от боли не выросшего ребёнка. — О чём ты? — О, она прекрасно понимала о чём. И заблестевшие влагой глаза это отлично демонстрировали. — Это я отправил его на казнь. Слова произнесены вслух — взметнулись ввысь и медленно опали осенними листьями в промозглую тишину между собеседниками. И Кайло впервые увидел сенатора Органу настолько потерянной: замершей на мгновение с чуть приоткрытым ртом, который та через секунду стремительно прикрыла ладонью, отворачиваясь в сторону, плотно зажмуриваясь, пряча за веками воочию выцветший взгляд. Ох, наконец-то эмоции. Жаль уже поздно и нет от этого удовольствия, лишь отвратительно кислый привкус во рту, медленно обволакивающий всё нутро, словно гуталин в глотку залили и дыхание перекрыли — глотай, мол. — Ты ведь это хотела узнать. Так будет честно. Лея мелко покачала головой, пока одинокая слезинка прочертила путь по её щеке до шеи, прячась в высоком вороте кофты. Кайло было подумал предложить ей салфетку, да так и замер, протягивая к той пальцы, когда услышал вопрос: — За что? — Ты не захочешь этого знать. — Нет, Бен, я хочу, — её голос звучал хрипло, но твёрдо, а глаза вновь вернулись к его лицу, всматриваясь так пристально, что впору поёжиться. — Хан передал некоторые документы, в которых фигурировало моё имя не в самых праведных описаниях, не тем людям, — оказалось, сказать так просто, в разы легче, чем жить с этим, — он хотел добиться моего отстранения, как минимум, а как максимум — немаленький срок. Я не мог этого допустить. — Обвинения в деле Хана были фиктивные? — Чувствуется профессионализм — сразу к сути, кажется, хватка у него всё же от матери. — Нет. Оказалось, пагубные привычки неискоренимы. Я не знал, что он вновь связался с Сопротивлением, когда начал раскручивать это дело. А потом выяснялось — он никогда и не завязывал. Возить контрабанду для террористической организации без прикрытия сенаторской тогой довольно рискованно для жизни. Но ты и так это знаешь, правда ведь? Лицо Леи окаменело, стирая любые следы мимики до идеальной мраморной маски. — Всё не так, как ты думаешь, Бен. — Всё очевидно. Не знаю на что ты рассчитывала, оказывая поддержку группе агрессивных фанатиков. Мне всегда казалось, что уж мозгов у тебя будет побольше, чем у Хана, но, видимо, его влияние было слишком сильно. — Политика Первого Ордена подрывала саму суть демократии. Лицемерная военная машина во главе государства никогда не приведёт к стабильному будущему. — Лучше иметь дело с лицемерами, чем с фанатиками, — отрезал Кайло. — Первые хотя бы управляемы. Мать замолчала, обдумывая свой следующий ход, а он в очередной раз кинул взгляд на часы, мерно отмерявшие время — минутная стрелка словно издевалась, замерев на месте. По ощущениям Кайло распинается тут уже час, а в реальности — не больше четверти. Официантка, отогнанная им прочь ещё при первой попытке навязать свои услуги, искоса поглядывала на их столик из-за стойки, до скрипа натирая тарелку полотенцем, но подойти не решалась. Парочка сонных дальнобойщиков неспешно потягивали кофе на другом конце заведения, а совсем молодая парочка явно отсыпалась после бурной ночи на боковых диванах: парень полулежал, облокотившись локтем о стекло, а девушка примостила голову у него на плече. У той были тёмные волосы, связанные в небрежный хвост, уже довольно поистрепавшейся на вид, и россыпь еле заметных веснушек на носу и скулах. Челюсть свело от промелькнувшей мысли, что у его малышки веснушек будет побольше. — Давай оставим политические дилеммы на другой раз, — сказал Кайло, возвращая внимание к Лее. — Где Рей? — Ты поэтому ушёл? — Проигнорировав его, задала свой вопрос та. — Бросил семью, сменил имя. Ради прислуживания государственной элите? И как? Нравится быть цепным псом на поводке у хозяина? Злость красной пеленой застелила глаза и потребовалось три глубоких вздоха, чтобы не разбушеваться прямо здесь и сейчас. Тон матери был холодно спокойным, но он знал, что та тоже на грани. Можно с превеликим удовольствием продолжить ссору, однако уже после встречи, не сейчас, не до. Он бы многое рассказал и про фиктивность их семьи, существовавшей только на бумагах, не подкреплённой ничем, кроме случайности в виде общего наборов генов; и про смену имени, от которого поспешно избавлялся, как от клейма позора, узнав правду о подпольной деятельности родителей; и про государственный строй, куда уже пару лет как влез ещё глубже, чем раньше — по самую трахею. Однако, потом. В следующей жизни, возможно. Сейчас нельзя всё сорвать. — Ты просила откровенности, — медленно проговорил Кайло, отвлекая себя очередной салфеткой на растерзание. — Отвечая на твои вопросы: да. Теперь, будь добра, ответь на мой. Лея смотрела на него не моргая, видимо, не такой ответ ожидала. Он бы и сам ни за что не опустился до игнорирования оскорблений, если бы не обстоятельства. Тишина затягивалась, нервируя сильнее, чем любые — даже самые отвратительные — темы разговора. — Ты так переживаешь за семью, — надо закинуть наживку, — так я тоже. Рей — моя семья. И я пытаюсь не повторить классической Скайуокерской трагедии отцов и детей. Как видишь, получается не очень. Безжизненная мраморная маска явственно пошла трещинами, когда мать глубоко вздохнула, опуская уголки губ. — Эмилин должна быть уже на подъезде, когда я заходила, они сворачивали на шоссе. Кайло кивнул, ладонью отметая в сторону остатки клочков бумаги. Спрашивать каким образом ей удалось вытащить Рей из цепких когтей Люка было необъективно опасно возгоранием очередного конфликта. — Бен, послушай, — Лея неожиданно положила руку поверх его ладони, чуть сжимая пальцы — от такого близкого физического контакта до локтя пробежала дрожь, — обещай мне сейчас, что мы встретимся ещё раз и поговорим. Я не хочу, чтобы таким стал последний раз, когда я вижу своего сына. По иссохшей женской кисти бежали ручейки отчётливо видимых голубых вен под практически прозрачной тонкой кожей, чуть выше, под рукав, уходило затемнённое пятно, схожее с синяком. Кайло нахмурился, прослеживая выпирающие костяшки, и поднял глаза, впервые присматриваясь внимательнее, не покупаясь на напускной шик и дюжую бравурность. И теперь увидел, действительно увидел, правдивую картину: рак пожирал его мать, как бы та не тушевалась замаскировать следы. В горле встал ком, когда звякнул колокольчик, отвлекая на себя внимание. Порог кафе переступили уже знакомые видавшие виды конверсы.