***
Несколько месяцев назад.
Что-то идёт не так. Билл чувствует это: Роберт холоден к нему, словно они едва знакомы, и он один из тех незначительных и неинтересных людей, которых Грей всегда недолюбливал. Переписки сводятся к полотнам текста со стороны Билла и лаконичным ответам со стороны Роберта, хотя раньше они оба отличались многословностью и красноречием. Он игнорирует или ловко обходит все предложения о встрече. Билл не решается настаивать, впервые чувствуя себя неуверенно. Большую часть жизни ему приходилось быть лидером: в глазах брата, друзей, коллег, всех, и он понятия не имел, что вообще такое неуверенность. Эдди говорил, что он импульсивный идиот, и да, это абсолютная правда, потому что Билл не привык думать дважды. Теперь приходится думать дважды, прежде чем отправить сообщение. Трижды. Четырежды? Чёрт, Билл сбился со счёта, сколько раз набирал и стирал написанное, опасаясь, что Роберт снова проигнорирует его. Каждый раз, когда телефон пиликал о сообщении, больше всего на свете он боялся обнаружить короткое: нам нужно расстаться. — Может, это к лучшему? — Беверли наполняет его бокал вином, уже в хрен-его-знает-какой раз. — Он жуткий тип. Билл неопределённо качает головой, слабо осознавая, о чём она говорит. Они заканчивают уже вторую бутылку, но Беверли ещё почти трезвая, что намекает на то, что именно Билл сильно налегает на выпивку. Но он всё равно продолжает, снова прикладываясь к бокалу. В голове нет ни единой мысли, сплошное тяжёлое марево. Хочется или спать, или совершать глупости. — Н-нет, — Билл подпирает голову ладонью, всё же осмысливая слова подруги. — Он хо-...хороший. Я... я что-то сделал не так. — Он последний человек на Земле, которого можно назвать хорошим. Ты хоть раз смотрел ему в глаза? — Беверли наливает и себе, после делая большой глоток. — Я хорошо разбираюсь в плохих мужчинах, дорогой, и он определённо... Ох. Билл спит, вытянувшись на всю длину дивана. Он единственный из всей компании Неудачников, не считая самой Беверли, кто легко умещается на нём, из-за чего именно он всегда спит здесь. Должно быть, срабатывает рефлекс. Или вино. Или всё вместе. Беверли коротко улыбается и накрывает Билла пледом. Она знает пароль от телефона Билла, и, наверное, будь немного пьянее, воспользовалась бы этим, чтобы добавить Роберта в чёрный список везде, где только можно. Но она хорошая подруга, поэтому просто выключает свет и тихо уходит в другую комнату.***
Когда Билл просыпается, на улице ещё непроглядная темнота. Он морщится от неприятной головной боли и собирается было заснуть, но телефон, лежащий на полу, слабо мигает, сообщая о новых уведомлениях. Томящее чувство зарождается где-то внутри — то самое, которое возникает, когда ждёшь сообщение от кого-то определённого и дёргаешься от каждого звука. Три ночи, сообщают часы. Нужно просто отвернуться, закрыть глаза, снова уснуть... Билл тянется к телефону. 2 новых сообщения от: Роберт. 01:35 думаю, нам больше не стоит общаться, Билли :( 01:36 я хочу лучшего для тебя, правда <зззз Блять. Блять-блять-блять. Билл прижимает ладонь к лицу; телефон падает на грудь. — Ублюдок, — бормочет Билл, поднимаясь с дивана. — Чёртов ублюдок. Вся его одежда безнадёжно измята, а на голове, наверное, полный хаос, да и в самой голове тоже, но он всё же находит в себе силы встать на ноги и начать собираться. Три часа ночи? Плевать. В крови ещё играет алкоголь, и Билл зол, раздражён и обижен. И расстроен, хоть и старается не признаваться себе в этом. Роберт не может так поступить. Билл заказывает убер до его дома, пару раз промахиваясь пальцами мимо кнопок. Он решает не будить Беверли, справедливо рассудив, что если сделает это, то она найдёт подходящие слова, чтобы успокоить его, остановить и заверить, что так будет лучше для всех. Нет, не в этот раз. Таксист молчит, не пытаясь разболтать пассажира. Они быстро добираются по ночным дорогам до места назначения, и Билл, расплатившись, вылезает из машины. В кармане находится связка ключей, один из которых открывает кодовую дверь. Роберт сам дал ему его, и это было... пожалуй, мило. Билл решает, что бросит этот ключ ему в лицо, осталось только решить: до или после того, как выскажет всё, что о нём думает. На лестнице Билла покачивает из стороны в сторону, но он добирается до второго этажа и тут же упирается плечом в нужную дверь, громко стуча по ней ладонью. — От-открывай! Я знаю, что ты не с-спишь! Я перебужу всех твоих соседей, если ты не откроешь. Проходит несколько минут, и тишину разрывают шаги по ту сторону двери. Хозяин квартиры останавливается прямо за ней, замирая. Биллу всё это до жути напоминает слащавые фильмы, где герои разговаривают через закрытую дверь, и нет, он не хочет, чтобы они повторяли это, поэтому, на всякий случай, продолжает стучать, шумом прерывая любые попытки Роберта заговорить так. — Я не буду говорить с тобой через чёртову дверь! Открывай. Щёлкает замок. — Ты знаешь, сколько сейчас времени, Билли? — Роберт смотрит на него так, словно ничего, совсем ничего не случилось. Он стоит в одних потрёпанных, явно одетых наспех штанах, и без футболки. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чем он там занят. Точнее, кем. — Соседи будут жаловаться на крики, и что я им скажу? — Скажи им, что ты ублюдок, который бросает парней через смс, — выплёвывает Билл. — Сколько тебе лет? Пятнадцать? Роберт наклоняется к нему и ведёт носом совсем рядом с шеей, принюхиваясь. — Ты пьян, — констатирует он. — Давай я посажу тебя обратно в такси, ты отоспишься, а потом... — Заткнись, — Билл толкает его в плечо, стараясь зайти в квартиру. — Ты не один. — Со мной... — Роберт прикусывает губу, пытаясь подобрать слова, — мой друг. Билл даже в полумраке замечает, как лихорадочно блестят его глаза и дрожат руки. Хочется опустить взгляд ниже, но он держит себя в руках, понимая, что, на самом деле, не хочет знать. — Да? — Билл вскидывает бровь и собирается пройти в сторону спальни. — Тогда я пойду скажу ему пару слов. — Нет. Роберт хватает его за запястье. Он редко напоминает о том, насколько у них разные комплекции: начиная с разницы в росте почти в девять дюймов и заканчивая тем, что Билл не помнит, когда последний раз держал в руках что-то тяжелее ручки. За редким исключением, Роберт почти всегда осторожничает, сколько бы раз Билл не уверял, что у него не получится навредить, даже если сильно захочется. Теперь его хватка ощущается крепкими тисками. Билл морщится, понимая, что не может вырваться, как бы ни пытался. — Я сделал это не из-за того, что не люблю тебя, — тихо говорит Роберт, свободной рукой захлопывая дверь. Билл отчего-то вздрагивает, слыша, как щёлкает автоматический замок. — Я сделал это, потому что люблю тебя. Нам не стоило заходить так далеко. Я никогда не отступаю, поверь мне, но в этот раз я готов сделать это ради тебя. — Твои оправдания звучат жалко, — сообщает Билл, уже не так уверенно. — Возможно, — Роберт не спорит. — Я хочу, чтобы ты знал: ты можешь уйти прямо сейчас и больше никогда не возвращаться. Мне будет очень плохо без тебя, и тебе будет тоже, Билли, но так будет лучше для нас обоих. Я отпущу тебя. — А если я не уйду? Роберт касается ладонью его щёки, поглаживая. — Это неправильный выбор. Я правда пытаюсь быть хорошим сейчас. — Ты несёшь полнейшую чушь. — В глубине души ты уже знаешь, что нет. Он ослабляет хватку. Билл делает короткий шаг вперёд. — Дороги назад не будет, — предупреждает Роберт. — Ты правда думаешь, я собираюсь сворачивать назад? Чувак, он херов психопат, говорил Ричи. Он последний человек на Земле, которого можно назвать хорошим, говорила Бев. Я бы не стал доверять человеку, который знает сотню способов убийства, говорил Эдди. В глубине души Билл уже знает. Он найдёт не то, что ожидает. Грей пялится в спину, пока он шагает в сторону приоткрытой двери, ведущей в зал. Другу Роберта нехорошо. Настолько, насколько может быть нехорошо разделанному по частям человеку. Билл отстранённо думает о том, что теперь знает источник вечного запаха хлорки, которым Роберт, кажется, пропах насквозь. Зачем делать это в зале? Вряд ли клеёнка, постеленная на полу, спасает от грязи. Господи, блять, боже. Чем нужно было работать, чтобы сделать такое с телом? Бензопилой? После этого он ещё смеется возмущаться, что Билл слишком громко стучал в дверь. Много крови. Слишком много крови. И отделённых от тела конечностей. Кто это был? Почему Роберт делает это здесь? Зачем ему тело дома? Проклятье. Кажется, его сейчас стошнит. Билл делает шаг назад и тянется рукой к лицу, не зная, зачем: чтобы не закричать или чтобы не вывалить на пол весь свой ужин. Голова идёт кругом. Роберт опережает его, накрывая ладонью рот. Так вовремя. Как всегда. Билл понимает, что не смог бы сдержать себя сам, даже если бы захотел. Он цепляется за чужую ладонь — прямо так, как Роберт учил не делать — и дёргается, но Грей держит его крепко, подавляя попытки вырваться. Билл впивается зубами в его ладонь и, кажется, пытается кричать, но на выходе получаются лишь мычащие звуки. Тело Роберта за спиной ощущается неправильно-жарким, и да, Билл всё-таки чувствует, что у него стоит. Блять. Как же это ужасно. Зачем Роберт... — Тише, — шепчет он, потираясь щекой о макушку. — Тише, Билли. Я предупреждал тебя, глупышка. Билл не может тише, потому что ему хочется кричать, срывая голос. Билл знает, что должно последовать за этим. — Я люблю тебя, — продолжает Роберт, не повышая голоса. — Я так люблю тебя, Билли, что это почти невыносимо. Эти эмоции невыносимы. Если бы ты только знал... Если бы ты только знал, как сильно я хотел разорвать тебя на части в первую же нашу встречу. И во вторую, когда ты доверился едва знакомому парню, позволив ему прижать нож к твоей шее. И в третью. Помнишь её? Когда ты сказал, что, хах, никто из твоих друзей не знает, с кем ты сейчас, глупышка. В четвёртую, когда притащил ко мне домой свои черновики, читал и исправлял их до полуночи, а потом уснул на моём диване. В пятую, шестую, седьмую, каждую из них. Но... — рука Роберта, сжимающая рот, слабо дрожит, — ты знаешь, чем плоха смерть? Я мог бы восхвалять то, что останется после тебя, до конца своих дней, но я больше не смогу поговорить с тобой, и ты не уснёшь на диване, и не будешь слать мне сообщения в час ночи. Смерть — сложный концепт, да? Если я сверну тебе шею сейчас, то сам же не смогу это пережить. Хватка не ослабевает. Билл всё ещё бьётся в чужих руках, но сопротивление постепенно сходит на нет — он чувствует, как истерика уступает место апатии. В голове неприятная пустота, словно его лишили способности думать. Билл обмякает в руках Роберта, позволяя ему приподнять свою голову, и снова смотрит на тело неизвестного. — Любой другой был бы уже мертв, — Роберт отстраняется, и в этот момент сложнее всего устоять на подкашивающихся ногах. Он делает шаг назад, ещё один, разводит руками и склоняет голову в жесте притворной покорности. — Но ты — не любой, Билли. Я сдаюсь. Вверяю себя в твои руки. Он знал, понимает Билл. Он знал, что так всё и будет. Знал, что Билл будет пьян вечером; знал, что Билл приедет, получив сообщение; знал, что Билл не отступит и пойдёт вперёд. Роберт не идиот. Если он делает шаг, то точно знает, куда ступит его нога. Всё это — театр одного актёра для единственного зрителя. Конечно же, не может быть, чтобы всё это шло не по плану. — Как... как долго ты планировал всё это? — спрашивает Билл, с трудом контролируя срывающийся голос. — Долго, — просто отвечает Роберт, едва заметно дёргая уголком губ в намёке на улыбку. — Я и не надеялся, что смогу обмануть тебя. — Поэтому ты отталкивал меня. Роберт кивает, не поднимая головы: — Это было самой сложной частью. — Сложнее, чем притащить труп в квартиру? — Билл криво усмехается. — О! Определённо. Это не так сложно. Сложнее было сохранить его в свежем виде. Биллу нечего сказать. Он трёт лицо ладонью, не желая смотреть на Роберта, и надеется поскорее проснуться, чтобы всё это оказалось безумным сном, вызванным опьянением. Но реальность остаётся реальностью, пусть и здорово приправленной всей этой грёбаной дичью. — Я звоню в полицию, — говорит Билл. — Нахер всё. Он решительно идёт в коридор, к телефону, уверенный, что Роберт попытается остановить его и, скорее всего, свернуть шею. Роберт даже не дёргается, только следит за ним взглядом исподлобья, спокойный и словно смирившийся. Билл набирает на трубке заученный номер и ждёт несколько секунд, прежде чем услышать спокойный голос дежурного оператора. — 911, что у вас случилось? — Я... Билл замирает. Блять. — Что случилось, сэр? Как вас зовут? — Простите, — выдыхает Билл. — Я... Меня зовут Уильям Денбро. Мои соседи громко шумели, и я, вроде как, хотел, чтобы кто-нибудь приехал и заткнул их, но они уже сами замолчали. Думаю, я не так сильно хочу портить с ними отношения. Простите за ложный звонок. — У вас точно всё в порядке, сэр? — Да, точно. Четыре утра, и я проснулся от шума. Наверное, я слишком раздражительный сейчас. Всё в порядке. Доброй ночи. — Доброй ночи, сэр. Билл со стуком кладёт трубку и бьётся головой о стену, чувствуя себя самым большим идиотом на свете. От второго удара спасает вовремя подставленная широкая ладонь Роберта. Он снова обнимает со спины, крепко прижимая к себе, и Билл чувствует затылком, что он дико улыбается. — Ты молодец, Билли. Ты такой молодец, я просто... — Роберт, похоже, не находит подходящих слов, поэтому начинает покрывать его шею короткими поцелуями. — Я не ошибся в тебе. — Я должен рассказать им всё, — бормочет Билл, отклоняя голову и подставляясь под влажные прикосновения губ. — Должен. Но ты не сделаешь этого. — Что меня остановит? Роберт останавливается на мгновение. — Ты любишь меня. Билл знает, что спорить бессмысленно — Роберт прав. Вместо этого он разворачивается, кладёт ладони на его лицо, глядя прямо в блестящие и довольные глаза, тянется вверх и целует. Роберт отрывается всего на мгновение, чтобы захлопнуть дверь, ведущую в зал, после чего всё его внимание вновь концентрируется на Билле. Пока его стремительно избавляют от одежды, он не думает ни о теле, ни о лужах крови, ни о том, сколько человек было на месте этого неизвестного. Потому что Роберт прав. И этого достаточно.***
Настоящее.
— Я не куплюсь на это больше, — вспыхивает Билл, отталкивая чужую ладонь от своего лица. — Я не куплюсь ни на одно твоё блядское "я люблю тебя", слышишь? — Успокойся, — просит Роберт, тоже поднимаясь на ноги. Теперь разница в росте не на стороне Билла, но это не мешает ему выглядеть угрожающе. И он не собирается успокаиваться, вместо этого намереваясь высказать Грею всё, что накопилось за эти месяцы. О чём он только думал? Как вообще можно было даже надеяться на то, что эти отношения приведут хоть к чему-то хорошему? Билл переступал через приступы самоненависти, уничтожал пачками антидепрессанты и не мог отделаться от мысли, что предаёт всё, во что верил. Пока Роберт был рядом, всё было хорошо. Но стоило ему исчезнуть, всё наваливалось на плечи неподъёмным грузом. Невыносимо. Просто невыносимо. — Я ненавижу тебя, — выплёвывает Билл, глядя прямо в раздражающе-спокойное лицо. Роберт разве что не улыбается. — Господи, если бы только знал, как сильно я тебя ненавижу. Я никогда в жизни не мог представить, что можно ненавидеть кого-то так сильно. Это просто... — Разрушающе, — подсказывает Роберт. — Как и любить тебя. — Любить меня — разрушающе?! — злость Билла набирает новые обороты. — Поверить не могу! Ты мучаешься из-за любви ко мне? Да я лучшее, что вообще могло с тобой случиться! — Я и не жалуюсь, Билли. Но любовь привязывает меня к тебе. Я не могу перестать возвращаться, сколько бы ни пытался. Я не могу избавиться от тебя, хотя знаю, что должен. — Ты психопат, — констатирует Билл. — Ты хоть представляешь, как безумно это звучит? — Мне, на самом деле, плевать на это. Я здесь не для того, чтобы спорить. Руки Роберта знакомо лезут под мягкую домашнюю футболку, и на несколько секунд Билла выкидывает из реальности: настолько он оказывается дезориентирован одними только этими прикосновением. Тяжело поверить в то, что после всего сказанного, после выкриков о ненависти, лучшее действие, которое приходит Роберту в голову — попытаться его трахнуть. Билл отмирает и бьёт его по ладоням, вырываясь. — Даже не думай! — Но мы не виделись две недели! — Роберт возмущённо сопит, даже не думая убирать руки. — Я так соскучился. — Мы не будем спать сейчас! — Конечно же, мы будем, Билли. — Я — нет... Роберт небрежно затыкает ему рот ладонью. — Ты — да. У Билла нет никакого желания заниматься любовью сейчас, но вот яростно и лихорадочно трахаться — да, кажется, да. Он всё ещё не сдаёт позиции, прекрасно зная, чем компенсировать недостаток физической силы. Роберт давно уже не пытается сдерживаться рядом с ним. Билл резко и больно кусает его за пальцы за попытку себя заткнуть, получая в ответ грубую хватку на волосах и такой же кусачий поцелуй в шею. Останется синяк. На боках тоже, потому что Роберт, отвлекая, успевает излапать его всего, касаясь при этом так, словно это их последний раз. Билл ненавидит себя за то, как быстро загорается от всего этого. Роберт чутко улавливает момент, когда его переклинивает: злость сменяется желанием, и пользуется этим, чтобы стянуть футболку и забраться в штаны. Слишком быстро. Билл недовольно стонет сквозь сомкнутые губы и, воспользовавшись тем, что Роберт, нащупав ладонью стояк, самодовольно расслабился, хлопает его рукой по щеке. Грей замирает, удивлённо хлопая глазами. Билл мог бы ударить сильнее, но сейчас достаточно и пощёчины. Он не хочет по-настоящему злить Роберта, потому что однажды они уже переступили через грань между слишком страстным сексом и дракой, и это было страшно и неприятно. — Не стоило этого делать, — улыбается Роберт. Билл недовольно цыкает и бьёт его ещё раз. — Наверное, я это заслужил? И ещё раз. Роберт отталкивает Билла в сторону, в два шага оказывается рядом и прикладывает головой о стену, срывая с губ болезненный стон. — Ты идиот, Билли, — "ласково" шипит Грей, вклинивая колено между его ног. — Почему мы не можем сделать всё по-человечески, а? — Потому что ты мудак, а не человек. Роберт сжимает пальцами челюсть Билла и наконец-таки затыкает поцелуем. Билл не успокаивается ни во время поцелуя, ни пока они оба раздеваются, ни пока чужие руки, восполняя дни разлуки, скользят по его телу, ни когда сбивчивые ласки сменяются болезненным, но таким необходимым проникновением. Он оставляет следы в напоминание о себе, потому что знает, что Роберт может остаться, а может исчезнуть утром и снова пропасть. Грей шепчет ему на ухо: "Билли, Билли", пока двигается, кусает за мочку, улыбается, обещает, что будет рядом долго-долго, и что они не вылезут из постели все выходные, и говорит, что любит так сильно, что это просто невыносимо. Билл не слушает, вместо этого оставляя очередной красный след на бледной коже шеи. Роберт забавно вздрагивает. Каждый раз, когда ему слишком хорошо, его речи становятся невнятными, а движения — слишком напористыми. Билл несколько раз случайно бьётся головой о стену в эти моменты, потому что всё нутро нестерпимо жжёт, и ему слишком хорошо, и уже почти... Но Роберт каждый раз успокаивается, замедляется и всё снова затягивается в тугой узел. И так правильно. И так нужно им обоим. Некоторое время спустя они уже валяются на постели. Уставший Билл приходит в себя, пока Роберт перебирает его волосы, осматривая голову. Почти мило. — Не болит? — он касается затылка. Билл качает головой. — Шишка будет, но не больше. — Хорошо. Возвращаться к прошлой теме не хочется, но Билл понимает, что должен узнать, что случилось. Если Роберта всё-таки посадят... Об этом не хочется даже думать. — Зачем тебе нужно было алиби? — Что? — сонно спрашивает Роберт. — Алиби. Ты просил алиби. — А. Точно. Мои родители. Ты скажешь им, что я был занят чем-то серьёзным с тобой в это воскресенье, если они позвонят? Я дал им твой номер. — Что?.. — тупо переспрашивает Билл. — В воскресенье был день рождения моего брата, но я не хотел приезжать. — У тебя есть родители?.. — Господи! Билли, а откуда, ты думаешь, я взялся? Из яйца огромной черепахи? Конечно, у меня есть родители! Мы мало общаемся и, наверное, они меня ненавидят, но они есть. — Я думал... — Я знаю. Я бы никогда не обратился к тебе за таким алиби. — Хорошо. Билл прикрывает глаза и выдыхает: — Ты знаешь, что я люблю тебя, — он напоминает сам себе, на всякий случай. — Конечно. Роберт не уходит утром. Он остаётся рядом почти на полгода, за которые Билл успевает написать новый роман — тот, который позже назовут одной из лучших его работ. На короткие полгода всё хорошо.