Край света и тьмы

— Мэтр де Курсийон сказал мне, что ты снова сбежал с урока. Сын втянул голову в плечи и принялся сверлить взглядом пряжки своих туфель. Принц д’Орсе раздраженно шевельнул ноздрями: судя по всему, разговор будет абсолютно безрезультатным и опять пойдет по накатанному сценарию. Сначала Константин начнет делать вид, будто его тут нет, потом озлобится и станет огрызаться. Ни приказы, ни уговоры, ни ругань, ни наказания на него не действовали. Этот мальчишка все делал не так: прогибался там, где стоило бы проявить характер, лез в бутылку, когда требовалась сдержанность. Молчал, несмотря на то, что от него ждали конкретного ответа, портил неуместными словами говорящую паузу. А сколько раз сын приводил в ярость его самого и искушал грехом детоубийства! — Константин, твоя безответственность причиняет вред, прежде всего, тебе самому. — Принц старался, чтобы его голос звучал ровно и доброжелательно. Ему крайне не хотелось снова опускаться до крика. — Я вынужден лишить тебя поездки в летнюю резиденцию в конце недели. Ты останешься в Серене. Один. Он знал, как его сын ненавидит одиночество. Как сильно привязан к девчонке, которой было позволено носить имя его сестры. Выпороть его на конюшне, как какого-нибудь проворовавшегося пажа, было бы милосерднее. Но д’Орсе не желал быть милосердным и хотел заставить страдать это малолетнее чудовище. Так, как заставляет страдать его он. Иногда принц думал, что приемыш — Константин, а не племянница. Но сестра говорила, что успехи ее приемной дочери зависят вовсе не от повышенных требований, а от любви, которой она старалась ее окружить. И не раз упрекала в том, что Константин этого лишен. Но принц не мог заставить себя полюбить сына. Видит небо, он пытался! Но так и не простил, что жив Константин, а не его старший брат. И порой ловил себя на том, что именно гнев и стыд заставляют его подходить к собственному ребенку с мерками, до которых дотягивают не все взрослые. Только это ничего не меняло. — Ты понял меня? — Отсутствие видимых эмоций заставило д’Орсе все-таки повысить голос. — Да, отец, — отозвался сын покорно и бесцветно. Принц скрипнул зубами. Он хотел реакции. Хотел увидеть страх, услышать униженные мольбы! И это показное равнодушие выводило его из себя. А потом взглянул Константину в глаза, и ему стало ясно, что он принял за равнодушие сковавший сына ужас. — Прочь, — махнул д’Орсе рукой. Что ж, разговор получился не таким уж и бесполезным. По крайней мере, он получил от него удовлетворение.