Unseen

— Так ты думаешь, что около твоего дома был тот же парень, которого ты видела у кафе? — уточняет Лиам, пока мы неспеша идем по торговому центру, передавая друг другу какой-то коктейль в пластиковом стаканчике, вкус которого отдаленно похож на арбузный. Мы часто просто ходим по торговому центру, когда нам нечем заняться. Это расслабляет и заставляет отвлечься от надоедливых мыслей. — Слушай, я знаю, что звучит довольно странно, наверное, у меня просто поехала крыша. — Я бы лучше сказал, что ты устала, не хотелось бы навещать тебя в психушке — больные люди наводят на меня страх и депрессию. — Ты говорил, что депрессию на тебя наводит работа, — усмехаюсь я. — В это состояние меня вгоняет множество факторов, Рори. Ты же знаешь, у меня очень тонкая душевная организация. — А еще я знаю, что у тебя никогда не было депрессии. — Правильно, это все потому, что я никогда не сталкивался с душевнобольными и не работал! — Просто мне нужно было кому-то рассказать об этом, — не унимаюсь я. — У меня есть только два варианта — ты и Сая. Расскажи я об этом Лан, она бы позвонила санитарам, а потом сама связала бы мне руки. — Колючей проволокой, — подмечает Пейн, выставив палец вперед. — Забей, ты же знаешь, что можешь рассказать мне все, что тебя волнует, — Лиам аккуратно дотрагивается локтем до моего плеча, и я благодарственно улыбаюсь. Не знаю, почему меня так волнует этот вопрос, тем более что прошло уже несколько дней с того вечера, когда я видела странного парня с черными как уголь глазами и отвратительными шрамами по всему лицу. Мне бы не хотелось знать, что у этого психа действительно вместо глаз две огромные впадины, и что говорит он на непонятном языке, больше похожем на многочисленные проклятия, но что-то внутри не дает мне покоя. У меня есть одна особенность: чем чаще я о чем-то думаю, тем больше вероятность, что это мне приснится. Лиам говорит, что нужно строить бизнес вокруг этого «дара» и зарабатывать деньги, а Сая каждый раз предлагает выпить успокоительное или снотворное. Как ни странно, парня в пальто в моих снах ни разу не было. Наоборот, мне снился тот самый шатен с яркими голубыми глазами. Я не запоминаю сны в деталях, просто помню, что он доставал меня колкими комментариями даже во сне. — Чем тебе так не нравится Сая? — перевожу тему я, стараясь себя отвлечь. — Ты только и делаешь, что ищешь повод ее подколоть. — Я никогда не говорил, что она мне не нравится, — подмечает Ли. — Сая отличный друг, просто ее прошлое слишком неоднозначно, я до сих пор не понимаю, как к этому относиться. Останавливаюсь и, прищурившись, смотрю на Пейна, прокручивая в голове его слова, а затем медленно возобновляю движение. — Она что-то рассказывала тебе о себе? — удивленно спрашиваю я, и Лиам начинает нервно грызть трубочку от коктейля. — Если да, то я хочу знать, что. Лан никогда не разговаривала со мной на личные темы, а я ее соседка, так что имею полное право знать о ней хоть какие-то факты. Может, она в прошлом была наемным убийцей, а я живу с ней под одной крышей. Проходит несколько секунд, мы с Пейном все так же неспешно идем по торговому центру с до блеска чистыми полами, передавая стаканчик с бледно-розовым коктейлем и нерастаявшими на дне кубиками льда. — Чем тебе так не нравится Сая? — спрашиваю я, реагируя на колкость Ли в сторону Лан. — Ты только и делаешь, что ищешь повод ее подколоть. Возникает странное ощущение, похожее на дежавю, и я слегка трясу головой, чтобы прийти в себя. У меня иногда происходит такое с Лиамом. Наверное потому, что мы слишком часто проводим время вместе, постоянно болтая обо всем на свете. — Я не говорил, что она мне не нравится, — подмигивает Пейн. — Она просто забавно реагирует на мои шутки, мне нравятся ее эмоции. — Долбаный энергетический вампир, — усмехаюсь я. — Как думаешь, почему она не хочет говорить о своем прошлом? — Люди не хотят многих вещей по совершенно разным причинам, — пожимает плечами Лиам. — Бывшие не хотят извиняться, Рианна не хочет выпускать новых песен, а Джеффри Даммер не хотел, чтобы полиция открывала его холодильник. — Как потрясающе ты вписал в список, состоящий из бывших и Рианны, серийного убийцу, — издаю смешок, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — В любом случае, вы мои друзья — единственные люди, которым я могу здесь доверять. И если Лан хочет держать свое прошлое в секрете, значит так ей комфортнее. Я не буду заставлять ее рассказывать что-то, о чем она, видимо, не хочет вспоминать. Лиам переехал в Балтимор чуть больше года назад из-за работы отца. Мы познакомились с ним в университете — он изучает бизнес и логистику. Мне повезло встретить его, учитывая то, что в университете я никак не должна была оказаться. В школе я не была гением, не выигрывала в научных конкурсах, когда все одноклассники собирали роботов и строили взрывающиеся по кнопке мини-вулканы, не занималась чирлидингом, так что никакой стипендии мне не светило, а денег на обучение не было. Я пошла работать, твердо пообещав себе поступить сразу же, как накоплю нужную сумму, а сейчас я просто посещаю лекции, договорившись с профессором Кингсли. Он преподает историю религий, и как-то раз, разговорившись с ним в кафе, он предложил мне посещать некоторые лекции просто так. Взамен я раз в неделю угощаю его курицей в панировке и лимонным пирогом из нашего кафе. В жизни мне везет не так часто, но тот факт, что я бесплатно посещаю лекции как раз с того курса, на котором хочу учиться — это невероятное везение. С Пейном мы встретились в библиотеке — он тогда очень возмущался, почему на курсе бизнеса у него вдруг появляется история искусств, и отчаянно пытался найти самую тонкую книгу, чтобы читать как можно меньше, но при этом хоть как-то подготовиться к экзамену, и я помогла ему с этим, посоветовав краткий, но хороший справочник. С тех пор мы общаемся каждый день. — Не переживай так насчет того психопата, — Лиам ободряюще пихает меня в плечо. — Это была просто чья-то идиотская шутка. Уверен, что он больше тебя не побеспокоит. — Да, ты прав. Я сама себя накручиваю. — Не хотел называть тебя параноиком, но раз ты уже сама сделала это, то да — ты накручиваешь. Мы выходим на улицу, и в лицо мгновенно ударяет прохладный весенний воздух. За последние пару дней погода слегка улучшилась, и это не может не радовать. Когда живешь в таком городе, где ничего не происходит, да и мест для того, чтобы повеселиться, особо нет, радуешься даже изменениям погоды. — Какие планы на сегодня, Брайтман? — спрашивает Пейн, когда мы подходим к велосипедной стоянке. — Нужно быть на работе к семи часам, — говорю я, отвязывая от ржавого столбика свой старый винтажный велик голубого цвета. — Разве у тебя есть смены по субботам? — задумчиво произносит Пейн, словно визуально воссоздает мое расписание на неделю в своей голове. — Не в кафе, меня взяли смотрителем в музей на выставку древнего искусства. — Я думал, что смотрителями берут только одиноких незамужних женщин старше шестидесяти, — смеется Лиам. — Это просто подработка. Я посчитала и поняла, что к следующему году смогу оплатить обучение в университете, — Лиам восторженно присвистывает. — Так что лучше поднапрячься сейчас, чтобы больше времени посвящать учебе и свалить отсюда. — Не думаю, что это твое будущее, — бубнит себе под нос Пейн, и я смотрю на него, приподняв бровь. — Нет, я имею в виду, что все может тысячу раз поменяться — жизнь непредсказуемая штука. — Может, ты прав, но пока у меня все под контролем, — хмыкаю я и обвязываю цепь вокруг багажника. — Значит, работа, — кивает Пейн. — И все? — Я хотела заехать в универ, у мистера Кингсли лекция через час, а потом нужно заскочить к маме. — Проверить, не откинулась ли она? — Типа того, — смеюсь я. — Учитывая количество наркотиков в ее крови, не удивлюсь, что однажды наткнусь на ее труп прямо в прихожей. — Интересные выходные, а я собирался есть мясную нарезку и орать на телевизор о том, как меня все в этой стране не устраивает. — Достаточно… политично. — Да, знаю. Поэтому я и не ходил на выборы, все равно все идет под откос, а если бы у руля стояла женщина, мы бы уже отплясывали африканские народные танцы с голой задницей, потому что весь бюджет страны разлетелся бы на маникюр и спа. Хотя я не говорю, что наш нынешний президент меня устраивает — Байден выглядит так, будто ему каждое утро колют убойную дозу ботокса. И успокоительного, чтобы он совсем перестал что-то соображать. Я смеюсь и качаю головой, не понимая, как в одном предложении можно высмеять аполитизм, расизм и феминизм, но в этом весь Пейн — тактичность посмотрела на него в день рождения, кивнула и поняла, что задерживаться с ним не собирается.  — Я позвоню тебе вечером, — машет рукой Лиам. — Не выключай звук на телефоне! — Хорошо, мам, — Пейн усмехается и уходит в противоположную сторону, поправляя синюю кепку на голове. — Пожалуйста, не наешься колбасы, у тебя же потом опять будет изжога. Не хочу слушать про то, как ты несколько часов сидел в туалете. — Для этого и создана дружба! — кричит Лиам, даже не повернувшись. Университет находится не так далеко от торгового центра, но я все равно радуюсь, что у меня есть велосипед — с ним экономишь кучу времени, к тому же, не нужно стоять в пробках в автобусе. Кампус факультета искусств находится дальше всех, и мне не приходится долго идти по студгородку, взглядом натыкаясь на счастливых студентов, которые прогуливают пары на зеленом газоне под деревьями. Я не интроверт и уж точно не ханжа, просто мало с кем схожусь интересами: все парни моего возраста думают только о сексе, а все девушки моего возраста думают только о парнях, которые думают о сексе. Мне же надо думать о том, не откинулась ли моя мать, о постоянных счетах за квартиру и деньгах на обучение. Здание университета больше похоже на уменьшенную копию Белого Дома, склеенную из пенопласта — уверена, если ветер подует слишком сильно, то от универа ничего не останется. Около кампуса факультета истории искусств стоит фонтан отвратительного золотого цвета, который, кажется, работает только по праздникам. Все урны в здании переполнены, студенты бьют автоматы с едой, потому что те не выдают чипсы, парты изрисованы, но в этом месте есть особый шарм, хотя Лиам говорит, что вижу его только я, и наш университет больше похож на старую свалку, где царит полная антисанитария. Больше всего я люблю библиотеку в нашем кампусе: она самая маленькая из всех факультетских библиотек, но только у нас есть уютный холл с красным ковром и мягкими креслами, который украшают уменьшенные копии статуй древнегреческих богов из Метрополитен-музея. При любой возможности я прихожу в библиотеку вечером: миссис Рид, библиотекарь (да, фамилия на сто процентов подходит к ее профессии), всегда выключает основное освещение, и студенты пользуются персональными лампами на столах, из-за чего создается до ужаса уютная атмосфера. Пахнет старыми книгами, на статуях красиво играет свет, и кажется, будто ты находишься в каком-то волшебном мире из книжки. Миссис Рид любезно разрешает мне приходить в любое время и брать книги, хотя прекрасно знает о том, что я не являюсь студенткой университета. В аудитории почти никого нет кроме парочки студентов и самого профессора Кингсли. Я всегда удивлялась тому, как настолько умный человек может преподавать историю религий в захудалом университете Балтимора, где большая половина студентов до сих пор рисует члены на партах. Однажды он ответил, что не ориентируется на количество: «В таких местах живут люди, которым это интересно больше, чем студентам, обучающимся в Гарварде, и пока хотя бы один такой человек будет посещать мои лекции, я буду приходить сюда». — Добрый день, мистер Кингсли, — здороваюсь я, заходя в кабинет. Профессор приспускает свои очки и улыбается мне. — Добрый день, мисс Брайтман. Не ожидал вас увидеть на лекции в субботу утром, приятный сюрприз. Мистер Кингсли очень похож на Пирса Броснана: густые темные волосы, слегка затронутые сединой, загорелая кожа и веселый взгляд. Он всегда приходит на лекции в костюмах, и один раз я пыталась посчитать, сколько у него галстуков, но сбилась после шестнадцатого. С каждой минутой в аудитории становится все больше людей, и я удивляюсь количеству народа, которое пришло послушать лекцию в выходной день. Все из-за способности мистера Кингсли интересно рассказывать то, о чем за пределами этой аудитории у тебя не хватило бы и мысли подумать. — Всем доброе утро, — профессор откладывает газету в сторону и удобнее усаживается на стуле. — Должен сказать, что не рассчитывал на такой ажиотаж, но мне приятно, что вы предпочли мою лекцию просмотру телевизора и бесцельному шатанию по городу. — Он такой сексуальный, — слышу я чей-то шепот позади себя. — Я точно буду писать свою выпускную работу у него. Может, нам удастся заняться с ним не только дипломом. Не знаю, кто это говорит, но меня даже передергивает от того, насколько это омерзительно. Я же говорила, все студенты университета Балтимора одержимы сексом, причем неважно, с кем именно, словно на город обрушился вирус недотраха. — Сегодня я хотел бы затронуть достаточно интересную тему, которая в ком-то может откликаться чуть больше, чем во всех остальных, — мистер Кингсли чуть приподнимает брови, смотря на меня загадочным взглядом перед тем, как включить проектор. — Я уверен, что в детстве вы слышали про древнегреческие мифы, но мало кто из вас знает, что во всем этом есть и правда, поэтому темой сегодняшней лекции я выбрал религию древних греков. На экране появляются картинки олимпийских богов, нимф, титанов и других существ из мифов Древней Греции, мистер Кингсли рассказывает про религию, переплетая ее с фактами из жизни греков, проводит аналогии, и я с головой погружаюсь в эту тему, не отрывая взгляда от меняющихся слайдов. — Как вы знаете, древние греки были политеистами. Божества, которым они поклонялись, не были всемогущими, они покровительствовали определенными стихиями или сферам человеческой жизни: например, Посейдон был богом морей, а Гермес — богом торговли. Религия Древней Греции не только связана с историей страны, она основа на ней. В мифах отражено представление древних греков об устройстве мира и обо всех процессах, происходящих на земле, так что их можно считать целой энциклопедией о жизни народа. Внимательно рассматриваю картинки божественных существ, пытаясь отгадать, кто из них кто. В детстве вместо сказок бабушка рассказывала мне мифы на ночь, так что кое-что я знаю. — По мнению древних греков, в начале всей жизни на земле существовал только вечный и безграничный Хаос, в котором заключался источник жизни мира. Они считали, что все возникло из Хаоса — мир, бессмертные боги, Гея, то есть, земля, дающая жизнь всему, что обитает и растет на ней, и Эрос — могучая сила, которая оживляла все на свете. Глубоко же под Землей родился мрачный Тартар — ужасная бездна, полная вечной тьмы. — А я думал, что тартар — это соус, — раздается позади меня, и я обессилено качаю головой. — Это наводит меня на мысль, что ваш кругозор не больше, чем косточка от вишни, мистер Блумберг, — спокойно отвечает профессор, и по аудитории проносятся еле слышные усмешки. На экране появляется картинка Тартара — разрушенный город, поглощенный огнем. Вместо неба плотные черные тучи, а по земле неоновыми лентами тянутся реки из бурлящей лавы. Вижу, как парень на первой парте поднимает руку, и мистер Кингсли кивает, разрешая задать вопрос. — Я читал, что Тартаром часто называют Ад. По этой аналогии можно сказать, что Олимп для греков все равно, что Рай для нас? — Не совсем. Тартар — самая ужасная часть Аиды, так называли Ад древние греки. На самом деле, греки немного по-другому относились к таким понятиям, как Рай и Ад. Если мы «верим», — мистер Кингсли берет это слово в кавычки, — что небо — это хорошо, а недра земли в огне — это плохо, то у древних греков Элизиум — место блаженных душ, так же находился в Аиде. Они считали, что все души оказываются в царстве мертвых, и именно под землей им суждено было узнать свою дальнейшую судьбу, а Олимп был местом, где восседают Верховные Боги — он не имел никакого отношения к Раю. С приходом монотеизма некоторые греки стали четко разделять Рай и Ад, но в первоначальном варианте религии, которой придерживался древний народ, Олимп не был Раем, он был всего лишь домом двенадцати Богов. Внимательно смотрю на слайды на экране, и когда надпись начинает смазываться в нечеткую картинку, решаю закрыть глаза, давая им отдохнуть. Открыв их, окончательно убеждаюсь, что у меня поехала крыша — вместо непонятной надписи на древнегреческом языке появляется вполне читаемая фраза — «Боги Олимпийцы». Наверное, мистер Кингсли быстро переключил слайд, а я и не заметила. — Часто Боги спускались на землю, и, как бы это сказать помягче… — задумывается профессор. — Шашни подбивали что ли? — усмехается какой-то парень сзади, и по аудитории проносится волна смеха. — Спасибо за такую точную формулировку, мистер Уайт, — кивает Кингсли. — Иногда Боги спускались на землю, чтобы подбить шашни к смертным, и от такого союза рождались полубоги. Вы прекрасно знаете некоторых из них, например, Геркулес или Персей. Мистер Кингсли рассказывает какие-то мифы, и я ловлю себя на мысли, что готова слушать об этом бесконечно — в детстве все это казалось выдуманными сказками, а сейчас я словно оказываюсь в другом мире, в котором возможно все — божественные силы, проклятия и магия, а судьбы героев древнегреческих историй даже кажутся какими-то реальными, будто это происходило на самом деле. — Полубоги обладали нечеловеческой силой и необычными способностями, но были смертными. Ярчайший пример — Ахилл. Он был полубогом, но вы знаете, что он погиб от стрелы, пущенной из лука. Лекция слишком быстро подходит к концу, проверяю время и убеждаюсь, что успеваю заехать к маме перед работой. Я не была у нее две недели, и, если честно, не приезжала бы к ней еще минимум столько же, но если я не проверю, в порядке ли она, то потом буду себя корить. Быстро закидываю конспекты в сумку, срываясь с места и направляясь к выходу из аудитории. — Надеюсь, вам понравилась лекция, мисс Брайтман, — говорит профессор Кингсли, не переставая что-то писать в своем ежедневнике, и я оборачиваюсь у самого порога. — Да, — киваю я. — Она была… не совсем обычная. — В нашем мире необычного гораздо больше, чем можно себе представить. Самое главное — это умение справиться со всем, что подготовила для тебя судьба, верно? — Думаю, вы правы, — соглашаюсь я, и профессор таинственно улыбается, кивая головой. — Тогда не подведите, мисс Брайтман, — мистер Кингсли хватает вельветовый пиджак со спинки своего кресла и уходит из аудитории, что-то весело насвистывая себе под нос. До дома матери я добираюсь за полчаса. Она живет в пригороде из тех, в которых люди пьяные уже днем, а достать наркотики еще легче, чем купить хлеб в магазине. Я уехала отсюда в шестнадцать, как только меня взяли на работу в кафе, и возвращаюсь только на несколько минут пару раз в месяц, чтобы проверить, жива ли вообще моя мать. Она никогда не была идеальной. Да что уж там, ее даже хорошей матерью нельзя назвать. В детстве для меня было главным, чтобы она просто была рядом, но, взрослея, я начинала понимать, что крики матери ночью совсем не от того, что ей снятся плохие сны — это все действие алкоголя и наркотиков, а непонятные мужчины, называемые «уборщиками» и «сантехниками» приходят совсем не убираться и чинить постоянно сломанные краны на кухне. Айла, я чаще называю мать по имени, забывала забрать меня из школы, не дарила подарков, не помогала с уроками, не переживала со мной первую влюбленность. Меня спасало только одно: моя бабушка — единственный человек, который заботился обо мне и пытался сделать мое детство нормальным настолько, насколько это было возможно. Она умерла, когда мне было четырнадцать, поэтому я пообещала себе съехать, как только найду работу, и это обещание я сдержала. Айла даже на похороны собственной матери пришла пьяной вдрызг. «У меня умерла мама, я могу почтить ее память», — вот, что она говорила мне, когда я вырывала бутылку дешевого джина из ее рук прямо у могилы бабушки. Я ужасно по ней скучаю, потому что только рядом с ней я чувствовала, что у меня есть семья. Зная, что меня любят и поддерживают, было легче справляться с трудностями, включая собственную мать. Теперь ответственность за ее жизнь на моих плечах, потому что сама Айла не может быть ответственной ни за что. Оставляю свой велосипед около покосившегося забора и замечаю, что дверь в дом даже не закрыта. Мусорный бак на улице переполнен, цветы в клумбе давно завяли, а на крыльце стоит пара пустых бутылок пива. Классическая картинка. Когда-то этот дом был чистым и уютным, потому что за ним ухаживала бабушка, но сейчас Айла даже не в состоянии поднять свою задницу с дивана, чтобы выкинуть мусор. Знаю, я не обязана помогать Айле, но если я не буду этого делать, то в своих собственных глазах превращусь в отвратительного человека, не хуже, чем сама Айла. Захожу домой и морщусь: пахнет травкой и отсыревшим деревом. Везде выключен свет, окна закрыты, в доме стоит гробовая тишина, но я практически уверена, что Айла лежит на диване после нескольких дней запоя. И оказываюсь права. Мать спит прямо в одежде, свесив одну ногу с дивана и уткнувшись лицом в подушку. Весь стол заставлен опустевшими бутылками со спиртным, окурки от сигарет с горкой наполняют пепельницу, на полу липкие пятна. Решаю немного прибраться и не боюсь нашуметь: когда Айла в отключке, ничто не способно ее разбудить. Убравшись, завариваю чай и открываю на телефоне книгу по истории религий, начиная главу про Древнюю Грецию, чтобы хоть как-то укрепить материал после лекции. Примерно через сорок минут после моего приезда из гостиной доносится тяжелое мычание Айлы, а через пару секунд я слышу щелчок зажигалки, и дом мгновенно пропитывается запахом сигарет. Айла сидит на диване и курит, придерживая голову рукой, и судя по ее помятому виду, ночь у нее была длинная и веселая. Она даже не сразу понимает, что я нахожусь в гостиной, но когда замечает порядок вокруг, то сразу догадывается, что навела его я. — Зачем ты так рано приехала? — хрипло спрашивает Айла, даже не взглянув на меня. — Сейчас пять часов вечера, — раздраженно закатываю глаза. Мать смотрит на настенные часы и издает недовольный стон. — Лучше бы ты принесла мне пиво, толка было бы больше, чем от уборки, — она вальяжно ложится на диван, и Айлу не волнует, что пепел от дешевой сигареты падает прямо на ткань, оставляя на ней серые следы. — Я тебе не курьер, чтобы приносить пиво после твоих пьянок. — Как жаль, и зачем я вообще тогда рожала тебя? Сканирую мать взглядом и разочарованно качаю головой. Черные спутанные волосы обрамляют худое лицо, темные круги плотно залегли под глазами, на лице морщины там, где их в ее возрасте еще не должно быть. Айла была красивой в молодости, в детстве я любила смотреть старые фотографии мамы, но сейчас от улыбающейся девушки на снимках ничего не осталось. Айла сама виновата в своей жизни. Возможно, если бы она хотя бы старалась быть матерью, то мое отношение к ней было бы другое, но, видимо, ей никогда не нужна была дочь. — Где ты сейчас работаешь? — В кафе, — стою на пороге гостиной, не желая заходить, и жду, когда же мать соизволит хотя бы взглянуть на меня. — Как там дела в кафе? — У меня все отлично, — коротко говорю я. — У меня тоже. — Да, я вижу. Айла откидывается на спинку старого дивана и наконец поворачивается ко мне лицом. Ее взгляд настолько бесцветный, что меня удивляет, как можно быть настолько незаинтересованной в жизни собственной дочери. — Ты что, пришла читать мне лекции о том, как неправильно я живу? — хмыкает она. — Нет, — отталкиваюсь от дверного косяка. — Пришла посмотреть, не склеила ли ты ласты, и заодно отдать это. Достаю из сумки конверт с просроченным счетом за квартиру и кидаю его на стол прямо поверх пустых бутылок, некоторые из которых начинают шататься, словно кегли, а затем со звоном падают на пол. — Что это? — морщась от громкого звука, произносит она. — Плата за квартиру, которую ты просрочила. Мне надоело получать твою почту. Такого короткого диалога несколько раз в месяц нам вполне достаточно, чтобы в очередной раз понять, что мы с Айлой друг другу чужие люди, поэтому хватаю свою джинсовку со спинки стула и иду к выходу. — У тебя нет сотни в долг? — кричит мать из гостиной. — Ты не возвращаешь долги! — отвечаю я, выходя из дома. Во дворе я сталкиваюсь с каким-то мужчиной, который догадывается, что я дочь Айлы и так же просит денег, но я просто прохожу мимо, нацепив на голову капюшон толстовки.

***

Музей искусств Балтимора сложно сравнить с типичной галереей в больших городах — это все равно, что сравнить целлофановый пакет из супермаркета с сумкой от «Гуччи», но это хотя бы что-то. Мне нравится атмосфера в музеях, она немного мрачная и спокойная, помогает отвлечься и подумать о чем-то своем. На инструктаже мне сказали, что от меня не требуется многого — только следить за тем, чтобы люди не трогали экспонаты руками и помогать найти дорогу в случае, если посетители выставки заблудились. Что ж, это в любом случае лучше, чем смена в кафе, хотя форма здесь тоже идиотская: белая блузка, черные штаны и жилетка без рукавов. Отправляю фотографию в форме Лиаму, и он говорит, что я больше похожа на крупье в подпольном казино. Выставка посвящена древнему искусству, и я приятно удивляюсь, когда вижу отдельный зал Древней Греции. Внимательно осматриваю каждую статую и бюст, запоминая внешность богов, а потом проверяю себя, проходя по помещению снова и пытаясь вспомнить их имена, не подглядывая на таблички с описанием, приклеенные снизу экспоната. Пару раз мне казалось, что за мной кто-то наблюдает — чувство чьего-то пристального взгляда на себе очень смущает и немного пугает, но каждый раз, когда я оборачивалась, видела только посетителей выставки, с интересом осматривавших экспонаты в музее. Готова поклясться, что один раз я видела того самого парня, что недавно появился около кафе в фиолетовой олимпийке, но как только я направилась в его сторону, толпа людей преградила мне дорогу, а когда все ушли, шатен исчез, словно растворившись в воздухе. Это только доказало мне то, что он мне лишь померещился. Ближе к одиннадцати народу становится меньше, начинаю обходить все залы сначала, чтобы оповестить посетителей о закрытии музея, и пока иду к первой комнате, решаю позвонить Лиаму, но он не берет трубку. Ни в одном из залов людей не оказывается, так что я передаю эту информацию охраннику, он закрывает главный вход в музей, а я иду обратно, чтобы проверить, все ли экспонаты остались в приличном состоянии. Ловлю себя на мысли, что кроме меня тут вообще никого нет, хотя смотрителей было точно больше десяти. Черт, надо было валить отсюда раньше, никто бы и не заметил. Стук подошв от кед отдается эхом в полупустых помещениях, с полотен на меня смотрят нарисованные девушки, а статуи из белого мрамора будто провожают взглядом, прощаясь навсегда. На часах двенадцать, и я чертовски рада, тому, что метро в Америке работает круглосуточно, и мне не придется тратить лишние деньги на такси. Лиам снова не берет трубку, и я отправляю ему сообщение о том, что еду домой. Иду до ближайшей станции, сильнее укутавшись в шарф. На улице ни единой души, но мне не привыкать возвращаться домой по пустынным улицам, освещенным редкими фонарями. Чувствую себя некомфортно, потому что весь путь до метро я снова ощущаю на себе посторонний взгляд, поэтому оборачиваюсь пару раз, чтобы убедиться, что позади меня не идет маньяк с китаной или фанат Теда Банди. Захожу в вагон и сажусь напротив двух парней. Несколько остановок украдкой слежу за ними: странные ребята, сидят молча, смотрят в одну точку, даже не шевелятся. Сто пудово под чем-то. Подумываю выйти, чтобы пересесть в другой вагон, но вспоминаю слова Пейна о том, что я постоянно себя накручиваю, и пытаюсь расслабиться, залезая в сумку и пытаясь нащупать провод от наушников. Через несколько мгновений я понимаю, что всегда лучше прислушиваться к своим первым ощущениям. А мои ощущения подсказывали мне уходить как можно скорее. В Америке чтобы доехать от станции до станции не требуется больше минуты, и в какой-то момент я замечаю, что вагон не останавливается вот уже несколько долгих минут. Снова бросаю взгляд на странных парней, и решаю уйти в другой конец вагона с непринужденным видом, будто я пришла в магазин за молоком. Встаю и делаю несколько шагов, как вдруг врезаюсь в одного из парней, который только что сидел напротив меня. — Какого хрена? — спрашиваю я, но он молчит. — Мне не до ваших идиотских шуток. Обхожу этого клоуна, толкая плечом, мысленно умоляя вагон остановиться, но мы продолжаем ехать, и я достаю телефон, чтобы снова набрать Лиама. Вдруг один из парней резко хватает меня за куртку и откидывает назад с такой силой, что я врезаюсь в сидения, скатываясь по ним на пол. Телефон отлетает в сторону, и я понимаю, что мне срочно нужно добраться до него, чтобы позвонить хотя бы кому-нибудь и сказать, что на меня напали двое каких-то придурков. Поднимаю голову, и из легких вырывается тихий рваный вздох, потому что вместо обычных глаз, которые были на лицах парней мгновение назад, лишь два темных пятна, точно таких же, какие были у того ненормального около кафе. Быстро отползаю назад, не в состоянии перестать смотреть на черные дыры вместо глаз. Дыхание учащается, пульс громким стуком отдается в ушах, и я стараюсь придумать хоть что-нибудь, что может помочь мне выиграть время до тех пор, пока поезд не остановится и я пулей не выбегу на платформу. Чувствую, как моя кожа начинает буквально гореть изнутри: ощущение, будто во мне разожгли костер. Кидаю взгляд на лампочку над головами… даже не знаю, как мне их теперь назвать, потому что они явно не просто парни. Лампочка взрывается, опадая горячими искрами от электричества на этих… прямо на них, кем бы они ни были. Один из них резко оборачивается и в секунду оказывается около меня, поднимая меня за воротник куртки. Пытаюсь брыкаться, он этот урод слишком сильно держит меня, цепляюсь в его руки изо всех сил, и вдруг чувствую, как его кожа плавится под моими ладонями, словно сливочное масло на раскаленной сковородке. Раздается громкий стон, «нечто» отбрасывает меня в сторону, и я снова пролетаю через весь вагон, ударяясь спиной о стекло, которое трескается от такого удара. Голова начинает кружиться, но я нахожу в себе силы, чтобы встать, и тут окончательно понимаю, что у меня поехала крыша. Они появились словно из ниоткуда, просто взялись из воздуха в прямом смысле слова. Два парня, которые действительно похожи на обычных людей, а не с дырками вместо частей лица, но, присмотревшись, я понимаю, что один из них… — Лиам?! — Живая? — спрашивает он, подбегая ко мне и игнорируя мое удивление. — Что за пиз… — Пейно, ты сюда отдыхать пришел? Не беспокойся, ложись вместе с ней, я принесу вам мохито. Я клянусь, что уже слышала этот голос. Второй парень оборачивается ровно на долю секунду, но я моментально узнаю его — тот самый шатен в фиолетовой олимпийке. Просто дурдом. Он нападает на двух фанатов косплея, и к нему присоединяется Лиам. Все двигаются настолько быстро, что я едва успеваю следить за ударами, которые кажутся настолько сильными, будто они только что выпили литр энергетика, и теперь готовы гасить всех подряд. Вижу, как шатен достает из заднего кармана искривленный нож, который через пару секунд оказывается в груди психопата с черными глазами, и тут уж волей-неволей вскрикнешь от испуга. — А сейчас начинается самая веселая часть! — усмехается шатен, легко прокручивая нож между пальцев, будто это соломинка для коктейлей. Из рук второго существа медленно появляется черный густой дым, который щупальцами расползается по вагону в разные стороны. С ногами забираюсь на синие сидения в вагоне, боясь даже одеждой коснуться непонятного тумана. Поднимаю голову и замечаю, что на кончиках пальцев шатена появляются искры и, клянусь, сквозь весь скрежет металла, смеха и звука движения поезда, я слышу, как от этих искр раздается электрическое потрескивание. И в следующую секунду в парня в черной мантии летит молния. Молния в вагоне метро. Нечто с ненастоящими глазами пошатывается, это только больше злит его, но, как ни странно, шатен смеется, а Пейн лишь закатывает глаза. Он резко исчезает и появляется за спиной существа, отражая удар очередной молнии от шатена, которая попадает прямо в спину любителя мантий, отчего черный дым прекращает идти из рук этого сатаниста. Шатен всаживает в грудь психа серебряный нож слишком быстро, чтобы я смогла в очередной раз испугаться. Поезд постепенно начинает сбавлять скорость, и я с ужасом представляю, что будет, если кто-то зайдет сюда с платформы и увидит два трупа людей, истекающих темно-красной кровью. — Вам крышка, — это все, что могу выдавить из себя я, подскакивая с сидения и смотря на два тела, валяющихся на полу. — Полиция арестует вас сразу же, как остановится вагон. — Прости, ты сказала "нас"? — издает смешок шатен. — Ты была с нами в вагоне, так что, тебя тоже повяжут, как соучастницу, — он подходит ко мне, вытирая нож о край своей красной толстовки. У меня нет ни секунды, чтобы подумать о том, что только что произошло. Случившиеся похоже на дурацкий сон, и в какой-то момент я понимаю, что жду, когда очнусь от него, но я продолжаю стоять в вагоне метро, а рядом лужа из крови становится больше, растекаясь по серому полу. — Не подходи ко мне, — цежу сквозь зубы я. Все мое тело напрягается, я до боли сжимаю кулаки и внимательно слежу за каждым движением шатена. Он точно не человек. Потому что обычный человек не может разбрасываться молниями, словно шариками с водой, и я уже не говорю про убийство двух людей, кем бы они ни были. — А то что? — с вызовом спрашивает он, остановившись в метре от меня. — Звонить и просить о помощи некому, потому что Пейн уже здесь. — Томмо, хватит, — произносит Лиам, и я шокировано смотрю на него, ожидая хоть каких-то объяснений, но он просто пожимает плечами. Я только что видела, как он исчезал и появлялся совсем в другом месте, я видела настоящую молнию, черный дым, сейчас передо мной лежат два трупа, а все, что может сделать Пейн — это пожать плечами? Чувствую, как мои ладони снова начинают гореть. Сжимаю кулаки сильнее, ногтями впиваясь в кожу, чтобы хоть как-то избавиться от этого адского жжения, которое появилось так не вовремя. — Ну давай же, — кивает шатен. — Покажи, что ты можешь, я с удовольствием посмотрю на твои способности, раз уж ты не смогла загасить меня, используя навыки после трех занятий по айкидо. — Томмо, она еще ни о чем не знает, — устало вздыхает Лиам, взъерошивая волосы на затылке. — Рори все еще пытается сдержать свою силу, она никогда ей не пользовалась. Томмо, кем бы он ни был, с подозрением смотрит на меня, но эмоции на его лице меняются слишком быстро: от непонимания до злости. Поезд почти останавливается, и в данную минуту меня больше волнует тот факт, что кто-то может увидеть слишком странную картину, зайдя в вагон, а не странный разговор про способности и силы двух парней, которые появились из воздуха. — Пейно, ты что, издеваешься? — обращается он к Лиаму. — Ты же сказал, что она почувствовала свои способности! — Да, — решительно кивает Пейн. — Она их чувствует, но я ни слова не говорил о том, что она пробовала их в действии. — Я убью тебя, Лиам, — качает головой шатен, а на кончиках его пальцев снова мелькают белые искры, похожие на разряд тока. — Мы и так потеряли слишком много времени, теперь предлагаешь нам устроиться в ее няньки, чтобы помогать управлять своими силами? Думаешь, что мне больше нечем заняться? — Технически, мы сами виноваты в том, что столько тянули. Да и вообще, давай-ка разберемся с этим моментом потом, нам пора сваливать, если мы не хотим сидеть в полицейском участке и объяснять копам, какого хрена мы завалили двух пустых! — в панике произносит Пейн. — У меня безупречная репутация, ни одного привода в полицию! — Я никуда с вами не пойду, — жестко отрезаю я, пятясь назад. — Можешь остаться здесь, — пожимает плечами шатен. — Посмотрим, как ты будешь объяснять полиции два трупа, лежащих в нескольких метрах от тебя. Ситуация самая что ни на есть дерьмовая. Не помню, чтобы в школе учили тому, как выбираться из таких вот обстоятельств. — Пойдем, Рори, — мягко произносит Лиам и протягивает мне ладонь. Я знаю про Пейна все: его любимый цвет, с чем он ест блины, во сколько ложится спать, на что у него аллергия, так как так вышло, что я не знаю, что Лиам может возникать прямо из воздуха и умеет размахивать кулаками, убивая людей? С недоверием смотрю на протянутую ладонь парня, и боюсь даже дотронуться до нее. Господи, в каком же я дерьме. Пытаюсь успокоить дыхание и рационально обдумать ситуацию, но вспомнив черный дым, кинжал и молнии, понимаю, что слово рациональность сюда точно не подходит. — Можешь еще постоять и подумать о сакральном, у нас же куча времени, — нетерпеливо тараторит парень в красной толстовке, притоптывая ногой в ожидании. — Как мы выйдем отсюда? — наконец решаюсь задать вопрос я. Конечно, меня учили не уходить с незнакомцами (а с данной минуты я считаю Пейна таковым), а тем более с незнакомцами, которые убивают других людей, но я не хочу провести жизнь в тюрьме, получая от Саи жвачки, чистые наволочки и пилочку для ногтей, чтобы перепилить решетку в надежде сбежать и оказаться на свободе. Если бы эти двое хотели меня убить, они бы уже сделали это, а значит, мне нечего бояться, верно? — Мы не будем выходить, — качает головой Лиам. — Мы… перенесемся. — Что сделаем? Вы что, совсем еб… Но не успеваю я закончить предложение, как шатен в красной толстовке, испачканной чужой кровью, хватает меня за руку, успев при этом недовольно цокнуть, тянет на себя, и все, что я вижу перед собой через секунду — это темнота.