***
— Шесть погибших, из них один ребенок, и девятнадцать серьезно раненных, — хмурит брови Гарри, подходя ко мне с пожелтевшей бумажкой, на которой он записывает имена. Стайлс проверяет мою рану, меняет бинты и вопросительно смотрит на меня, в который раз спрашивая разрешения вылечить ее магическим способом, но я лишь вежливо улыбаясь, качаю головой. Жила же я как-то раньше без волшебного исцеления, тем более, рана не выглядит такой уж серьезной. На самом деле, теперь я немного боюсь пользоваться своими способностями и принимать силы других: вдруг именно из-за большой концентрации магии минотавр напал на нас вчера вечером? Может из-за того, что я решила поиграться с оружием отца, произошел запредельно большой всплеск магических сил, которые почувствовал минотавр? Гарри не удалось полностью восстановить купол, поэтому Герк отправился за помощью в какой-то там Божественный Совет, чтобы как можно скорее решить эту проблему. А пока Стайлс должен приходить к месту повреждения и исцелять нашу защиту, отдавая практически все силы. Выхожу из лазарета и осматриваюсь: везде так чисто, будто вчерашнего нападения и вовсе не было. Никаких поваленных деревьев, разрушенных домов и обломков. Напротив Большого дома теперь стоит маленький мемориал, где на камне выбиты имена погибших ребят, а рядом с ним на земле лежат полевые цветы. — Фил был хорошим парнем, — раздается голос позади, и я оборачиваюсь: Луи Томлинсон собственной персоной. — Научил меня играть в карты. Смотрю на камень и натыкаюсь на криво выбитое имя Фила Моринсона. Осматриваю Лагерь и понимаю, что ничего вокруг не изменилось: половина полубогов наверняка на занятиях, а другие сражаются на холмах, размахивая оружием. Все идет своим чередом, и странное спокойствие вокруг удивляет меня. — Тут нет времени для того, чтобы убиваться в истериках, — Томлинсон встает рядом со мной, засовывая руки в передние карманы джинсов. — Знаю, звучит грубо, но в любой момент на нас может напасть какая-то тварь, и если мы не будем готовы, то погибнут не шесть человек, а все. На Луи та самая фиолетовая олимпийка, которая была на нем в день нашей первой встречи — он кажется невообразимо далеким. Я всегда смотрю на обувь Луи, сама не знаю, почему именно. Возможно потому, что на нем практически всегда конверсы, и это мысленно переносит меня в человеческий мир, где эти кеды есть чуть ли не у каждого человека. В глазах Томлинсона отражается голубое небо. Я не могу понять, о чем он думает, потому что эмоции во взгляде Луи меняются каждую секунду: сначала проскальзывает злость, дальше печаль, потом он хмурит брови, разочарованно покачивая головой, и так по кругу. — Вы молодцы, — усмехаюсь я. — Хорошо, что нашли время поставить хотя бы долбанный камень. Чувствую на себе взгляд ярко-голубых глаз, но продолжаю смотреть вперед. Возможно, мне никогда не удастся понять всех правил этого мира, и именно поэтому я не буду принадлежать ему на все сто процентов. Во мне как будто живут две личности: полубог и простая Рори, которые дерутся каждый день, пытаясь выяснить, кто из них главный, а разнять их очень тяжело. — Не делай из нас монстров, принцесса, — выдыхает Томлинсон. — Это единственное, что мы можем сделать — поставить чертов камень и выпить за ребят, почтив их память. — Это так… неправильно. — Правильных вещей в нашем мире по пальцем можно пересчитать, — произносит Луи, вытаскивая из карманов олимпийки пачку сигарет и протягивая одну мне. — Не хочешь прогуляться? — Все пытаешься затащить меня на свидание? — Если я когда-нибудь приглашу тебя на свидание, то только ради того, чтобы убить. — Твои манеры явно не походят на манеры сына Верховного Бога, — хмыкаю я, но все же иду за Томлинсоном к малиновым полям. — Тебе бы поучиться у Стайлса. — Предлагаешь мне научиться играть на лире и галантно подавать руки девушкам? — спрашивает Луи, с улыбкой смотря на меня. — Прости, принцесса, но я использую немного другие способы, чтобы подкатить. Приятный теплый ветер обволакивает тело, солнечные лучи касаются лица, в воздухе пахнет свежестью и сладостью от кофейных сигарет Томлинсона. Я так и не успела дойти до малиновых полей, и сейчас жалею, что не была тут раньше. Широкая песчаная дорожка уходит далеко вперед, догоняя заходящее солнце, с двух сторон нас окружают высокие кусты малины с яркими ягодами, слегка заросшие травой, повсюду растут фиалки и колокольчики. Наверное, это лучшее место во всем Лагере, тут так спокойно и красиво, даже дышится легче. — Не была тут раньше? — спрашивает Луи, наверное, заметив легкую улыбку на моем лице. — Как-то не было времени, — пинаю носком кроссовок маленький камешек, что оказывается под ногой. — Занятия, Пророчества, нападение минотавра — было немного не до этого. — Мое любимое место в Лагере, — Томлинсон выдыхает сигаретный дым. — Тут можно подумать и отдохнуть от всего, что происходит. — Уверен, что это не свидание? — издаю смешок я, затягиваясь. — Притащил меня в свое любимое место на закате, именно так делают в человеческом мире. — И не мечтай, Брайтман. Хотя, я понимаю тебя, ведь по меркам твоего мира я похож на сексуального брутального мужика из популярного боевика, сложно устоять. — Скорее, на смазливого героя подростковых романов, — фыркаю я. Мы с Томлинсоном оба уставшие, поэтому периодически возникающее молчание не давит на нас, скорее, наоборот, помогает быстро перезагрузиться. — Ты молодец, — наконец выдает Луи, закуривая следующую сигарету. — Замочила минотавра, ни разу не испугавшись и не отступив, хотя я просил Лиама… — Просил Лиама не подпускать меня к нему, — киваю я. — Почему? — Для тебя это ни к чему. Тебе до сих пор сложно свыкнуться с мыслью о том, что ты, вроде как, стала супергероем, и пока ты не до конца можешь контролировать свои способности, они вполне могут тебя подвести. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — тихо добавляет парень. — Раньше времени. — Все равно убили его вы, а не я. — Но без твоей помощи ничего бы не вышло. — Не может быть, сам Луи Томлинсон хвалит меня? — разворачиваюсь к парню лицом, складывая руки на груди, и сталкиваюсь с фирменной ухмылкой. — Оказалось, что я не так бесполезна, как могу показаться, правда? Томлинсон хмурит брови, играя скулами, явно показывая, что он злится на меня за подслушанный разговор. — Я не говорил, что ты бесполезная, я сказал, что ты ничем не сможешь помочь, это разные вещи. Кстати, тебе говорили, что подслушивать нехорошо? — Я не подслушивала, — уверенно произношу я, вздернув подбородок. — Я шла за идиотской приправой для Пейна. — Я даже не удивлен, — издает смешок Луи, продолжая идти по песчаной дорожке прямо в центр малиновых полей. — Он ест столько специй, иногда меня поражает, как у него еще не появился гастрит. Томлинсон не пытается выпросить у меня подробности того, что я слышала, ему будто вообще плевать на то, что я могла узнать что-то, что Луи пытается скрыть, и в голове появляется логичный вопрос: а пытается ли? Может, у меня паранойя, и я начинаю искать скрытый смысл там, где его нет? Что, если это был просто разговор двух друзей на личную тему, а я уже вообразила, что это обязательно должно относиться ко мне, раз прозвучала моя фамилия? — Я знаю, что ты хороший лжец, — говорю я, устало потирая глаза. — Тебе я никогда не лгал, — серьезно говорит Томлинсон. — Недоговаривал — да, но никогда не лгал. Солнце за горизонтом неспешно садится, согревая нас последними лучами, все вокруг становится приглушенно-оранжевым, а ягоды малины яркими пятнами пестрят на фоне нежно-голубого неба. Слова Луи согревают меня еще больше, чем закатное солнце, и я отчаянно хочу верить, что это правда. Мне просто нужно знать, что хотя бы один человек не врет мне. — По какой-то причине я автоматически верю во все, что ты говоришь мне, — тяжело выдыхаю я. — Это плохо? — Будет плохо, если окажется, что ты врал. — Я не вру тебе, принцесса, — слабо улыбается Луи. Мы с Томлинсоном доходим до центра малиновых полей — небольшой круг, где встречаются четыре песчаные дороги. Посередине стоит до безумия красивая статуя полуобнаженной девушки: волосы аккуратными локонами падают на плечи, изящные руки будто подзывают подойти поближе, а на лице мягкая улыбка. Кажется, что она живая, а не сделана из камня: вот-вот сядет на лавочку рядом с тобой и начнет рассказывать о том, как скучно ей живется одной среди безумно красивых полей. — Это Афродита, — объясняет Луи, садясь на скамейку передо мной. — Решили поставить ее статую здесь, как ни крути, это самое красивое место в Лагере. Дите не очень бы понравилось, если бы статую в ее честь поставили на костровой, не та обстановка. — Они с Клио так похожи. Одинаковые большие глаза, аккуратные маленькие губы, даже солнце играет на волосах Афродиты так, что создается впечатление, будто они медного цвета, прямо как у Адамиди. Я снова нахожу сходство Богов и их детей, а потом вспоминаю Аида, и вопрос вырывается прежде, чем я успеваю подумать: — Когда-нибудь было такое, что в Лагере оказывался простой человек, ошибочно принятый за полубога? — Никогда, — Луи с любопытством смотрит на меня, подаваясь вперед. — Откуда такая неуверенность, Брайтман? Пора уже понять и смириться с тем, что ты полубог. — Я могу смириться с тем, что я полубог, но вот верить в то, что я дочь Аида мне не очень-то и хочется. — Твой отец Бог подземного мира, но это не значит, что и ты должна быть связана со смертью. — У меня в домике стоит двузубец, — начинаю рассказывать я, не переставая смотреть на статую Богини любви. — Я все не решалась дотронуться до него, боялась неизвестно чего, но перед тем, как минотавр появился в Лагере, я взяла его в руки, — перевожу взгляд на Луи, но он лишь смотрит куда-то вдаль, хмурив брови, и я снова смотрю на прекрасное лицо Афродиты. — Вдруг это моя… — Не продолжай, Брайтман, — резко отрезает Томлинсон. — Вдруг это моя вина? — все же решаю закончить свою мысль. Поговорить по душам, тем более с Луи, удается слишком редко, так что сейчас меня будет не так просто заткнуть. — Я чувствовала что-то сильное, когда держала оружие в руках, будто я могу сделать все, что только захочу. И потом я стала понимать, что мои мысли… они слишком темные. Ладони горели так, словно готовы были взорваться, но я не отпускала оружие, будто специально ждала, пока не случится что-нибудь плохое. Смотрю на реакцию Томлинсона, который до сих пор сидит с недовольным выражением лица, но даже сейчас (я просто вынуждена это признать) он безумно красив. Солнечный свет играет на лице, делая скулы еще более острыми, каштановая челка падает на глаза, от чего Луи раздраженно поправляет ее кончиками пальцев, губы плотно сомкнуты, во взгляде читается что-то жесткое и решительное. С него хоть сейчас можно лепить статую и ставить рядом с Афродитой. — Ты думаешь, что нападение минотавра — это твоя вина? — Я всегда была проблемной, — усмехаюсь я, засовывая руки в задние карманы джинсов. — Дралась в школе, грабила магазинчики, ненавидела всех вокруг, даже пару раз подсыпала слабительное в кофе клиентам кафе, — Томлинсон странно усмехается, и я вспоминаю, что пару раз он говорил мне, что следил за мной в человеческом мире, возможно, именно это он и видел. — От меня была куча неприятностей, так что, если выяснится, что это из-за меня этот рогатый ублюдок убил тех ребят, я даже не удивлюсь. — Это не твоя вина, Рори, — Томлинсон встает напротив меня, заглядывая в глаза. — Я не хочу, чтобы ты думала, что ты виновата в этом, потому что это не так. — Я тоже не хочу об этом думать, но как-то не особо получается, — решаю сесть рядом с Томлинсоном, потому что на меня накатывает дикая усталость последних дней. — Когда я попал сюда, я долго не решался взять в руки щит Зевса. Мне тогда казалось, что как только я дотронусь до него, то стану им, понимаешь? Я вообще не пользовался силой, потому что думал, что чем больше я буду использовать ее, тем больше буду становиться похожим на отца, а этого я хотел меньше всего. А потом я сорвался и… в общем, тогда я убил трех ребят просто потому, что мне хотелось пользоваться способности, я понял, что моя сила не ограничена ничем. Если бы не Зейн и остальные парни, я бы точно сейчас расхаживал по улицам с черными шрамами на лице и впадинами вместо глаз. Так что проблемный здесь явно я, а не ты, потому что от твоих действий люди максимум не могли встать с туалета несколько часов, а вот на моих руках есть чужая кровь. Мы с Луи сидим так близко друг к другу, что я чувствую исходящее от него тепло. Эти воспоминания больно бьют Томлинсона, навсегда оставляя на нем клеймо убийцы. Он думает, что это делает его похожим на своего отца, от чьего образа он так упорно бежит, и я даже не представляю, что творится у него на душе. Если бы я стала Айлой, то вероятнее всего выстрелила себе в голову. Томлинсон особо не распространяется о себе, и сейчас я не до конца понимаю, почему он решил открыться: может, он устал от собственных мыслей и ищет поддержки, а может, это он хочет поддержать меня, убеждая в том, что если из нас двоих можно назвать кого-то убийцей, то только его. — Это ведь не в полной мере твоя вина, — пытаюсь подобрать слова, чтобы хоть как-то помочь Луи чувствовать себя не так паршиво. — Это из-за неспособности контролировать свои силы. — Да, но я мог учиться этому сразу же, как только попал сюда, а не строить из себя обиженного мальчишку, которому плевать на все, что происходит. — А это еще одно доказательство того, что ты явно не брутальный герой из популярного боевика, — улыбаюсь я, на что Томлинсон издает смешок. — Ты хороший человек, Рори Брайтман, — Луи с улыбкой поворачивается ко мне, награждая нежным взглядом голубых глаз. — Не напрашивайся на комплимент, Луи Томлинсон. — Но иногда бываешь той еще занозой в заднице. Я не знаю, что это — усталость, милая обстановка или физическое влечение, но я чувствую, что странное и неожиданное желание поцеловать Томлинсона растет с каждой секундой. Мы продолжаем все так же сидеть почти что вплотную и прожигать друг друга взглядами, и ни один из нас не осмеливается сделать шаг. Чувствую запах кофейных сигарет вперемешку с малиной, и мне буквально сносит крышу. Томлинсон аккуратно поднимает ладонь, чтобы поправить мои волосы, и я чувствую осторожное прикосновение теплых пальцев. Прикрываю глаза, представляя, что мы с Луи обычные люди, находящиеся по ту сторону купола, а самая главная наша проблема — это плохой начальник или заваленный экзамен. Когда я открываю глаза, то замечаю, что Томлинсон смотрит на мои губы, а затем взглядом пробегается по лицу, заглядывая в глаза, и я понимаю, что не хочу и не могу смотреть куда-то еще — они у него такие притягательно синие, отражающие блики оранжевого заката. Луи медленно проводит рукой по моей шее, откидывая волосы назад, и аккуратно кончиками пальцев ведет дальше, опускаясь по плечу вниз до ладони. Чувствую, как Томлинсон аккуратно переплетает наши пальцы, и меня ударяет небольшой разряд тока. Я усмехаюсь, сжимая руку Луи чуть крепче, и чувствую, как мягкое тепло растекается по ладони, передаваясь ему. — Все же ты думаешь, что это свидание, — тихо говорит он, улыбаясь. — Даже если это и так, — тихо проговариваю я практически в губы парня, — я ни за что не признаюсь тебе в этом. Сзади слышится шум, и я резко отстраняюсь от Томлинсона, оглядываясь по сторонам, а Луи опускает голову вниз, разочарованно ею покачивая. — Извините, что помешала, — грустно усмехается Клио. — Но нам бы, — она взглядом указывает на статую Афродиты, — нам бы поговорить. Адамиди хоть и выглядит ужасно уставшей, но даже в таком подавленном состоянии она остается самой красивой девушкой из всех, которых я видела в своей жизни. Аккуратно уложенные волосы играют на свету, ярко-зеленые глаза отражают закат, а грустный взгляд кажется до жути прекрасным — таким, который обычно описывают классики в своих романах. Мы с Луи переглядываемся, и я решаю уйти, думая, что произошедшее, было нелепой случайностью и нашей общей слабостью.***
*** Срочное собрание, организованное Хироном, сразу дало мне понять, что ничего хорошего мы не услышим — экстренные собрания не созданы для чего-то хорошего. Я стараюсь не думать о том, что бывший учитель истории религий может сказать нам, чтобы не строить ложных иллюзий и надежд. Когда я захожу в амфитеатр, то сразу вижу, как Пейн радостно машет мне двумя руками, подзывая к себе. Недовольная Сая как всегда смотрит на него с раздражением, закатывая глаза, и я, усмехнувшись этой картине, сажусь рядом с ребятами. — Как вы думаете, что Хирон хочет нам сказать? — с любопытством спрашивает Лиам, ерзая на сидении. — У меня было видение — завтра нас ждет Посвящение, — слишком резко отвечает Лан, и от этой новости мои глаза сами по себе расширяются. — Какого хрена, мисо? Это был риторический вопрос, а ты все проспойлерила! — Пейн обиженно складывает руки на груди и надувает губы. В амфитеатре собрались все, даже Джианни пришел вовремя. Парень лежит на каменной скамейке, на Карбоне красные штаны и гавайская рубашка, соломенная шляпа лежит на лице — наверняка итальянец спит. Пытаюсь не смотреть в сторону Луи, который стоит рядом с Зейном, Клио и Найлом, чтобы не выглядеть дурой. То, что было вчера, оказалось просто минутной слабостью. Мы нашли друг в друге какое-то успокоение и понимание, только и всего. Это сложно — не смотреть на Томлинсона, особенно тогда, когда он выглядит настолько идеально и необычно: черный вязаный свитер на пару размеров больше, того же цвета джинсы и высокие кроссовки с разноцветными вставками. Я бы никогда не подумала, что этот парень носит что-то еще, кроме толстовок, но сейчас он выглядит еще лучше, как-то по-домашнему тепло и уютно. Хирон появляется быстро, его походка решительная и немного агрессивная, на лице серьезное выражение лица — сегодня никто не собирается с нами сюсюкаться. — В свете последних событий, было решено организовать Посвящение завтра, — голос Хирона звучит строго, эхом пробегаясь до самых высоких трибун. — Мы больше не можем оттягивать время, давая вам возможность подготовиться и улучшить свои способности. У нас нет гарантии, что завтра кто-то другой не сможет уничтожить защитный купол, так же у нас нет гарантии в том, что в этом случае вы не пострадаете. Ваша отвага, продемонстрированная вчера, заслуживает похвалы, но будучи выбранными пройти Посвящение, вы поступили безрассудно, подвергая свою жизнь опасности. — По вашему, нам нужно было прятать задницу в кусты? — резко спрашивает Зейн. — И смотреть на то, как тот ублюдок уничтожал наш дом? — Спасибо за столь художественную формулировку, мистер Малик, — отрезает мистер Кингсли, и я ловлю себя на мысли, что прежде никогда не видела его настолько суровым, даже тогда, когда кто-то спал на его лекциях в университете. — Вам просто нужно было быть более осторожными и не лезть на рожон. Всем вам повезло, что вы сейчас сидите здесь. — Почему минотавр решил напасть на Лагерь? — тихо спрашивает Мартина с сильным испанским акцентом. Каррара сидит поодаль, скрестив руки на груди. Взгляд неестественно темных глаз, который сверкает сквозь кудрявые пряди, падающие на лицо, наводил бы на меня легкий страх, если бы я увидела Мартину в первый раз. Испанка запросто может побороться с Саей за звание самой скрытной девушки во всем мире. Мартина натягивает рукава серого свитера до кончиков пальцев и сжимается до такого размера, что ее запросто можно было бы накрыть маленьким лоскутком ткани. Мне кажется, что она боится даже собственного голоса. — Возможно, он был посланником Титанов, и если так оно и есть, то с этой минуты они не прекратят ставить ваши жизни под угрозу, в надежде убить. Если они сделают это, то Пророчество потеряет свою силу, и тогда Титаны захватят мир, понимая, что больше не осталось полубогов, которые могут им помешать. — Хитрые же ублюдки эти Титаны, — возмущается Лиам. — Давайте натравим на них Престон, я бы при одном ее виде сам себя похоронил. А если еще скажем, что все люди на земле такие же, как она, они передумают уничтожать человечество, убегут так, что только пятки будут сверкать. — Тебе давно пора промыть рот с мылом, — с презрением сужает глаза Ариэль. — Мне кажется, что еще слишком рано, — шепчет Мартина, и я удивляюсь тому факту, что девушка за последние десять минут сказала больше, чем за все время, что я нахожусь в Лагере. — Нам нужно больше времени, чтоы подготовиться к схватке. — Завтра на закате я встречу вас около входа в северный лес, чтобы проводить до начала испытания, — Хирон тяжело вздыхает, качая головой. — У вас есть шанс передумать, ребята. Посвящение создано для того, чтобы проверить вашу исключительно божественную принадлежность, а также способность пожертвовать собой во благо. Если вы не готовы к этому, у вас еще есть время, чтобы найти себе замену. Все переглядываются между собой, понимая, что никто не отступит. Подозрительно смотрю на Джианни, однако и он настроен воинственно, даже свою соломенную шляпу в сторону откинул. Мистер Кингсли кивает, будто благодарит за решительность, и уходит, оставляя нас в тишине. Осматриваю каждого полубога, пытаясь понять, возможно ли среди нас присутствие пустого или любого другого урода, который притворяется полубогом, чтобы всех уничтожить, но даже сучка Ариэль кажется мне неспособной на это. Если кто-то из нас пострадает, то это будет исключительно из-за «нечистых помыслов и неготовности пожертвовать собой во имя мира во всем мире». Как же противно это звучит. Все по очереди выходят из амфитеатра, возвращаясь к своим делам, и только я, чуть подумав, хватаю пачку сигарет, лежавшую рядом, и направляюсь в сторону малиновых полей, чтобы хорошенько обо всем подумать. Пока я иду туда, в моей голове нет ни одной мысли о Луи, но как только я замечаю его, сидящим на лавочке, я невесело усмехаюсь. Томлинсон откидывается на спинку, расставляя руки в стороны, и насмешливо осматривает меня. — Какие люди! Соскучилась? — Я помешала? — Так и знал, что ты придешь сюда, — самодовольно говорит Луи, выпуская из легких сигаретный дым с чертовым запахом кофе. — Да неужели? — вскидываю брови я. — И почему же? — Тебе здесь понравилось. — Раз уж ты ждал меня здесь, это значит, что соскучился по мне как раз-таки ты. Томлинсон неоднозначно пожимает плечами, и я сажусь рядом с парнем, закуривая сигарету. Погода сегодня пасмурная, небо заволокли серые тучи, все вокруг кажется бесцветным, будто кто-то ластиком стер все краски. Розовые ягоды уже кажутся не такими яркими, как вчера, статуя Афродиты не такой дружелюбной, даже в воздухе пахнет чем-то затхлым. — Боишься? — спрашивает Томлинсон. — Немного, — честно отвечаю я, затягиваясь. — Ты вполне неплохо научилась владеть своими способностями, так что сможешь дать отпор всему, что бы это ни было. — Я не Посвящения боюсь, — щурюсь я, смотрю на серое небо. — Боюсь, что это мой последний день, а сегодня даже солнца нет. Кто знает, что произойдет на этом Посвящении, может, мы не выберемся оттуда живыми. — Что бы ты сделала в свой последний день на земле? — вдруг задает вопрос Луи, и я перевожу взгляд на парня. Он спрашивает абсолютно серьезно, смотрит на меня своими голубыми глазами и ждет ответа. — Я бы уволилась с работы. Купила бы свои любимые сигареты, взяла Лиама и Саю и пошла бы с ними в кино на какую-нибудь глупую комедию. Мы бы заказали китайскую еду прямо в кинозал, и обязательно взяли бы бутылку виски. Две. Томлинсон мягко улыбается, смотря на меня, пока я рассказываю про свой идеальный последний день на земле. — А что бы ты сделал? — У вас в Балтиморе есть хороший бар, — начинает Луи, и я сразу догадываюсь, о каком баре он говорит — в Балтиморе не так уж много хороших мест. — Я бы взял парней, и мы напились бы там в хлам. Купили бы 3D-очки, а потом смотрели, как на землю падает огромный огненный шар, или от чего там мы должны погибнуть. — И часто ты бывал в Балтиморе? — Частенько, — Томлинсон с щелчком выбрасывает сигарету. — Даже успел выучить кое-что. Например, что на Эдисон Авеню всегда сломан светофор. По воскресеньям не работают даже супермаркеты, но около твоего дома есть круглосуточный. Ты всегда ездила к Айле раз в месяц, навещала бабушку по четвергам, делала за Пейна задания по истории искусств. — Да ты чертов сталкер, — грустно усмехаюсь я, вспоминая времена в Балтиморе. Вот уж не думала, что буду по ним скучать. — Я не следил за тобой, — беззаботно пожимает плечами Луи. — Я наблюдал. Считай, я просто смотрел шоу по телеку, в котором у тебя главная роль. — Почему именно я? Жизнь любого другого человека была интереснее моей. — Не знаю. Сначала я не мог поверить в то, что ты дочь Аида. Особенно, когда видел тебя в той убогой форме официантки. Ты же реально носила чулки с бантиками, черт. Я смеюсь, вспоминая, как ненавидела желтую футболку с логотипом кафе, которая была на два размера меньше, чем нужно. Теперь мне кажется, что все это было в прошлой жизни — работа в кафе, поездки на велосипеде, лекции в университете. — Я смотрел на тебя и не мог поверить в то, что ты имеешь отношение к Богу смерти. Пытался дождаться, когда же ты проявишь себя, но этого не происходило, ты продолжала упорно верить в то, что твои способности — обычная аллергия. А потом я просто привык. Когда я оказывался в человеческом мире, мне было интересно узнать, что с тобой случилось, я действительно будто смотрел сериал. Твоя жизнь может не самая интересная, зато она самая искренняя, поэтому-то ты жаждешь правды от всех вокруг — потому, что ты сама никогда не врала. В этом мире искренность — роскошь, наверное, поэтому я наблюдал за тобой, ты всегда и со всеми старалась быть честной. Если бы я умела смущаться, то мои щеки уже давно покрылись бы розовым румянцем, но я лишь рисую носком кед непонятные узоры на песчаной дорожке. Круто осознавать, что симпатичный парень наблюдал за тобой, хоть и звучит это немного крипово. — Знаешь, по чему я скучаю больше всего? — спрашиваю я, разворачиваясь к Луи, на что он вопросительно вскидывает голову. — По алкоголю. — Кое в чем мы все-таки похожи, — слышу смешок, а затем Томлинсон с улыбкой достает из-за скамейки бутылку бурбона. — В свой последний день на земле мы бы точно накидались в мясо. — Я так и знала, что ты не стал бы открывать мне душу на трезвую! Томлинсон громко смеется, а я вдыхаю терпкий запах бурбона, прикрывая глаза. Раньше мы с Пейном частенько выпивали у нас дома. Всегда говорили, что выпьем по стакану виски, а сами уходили в слюни, Ли оставался спать на подоконнике, а я иногда засыпала прямо на ковре в гостиной. Подношу горлышко бутылки к губам и резко запрокидываю голову назад, делая сразу пару глотков. Бурбон больно обжигает горло, кашляю пару раз, зажмурив глаза, после чего вдыхаю прохладный воздух и чуть съезжаю по лавочке вниз, протягивая бутылку Луи. — Каждая клеточка моего тела сейчас испытала оргазм. Томлинсон усмехается, делая глоток, и ставит бутылку на лавочку между нами. — Помни, что у тебя дерьмовые гены, не увлекайся алкоголем. — Отвали, — хмыкаю я, понимая, что он намекает на Айлу. — А как же жил сын главного Верховного Бога всех времен и народов, пока не попал сюда? Луи закуривает сигарету, и по его глазам я вижу, что он сомневается, стоит ли рассказывать о его прошлом все сразу. — Ну, я точно не работал в красной мини-юбке и не катался на велосипеде по городу. Томлинсон по-прежнему не хочет вовлекать меня в подробности его жизни, и я решаю не давить на него. По Луи видно, что он не хочет этом вспоминать. Мы сидим так около часа, просто передавая друг другу бутылку бурбона, перекидываясь едкими комментариями про мою предрасположенность к алкоголизму и угрозами спалить модельную прическу Томлинсона. Алкоголь быстро расслабляет, чувствую, как тело становится ватным, а голова немного кружится. Кидаю взгляд на Томлинсона: его голова лежит на спинке лавочки, глаза закрыты, ресницы слегка подрагивают. Черный свитер кажется таким мягким, что мне до безумия хочется его потрогать, но потом я понимаю, что это было бы слишком тупо с моей стороны. — Если ты заснешь здесь, я не потащу тебя до домика, — предупреждаю я, тщательно контролируя свою речь. Если произнесу что-то невнятно или запнусь, Томлинсон запросто начнет подшучивать надо мной и моими генами. Он усмехается, открывая глаза, и выпрямляется, задевая своей ногой мою. От алкоголя все эти случайные прикосновения ощущаются острее, и я немного отодвигаюсь, чтобы не наломать дров. Алкоголь, долгое отсутствие мужчины и выпивший симпатичный парень рядом — идиотское и опасное комбо. — Если победим эту кучку задротов из Тартара, я уеду отсюда. Хочу увидеть мир, понять, как живут люди. — Когда. — Что «когда»? — недоуменно переспрашивает Томлинсон. — Когда победим эту кучку задротов из Тартара. — Знаешь, Брайтман, — издает смешок Луи, — приятно находиться рядом с человеком, который верит в хорошее так сильно, как это делаешь ты. Поворачиваюсь лицом к Томлинсону, сталкиваясь со взглядом затуманенных светло-голубых глаз. Все вокруг плывет и смешивается в одну непонятную картинку, и я стараюсь сконцентрироваться на глазах Луи, чтобы совсем не потерять связь с реальностью, отчего он смеется. — Ты пьяный, — усмехаюсь я. — Браво, Шерлок, — отвечает Луи, подаваясь чуть ближе ко мне. — Вроде я уже говорил тебе, что ты очень сообразительная. — Да, было дело. Мне приятно смотреть на Томлинсона, приятно слушать его, естественно тогда, когда он не пытается вывести меня из себя. Приятно ощущать его ладонь на своей, когда он пытается контролировать мои силы за меня. Пьяный Луи Томлинсон нравится мне определенно больше, чем трезвый. — Как думаешь, — спрашиваю я, немного отстраняясь, — если бы мы были в человеческом мире, как бы мы познакомились? — Я бы пришел к тебе в кафе и заказал коробку жареных крыльев, а потом оказалось бы, что ты положила туда не двадцать, а пятнадцать штук, и я бы начал упрекать тебя в невнимательности. — Что ж, это как-то слишком по-человечески, — обиженно отвечаю я. — Может, ты въехала бы в мою машину на своем ретро велосипеде? — Хм, — качаю головой в разные стороны, — это вполне возможно. Что насчет заправки? Я бы подошла к тебе попросить сигарету. Томлинсон кивает, улыбаясь одним уголком губ, словно представляя в голове эту картинку. Я бы хотела познакомиться с Луи при нормальных обстоятельствах: может быть, мы бы увиделись первый раз в университете. Он бы был популярным смешным парнем и играл в футбол, а я была бы скептиком и сущей пофигисткой. Мы невзлюбили бы друг друга, может, дрались, но я уверена, что потом нашли бы общий язык. А может, мы бы встретились в кино. Луи бы сел на мое место, а я бы начала громко возмущаться и прогонять его, на что Томлинсон бы лишь смеялся и шутил про мои проблемы с агрессией. И, чисто теоретически, я могла бы положить ему в коробку пятнадцать крыльев вместо двадцати. — Знаешь, что еще я бы сделал в свой последний день на земле? — спрашивает Луи, и я вздергиваю головой. Когда Томлинсон приближается ко мне, мне кажется, что все вокруг вертится с такой силой, будто я сижу на карусели. Ладонь Луи оказывается на моей щеке, чуть притягивая вперед, чувствую дыхание парня на своих губах. Мне становится ужасно жарко, и я дотрагиваюсь до руки Томлинсона, ненамеренно обжигая его, но он даже не думает убирать ладонь. Луи медлит, словно решает, правильно ли он поступает, а я просто жду его действий вместо того, чтобы отстраниться и уйти. И когда горячие губы Томлинсона накрывают мои, я думаю лишь об одном: хоть бы этот день не был последним днем на земле. Хотя, даже если это и так, это определенно хороший последний день.