— Пустите меня к ней! — вопит Лиам, пытаясь выбраться из крепкой хватки хранителя. — Васаби, хватит прохлаждаться, просто вставай из долбаной ванны! — Успокойся, Лиам, — устало выдыхает Гарри. — Зейн и Сая… — Не смей произносить этого вслух, красавчик, иначе я собственноручно устрою тебе спа-процедуры, которые ты никогда не забудешь! — Они не могли, — качаю головой я, отказываясь верить в происходящее. — Они ведь не могли умереть, да, Луи? Поворачиваюсь в сторону парня, из последних сил сдерживая слезы, Томлинсон делает пару шагов навстречу ко мне, убирая с лица мокрые пряди, и смотрит на меня так, будто в эту самую секунду он готов перестать верить в хорошее и принять смерть своих друзей как факт. Я должна сейчас кричать на него из-за злости и обиды, должна говорить о том, что если бы Луи и Зейн сказали нам правду сразу, всего этого удалось бы избежать, но я не могу. Томлинсон сейчас здесь, он жив, и это все, что мне нужно. — Не знаю, принцесса, — тихо выдыхает он, опуская глаза. — Я хочу верить в то, что это неправда, очень хочу. — Зейн! — душераздирающий крик Клио заставляет мое сердце сжаться и упасть куда-то прямиком вниз, не могу найти в себе силы, чтобы посмотреть на плачущую девушку, поэтому просто утыкаюсь лицом в толстовку Луи и ощущаю прикосновения холодных ладоней на моих волосах. — Нет, Зейн, пожалуйста, вернись! Ты не можешь оставить меня! — Я засужу вас, мать твою, поверьте, у меня есть хорошие адвокаты!
Я была уверена, что этого просто не может произойти, только не с Саей и Зейном, и, к счастью, оказалась права. Когда хранители освещали холодную воду ярким синим светом, исходящим из их ладоней, я поняла, что они делают, и в следующую секунду Сая очнулась, вынырнув из воды. То же самое произошло с Зейном. Тела Илая и Мартины исчезли вместе с хранителями, с той ночи их больше никто не видел. — Знаешь, я был уверен, что всё обойдётся, — мягко улыбается Лиам. — Умереть может кто угодно, но только не Зейн с Саей, этих двоих со света не сживёт даже атомная война, они как два таракана. — А вопил так, будто тебе сказали, что ты больше никогда не сможешь включить телевизор, чтобы посмотреть идиотские шоу. — Да, я очень ранимый и впечатлительный, и эти качества делают меня привлекательным и сексуальным для девушек. — В Балтиморе ты плакал над рекламой шоколада, уж не знаю, что тут сексуального. Всё произошло так, как говорил Хирон: в нас действительно проверяли готовность пожертвовать своей жизнью ради спасения другого человека, и Зейн с Саей успешно прошли эту проверку. — Ты виделась с Томлинсоном? — вдруг спрашивает Пейн. — Нет. Когда мы только вернулись в реальный мир, мой короткий разговор с Луи был мимолетной слабостью — увидев, как умерли Зейн и Сая, мне просто нужно было убедиться в том, что с Томлинсоном все хорошо, нужно было узнать, о чем он думает, нужно было обнять. С того момента мы больше не разговаривали. Во мне проснулись злость и обида, а Луи все эти три дня не попадался мне на глаза, скрываясь в библиотеке. Уж не знаю, прятался ли он от меня, потому что не хотел лишних разборок, или пытался найти какую-то информацию о Пророчестве. Сейчас злость поутихла, но… не знаю, в голове столько мыслей, и они с каждой секундой превращаются во все более запутанный клубок. — Знаешь, — Лиам отворачивается, смотря на пустую костровую. — Наверное, они с Зейном пытались нас защитить. — Нет, они чуть… Я не могу сказать вслух о том, что Луи и Зейн чуть не убили нас. Я понимаю, что если бы с Томлинсоном что-то случилось, мы бы остались в том мире навсегда, потому что после «гибели» Зейна Луи был единственным человеком, который мог рассказать нам правду и вернуть в реальный мир, но я всегда отгоняю эти мысли. Луи и так тяжело, он винит себя в смерти своей семьи, я просто не могу упрекнуть его ещё и в этом. — Все могло закончиться плачевно для всех нас, — в итоге произношу я. Я поняла, что Пророчество — это документ. И как в любом документе, в нём есть один пункт на самой последней странице, написанный мелким шрифтом, на который никто не обращает внимания. И если обычно таким шрифтом в документах прописывается штраф в тысячи долларов или потеря имущества, то в нашем случае нужно всего лишь пойти по стопам родителей и унаследовать их потрясающую работу. Черт, это звучит так же сюрреалистично, как если бы… ладно, ничего не может быть нереальнее, чем превращение в Богов. Мы заходим в домик Зевса: он ничем не отличается от моего, разве что везде раскиданы всякие причиндалы, доставшиеся Луи от Бога грома и молний, типа золотого щита, который Томлинсон взял, когда на Лагерь напал минотавр, железного меча с тяжёлой рукояткой и огромного телескопа, стоящего около окна. У Томлинсона в домике очень аккуратно, если не считать кипы книг, некоторые из которых лежат прямо на полу. Взглядом пробегаюсь по портрету Зевса в резной золотой рамке: взрослый мужчина с седой бородой и белыми вьющимися волосами. Взгляд суровый, но чем дольше я смотрю в ярко-голубые глаза, тем больше усмехающейся искры я вижу. Что бы Луи не говорил, внешне с отцом они чем-то похожи. — Почти все в сборе, — докладывает Найл, громко шелестя упаковкой от лакричных палочек. — Даже не приближайся ко мне, — Лиам пытается сесть на деревянную скамейку под окном так, чтобы занять всё место. — Хуже запаха лакрицы только запах дерьма. Хоран, громко смеясь, усаживается прямо на колени Лиаму, чавкая ему на ухо. Джианни сидит в солнечных очках на плетёном кресле, его голова в который раз плавно скатывается вниз, а потом парень дергается, просыпаясь; Клио как всегда потрясающе выглядит: волосы блестят под светом керосиновых ламп, сиреневое летящее платье потрясающе на ней сидит, в глазах читается сплошное нетерпение перед встречей с Зейном; Гарри сидит в самом углу комнаты, задумчиво потирая подбородок. Стайлс больше похож на мраморную статую, настолько он красив: каштановые кудри падают на лицо, голубая полупрозрачная рубашка и белые штаны напоминают стиль диско, и мне до ужаса хочется нарисовать его и повесить картину на самом видном месте в Лагере. Рисовать я, конечно, не умею, но Гарри одним своим видом вдохновляет на творчество. За эти три дня все вместе мы виделись лишь раз, когда Луи рассказывал нам о конце Пророчества. Все наши худшие опасения подтвердились — в случае победы над Титанами нам действительно придется занять место своих родителей и вершить правосудие по всему миру, отвечая за каждую человеческую жизнь. Как объяснил Томлинсон, это потому, что после битвы наши силы увеличатся в разы, в то время как способности наших родителей значительно уменьшатся, они физически не смогут оставаться Богами. В итоге Найл назвал это «властью по наследству», но большинству из нас получить такое наследство все равно, что получить билет в один конец до Ада. Хотя это именно мой случай. Если мы победим Титанов, то станем новым поколением Богов, точно так же, как когда-то и наши родители, которые заняли вакантное место на Олимпе после того, как свергнули Титанов. Нам остается только представлять и догадываться, что значит быть Богами, но одно мы знаем наверняка: тысячелетия на Олимпе с правом спуститься на землю лишь один раз за сто лет. И если остальным повезло чуть больше, чем мне, и они будут куковать на горе вместе, то мне придется сидеть под землей без солнечного света и живых людей. При одной мысли о том, что мне придется делать, стань я Богиней подземного царства, меня медленно поглощает паника. Жарить младенцев на совковой лопате? Забирать у людей жизнь, кормить Цербера сухариками или чем там еще занимается мой отец? Значит ли это, что мне придется стать бессмертной и века провести в темноте? В этом случае смерть звучит не так плохо. Я никогда не думала о том, что буду так спокойно рассуждать о смерти, а уж тем более считать ее одним из выходов из ситуации. Знаю, моя человеческая жизнь не очень-то интересная и значительная, но я планировала это исправить, именно поэтому я хочу жить. Но если жизнь для меня будет означать заточение под землей, то к черту все эти планы, я выбираю смерть. В данном случае смерть — это синоним слову «свобода». Оказалось, что Луи не в первый раз слышал Пророчество — несколько месяцев назад он тайком пробрался в церковь Оракула. Тогда он услышал все то же самое, что и мы в этот раз, но прежде, чем Оракул вытянул из него все силы, Луи успел понять, что это не конец. Концовку Пророчества практически невозможно услышать — будь мы людьми, запросто могли бы погибнуть, потому что Оракул вытягивает из тебя все силы без остатка, но так как в нас течет божественная кровь, в этом месте мы лишь теряем сознание. В этот раз Луи удалось обыграть Оракула и дослушать Пророчество до самого конца. И если свет снова пробьется сквозь беспроглядную тьму, наградой будет Божественное изменение, дарованное как подарок. Взойдя на Олимп, смогут победители творить жизнь заново, следя за балансом и миром во всем мире. Вот, что было сказано в конце. Никто не спрашивал, почему Луи не сказал нам об этом сразу (разумеется, кроме Ариэль, которую всегда затыкал Лиам), но сейчас это стало неважным. Когда ты понимаешь, что шансы что-то изменить чертовски малы, тебе уже не интересны подробности прошлого, нужно думать о том, что делать в будущем. Томлинсон долгое время искал способ изменить Пророчество, и как раз сейчас мы собрались, чтобы об этом поговорить. Я должна злиться на Луи, я понимаю это, но единственное, о чем я думаю, так это о том, что скучаю по нему. Скучаю по тому, как бесцеремонно он врывался ко мне в домик, как мы вместе курили, как разговаривали обо всем и ни о чем одновременно. Эти три дня тянутся, как резина, и мне кажется, будто я не видела Томлинсона год. Господи, пусть он просто кинет какую-нибудь шутку, назовет «принцессой», что угодно — я просто хочу услышать его голос. — Не представляю себя Богом, — вздрагивает Лиам. — По крайней мере, мой папаша проводник душ умерших, смогу заглядывать к тебе на огонек, Брайтман, и приносить всякие ништяки с Олимпа и последние новости из мира шоу-бизнеса. — Спасибо, Ли, мне стало намного легче, могу хоть сейчас собирать шмотки и заказывать билет в один конец до преисподней. — Слушайте, — Пейн мгновенно приобретает серьезный вид, прожигая взглядом спящего Джианни, — а что придется делать Карбоне, если он займет место Диониса? То есть, пока мы будем следить, чтобы человечество не перебило себя к хренам, Джианни будет пить вино и кидаться виноградом в итальянских проституток? — Надеюсь, обязанности наших предков не так буквальны, — передергивается Хоран. — Недавно прочитал, что Артемида дает помощь при родах, что-то типа покровительницы младенцев. Я не хочу иметь ничего общего с родами и младенцами. — А есть Бог чревоугодия? — интересуется Пейн. — Потому что если есть, тебя явно перепутали в божественном роддоме, ты точно не тянешь на сына Артемиды, — Лиам осматривает Найла, который с аппетитом уплетает яблоко. — Пошел ты, Пейно! — возмущается шатен, и кусок яблока из его рта попадает Лиаму на футболку, отчего Найл громко смеется. — Господи, за что мне все это? Может, мы все умерли на Посвящении, и это наш персональный Ад? На улице слышится громкий смех, и все оборачиваются, прожигая взглядом дверь. Клио резко вскакивает с кровати, и как только на пороге показывается Зейн, она со всей силы бежит в его сторону. — Ну что, мазафаки, соскучились? Малик только и успевает задать вопрос, как Адамиди налетает на него с объятиями. По щекам девушки катятся слезы, она дотрагивается до лица Зейна, убеждаясь в том, что он настоящий, а затем целует его так отчаянно и страстно, что всем присутствующим становится немного неловко. Томлинсон смотрит на меня, приподняв бровь, и головой указывает на влюбленную парочку, как бы спрашивая: «А меня так встречать ты не планируешь?», на что я лишь усмехаюсь и показываю парню средний палец. — Вот же говнюк, — усмехается Найл, покачивая головой. — Заставил нас хорошенько просраться! — Здорово, харакири! Лиам подхватывает Лан, крепко обнимая. Сая облегченно выдыхает, вцепившись в кожаную куртку Пейна до такой степени, что костяшки пальцев становятся белоснежными. — Черт, не думала, что скажу это, но даже твою надоедливую рожу я рада видеть, Пейн. Врезаюсь в Саю, и когда она чуть крепче сжимает меня в объятиях, я понимаю, насколько ей было страшно, и именно в данный момент, когда она снова встретилась с нами, Лан может позволить себе забыть о том, что три дня назад она пережила смерть. — Я так рада, что с тобой все хорошо, — шепчу я, проводя рукой по темно-синим волосам девушки. — Должна признаться, это было охренеть, как стремно, — усмехается Лан. А потом ни с того, ни с сего, Пейн со всей дури лупит Саю по пятой точке. — Каким местом ты думала? — сквозь зубы шипит он, и я впервые слышу, чтобы Лиам звучал так грозно. — Ты могла погибнуть по-настоящему, и, клянусь, если бы ты умерла, я бы убил тебя! Я знал, что все китаянки двинутые, но не настолько же! Насмотрелась своего аниме, думает, что стала героиней! — Тише, мам, — усмехается Лан. — Я больше так не буду, обещаю. И, кстати, я из Вьетнама, кретин, а аниме смотрят в Японии, а не в Китае. Пока Пейн возмущается и отчитывает Саю, я обращаю внимание на ее короткий взгляд в сторону Гарри. Он делает вид, что не замечает ее, но когда Лан отворачивается, Стайлс с сожалением и благодарностью смотрит на девушку. Видимо, им так и не удалось поговорить наедине о том, что Сая спасла его ценой собственной жизни. Луи проходит на середину домика, кидая на стол огромную книгу в позолоченной обложке. На Томлинсоне обычная черная толстовка, но когда он поворачивается спиной, то я вижу очертания белого черепа в языках пламени. Что ж, очень символично и так вовремя напоминает мне про Ад! Смотрю на Луи, даже не пытаясь отвести взгляда, и когда он заглядывает в мои глаза, то грустно усмехается. И, боже, мне не нужны его извинения, не нужны его рассказы о том, почему он решил молчать, мне просто нужно видеть его рядом и знать, что с ним все хорошо. Зейн, пританцовывая, идет навстречу ко мне, и я обнимаю его, тяжело выдохнув. — Что, уже похоронили меня? Хрен вам, ребятки! — Малик треплет меня по волосам, отчего я усмехаюсь, а затем садится рядом с Клио, взяв ее за руку. — Пока я не досмотрю новый сезон «Холостяка», ни одна тварь не сживет меня со свету! — Да от тебя хер отделаешься! — закатывает глаза Хоран. — А где Престон? — спрашивает Клио, оглядываясь по сторонам. Тут как по заказу открывается дверь, и появляется блондинка в обтягивающих джинсах и большом светло-голубом свитере. Ее волосы, собранные в высокий хвост, кажутся белоснежными на фоне деревянных стен, губы идеально накрашены темно-бежевой помадой, лицо такое отдохнувшее и идеальное, словно она только что вернулась с курорта. — Престон, ты опоздала! — кричит Пейн, заметив Ариэль. — Где была? Болтала с чайками и расчесывала волосы вилкой? Блондинка награждает его презрительным взглядом, даже не отвечая на едкие комментарии, словно Пейн не достоин ни единого ее слова. — Ладно, — серьезно произносит Луи, и я вздрагиваю от его голоса. — Нам надо быстро решить, что мы будем делать дальше. У нас есть два варианта: либо мы все оставляем так, как есть, соглашаясь с будущим, которое ждет нас при победе над Титанами, либо мы пытаемся изменить Пророчество. — Ты нашел способ, как изменить его? — удивленно спрашивает Зейн. — Да, — медленно кивает Томлинсон. — Если мы попытаемся сделать это, то, возможно, нам не придется всходить на Олимп и перенимать все божественные обязанности наших предков, останемся на земле, будем пить пиво и жаловаться на свою работу, как это делают все нормальные люди. — Умоляю, скажи, что нам не придется скакать вокруг костра и собирать кровь девственниц, чтобы изменить чертово Пророчество. — Тебе ли не привыкать собирать кровь девственниц, Пейн, — издает смешок Сая. — А с тобой мы позже разберемся, камикадзе! — Давайте конкретнее, — потирает глаза Гарри. — Что нам нужно будет сделать, если мы все-таки захотим изменить Пророчество? — Мойры — единственные, кто может внести изменения в судьбу человека. Пророчество создавалось ими, так что если мы и хотим что-то поменять, то нам надо искать трех подружек. — Даже боюсь спросить, где нам их найти, — бубнит Найл. — А это самое интересное, — усмехается Луи. — Нет никакой точной информации о том, где находятся Мойры, но по легендам их можно найти в Белизе в пещере хрустальной девы. Для майя эта пещера символизировала вход в Ад, там преподносились в жертву люди, чтобы задобрить Бога смерти. — Может, тоже задобрим Бога смерти и принесем в жертву Престон? — недовольно шипит Пейн. — Так сказать, и нашим, и вашим — мы избавимся от вечно недовольного лица, а Аид поблагодарит нас за вклад в демографию преисподней. — Пошел ты! — У вас хобби такое — посылать меня? — Ты сказал, что это легенда, — Томлинсон мгновенно заглядывает мне в глаза. — Значит, не факт, что Мойры именно там? — Не факт. Не узнаем, пока не проверим сами. Я понимаю, что это звучит как самый дерьмовый план, но по крайней мере мы можем попытаться. Мы с вами как никто знаем, что легенды не врут. — А как быть с Мартиной и Илаем? — спрашивает Найл. — Я имею в виду, в Пророчестве говорится о двенадцати полубогах, но сейчас нас десять. Кто займет место Илая и Мартины? — Думаю, что они изначально были не теми, кто должен остановить Титанов, — Гарри встает со стула и начинает расхаживать по комнате, стуча каблуками на ботинках. — Посвящение было лишь проверкой, и они ее не прошли, дома Афины и Геры ошиблись с выбором. Именно поэтому процесс не запустился и Пророчество не вступило в силу, так что у нас есть немного времени, чтобы что-то изменить. — Значит, — вмешивается Престон, и от одного ее голоса мы с Лиамом и Саей закатываем глаза, — вы хотите изменить конец Пророчества? А что, если я не согласна? — Начинается восстание машин, — цокает языком Пейн. — Ты хоть представляешь, что означает стать Богом? Это не «Игра в жизнь», и если ты готова выращивать водоросли на дне океана и управлять рыбами, то я не готов менять человеческую жизнь на это божественное дерьмо. — Это действительно немного напряжно, — соглашается Луи, кивая в сторону позолоченной книги. — Я пытался найти хоть какую-то информацию про жизнь Богов на Олимпе, и облажался бы, если бы мне не попалась эта книга. В ней сказано, что поколения Богов могут сменяться с течением времени, и так как мы прямые наследники престола, которым Мойры решили сделать подарок через Пророчество и забронировать путевку на Олимп прямым рейсом. Если мы станем Богами, это означает, что нам суждено провести тысячелетия на горе, разгребая за людьми последствия их войн, насылать на землю катаклизмы и принимать решения, которые круто могут изменить жизнь всего человечества. За все, что будет происходить на земле, ответственны будем мы. — И ни одного слова про тематические вечеринки на Олимпе, — грустно произносит Пейн, взмахивая руками. — Нет, я точно пас, можем пойти хоть в очко дьяволу, чтобы найти Мойр, я не буду сидеть на Олимпе! — Кто-то еще против того, чтобы попытаться изменить Пророчество? — хмуро спрашивает Томлинсон. — Не то, чтобы я против, — Хоран пожимает плечами, — наверное, я просто сохраню нейтралитет. Если нам не удастся найти способ изменить Пророчество, то я готов… ну вы поняли. Другого выхода у нас все равно нет. Тишина начинает давить своим весом, с ужасом жду, что кто-то еще согласится оставить все так, как оно есть. Секунды кажутся неимоверно долгими, нервно щелкаю пальцами, мысленно прося всех не отвечать на этот вопрос. — Я… — Зейн умоляюще смотрит на Клио, будто заранее просит прощения за свои слова. — Я не знаю другой жизни и не думаю, что когда-нибудь смогу жить по-человечески, так что я не против стать Богом войны. Но если большинство проголосует за то, чтобы попытаться поменять правила игры, конечно же я поддержу это решение. Вижу, как Клио напрягается. Девушка старается сделать вид, что ее не трогают эти слова, но мелкая дрожь пробивает все ее тело, она делает глубокий едва заметный вдох и выпрямляет спину, аккуратно убирая ладони из рук Зейна. — Кто еще за то, чтобы пойти по стопам родителей? — задает вопрос Лиам, и остальные качают головой. — Отлично, трое против семи. Прибереги свой акваланг, Престон, сейчас он тебе не понадобится. Не думаю, что Ариэль в действительности хочет стать Богиней морей, просто ей нужно идти наперекор всему, что ей говорят. Дочь Посейдона лишь недовольно складывает руки на груди и фыркает, словно ей только что поставили «двойку» за невыполненное домашнее задание. — Я понимаю, что некоторые из вас могут думать о том, чтобы сбежать и не участвовать в битве, — Луи устало проводит рукой по затылку. — И сейчас как раз хороший шанс, чтобы сделать это, никто не будет вас судить, но для меня это единственный выход. Не важно, какой будет исход — я остаюсь, чтобы надрать задницу Титанам и Кроносу за то, что лишили меня семьи. Все, что я могу сделать, это отомстить. Не только за своих родных, за всех, кого убили Титаны. Мы можем защитить тех, кто остался в человеческом мире, и если мы не сделаем этого, то всё, что мы любим, все, что у нас осталось от обычной жизни, превратится в пыль. Я сражаюсь не за свою жизнь, я сражаюсь за жизнь, которая может быть у наших близких и друзей, потому что они этого заслуживают. Нам немного не повезло, потому что весь геморрой упал на наши плечи, но, в конце концов, кто, если не мы? Виснет давящее молчание, каждый опускает взгляд вниз. Семья Лиама осталась в человеческом мире, и он не может с ними увидеться, потому что боится, что наведет пустых на их след; амазонки, девушки, которых Сая считает своей семьей вынуждены скрываться, перемещаясь с место на место; родные Луи погибли из-за Кроноса, мою бабушку убили пустые. Я понимаю, о чем говорит Томлинсон, он просто хочет покончить с этим как можно быстрее, чтобы отомстить за всех, кого полубоги когда-либо теряли, и гарантировать нам счастливое будущее, если оно вообще возможно для нас. — Мио каро амико, — Джианни встает с кресла и подходит к Луи, поднимая солнечные очки себе на лоб. — Я с тобой до конца, что бы ни случилось. В Италии осталась моя семья, и я бы очень хотел повидать их, но не могу. Я очень переживаю за них и хотел бы подарить им спокойную жизнь. А когда все это мерда закончится, то я позову вас в Римини, и мы отметим победу! У моего дяди потрясающая пиццерия, просто магнифико, мы будем пить вино, танцевать до рассвета и наслаждаться новой жизнью! Луи с благодарностью хлопает Карбоне по плечу, а у меня пропадает дар речи, потому что я не ожидала от Джианни таких слов. Я думала он будет первым, кто откажется сражаться, но он оказался первым, кто поддержал Томлинсона. Все переглядываются, в глазах друг друга старательно выискивая одобрение и поддержку, и становится ясно, что никто не сделает шаг назад. — Хирон и Герк должны были знать полное Пророчество, — непонимающе качает головой Клио. — Почему никто из них не сказал нам об этом? — Возможно, они просто испугались, — отвечает Гарри, задумчиво перебирая кольца на своих пальцах. — Если бы они сразу сказали нам о том, что мы можем стать новым поколением Богов, представляете, что началось бы в Лагере? — Сосунки точно завидовали бы нам, — соглашается Малик, имея в виду остальных полубогов. — Некоторые из них повернуты на власти, они сто пудово могли бы поднять восстание против нас и несправедливого выбора новых кандидатов на божественные кресла. — Хирон и Герк не хотели возможной гражданской войны, — Стайлс понимающе кивает. — Также они могли бояться нашей бурной реакции, знали бы мы об этом раньше, половина из нас точно отказалась бы проходить Посвящение. — Вот же трусливые… — Найл набирает в рот воздух, чтобы выдать парочку оскорблений, но так и не решается произнести их вслух. — Но теперь-то мы точно на один шаг впереди, можем установить свои правила игры. — Но стоит ли так рисковать и ехать в Белиз? Мы не знаем наверняка, там ли находятся Мойры, можем потерять время. — Рисковать нельзя в трех случаях, Лан: когда делаешь операцию на открытом сердце, когда ведешь школьный автобус с детьми и когда исполняешь национальный гимн на соревнованиях. Мы рискнем и поедем в Белиз, чтобы найти трех старых бабок, которые плетут нити человеческой судьбы, а не свитера внукам на Рождество, — отрезает Пейн, и все принимаются обсуждать план, как же попасть в Белиз. Замечаю, что Клио нет в комнате, и, обернувшись, вижу ее на веранде. Аккуратно открываю скрипучую дверь и выхожу на улицу, становясь рядом с Адамиди. — Не думай, что я какая-то нервная идиотка, — хмыкает она, смотря на северный лес, который кажется бесконечным. — Закатываю истерики из-за того, что мои желания не совпадают с желаниями Зейна. — Я так не думаю, — пожимаю плечами я. — Ты переживаешь за него, это нормально. Клио поворачивается ко мне, и я вижу, что ее большие зеленые глаза наполнены слезами. Я мягко улыбаюсь ей, давая понять, что если она хочет поделиться со мной чем-то, то может сделать это сейчас, я не собираюсь ее переубеждать, а уж тем более судить. Медные волосы выглядят, словно огонь, н — Я мечтала о нормальной жизни сколько себя помню, — Адамиди прерывисто выдыхает, сдерживая слезы. — Я родилась в Греции, но отец решил переехать в Америку, потому что тут больше возможностей. У меня не было друзей, я не ходила в школу, я вообще никуда не ходила, и, знаю, это может прозвучать странно, но папа не отпускал меня никуда из-за моей внешности. Мы жили не в самом лучшем районе, и он всегда боялся, что меня могут украсть или еще что похуже. Я понимаю, о чем говорит Клио — она действительно очень красива. На ней практически никогда нет макияжа, но выглядит она так, будто только что фотографировалась для обложки журнала — наверное, это гены матери. — И в одиннадцать лет он просто сдал меня сюда, чтобы быть уверенным, что я нахожусь в безопасности. Я никогда не была на концертах, никогда не была на пикниках, не пила вино со знакомыми в парках. Зейн появился здесь через два года после меня, мы стали друзьями и только потом поняли, что наши чувства гораздо сильнее просто дружеских. С ним я впервые за все время почувствовала себя живой, он научил меня жить. Мы сбегали с ним в человеческий мир, он устраивал мне обыкновенные свидания в кино и парках, о большем я и мечтать не могла. — Тебе больно слышать, что он отказывается от шанса на человеческую жизнь? Пусть даже такого призрачного. — Это меня убивает. Я понимаю, что он сын Бога войны, он не представляет свою жизнь без… — Клио оглядывается по сторонам и руками показывает на северный лес, подразумевая под ним весь Лагерь, — этого. Конечно, он согласится стать Богом войны, это его призвание. Но я мечтаю о жизни среди людей, мечтаю реставрировать старые здания, воспитывать детей, поливать цветы в саду. Все, что он делает, он делает для меня, и я понимаю, что сейчас именно тот момент, когда я могу сделать что-то для Зейна и принять его желания, но я просто не готова его терять. Он все, что у меня есть. Молчу, не находя подходящих слов, хотя они и не нужны Клио. Ей нужно было выговориться, чтобы хоть как-то облегчить боль. Зейн и Клио два совершенно разных мира, которые не должны были столкнуться. Малик — воин, который не может жить без драк, и Адамиди — девушка, которая мечтает о детях и размеренной жизни. Они готовы пожертвовать всем ради друг друга, но в этом случае жертва приведет к моральной смерти кого-то из них, потому что они слишком сильно любят друг друга. Получается, что они не могут быть вместе, но и врознь им долго не протянуть друг без друга, чертов замкнутый круг. Сзади нас раздается противный скрип двери, и на пороге показывается Томлинсон. — Зейн тебя ищет, красотка, — мягко улыбается Луи. — И если ты не покажешься в течение минуты, то он может разнести к чертям весь Лагерь. Клио поспешно утирает слезы руками, выдавливая вежливую улыбку, и заходит в дом. Томлинсон встает на ее место, спиной облокачиваясь на перила веранды. Его голову накрывает капюшон, из-под которого торчит каштановая челка, Луи достает пачку сигарет из кармана толстовки и вытаскивает две, одну протянув мне. Звук зажигалки разрезает тишину, маленькое пламя освещает лицо Томлинсона, и это именно та картинка, на которую я хочу смотреть вечно. Я даже не могла представить, что можно так сильно соскучиться по человеку за три дня. Луи протягивает мне зажигалку, но я качаю головой, затягиваясь уже зажженной сигаретой, на что Томлинсон посылает мне удивленный взгляд. — Научилась поджигать сигареты силой мысли? — Должно же быть хоть что-то полезное в моей силе. — Я говорил Зейну, что эти отношения не приведут ни к чему хорошему, — произносит Луи, смотря вслед ушедшей Клио. — Но этот хрен слишком упертый, его даже с первого раза не убить. Усмехаюсь, снова прокручивая ситуацию Зейна и Клио в голове — оба готовы пожертвовать собой, но эта жертва в итоге окажется бессмысленной. — По крайне мере, они любят друг друга. — В этом мире любить кого-то еще сложнее, чем оставаться живым. — Но они в любом случае нужны друг другу, по крайней мере сейчас, — пожимаю плечами я. — Зейн дарит Клио хоть какие-то отголоски человеческой жизни, а она учит его любить. Луи выпускает густой дым, который растворяется в вечернем воздухе. Мы сталкиваемся взглядами, смотрю в потемневшие глаза Томлинсона несколько секунд, а затем отвожу взгляд, смотря куда-то за горизонт. — Ты наверное хочешь убить меня за то, что я промолчал, — усмехается Томлинсон. — Странно, но не хочу, — парень недоверчиво смотрит на меня, и я издаю смешок. — Я просто рада, что ты живой, стоишь передо мной и улыбаешься, вот и все. Взгляд Луи мгновенно становится серьезным, скулы сжаты, на лице ни одной эмоции, и я только могу догадываться, о чем же думает Томлинсон. — Мне жаль, — Луи разворачивается лицом к северному лесу, задевая мое плечо своим. — Из-за чего именно? — Из-за того, что все так вышло. Знаю, не о такой жизни ты мечтала, а сейчас еще и это дерьмовое Пророчество. Ты заслуживаешь чего-то намного лучше, чем все это. — Да, мне тоже жаль, — тихо говорю я. — Каждый из нас заслуживает больше чем то, что мы имеем сейчас. — Ты когда-нибудь была в Новом Орлеане? — вдруг спрашивает Томлинсон. — Нет, никогда. — Что ж, если мы все же всех натянем, то, так и быть, я отвезу тебя в Новый Орлеан. Французский квартал, танцы до утра, джаз… Боже, ты жила в человеческом мире и ни разу не была там? За такое нужно сажать в тюрьму, ты в курсе? Мы с Луи находимся так близко, что я чувствую тепло, которое от него исходит. Запах сигарет вперемешку с его терпким парфюмом буквально сводит с ума, синие глаза парня светятся в свете керосиновых ламп, и я до ужаса хочу дотронуться до Луи, мне так сильно хочется почувствовать его. Не знаю, что со мной происходит. Будто каждый раз, когда Томлинсон оказывается рядом, на меня действует какой-то гипноз, который заставляет меня думать только о нем. Я ведь и правда должна ругаться с Луи, должна говорить ему о том, как эгоистично он поступил, скрыв практически ото всех правду, должна обижаться и не разговаривать с ним. Возможно, во мне нет гордости, но плевать я хотела на эту долбаную гордость, когда каждый день в божественном мире может стать последним. И, черт, как же сильно мне теперь хочется в Новый Орлеан с Луи. Не знаю, вложил ли Томлинсон серьезность в это предложение, но теперь у меня на один стимул больше, чтобы разорвать Титанов на кусочки. — Я бы хотел познакомиться с тобой там, — тихо говорит Луи, убирая прядь моих волос за ухо. — Возможно, ты была бы официанткой в кафе. Ездила на роликах в платье из шестидесятых и разносила заказы. — А ты, — подхватываю нашу игру, которую мы начали еще на малиновых полях, — играл бы на трубе в джаз-клубе напротив. — А из магического в нашей жизни были бы только рассказы о куклах вуду. Кончиками пальцев дотрагиваюсь до челки парня, и Луи прикрывает глаза. Мне кажется, что только прохладный ветер помогает мне не сгореть изнутри, потому что я чувствую, как моя температура поднимается с каждой секундой. — Убавь свою внутреннюю духовку, Брайтман, — усмехается Томлинсон. — Ты мне сейчас толстовку прожжешь. Только сейчас замечаю, что моя рука лежит на груди Томлинсона, а из места, где только что были мои пальцы, идет дым. — Прости, — издаю неловкий смешок, прикрывая глаза рукой. Боже, как я рада, что Луи рядом. — Я нравлюсь тебе, Рори Брайтман, — нагло усмехается Томлинсон, склонив голову на бок. — Какую глупость ты скажешь еще? Что Бейонсе твоя мать? — Вполне возможно, — пожимает плечами Луи. — Посмотри, я же просто идеален! Как только его едкие комментарии могут быть единственной вещью, которая хоть как-то поддерживает во мне веру в хорошее? Луи отталкивается от перил, чтобы, как мне кажется, уйти, но он лишь медленно и лениво разворачивается лицом ко мне, прижимая спиной к перилам веранды, и расставляет руки по бокам, запирая меня в клетке. Мне становится трудно дышать, но вместо того, чтобы ловить воздух, я почему-то задерживаю дыхание. Будто боюсь, что Луи может раствориться на моих глазах от малейшего шороха. Я видела, как Клио теряла Зейна, видела, как умирала Сая, и если мне когда-нибудь начнут сниться кошмары, то в моих кошмарах исчезать будет именно Луи. Если бы я потеряла Томлинсона, то определенно бы сошла с ума. — Скажу честно, — говорит Томлинсон почти мне в губы, — когда оказывался в Балтиморе, не раз представлял этот момент. — Твоя самоуверенность когда-нибудь сыграет против тебя. Ты серьезно думал, что когда-нибудь сможешь поцеловать меня? — Думал, — вот так просто отвечает Томлинсон. — И, заметь, не ошибся. Луи едва дотрагивается до моих губ, словно дразнит, и по сравнению с жаром моего тела, которое я не могу контролировать, его губы кажутся холодными, словно кто-то проводит кубиком льда по моим губам. Томлинсон слегка морщится, наверное, я в прямом смысле обжигаю его, но затем он усмехается, углубляя поцелуй. Хватаюсь за его плечи так сильно, что пальцы начинают болеть, и прижимаю Луи ближе к себе. Чувствую, как его рука забирается под мою рубашку и останавливается на талии, чуть сжимая ее, и от этих прикосновений у меня начинает кружиться голова. Поцелуй из осторожного перерастает в какой-то отчаянный и требовательный, провожу ладонью по шее парня, одной рукой зарываясь в волосы. Даже это ничтожное расстояние, что сейчас между нами, кажется огромным, Луи прижимается ближе, перила больно упираются в поясницу, но я даже не обращаю внимания на эту боль. Каким-то образом я нахожу спасение в Томлинсоне, и я сама не поняла, как такое произошло. Когда он рядом, я знаю, что у нас все получится. От прикосновений Луи по моему телу в прямом смысле бежит электрический разряд, и я усмехаюсь сквозь поцелуй. Похоже, великий сын Зевса тоже не всегда может контролировать свои способности. Рука Томлинсона скользит под рубашкой вверх, проводя по спине, подаюсь вперед, отчего наши грудные клетки сталкиваются, и я слышу, как Луи хрипло выдыхает. Парень прикусывает нижнюю губы, и я на полном серьезе думаю о том, что если он сделает что-то подобное еще раз, то я размякну в его объятиях, скатываясь на пол. Томлинсон словно читает мои мысли, поэтому рывком поднимает меня за талию, даже не прерывая поцелуя, и сажает меня на перила веранды. Ногами обнимаю его бедра, притягивая ближе, и Луи усмехается через поцелуй. — Я конечно ужасно не хочу прерывать ваши романтические каникулы, — дверь веранды открывается, и я слышу голос Пейна. — Но если эта рыба фугу не заткнется, клянусь, я убью ее, и мне даже не страшно оказаться в тюрьме! Я освобожу весь человеческий и божественный род от Престон, и за это мне поставят памятник при жизни! Томлинсон нехотя отстраняется, одергивая мою рубашку вниз, опускает голову на мое плечо, и я издаю тихий смешок, зарываясь носом в его волосы. — Черт, Пейно, ты уверен, что твоя способность — это телепортация, а не гребаная надоедливость? — Я уверен в одном — если Престон сейчас не захлопнется, то я приложу к ее голове деревянную дубину, а труп скину в воду, чтобы рыбные потомки сожрали ее! Дверь захлопывается с глухим стуком, а из дома слышна перепалка Лиама и Ариэль. — Он всегда был таким нервным? — Нет, — усмехается Луи. — Думаю, он пересмотрел «Сплетницу» в человеческом мире, и в его кровь попала ДНК истерички. Луи еще несколько секунд смотрит на меня, на его губах играет довольная ухмылка, он оставляет невесомый поцелуй на моих губах прежде, чем самостоятельно спустить меня с перил. Голубоглазый шатен берет меня за руку, слегка сжав ее и намеренно пуская легкий разряд тока, за что обжигаю его пальцы. Мы заходим обратно в домик, и я вижу измученные лица каждого, кто находится в комнате. Томлинсон бесцеремонно закидывает руку на мое плечо, и я ловлю удивленный взгляд Саи, на что лишь еле заметно покачиваю головой, усмехаясь. — Боги, — слышу молитву Зейна из другого угла комнаты, — просто спалите этот дом вместе с нами дотла, все же перестанут мучаться. Я, конечно, люблю перепалки, но только те, которые заканчиваются мордобоем, так что если по программе драки не намечается, прекращайте этот балаган! За сопливыми разборками я итак смотрю в «Испытание соблазном»! — Я умею телепортироваться, Престон, так что мой тебе совет: оглядывайся каждый раз, когда куда-то идешь, потому что я в любой момент могу оказаться сзади и вдарить тебе по блондинистой башке! — Если сделаешь это, клянусь, твоя кровь остановится быстрее, чем ты скажешь «мамочка». — Что произошло? — тихо спрашиваю у Лан. — Спорят, чья сила круче. — Пусть спорят, сколько угодно, — довольно произносит Хоран. — Телекинез — вот где спрятана настоящая магия. — Охренел? — недовольно восклицает Малик, поднявшись на ноги. — Давай, иди сюда. Посмотрим как ты уделаешь меня при помощи телекинеза, малыш. — Ты можешь умереть, стоит мне только сжать свой кулак, — воинственно произносит Престон. — Когда-нибудь я перенесу тебя на Тибет, надеюсь хоть монахам удастся заставить тебя принять обет молчания. — Я, конечно, все понимаю, — прочищает горло Луи, а затем серьезно оглядывает каждого из нас. — Но может разберемся с тем, кто тут из нас тут главная Джин Грей, как-нибудь в следующий раз? — все замолкают, внимательно слушая Томлинсона, на что он довольно кивает. — Сегодня ночью мы отправляемся в Белиз. Никто не должен знать об этом, тем более Хирон и Герк, не будем поднимать шум. Встречаемся в полночь на шоссе под дорожным знаком.***
Было решено, что перемещаться сейчас слишком опасно — пустые запросто могут напасть на нас, поэтому до Белиза придется добираться самым человеческим способом — на самолете. Зейн должен позаботиться о машинах, на которых мы доедем до аэропорта, и я сразу же вспоминаю розовую «Митсубиши», на которой приехал Малик, чтобы забрать нас от дома Айлы, и мне даже страшно подумать о том, что он пригонит на этот раз. На часах без двадцати два, и я решаю выйти заранее. Мы договорились идти по отдельности, чтобы не привлекать внимания, и когда я слышу за собой грохот стеклянных бутылок, то у меня нет сомнений в том, что сзади меня идет Пейн. — Какого хрена? — смотрю на огромный рюкзак Лиама на его спине. — Ты что, собрался в поход? — Там самое необходимое, — подпрыгивает Пейн, поправляя рюкзак, что вызывает еще больший грохот. — Четыре пары трусов, две бутылки джина, антисептики, карта и гель для волос. — Готовишься к зомби-апокалипсису? Томлинсон, который оказывается около моего домика, старательно пытается сдержать смех, на что Лиам только закатывает глаза. — Мы еще посмотрим, что вы скажете, когда будете просить мой антисептик, — Лиам с гордо поднятой головой проходит мимо нас, гремя бутылками. — И это по-твоему «не привлекать внимания»? Ты нахрен разбудишь весь Лагерь! — Тишина — вот мое второе имя. — Ага, а аутизм точно твоя фамилия. — Что вы здесь делаете? — спрашиваю я парней. — Мне казалось, что мы должны идти по отдельности, чтобы не вызывать подозрений. — Что ж, нашу систему уже разрушил ходячий оркестр, — Пейн показывает нам средний палец, продолжая идти вперед. — А я пришел за тобой, сомневаюсь, что ты знаешь, как идти до дорожного знака на шоссе. Ладно, об этом я даже не подумала. Мы с Луи стараемся идти, не издавая лишнего шума, но когда перед тобой идет музыкальная шкатулка в лице Лиама Пейна, становится уже все равно, услышит ли нас кто-то или нет. — Черт, ты бы еще рупор взял и всем крикнул, что мы сматываемся из Лагеря. — Мог бы и петарду запустить, — добавляю я. — Чтобы все наверняка поняли. Мы проходим костровую, направляясь к главному входу — огромные деревянные колоны поддерживают табличку, на которой написано что-то на древнегреческом, и когда я кидаю взгляд на надпись, непонятные буквы расплываются, превращаясь в довольно понятную фразу «Лагерь смешанной крови». — Читать на древнегреческом одна из способностей, которая есть практически у всех полубогов, — поясняет Томлинсон, заметив непонимание на моем лице. Дорожка перед главным входом освещается факелами, вся обстановка больше напоминает шоу «Последний герой». Когда я оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на Лагерь, меня провожает тусклый свет, уныло горящий в некоторых домиках. Луи помогает мне спуститься с холма, почва оказывается влажной, так что моя нога поскальзывается, но Томлинсон вовремя ловит меня за локоть. — Интересно, который раз я спасаю тебя? — вслух размышляет Луи. — Похоже, я твой талисман, Брайтман. Всю оставшуюся дорогу Томлинсон идет прямо позади меня, невесомо касаясь рукой талии, чтобы в случае чего, снова поймать. Вспоминаю, как мы с Луи ходили по раскаленному песку в пустыне, и невольно опускаю взгляд на руки, проверяя, нет ли на них тех пугающих линий, которые бежали по моим венам во время Посвящения. — Можно задать один вопрос? — Конечно, принцесса. — Почему на Посвящении со мной происходило это? Я имею в виду те красные линии на руках. Это ведь напрямую связано с моей силой, верно? Я старательно избегаю фразы «почему я могла превратиться в пустую», потому что как только она появляется у меня в голове, то все тело пробивает ужасающая дрожь. — Ты дочь Аида, Рори, это значит, что шанс перейти на темную сторону у тебя выше, чем у всех остальных, смерть у тебя в крови. Тогда, когда ты находилась где-то между миром Богов и людей, тебя тянуло в Тартар, потому что ты фактически находилась к нему ближе, чем когда-либо. Возможно, таким образом твой отец пытался связаться с тобой. Как мило, что отец Гарри выходит на связь с ним тогда, когда Стайлс пытается написать песни, а чтобы связаться со мной самый любящий папа в мире почти превратил меня в пустую. — Раз уж ты начала эту тему, — тише добавляет Луи, — я хочу, чтобы ты знала, что все то, что я сказал на Посвящении, это правда. Я знаю, что ты сильная, но если вдруг ты начнешь терять контроль, то я буду рядом. Я не дам тебе потерять себя, обещаю. Меня начинают съедать мои собственные эмоции. С одной стороны, от слов Луи мне хочет кричать так громко, чтобы каждый слышал, что этот парень будет рядом со мной, что бы ни случилось. Но, с другой стороны, я хочу остановить его и сказать, чтобы он бежал от меня при первой же возможности, потому что я не хочу причинять ему боль. И уж тем более я не хочу быть той, кто может отнять у Томлинсона жизнь. — Луи, я… — Даже не продолжай, — отрезает парень. — Почему-то я уверен в том, что знаю, что ты собираешься мне сказать. — Я не хочу, чтобы ты пострадал. Со мной слишком много проблем, тебе не нужно их решать. — Странно, но я как раз обожаю решать чужие проблемы. Совпадение, правда? Вспоминаю историю про Бону, подругу Найла, которая сошла с ума из-за собственной силы, оставшись в придуманном ей мире. Перед этим она говорила, что если с ней произойдет что-то подобное, то она хотела бы, чтобы ее убили, это и сделал Хоран. Я бы не хотела жить и секунды, будучи пустой. И если выбирать, от чьей руки погибнуть, то это однозначно были бы либо Луи, либо Лиам. Но я не стану этого говорить Томлинсону, по крайней мере сейчас. Когда мы выходим на шоссе, я моментально узнаю эту картинку: именно здесь на нас напала фурия. Где-то вдалеке виднеется дорожный знак, скрытый туманом, и мы неспеша идем в его сторону. На месте собрались все, кроме Зейна и Ариэль, и я догадываюсь, что Престон снова опаздывает, а Малик решает вопрос с машиной. — Что это? — возмущается Хоран. — Пейн, ты что, вожатый в лагере для скаутов? — Отвалите от меня, в этом рюкзаке самое необходимое! Замечаю, что Сая и Гарри стоят отдельно от всех остальных. Что ж, Лан не отделается от рассказа о том, о чем же они разговаривали со Стайлсом. Раздается звук подъезжающей машины и противный скрип металла по асфальту, и мы все оборачиваемся: яркие фары разрезают туман, а когда Зейн подъезжает ближе, то я не могу сдержать нервного смешка: — Никто не говорил, что мы едем в семидесятые. — Малик, какого хрена? — вскидывает руками Томлинсон. — Мы что тебе долбаная «Корпорация Тайна»? Перед нами останавливается старый «Фольксваген», расписанный яркими рисунками в стиле хиппи: розовые цветы, знаки мира, радуга неоновых оттенков и улыбающееся психоделическое солнце прямо на капоте. Окна занавешивают грязные фиолетовые шторы, внизу которых вяло болтается бахрома. — Прости, бро, — Малик опускает стекло водительского сидения. — Это все, что я смог достать. Был еще красный мини купер — в него бы поместился только набитый всяким дерьмом рюкзак Пейна, а катафалк уж как-то совсем обнадеживает. — А в этой тачке случайно не завалялось бонга в форме члена, а то при виде этого кислотного дома на колесах мне вдруг очень захотелось накуриться. — По крайней мере мы все влезем сюда. — Ага, а как только усядемся, устроим оргию! — Все, Томмо, ты меня достал! — обиженно говорит Зейн. — В следующий раз тачку ищешь ты! Думаешь, что это так просто? Нихрена! — А мне очень даже нравится, — Джианни приспускает очки ядрено-оранжевого цвета на свой нос, оглядывая машину. — Белла маттина, такая яркая, очень подходит моей индивидуальности. Карбоне в действительности одет так, словно собирается на курорт: его красная гавайская рубашка с ярко-розовыми цветами даже в темноте режет глаза, хлопковые широкие штаны развиваются на ветру, на голове все та же соломенная шляпа, и я даже не удивляюсь, когда вижу на его ногах вьетнамки. Игрушка в форме девушки в гавайской юбке шатается на приборной панели автомобиля, словно смеясь над разговором парней, пока ребята рассаживаются по местам. — Твоей индивидуальности больше подойдет кодирование, Карбоне. — Черт, — брезгливо произносит Пейн, пытаясь запихнуть свой огромный рюкзак в багажник, — ребят, тут использованный презерватив, умоляю, заберите его! — Выкини его сам, — кричит из салона Хоран. — Из нас всех тебе одному нужен багажник! — Вы же знаете, у меня аллергия на антисанитарию! — А ты воспользуйся одним из своих антисептиков, — предлагает Томлинсон. — Ты как чувствовал, что понадобятся! Хоран громко смеется и даже Клио впервые за столько времени искренне улыбается. Если абстрагироваться и забыть о том, по какой причине мы все собрались в этой машине, то все выглядит так, будто мы компания друзей, которые собираются путешествовать по Америке. — О, нет! — воет Лиам. — Престон идет, мы еще успеем уехать без нее? Ариэль появляется с огромной плетеной сумкой, да еще и на каблуках. Белоснежные волосы распущены, на ней надет какой-то дизайнерский трикотажный костюм, и я замечаю, что из ее сумки торчит фен. — Да вы издеваетесь! — закатывает глаза Малик. — Разве похоже, что мы едем в гребаный отпуск греть задницу на пляже? На кой черт тебе фен, Престон? — В этой машине фен должен быть только один, — соглашается Пейн. — И я не про тот, которым сушат волосы. — Не беспокойтесь, мие кари, я прихватил с собой пару бутылочек вина! — с воодушевлением кричит Карбоне, размахивая бутылками над своей головой. — Я взяла все самое необходимое, — равнодушно говорит Ариэль, пытаясь поместить сумку в багажник. — Слушай, — обращаюсь я к Лиаму, — вы случайно не родственники? Хоран и Луи смеются, а Ли обиженно складывает руки на груди, надувая губы. — Эй, товарищи! — кричит Зейн, подзывая Гарри и Саю. — Через две минуты эта красотка, — Малик хлопает по внешней стороне водительской двери, — под названием «дети, мать их, любви» уезжает, поэтому великодушно прошу подняться на борт! По выражению лица Саи пытаюсь понять, каким исходом закончился их диалог с Гарри, но, видимо, я забываю о том, что это Лан — эмоции на ее лице не сможет прочитать даже самый квалифицированный психолог. В то время как Лиам и Найл спорят о том, кто поедет на пассажирском сидении, Стайлс усаживается вперед, и парни даже не замечают, что предмет их спора уже занял Гарри. Вместо обычных сидений в машине стоят два потертых дивана и пара кресел, на которых лежат разноцветные пледы и грязные пушистые подушки. Томлинсон тащит меня в самый угол, усаживая рядом с собой, и кладет руку на спинку кресла, будто мы с ним пришли на свидание в кино. — Фу, я не хочу даже дотрагиваться до этого. — Тебя никто не просит до чего-то дотрагиваться, Престон, — цокает языком Малик. — Просто посади уже свою тощую задницу хоть куда-нибудь! — Я забыл взять полотенце! — Если будете включать музыку, то никакого французского репа! — Господи, я попал в Ад раньше времени. — Тут слишком душно, как открыть окно? — Ты уверен, — поворачиваюсь лицом к Луи, — что это, — головой указываю на ребят, — хорошая идея? — Знаешь, уже не очень. — А теперь пристегнитесь, задроты, — довольно говорит Зейн. — Потому что мы отправляемся в, мать его, Белиз!