Unseen

Я слишком часто думала о том, кем бы мог быть мой отец, возможно, даже чаще, чем стоило. В детстве я верила, что мой папа — секретный агент, который защищает президента и не может быть рядом с семьей из-за своей работы. Потом я думала, что мой отец вполне мог бы быть пожарным — он бы спасал жизни, вытаскивая людей из огня. А еще я искренне надеялась, что он полицейский, который следит за порядком и помогает людям. Забавно, что в моей голове отец всегда кого-то защищал и спасал, а в реальности он делает ровно противоположную вещь — забирает у человека жизнь. В какой-то момент я поняла, что папа не имеет ничего общего с правосудием, законом или желанием охранять людей — это просто обычный трус, который испугался обязанностей и сбежал, оставив ребенка. После того, как я приняла эту мысль, я больше никогда не думала об отце. Но сейчас он здесь. Стоит передо мной в кожаной куртке, будто только что приехал со слета байкеров. Я вижу его, слышу его голос, могу дотронуться, и все это странно само по себе, даже не учитывая маленького нюанса: мы находимся в Аду, а мой отец Бог смерти и подземного царства. В детстве у меня была бурная фантазия, и я часто, ложась спать, придумывала себе новую жизнь, но я никогда бы не сочинила для себя вот такой сюжет. Силуэт Аида освещает какое-то едва видимое оранжевое мерцание, и я не могу понять, то ли это его магические фокусы, чтобы пустить пыль в глаза, то ли это что-то вроде нимба, который обычно можно увидеть на иконах. Но нимб приписывают святым людям, вряд ли Аида можно назвать таким. Интересно, насколько мощная сила у Бога? Я даже не могу этого вообразить, ведь Бог, вроде как, может абсолютно все, да? Он слишком красивый для того, кого никто никогда не видит при жизни. Меня даже не смущает странный прикид, который больше похож на наряд для коачеллы для рокеров. Смуглая кожа, каштановые волосы слегка вьются, несколько прядей, которые он каждый раз быстро и легко заправляет за уши, падают на лицо, в карих глазах пляшут золотые искры, взгляд кажется каким-то нарисованным, словно я смотрю на картину, и наверное это и тонкое освещение вокруг его силуэта единственное, что выдает в мужчине передо мной Бога — такого потрясающего и умиротворенного взгляда просто не бывает у людей. Он будто бы знает все — как создавался мир, все судьбы людей на земле, зачем мы пришли к нему. Вот такой у Аида взгляд. Незаинтересованный, но внимательный. Я видела столько картинок, читала столько описаний, но ни одно даже близко не стояло с тем, что я вижу сейчас. — Сейчас будет какой-то концерт? — непонимающе и слишком громко спрашивает Пейн, кивая в сторону Аида и явно намекая на его одежду. — Даже не обнимешь своего отца? — задает вопрос Аид, приподнимая темные брови. Он произносит это без издевательства в голосе, на его лице нет усмешки, а во взгляде невозможно прочитать хитрость. Аид по-прежнему стоит с раскинутыми руками, и, если честно, я даже не знаю, что мне делать. Не могу перестать пялиться на него, будто пытаюсь насмотреться за весь двадцать один год, что его не было рядом со мной. Заставляю себя сделать маленький шаг навстречу отцу, но мое запястье аккуратно обхватывает рука Томлинсона. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него и сказать, что все хорошо, но Луи пристально и с недоверием прожигает Аида взглядом, крепче сжимая мою руку. Его обычно светло-голубые глаза темнеют, в них яркими вспышками отражается горящий на факелах огонь. Осторожно дотрагиваюсь пальцами до его руки, и только после этого Томлинсон переводит свой взгляд на меня. Слегка киваю, давая понять, что я в порядке. Моя ладонь нагрелась слишком сильно, словно раскаленная плита, и мне остается надеется лишь на то, что Луи не почувствовал того, что мои силы набирают обороты. Наверное, это все из-за нахлынувших эмоций: я слишком много всего чувствую, поэтому способности просятся наружу. А может это из-за того, что я нахожусь в Аду, там, где появилась моя сила, и это место непроизвольно преумножает мои способности, словно я телефон, который только что поставили на зарядку. — Я и не думал, что твой батя фанат рока семидесятых, — шепчет Пейн, прикрывая рот ладонью. Прерывисто выдыхаю, выпуская ладонь Луи. Я не хочу отходить от Томлинсона ни на сантиметр, хочу чувствовать его касание и слышать успокаивающий хриплый голос, но что-то притягивает меня к Аиду, и я не знаю, что именно: родственные узы или усиливающиеся способности. Мои шаги эхом отдаются от стен, и я сама не понимаю, как оказываюсь в объятиях Бога подземного царства. Странно, но обниматься с Аидом приятно, а пахнет от него вовсе не смертью и пеплом, а сандалом и сладким табаком. — Рад тебя видеть, Рори. Эти объятия — самое странное, что происходило со мной в жизни. Аид делает шаг назад, оставляя руки на моих плечах. Он быстро осматривает меня, словно мы не виделись не всю жизнь, а пару недель, а затем переводит свой взгляд на ребят, которые стоят позади. — Интересно, — отец усмехается, поправляя волосы, — кто решил сопроводить мою дочь в место, которое… имеет наверху не очень хорошую репутацию? — Лиам Пейн, — Ли вскидывает руку в приветственном жесте. — Слушайте, вы чем-то похожи на метисового Курта Кобейна, может распишитесь мне на руке? Я уверен, что Курт тусуется где-то здесь, а Найл просто умрет от зависти, если я притащусь обратно с его автографом. Прикрываю глаза в надежде, что Аид просто не услышал весь этот Пейновский бред, но Бог подземного царства лишь едва заметно усмехается. Интересно, усмешка Аида — это хороший знак? — А ты можешь заговорить зубы любому, да? — спрашивает Аид. — Сын Гермеса? — Ага, — фыркает Лиам. — Ты пошел в своего отца, — Аид переводит тяжелый взгляд на Томлинсона и склоняет голову набок, прищуривая глаза. Виснет тишина, которая разрезается внезапными криками умерших душ, доносящихся далеко отсюда. — Луи, — он нагло складывает руки на груди, будто его вовсе не волнует то, что стоит он перед Богом смерти в Аду. Нашел время показывать характер, идиот. — Сын Зевса. Аид кивает, всматриваясь в лицо Томлинсона, а у меня сердце сжимается до размеров оливковой косточки. Мы ведь буквально находимся на волоске от смерти — одно неверно произнесенное слово, один подозрительный взгляд или неосторожное движение способны отправить нас на тот свет. Хотя, технически, мы и так уже там, но по крайней мере, сейчас у нас есть надежда на то, чтобы выбраться отсюда. — Раз вы добровольно пришли сюда, значит, есть какое-то дело, не требующее отлагательств? — кивает Аид, и у меня создается впечатление, что он спрашивает все это от скуки, потому что уверена, что отец и так знает кто мы и зачем пришли. — Пойдемте внутрь, а то эти крики меня утомляют. Аид устало машет рукой, и я внимательнее прислушиваюсь к звукам: пронизывающий крик и жуткий шепот смешиваются в один непонятный и пугающий стон, к которому невозможно привыкнуть, сколько бы ты не находился здесь. Аид разворачивается, уходя вперед, а Цербер покорно склоняется перед хозяином, заходя в тень пещеры и уступая нам дорогу, и мы идем вслед за отцом в его… резиденцию? Непроизвольно хватаю Томлинсона за руку, совсем забывая о том, что моя ладонь сейчас по температуре больше похожа на поверхность Марса, но Луи молчит, продолжая крепко сжимать мою руку в ответ. Не знаю, чувствует ли он боль от моих прикосновений, но я просто не в силах отпустить его, мне физически нужно ощущать его рядом со мной. Вспоминаю тот вечер, когда Луи впервые показывал мне домик Аида в Лагере. Тогда на меня свалилось слишком много подробностей своей жизни, которую, казалось, я знала как свои пять пальцев, и я не смогла сдержать эмоций: способности взяли верх, и мне хотелось спалить весь Лагерь дотла. Томлинсон положил свои ладони на мои, забирая все негативные мысли, от них исходило успокаивающее белое свечение. Возможно, когда Луи использует свою силу, чтобы остановить мою, это работает как заглушка, которая нейтрализует способности и не даёт причинить друг другу боль. Либо Томлинсон просто молчит и терпит, пока я неумышленно калечу его одними лишь касаниями. Пока мы идем по мраморному серому коридору, Пейн себе под нос напевает что-то из репертуара Black Sabbath. Усмехаюсь, потому что когда Лиам начинает нервничать и переживать, он не только несет всякий бред без остановки, но еще и делает абсурдные вещи, потому что петь про Рай, находясь в Аду, слишком уж нелепо. Чем дальше мы заходим, тем тише становятся крики, а темнота за нами сгущается так, что ни пропасть, ни отвесные скалы, ни медленно растекающейся внизу лавы увидеть нельзя. Как будто тьма съедает нас заживо. Сейчас я жалею, что не могу общаться с людьми мысленно. Я бы обязательно сказала Луи, как много он значит для меня. — Как думаете, — Лиам догоняет нас с Томлинсоном, — какая хата у Аида? Ставлю на фьюжн. — Думаешь, у него стоят желтые пуфики, а на стенах висят розовые горшочки с цветами? — хмыкает Луи. — Просто настраиваюсь на самый неожиданный вариант, — пожимает плечами Лиам. — Чтобы не охренеть так же сильно, когда только увидел Аида вживую. Такое ощущение, что он через секунду повяжет бандану с черепами, наденет солнечные очки и отправится на байк-фест. — Точно минимализм, — отвечает Томлинсон, немного подумав. — Кожаные диваны и панорамные окна с видом на Ад. Луи говорит так спокойно, будто обсуждает интерьер своей будущей квартиры, а не замок Бога подземного царства. — Брайтман, а ты как думаешь? — не унимается Пейн. — Я просто надеюсь на то, что он ведет нас не к адской печи, на которой собирается нас сжечь на совковой лопате. — А вот это уже больше похоже на готический стиль. — Ты как всегда мыслишь пессимистичнее всех, принцесса. — Прости, не могу думать о радуге и праздничных фейерверках с блестками в таком месте. Перед нами огромная каменная дверь, как в средневековых замках. Вместо ручки красуются два обгоревших черепа, вся поверхность камня покрыта толстым слоем пепла и пыли, и как только мы подходим ближе, на стенах по бокам неожиданно вспыхивают факелы, и Пейн отскакивает в сторону, сдерживая взвизг. — Очень миленько, — усмехается Луи. — Мне сразу захотелось кинуть здесь свои шмотки и отдохнуть с дороги. — Лу, — тихо зову я, поднимая голову вверх и оглядывая дверь, — если вдруг что-то случится, пообещай мне, что ты… — Ничего не случится, Брайтман, — резко прерывает Томлинсон, чуть сжав мою руку. — Все будет хорошо. Аид даже не касается ручек, чтобы открыть дверь — слегка взмахнув рукой, она открывается, пропуская нас внутрь и не давая закончить разговор. Первое, что я вижу, как только попадаю внутрь замка — глянцевый и натертый до блеска пол. Мягкий красноватый свет заполняет всё помещение и отражается от поверхности, из-за чего она кажется прозрачной, а красные изогнутые линии на мраморе отдаленно похожи на огненные реки снаружи. Слева и справа — лестницы с черными резными перилами, которые полукругом ведут на второй этаж, где на стене можно разглядеть коридоры, уводящие вглубь замка, и необычайно огромный гобелен — это карта всего Ада. — Мы что, в зале славы рок-н-ролла? Оглядываюсь по сторонам и вижу, что стена слева от нас усеяна гитарами разных цветов и размеров, подписанными известными музыкантами (теми, которые, разумеется, уже умерли), барабанная установка стоит в самом дальнем углу, барная стойка с большим стеклянным шкафом, заставленным бутылками, подсвечивается красным неоном, и я ощущаю себя не гостьей в замке Аида, а посетителем в руин-баре. Кое-где на грубых кирпичных стенах висят плакаты и старые фотографии с концертов, справа стоит фонтан из черного мрамора, вот только течет по нему далеко не вода, а ярко-оранжевая лава. Длинный полупрозрачный ковер черного цвета ведет к самому главному в этой комнате — к трону Бога смерти, который стоит на мраморном пьедестале перед камином. Если бы Сая была сейчас тут, она бы точно сказала, что мне нужно оставаться здесь жить, потому что я люблю полумрак, и теперь понятно, в кого. — Чувствуйте себя как дома, — зал заполняется басистым голосом Аида. Каждая вещь в этом замке напоминает о смерти, и даже при большом желании чувствовать себя расслаблено не получится. Золотой трон, покрытый красными тканями, ярко блестит и отражает свет от факелов — он больше похож на декорации к «Игре престолов». Отдаленно трон Бога подземного царства даже чем-то напоминает человеческий скелет, что также не дает нам забыть о том, что каждая вещь здесь пропитана смертью. — Обалдеть, — присвистывает Лиам. — Вот это табуретку Аид себе намутил. — Так о чем же вы хотели поговорить? — спрашивает отец так, будто заинтересован в нашем визите. Из меня словно выбивают весь воздух, и я не могу сказать ни единого слова. Понимаю, что это из-за меня мы оказались под землей, что я должна объясняться со своим отцом, но у меня просто не хватает сил на то, чтобы начать говорить. — Существует Пророчество, согласно которому избранные дети Богов-Олимпийцев объединяться для уничтожения Кроноса и титанической армии его ублюдков, — начинает Томлинсон, и я миллион раз мысленно благодарю его. — Уверен, вы знакомы со всей этой бандой. В конце сказано, что в случае победы над ними, мы займем ваше место и станем следующим поколением Богов. Внимательно слежу за реакцией Аида. Он не выдает никаких эмоций, лишь на последней фразе, сказанной Луи, он слегка кивает, словно подтверждает правдивость его слов. — Если честно, нас немного не устраивает такой расклад. — Да, хотелось бы потусить еще немного в человеческом обличии, — поддакивает Пейн. — Я слишком много не успел попробовать: татуировки, пилатес, «Lucky Charms». — К счастью, мы узнали, что есть способ, который поможет нам уничтожить последнюю часть Пророчества. Это способно освободить нас от такой заманчивой перспективы — ближайшие тысячелетия вершить правосудие на земле. — Мы пошли к Мойрам, — выпаливаю я. Аид медленно переводит на меня внимательный и пронзительный взгляд, и несмотря на то, что мне хочется провалиться из-за него под землю (хотя думаю, что ниже уже некуда), я стараюсь держать зрительный контакт, чтобы не показаться слабой. — Богини судьбы, — снова кивает Аид. — Если кто и может помочь с изменением жизненного пути, то только они. — Для того, чтобы уничтожить часть Пророчества, нам нужно получить благословение Олимпийцев. Поэтому мы здесь, — заканчиваю я. — Простите, но это не семейный визит, — пожимает плечами Луи. — Мы здесь по делу и хотим решить его как можно быстрее. А с вами поближе познакомимся перед свадьбой, ведь кто-то же должен вести Рори к алтарю. Я готова собственноручно убить Томлинсона за его наглость и дерзость, чтобы не смотреть на то, как его убивает Бог смерти. Что вообще способно напугать Луи и заставить его заткнуться? И, наверное, я знаю ответ на этот вопрос. Из Ада нельзя вернуться всем, кто-то в любом случае должен будет остаться. И это точно буду я, потому что из-за меня ребята оказались здесь, Аид мой отец, и все, что меня сейчас окружает, по идее мой дом. Я не позволю ни Луи, ни Лиаму жертвовать собой ради меня. Что будет с Томлинсоном, если я останусь здесь? Он будет пытаться всеми способами достать меня отсюда, откажется от человеческой жизни, о которой мечтал, но какова вероятность того, что у Луи получится вновь попасть в Ад? Мы добрались сюда слишком легко — всего лишь прокатились на метро, но я сомневаюсь, что все будет также просто, если Томлинсон захочет заглянуть в Ад снова, чтобы спасти меня. Никто не любит, когда с ними шутят, а особенно этого не любит смерть. — Ты мне нравишься, Луи Томлинсон, — усмехается Аид, взбираясь по мраморному пьедесталу около трона, и садится на него, откидываясь назад. Мои руки напряжены, ладони горят, я внимательно слежу за обстановкой, чтобы воспользоваться способностями, если это понадобится. Я готова сражаться за Томлинсона даже со своим отцом, находясь в Аду. — Но не все смогут принимать твою дерзость, будь с этим аккуратней. — Я сочту это за бесценный совет, которым обязательно воспользуюсь в будущем. — Чувствую, как накаляется обстановка, — шепчет Пейн. — Это только первая встреча, а у Томмо уже не задалось с будущим тестем. — Я ценю вашу смелость и отвагу — ни у каждого хватит сил спуститься в подземное царство и просить меня об услуге. Но почему вы решили, что я дам вам благословение? Думаю, что вы немного не подумали перед тем, как отправиться в Ад: если отсюда нет выхода в мир живых, то и благословение вам уже не понадобится. — Мы все-таки планируем вернуться, — бубнит Лиам себе под нос. — У меня в ближайшей перспективе задача подкатить к дочке Посейдона. — Даже если отсюда нет выхода, мы делаем это не для себя, — отвечает Луи. — Благословение должны получить все, иначе Пророчество не изменится. И раз уж нам суждено будет остаться в этом мавзолее, по крайней мере остальные смогут начать новую жизнь. Им не нужно будет постоянно оборачиваться, ожидая, когда на них нападет очередная тварь, не нужно будет держать свои эмоции и способности под контролем — у них наконец будет шанс стать обычными людьми. — Это так благородно, — Аид прикладывает руку к груди, вставая с золотого трона, и медленно идет навстречу нам. — Получается, что я должен помочь вам начать новую жизнь… Но я Бог смерти, обычно я забираю у людей жизни, а не спасаю их. Мои нервы, словно струны на гитаре, парочка из которых уже порвалась. Я жадно слушаю каждое слово Аида, в надежде зацепиться хоть за что-нибудь, голова гудит, пульс бешено бьет по ушам. Отец беззаботно подходит к барной стойке, где наливает себе стакан виски, словно он какой-то офисный работник, который заглянул в паб после работы. — Боюсь, я не смогу вам помочь, — Аид вертит стакан в пальцах прежде чем отпить из него. Эти слова действуют как спусковой механизм, огонь в фонтане ярко вспыхивает, будто бы туда подкинули дров, яркие искры разлетаются по всему залу, и Пейну даже приходится отбежать в сторону, чтобы пламя не зацепило его. — Это минимум того, что ты можешь сделать, — цежу сквозь зубы я. Аид молча разворачивается ко мне лицом, рукой убирая пряди назад. Сейчас я не вижу в нем красивого Бога — я вижу мужчину, которого мне хочется взорвать прямо здесь. Именно благодаря ему моя жизнь превратилась в гребаный фэнтезийный сериал, из-за него погибла моя бабушка, из-за него я не знала, кто я такая на самом деле. — Рори, — тихо, но настойчиво произносит Томлинсон, вставая передо мной. Луи обхватывает мое лицо руками, заставляя смотреть на него, но я не могу отвести взгляда от Аида. Сделав шаг в сторону, я обхожу Томлинсона, снова оказываясь перед отцом. — Я не буду говорить о том, какой ты подонок, — холодно отчеканиваю я, вкладывая всю злость, которая накопилась у меня за эти годы. — Из-за тебя у меня не было семьи. Из-за тебя погиб единственный человек, которого я любила. Из-за тебя я не могла узнать, кто я на самом деле. Ты не появился ни разу, ни разу не подал мне знак. Знаю, все боятся тебя, боятся смерти, но хочу, чтобы ты знал — я не боюсь тебя. Ведь ты ничего не сможешь мне сделать, потому что я и так в Аду, — делаю шаг вперед, вскидывая голову. — Если ты не дашь нам благословение, то умрешь сам. Больше не будет бесконечной власти, не будет магии и долбанной коллекции гитар на стене. Ты станешь одной из тех душ, что сейчас просят о помощи, сгорая в огне. И если я стану Богиней смерти, то я точно не помогу тебе — я сделаю все, чтобы твое пребывание здесь было самым мучительным. Отец заинтересованно поднимает голову, отставляя стакан, а я изо всех сил сжимаю кулаки, чтобы сдержать свои способности, но выходит не очень: черный мраморный пол трескается с глухим звуком, и маленькие осколки камня разлетаются в стороны. Но тут вряд ли что-то можно разрушить, потому что прямо на моих глазах трещина затягивается, и пол снова оказывается в своем первоначальном состоянии. — Значит пирокинез, — слабо кивает он. — Неудивительно, что эта сила досталась именно тебе, удивительно, как ты еще не сошла с ума из-за нее. — Меня хрен загасишь, — цитирую я слова Луи и слышу его смешок. Аид улыбается, подходя к Томлинсону. Луи стоит, сложив руки на груди, и я вижу как мгновенно напрягаются все его мышцы, челюсть плотно сжимается, а глаза слегка суживаются. — Должно быть кто-то помогает тебе не сойти с ума, — отец оглядывает Томлинсона, заходя за его спину. — Своим присутствием, словами и чувствами заставляет тебя подавлять силы. Сын Зевса и дочь Аида, кто бы мог подумать — можно хоть сейчас писать новый роман. — Этим как раз планирую заняться я, — откашлявшись, вставляет Пейн. — Обязательно отправлю вам копию с автографом. — Благословение нужно нам не меньше, чем тебе, — продолжаю давить на отца я. — Если ты не дашь его нам, то потеряешь все, что имеешь. — Ты слишком самоотверженная и целеустремленная, — усмехается Аид. — Твоя мать когда-то была такой же. Нет. Только не это. Не нужно этих семейных разговоров. — Айла какая угодно, но уж точно не самоотверженная. А целеустремленная она только тогда, когда ей нужно срочно достать наркоту. — Она ведь не всегда была такой. — Значит из нас двоих постоянно видеть ее в пьяном угаре повезло только мне, — хмыкаю я. — Я даже немного завидую тебе. Папа. Отец подходит совсем близко ко мне, так, что аромат сандала снова окутывает меня. Странно, но в нем есть что-то такое, что успокаивает, будто бы возвращает куда-то далеко в прошлое. Аид заправляет мои волосы за ухо, а затем кончиками пальцев приподнимает подбородок. — Ты похожа на нее, — тихо говорит он, взглядом бегая по моему лицу. — Особенно глаза — они у вас одинаковые. Я всегда думала, что оскорбить и обидеть меня не может ничего, кроме одной вещи — сравнения с матерью. Но Аид говорит о ней по-другому, только сейчас я начинаю улавливать хоть какие-то эмоции в его голосе. — Айла была удивительной девушкой, — улыбается отец. — Ты можешь не поверить мне, но впервые я увидел ее на митинге — она с небольшой компанией требовала прекратить вырубку лесов на окраине Балтимора. — Нет, — усмехаюсь я. — Этого просто не может быть. Если хочешь запудрить мне мозги, выбери другой способ. — Я знаю, ты видела ее старые фотографии. Вспомни Айлу на снимках, и ты убедишься, что я говорю правду. На старых фотографиях Айла всегда улыбалась. Она протягивала руки к камере, пытаясь ее закрыть, в ее черные волосы были вплетены ромашки. Я видела эти снимки всего лишь пару раз, а потом сложила в коробку и убрала в самый дальний ящик, пытаясь забыть образ матери, который мне не посчастливилось увидеть вживую. Я завидовала фотоаппарату, потому что он видел Айлу улыбающейся и красивой девушкой, а мне досталась лишь злость и бесконечные крики. — Стыдно признать, но я слишком хорошо помню нашу встречу: Айла стояла в белой кружевной накидке, а на ее руках была куча плетеных браслетов. Она кричала на полицейского и говорила что-то об озоновом слое и безответственном отношении к природе, и в ту секунду я пожалел, что поднялся на землю, потому что понял, что не вернусь обратно, пока не познакомлюсь с ней. В этом была моя ошибка, Рори — я подумал, что могу быть человеком. Все это звучит, как начало идеального романтического кино, но, если честно, мне не очень хочется знать все эти подробности. Я начинаю думать об упущенных возможностях и воспоминаниях, которые могли бы у меня быть, будь Айла сейчас такой же, какой ее описывает мой отец. — Я бы ни за что не поверила в это, но в данную секунду я стою в Аду и разговариваю с Богом, так что Айла, защищающая природу, звучит уже не так фантастично. — Она была хорошим человеком, и я хочу, чтобы ты знала это, Рори. — За двадцать один год у тебя было столько возможностей сказать мне об этом, и ты выбрал самую дерьмовую из всех. — Это их фирменный стиль, — бубнит Пейн. — Забивают на ребенка, и дело с концом. — После того, как я познакомился с твоей матерью, я слишком много времени проводил на земле, забыв о своих обязанностях здесь, — Аид руками обводит зал преисподней. — Стал превращаться в человека. Но я Бог, Рори, от этого не сбежать и не скрыться среди людей. Больше всего я хотел для себя обычной жизни, и почти получил ее. Все могло бы сложиться иначе, не будь мой отец древнегреческим Богом. У нас была бы счастливая семья, фотографию которой обычно размещают на коробке кукурузных хлопьев, Айла бы не слетела с катушек, моя жизнь была бы абсолютно другой — она была бы нормальной. В таком случае я бы никогда не встретила Лиама, никогда бы не познакомилась с Луи. Я бы не узнала об этом невидимом мире, не стала бы его частью. Наверное, только сейчас я начала понимать, что это моя судьба, что это единственная дорога, по которой мне суждено было идти. Зачем мне какая-то другая жизнь, в которой нет Томлинсона? — У нас сегодня вечер признаний? — спрашивает Луи, вскидывая брови. — Хотелось бы перейти ближе к концовке, потому что нам еще нужно успеть заскочить на Олимп. — Я решил рассказать Айле о том, кем я являюсь на самом деле, — отец опускает глаза, несколько каштановых прядей падают ему на лицо. — Это было непросто, ведь ты сама должна понимать, каким абсурдом кажутся разговоры о древнегреческих Богах и мифах, — в голову сразу врываются воспоминания с того вечера, когда ребята пытались убедить меня в том, что я дочь Аида. — Мне пришлось использовать свои способности, чтобы убедить Айлу в том, что я не сумасшедший, и только тогда она поверила мне, но обо всем узнал Зевс: о том, что я слишком много времени провожу среди людей, о том, что я влюбился в девушку, о том, что открыл для нее дверь в мир, о котором люди не должны знать. И тогда он решил напомнить мне о том, что я Бог. Единственная вещь, которая бы заставила меня вернуться в Ад, это смерть Айлы, но Зевс оказался немного изобретательнее. Он проклял ее — именно поэтому она стала такой, какой ты ее запомнила. Забавно, что в мою жизнь с каждой минутой добавляется все больше и больше фантастических деталей. Все это время я жила не со своей матерью — это было проклятие Зевса, ему нужно было заставить Аида вспомнить о том, что он Бог, а не человек, заставить его вернуться обратно в преисподнею. Я перестаю понимать, какие эмоции испытываю: стоит ли мне сердиться на Аида за то, что он вообще смог поверить в то, что у него получится создать человеческую семью? Или на Зевса за то, что испортил своим проклятием всю мою жизнь и жизнь Айлы? Стоит ли мне винить себя? Ведь если бы меня не было, ничего этого бы никогда не случилось. — Он изуродовал ее душу до неузнаваемости, и я уже не смог находиться рядом с ней, ведь это был совсем не тот человек, которого я полюбил. У меня не было другого выхода, Рори, мне пришлось вернуться туда, где действительно мое место, но каждую свободную секунду я искал способ, который бы помог Айле стать той, кем она когда-то была. — Видимо, у тебя не получилось. — Мне очень жаль, Рори. И тут я понимаю, что не чувствую ничего, из меня будто бы разом вышибли все эмоции. Нет никакой злости, обиды или сожалений — внутри меня есть огромная черная дыра, которая поглощает все чувства. Я столько лет жила во лжи и недосказанности, и только сейчас все кусочки пазла наконец сходятся, ведь в мире нет необъяснимых вещей, у всего есть своя причина. Аид хотел обычной человеческой жизни. Он влюбился и решил рассказать всю правду Айле, за что Зевс наказал его самым ужасным способом — на его глазах человек, которого он любил, превратился в чудовище. У него не оставалось выбора, потому что Богу не место среди людей, и он вернулся в Ад. — Ведь… — мой голос дрожит, и я отчаянно пытаюсь сдержать слезы. — Ведь у тебя были шансы, чтобы рассказать мне об этом. Почему сейчас? — я опускаю плечи, тратя последние силы на громкий выдох. — Боялся, что об этом узнает Зевс. Я уже видел, как угасает девушка, которую я любил, и я бы не хотел, чтобы что-то подобное произошло и с тобой. Я бы просто не простил себе этого. Закрываю глаза, вдыхая приторный аромат, и чувствую, как по щекам скатываются слезы. У меня было столько поводов позволить себе выплеснуть все эмоции наружу, и я выбрала самый бессмысленный, ведь ничего уже нельзя исправить. Наверное, от идиотского бессилия мне и хочется плакать. Я забываю о том, что стою в замке Бога смерти, о том, что рядом находятся Луи и Лиам. Из-за пелены в глазах не видно ничего, так что я представляю себя где-то далеко отсюда, где нет абсолютно никого. Всего лишь на секунду я полностью отпускаю контроль над способностями, закрываю глаза и медленно выдыхаю, окончательно принимая информацию. — Ты получишь мое благословение, Рори. Эти слова заставляют меня вернуться в реальность и резко распахнуть глаза. Сразу же смотрю на Луи, пытаясь убедиться, что мне не послышалось, и судя по его заинтересованному нахмуренному взгляду, отец и правда готов нам помочь. — Но это все, что я могу сделать. Вы пришли в Ад добровольно, попасть сюда легко, но никто не может отсюда уйти. Я готовилась к такому исходу, чувствовала, что мне не получить благословение просто так. Но я надеялась на то, что ребятам удастся покинуть это место, ведь из-за меня они… Конечно. Вот эта зацепка, которую я так отчаянно пыталась найти. — Они не пришли сюда добровольно, — взволнованно тараторю я, пытаясь ухватиться за мысль, пока Аид непонимающе смотрит на меня. — Ты сказал, что мы все пришли сюда добровольно, но это не так. Луи и Лиам никогда бы по своей воле не попали в Ад, они тут из-за меня. Получается, что ты сможешь их отпустить? Аид задумчиво проводит рукой по щетине, а затем усмехается, покачивая головой. — Никто раньше не оказывался в Аду по воле случая, — догадываюсь я, вспоминая все мифы о подземном царстве. — Все приходили осознанно, они хотели этого сами, и я не исключение. Но Луи и Лиам оказались здесь случайно, это не их судьба, значит, ты можешь их отпустить. — Эй, подруга, сбавь обороты! — Брайтман, ты… — Не подходи ко мне, Томлинсон! — делаю шаг назад, выставив руку вперед, чтобы заставить Луи стоять на месте. — Просто замолчи. Это мой единственный шанс спасти его, и я не позволю ему все испортить. Неожиданно Аид начинает смеяться, будто кто-то рассказал ему пьяную историю с последней вечеринки или свежий анекдот из сборника. Это немного сбивает меня с толку, ведь, сами понимаете, смеющийся Бог смерти не очень обычное зрелище. — А ты не промах! — хлопает в ладоши отец, потирая руки. — Никто и никогда не просил меня о таком, но ты права, — он задумывается на секунду, потирая подбородок, — я действительно могу отпустить тех, кто оказался в Аду не по воле судьбы. Не думал, что моя дочь настолько сообразительная, вам очень повезло с подругой, парни! Я пытаюсь отдышаться, как сумасшедшая, ощущение такое, будто я пробежала целый марафон. Чувствую на себе злой взгляд Томлинсона, слышу, как потрескивают искры на кончиках его пальцев, но не спешу оборачиваться. Мы ведь уже говорили с Луи об этом, он обещал мне, что выберется отсюда, если у него будет возможность. — Секундочку, я немного не вдуплил, — Лиам делает шаг вперед, задумчиво смотря то на меня, то на Аида. — Получается, что Брайтман остается здесь, а мы с Томмо возвращаемся наверх? — Пейну никто не отвечает, напряжение, что висит в воздухе, тяжело ложится на плечи и холодными щупальцами сжимает нас. — Мне кто-нибудь ответит или как? — Этого не будет, — сквозь зубы шипит Томлинсон. — Либо мы уходим отсюда все вместе, либо все остаемся здесь. — Наверное, вы и так это понимаете, но я все равно скажу: вам не кажется, что оба варианта дерьмовые? — Мы не будем это обсуждать, — холодно говорю я, разворачиваясь лицом к Томлинсону и мягко добавляя: — ты обещал мне, Луи. Я знаю, что все не заканчивается так, как мы этого хотим. Конечно, мне хотелось верить Луи, верить в его надежду на лучшее, но внутри себя я понимала, что возвращение из Ада не будет слишком простым, и заранее подготовила себя к этому. Никому и никогда еще не удавалось обмануть смерть. Именно поэтому я вытягивала из Томлинсона обещание. Мне нужно было убедиться, что он спасется при любых обстоятельствах, если у него будет возможность, и она у него есть. Если Луи дал слово, он сдержит его, это я знаю точно. Мое сердце готово разорваться на части, когда я смотрю на Томлинсона. Он выглядит растерянным, знаю, что он пытается придумать что-то, что позволит нам уйти отсюда вместе, но это невозможно. Я загнала Томлинсона в ловушку, но эта ловушка способна спасти ему жизнь. Делаю осторожный шаг навстречу Луи, боясь его спугнуть. Томлинсон стоит словно статуя, прожигая меня ненавистным взглядом, и от этого все внутри меня падает, разбиваясь на мелкие осколки. Второй шаг — он по-прежнему стоит на месте, грудная клетка тяжело вздымается, кулаки сжаты. Третий — я почти рядом с ним, и по комнате проносится ледяной ветер, слышно глухой раскат грома, и полумрак освещает появившаяся из ниоткуда молния над головами, искры которой падают на наши плечи. Мне страшно. Страшно больше никогда не увидеть Томлинсона, не почувствовать его прикосновений, не услышать хриплого голоса. Мое сердце бьется с такой скоростью, что мне кажется, словно оно работает на пределе и может в любую секунду взорваться. Я готовила себя к тому, что мне придется остаться в Аду, но я не думала, что будет так сложно просто смотреть на Томлинсона с пульсирующей мыслью в голове о том, когда мы сможем встретиться в следующий раз. И сможем ли вообще. — Черт, Брайтман, — разочарованно качает головой Томлинсон. — Что же ты делаешь? Смотрю вниз, не в силах поднять взгляд на Луи. Аккуратно касаюсь кончиками пальцев его руки, и облегченно выдыхаю, когда понимаю, что Томлинсон не одергивает свою ладонь. Он злится, знаю, но возможно это наш последний шанс поговорить друг с другом, посмотреть в глаза и произнести все, что раньше мы боялись сказать вслух. — Лу… — Ты знаешь, что сейчас я ненавижу тебя, принцесса? — тихо спрашивает он, и мои глаза моментально покрываются мутной пеленой. — И если бы у нас было время, я бы обязательно не разговаривал с тобой примерно дней шесть. — Прости меня. — Но парадокс в том, что больше я ненавижу себя, потому что поддался тебе, — кулак, что до этого крепко сжимал парень, ослабевает, и мне удается переплести наши пальцы. — Я был настолько уверен, что мы со всем справимся, что пообещал тебе уйти, не вкладывая в это тот смысл, который ты ожидала услышать. — Я знаю, что поступила ужасно, не оставив тебе выбора, но… Помнишь, в очередной раз, когда ты спас мне жизнь, ты спросил, как я буду рассчитываться с тобой? — Перестань, Брайтман. — Вот так, Лу. Мне кажется, настало время рассчитаться друг с другом. — Я помогал тебе, не ожидая ничего взамен, Рори, и я надеюсь, ты понимаешь это. — Понимаю. Но ты каждый раз оказываешься из-за меня в каком-то дерьме, и сейчас у меня появился шанс что-то сделать для тебя, и… — Лучше бы ты, — Томлинсон делает шаг вперед, склоняясь над моим ухом, и переходит на шепот, — сделала для меня кое-что другое, если ты понимаешь, что я имею в виду. Нервно смеюсь, часто моргая, чтобы избавиться от слез, но это не помогает. Луи обхватывает мое лицо, большими пальцами стирая мокрые дорожки со щек. Паника внутри меня с каждой секундой становится все сильнее, воздуха начинает не хватать, и я делаю рваные вздохи, крепко хватая Томлинсона за запястья. — Я бы ни за что на свете не послушал тебя, не выполнил обещание, которое дал, — Луи пальцами приподнимает мой подбородок, заставляя посмотреть прямо в синие глаза, в которых яркими искрами отражается огонь. — И ты могла бы называть меня слабаком, мне плевать. Хочу, чтобы ты знала — я делаю это не для себя, не ради своего спасения, я делаю это для тебя. Ведь если я останусь здесь и нарушу обещание, ты возненавидишь меня настолько сильно, насколько это возможно. Я не хочу, чтобы ты чувствовала ненависть, принцесса, потому что тогда твои способности смогут сыграть с тобой злую шутку. — Ты снова думаешь обо мне. Даже ситуацию, в которой я хочу на секундочку побыть героиней, ты перекручиваешь в свою сторону, — усмехаюсь я. — Как тебе это удается, Луи Томлинсон? — Это все мое врожденное обаяние, ты же знаешь, — улыбаюсь сквозь слезы, дрожащей рукой касаясь ладоней Луи. — Наверное, думать о тебе — это единственное, что хорошо у меня получается, — добавляет он серьезнее. Луи заправляет мои волосы за ухо, осторожно проводя пальцами по скулам. Его прикосновения оставляют приятный жар, и я могу почувствовать его даже находясь в Аду среди окружившего нас с разных сторон огня. — Томлинсон, — мое сердце начинает биться еще чаще, хотя казалось, что это невозможно. Кожа горит, язык заплетается, и я крепко зажмуриваю глаза, чтобы собраться с мыслями. — Знаю, что никогда не говорила тебе этого прямо, но ты… в общем, я когда-то подразумевала это, но так и не решилась сказать, а сейчас вроде как самое время, и… — Замолчи, Брайтман, — ласково просит он, слегка улыбаясь. — Мы ведь с тобой не прощаемся, рано ты собралась раскидываться признаниями. Тем более, может ты втюхаешься здесь в какого-нибудь гоблина или циклопа, прибереги этот проникновенный и до ужаса чувственный монолог для него. — Идиот, — сквозь слезы смеюсь я. — И, да, — Томлинсон притягивает меня к себе за талию, и я обхватываю его шею руками. — Просто, чтобы ты знала — я тоже когда-то подразумевал это. Следующее, что я чувствую — это горячие губы Луи на моих. Нам не нужно напрямую говорить о том, что мы чувствуем друг к другу — мы каждый раз доказываем это действиями. Все поцелуи, все прикосновения и попытки спасти друг друга — вот главный показатель, и нам не нужны даже самые громкие слова и признания. Когда мы рядом друг с другом, мы чувствуем абсолютно все. И даже немного больше, чем все. Томлинсон до приятной боли сжимает мою талию, а я стараюсь стереть несчастные миллиметры между нами, прижимаясь ближе. Мои руки путаются в его теле, Луи рывком притягивает меня к себе, и все, чего я хочу, это раствориться в этом парне, остаться с ним навсегда. Это не похоже на романтическое прощание, как обычно описывают в книгах, когда пара навсегда расстается где-нибудь на центральном вокзале. Это больше похоже на требование встретиться вновь, неважно, когда — в этой жизни или в следующей, через месяц или через года. Этот поцелуй — отчаянное обещание увидеть друг друга снова. Я знаю, что оставляю ожоги на теле Томлинсона, прожигаю его одежду. Он знает, что посылает по моему телу разряды тока, больше похожие на самые сильные удары электрошокером, но нам плевать. Сильные порывы холодного ветра подхватывают мои волосы, пламя каждого факела вспыхивает, искры летят в разные стороны, походя на фейерверк. Слезы катятся по моим щекам, смешиваясь с поцелуем, который мы дарим друг другу, и это самая прекрасная и убивающая вещь одновременно. — Детки, вы очень милые, но я не могу ждать вас вечно, — низкий голос Аида заполняет помещение, факелы мгновенно гаснут, ветер исчезает, и зал погружается в полное спокойствие и тишину. Когда Луи делает шаг назад, мне кажется, что из меня вытягивают душу. Все вокруг сразу тускнеет, тело слабеет, все чувства, на которые я способна, испаряются, становится холодно, и мне хочется просто обнять Томлинсона и снова почувствовать запах кофейных сигарет. Но чем дольше я касаюсь Луи, чем дольше я дышу им, тем сложнее мне смириться с мыслью о том, что нам нужно расстаться, и я специально делаю шаг назад. — В конце концов, я его дочь, — стараюсь как можно более беззаботно пожать плечами. — Может мне удастся уговорить Аида выпускать меня погулять хотя бы раз в год. — Я найду способ вытащить тебя отсюда, принцесса. Не забывай, что у нас намечена поездка в Новый Орлеан, а я уже забронировал билеты на самолет, их никак нельзя вернуть. Мне остается лишь устало кивнуть. Нам обоим необходимо верить в то, что у нас все получится. Ведь, как выяснилось, даже смерть — это не конец. — Престон наверное будет возмущаться, потому что я прячу свою задницу в преисподней, а не сражаюсь с Титанами, — усмехаюсь я, подходя к Лиаму. — Передай ей, что ее мнение меня интересует меньше всего. А потом обними, ладно? — Можно я смачно поцелую ее, но скажу, что этот поцелуй просила передать ты, чтобы она не сильно орала на меня? — Пейн сгребает меня в свои объятия, сжимая до хруста в спине. — Если это поможет тебе наконец устроить свою личную жизнь, то да. — Моя личная жизнь в полном порядке. — Именно поэтому ты тогда переспал со школьницей. — Как хорошо, что ты остаешься в Аду, потому что больше никто не будет припоминать мне это недоразумение. Издаю смешок, отстраняясь, и Пейн заглядывает мне в глаза. Нам не обязательно что-то говорить друг другу, ведь я все вижу по его взгляду: благодарность за то, что я была рядом тогда, когда ему это было нужно, просьбы быть осторожнее, сожаление о том, что он ничем не может мне помочь, поэтому Пейн просто кивает мне, мягко улыбаясь. — Мы вытащим тебя отсюда, обещаю, — шепчет он. — Я долго не продержусь с Лан, она не смеется над моими шутками, и это очень утомляет. — Передай ей, что я люблю ее, ладно? И пусть она не пропадает с радаров, когда убежит со своими подругами-амазонками в закат. — Обещаю, что найду ей подходящего мужа. Может какого-нибудь ковбоя или фаната Индианы Джонса, чтобы они вместе обносили гробницы и путешествовали по джунглям на конях. Аид откашливается, давая понять, что больше ждать он не собирается, и, улыбнувшись Лиаму, я подхожу к отцу. Он щелкает пальцами, из ниоткуда взявшийся жар опаляет кожу, а яркая вспышка ослепляет глаза, и я прищуриваюсь. Через секунду от фаната рок-н-ролла не остается и следа: передо мной стоит древнегреческий Бог, каким я всегда его представляла. Черная тога подпоясана золотой веревкой, бордовый плащ развевается, хотя в зале нет даже легкого ветра, кожа слегка светится, а на голове появляется золотая корона в форме оливковой ветви. В руках Аид держит двузубец, точно такой же, что стоит у меня в домике. Вьющиеся каштановые волосы блестят, в карих глазах мерцают оранжевые вспышки, которые исчезают также быстро, как и появляются. На запястьях, голенях и плечах сверкает железная защита, очень похожая на ту, что нам приходилось носить в Лагере. Хорошо, что у Аида все-таки есть божественное обличие, а то я была немного разочарована, увидев на нем кожаную куртку и конверсы. Отец становится напротив меня, кладя руку на затылок, и притягивает, чтобы оставить невесомый поцелуй на лбу. Становится невыносимо душно, голова раскалывается на части, пульс эхом отдается в ушах, а затем я чувствую, как вся кожа начинает гореть. По полу тонкой пеленой проплывает густой темный туман, который плавно поднимается выше и окутывает меня с ног до головы. С каждой секундой он становится ближе ко мне, я будто оказываюсь в самом центре торнадо: волосы подхватывает сильный ветер, еле-еле удерживаюсь на ногах, прикрывая глаза. Туман полностью обволакивает тело, и мне становится страшно из-за мысли, что еще немного, и я просто задохнусь. Дотронувшись кожи, он превращается в обжигающий пепел, который я отчаянно пытаюсь отряхнуть. А затем туман просто исчезает, оседая на землю темно-серыми искрами. — Охренеть, Брайтман, — присвистывает Пейн. — Ад тебе явно к лицу. Я вижу свое отражение в зеркале около бара, и не могу поверить глазам. Вместо старой клетчатой рубашки и синих джинсов, на мне надето… платье. Полупрозрачное, усеянное тысячами темных бриллиантов, которые ярко сверкают даже в полумраке, оно плотно прилегает к фигуре, и я боюсь пошевелиться и уж тем более нагнуться, потому что в таком случае оно точно разойдется на моей пятой точке. Черный цвет лифа к концу подола плавно переходит в ярко-оранжевый, и создается впечатление, что мое платье горит, как у долбаной Китнисс Эвердин на голодных играх. Прежде спутавшиеся волосы сейчас аккуратно уложены, глаза ярко накрашены, а на голове красуется бронзовая оливковая ветвь. Я знаю, что получила благословение от отца. Свою часть сделки я выполнила, дело осталось за остальными. — Наденешь это платье для ролевых игр, Брайтман? — улыбается Луи. И тут я понимаю, что назад пути нет, и мысль о том, что я больше могу не увидеть Томлинсона, ледяными щупальцами хватает меня за горло, перекрывая кислород. Я все еще вижу Луи. Вижу его взъерошенную каштановую челку, сигарету за ухом, джинсовую куртку и вансы; вижу его ярко-голубые глаза и самодовольную ухмылку, но весь его образ становится каким-то недосягаемо далеким. Это похоже на сон, в котором я бегу изо всех сил, но на самом деле не двигаюсь с места. Делаю шаг вперед, подобрав чертово платье, из которого сыпется пепел, а затем еще один и еще, но чем ближе я подхожу к Томлинсону, тем дальше он становится. Луи исчезает прямо на моих глазах, буквально растворяется в воздухе, и еще ни разу я так сильно не боялась потерять его. Неожиданно земля начинает трястись, я еле удерживаюсь на ногах, путаясь в длинном подоле платья, и мне кажется, что из-за этого землетрясения скала, на которой стоит замок Аида, вот-вот обрушится вниз. — Кажется, у меня гости, — спокойно произносит отец, взмахивая рукой, и силуэты Луи и Лиама становятся снова четкими и яркими. — Отложим прощание на пару секунд. Срываюсь к Томлинсону, сразу же хватая его ладонь, чтобы убедиться, что Лу все еще рядом со мной, и он рывком тянет меня к себе, из-за чего я слету врезаюсь в него. — Нет, Брайтман, — шепчет он, изо всех сил прижимая к себе. — Можешь считать меня последним ублюдком, но твое обещание я не выполню. Я не уйду отсюда без тебя. Что бы сейчас ни случилось, нам крупно повезло, что это отвлекло Аида, и Луи и Лиам все еще здесь. Возможно, судьба подсказывает нам, что мы выбрали не тот путь, что у нас есть шанс снова оказаться в мире живых вдвоем, а не по отдельности. Издалека доносится глухое рычание Цербера, но Аид не спешит открывать тяжелые двери. Он стоит около золотого трона, выжидающим взглядом окидывая зал, и на лице отца появляется едва заметная улыбка. — Какого хрена?! — слышу удивленный крик Пейна и оборачиваюсь. — Ты даже под землей умудряешься нас достать! Ли-Энн стоит посередине комнаты и выглядит точно так же, как тогда, когда мы разделились, направившись в Ад: синие обтягивающие джинсы, белый топ и кожаная короткая куртка, каштановые кудри подпрыгивают при каждом движении, вот только ее взгляд кажется растерянным и напуганным. — Как интересно! — отец хлопает в ладоши, радостно заваливаясь на свой блестящий трон, будто он пришел в кинотеатр на самую ожидаемую премьеру года. — Столько живых людей за один вечер ко мне еще не заглядывало. — Пиннок, — настороженно произносит Луи, медленно подходя к девушке. — Что ты здесь делаешь? Ли-Энн испуганно оборачивается по сторонам, но когда сталкивается с требовательным взглядом Томлинсона, то накидывает на себя маску уверенности и безразличия. — Вам пора подниматься наверх, — Пиннок тщательно контролирует свою речь, но ее голос слишком сломленный и уставший. — Не заставляйте других вас ждать. — Ты что, вызвала «Убер» до Ада, чтобы сказать нам об этом? — взрывается Лиам. — Ты хоть в курсе, что если ты попала сюда, то… — Я в курсе, Пейн, — отрезает она. — Но у вас и правда нет времени, пора возвращаться. — Почему ты здесь, Ли-Энн? — Луи давит на девушку холодным тоном, но она только лишь плотно сжимает губы, вздергивая подбородком, и уводит взгляд в сторону. — Ли-Энн, — осторожно зову я, делая шаг навстречу Пиннок. — Как ты оказалась здесь? Какого черта она забыла в гостях у Аида? В голове рой мыслей, но я знаю одно: Ли-Энн точно не умерла, ведь она попала в Ад, будучи человеком точно так же, как и мы. — Ты либо отчаянная, либо смелая, — заинтересованно произносит Аид, гипнотизируя взглядом Пиннок. — Она глупая, раз решила по приколу спуститься в Ад, чтобы предупредить нас о том, что наши мини-каникулы в преисподней заканчиваются! — Любовь порой заставляет людей идти на безумные поступки, — отец спускается по лестнице, направляясь прямо к Ли-Энн, и я не совсем понимаю, с кем он общается. Словно Аид отвечает на вопросы, которые магическим образом появляются в его голове и которые слышать может только он. — Я множество раз видел, как за любимыми спускаются в Ад, но еще никто и никогда не осмеливался предложить свою душу в обмен на другую. Отец так пристально смотрит на шатенку, что я догадываюсь о ее способностях — ментальная связь. Именно благодаря ей Ли-Энн может мысленно общаться так, чтобы этого не слышали люди вокруг. В комнате виснет оглушительная тишина, от которой звенит в голове. Все будто поставили на паузу, давая нам возможность собрать картинку из кусочков, которые мы только что получили, и как только до меня доходит понимание, в горле застревает рваный вздох. Пиннок здесь, потому что она хочет спасти Томлинсона. Ли-Энн готова предложить свою душу в обмен на его, чтобы Аид позволил Луи вернуться в мир живых, вот только она не знает, что мой папаша и так собирался сделать это. — Я надеюсь Престон не станет бежать за тобой в преисподнею, Пейн, — бесцветно говорю я, продолжая смотреть на Пиннок и ждать ответа. — От нее не дождешься. — Энн, — Луи подходит к девушке, хватая ее за плечи и слегка встряхивая. — Скажи, что это неправда. Скажи, что ты здесь не из-за меня. В глазах шатенки застывают слезы, губы дрожат, и она делает глубокий вдох. — Я пришла как раз из-за тебя, — признается она, сдерживая слезы. Черт. Только не это. — А теперь все заткнулись и проанализировали ситуацию, — Лиам прикрывает глаза рукой, нервно топая. — Аид был готов освободить из этого прекрасного место только тех, кто пришел не добровольно, а Пиннок залетела на фаер-шоу как раз по своему желанию, чтобы спасти Томмо… — Это недоразумение, — качаю головой я, обращаясь к отцу. — Ты понимаешь, что это просто идиотское стечение обстоятельств, Ли-Энн не должна оставаться из-за этого здесь. — Она пришла не к Луи, — объясняет Аид. — Она пришла к тебе. Я давно привыкла, что как только ситуация становится понятной, случается что-то, что обязательно запутает все еще больше, но сейчас у меня даже нет сил представить, что произошло. Мы с Пиннок не любим друг друга, зачем же тогда она пошла за мной в Ад, если прекрасно знала, что может остаться здесь навсегда? Ответ на этот вопрос может быть только один. — Нет, — испуганно говорю я. — Нет, ты ведь не сделала этого. — Не сделала чего? — не унимается Лиам. — Она хочет… отдать свою душу в обмен на мою. — Вот это спектакль вы мне устроили, — аплодирует Аид, закидывая ногу на ногу и откидываясь на спинку своей долбанной золотой табуретки. — Вы что, на курорте? — не выдерживает Томлинсон, поворачиваясь к моему отцу. — Принести мохито? А то сидите без коктейля, как-то неправильно, дорогой тесть. Дотрагиваюсь до его руки, пытаясь успокоить и обратить внимание Луи, хотя у самой ладони трясутся, будто у наркомана. — Вы хотите обсудить это сейчас? — раздраженно спрашивает Пиннок. — У нас нет времени на болтовню. — Да, кудрявая, мы хотим обсудить это сейчас, раз уж ты вписалась на адский движ, пожертвовав жизнью! — Уже не о чем разговаривать, Лиам, — отрезает Ли-Энн. — Что сделано, то сделано, и я не собираюсь отказываться от своего выбора. — Значит я сделаю так, чтобы ты отказалась, — цежу сквозь зубы я. Все происходит слишком быстро и неожиданно, чтобы тщательно осознать ситуацию. Пиннок хочет поменяться со мной местами и остаться в Аду, чтобы мы с Томлинсоном смогли вернуться? Это странно, ведь получается, что Ли-Энн делает ровно противоположную вещь своим мыслям и словам. Она всегда хотела быть вместе с Луи, а сейчас Пиннок готова навсегда с ним расстаться? — Энн, — хрипло зовет девушку Томлинсон, беря за руку. — О чем ты думала, когда спускалась сюда? — О тебе, идиот, — слабо всхлипывает девушка. Мне хочется столько всего сделать, но у меня не хватает сил. Сказать Пиннок о том, что она совершила глупую ошибку, убедить Луи в том, что единственным правильным решением является его спасение, попросить Аида как можно скорее перенести ребят в мир живых. Но вместо этого я как полная идиотка неподвижно стою в платье, в котором можно идти на премию Оскар, и глупо хлопаю глазами, пытаясь сообразить, как же нам действовать дальше. Луи пытается достучаться до Пиннок и выяснить конкретную причину ее появления, но девушка упорно молчит, качая головой. Я уже готова отвлекать отца своими способностями: разжигать факелы, сжигать бордовую мантию, управлять огнем, как вдруг моя голова начинает приятно кружиться, а затем я слышу голос Ли-Энн.

Ты уйдешь отсюда, Брайтман, уйдешь вместе с Луи. Знаю, что распоряжаться чужой жизнью паршиво и нечестно, и не думай, что я делаю это ради тебя. В первую очередь я думаю о Лу, и именно из-за него я здесь. Я вижу, как он смотрит на тебя, вижу, как относится к тебе и скольким готов пожертвовать, и даже если Томлинсон вернется в мир живых, но без тебя, он сделает все возможное, чтобы вытащить твою задницу отсюда. Он не сможет жить без тебя, Брайтман. Луи столько сделал для меня, и это единственный способ, как я могу отблагодарить его. Я хочу, чтобы Лу был счастлив, а счастлив он, к сожалению, только с тобой.

— Нет, — часто качаю головой. — Мы уже все решили, этого не будет, Пиннок. — Что она сказала тебе? — Я начинаю нервничать! Объясните, что происходит. — Ты уйдешь отсюда вместе с Луи и Пейном! Все превращается в какой-то неразборчивый крик, будто мы на гребаном ток-шоу, где пытаемся выяснить, кому достанется наследство от умершего миллиардера. Движения и слова смазываются в одну картинку, нас словно поставили на ускоренный режим, и я пропускаю момент, когда Ли-Энн кивает Аиду, давая свое согласие на то, чтобы остаться в Аду вместо меня. — Так тому и быть! — грубым голосом говорит Аид, и прислоняет двузубец к мраморному полу, по которому разбегаются яркие оранжевые линии, ведущие к Пиннок. Ли-Энн использует ментальную связь для разговоров с Богом смерти, и это значительно усугубляет ситуацию, потому что в этой неизвестности становится невозможным предпринять хоть какие-то действия. Я судорожно кидаю в темный мрамор огненные шары, пытаясь остановить расползающиеся линии, но ничего не выходит. Пиннок испуганно дергается, осматриваясь по сторонам, но девушка не двигается с места, ожидая, когда Аид заберет ее душу. — Простите меня, — тихим голосом произносит Ли-Энн. Ярко-оранжевые линии медленно ползут вверх по телу девушки, прожигая одежду и оставляя отвратительные ожоги. Резкими взмахами руки пытаюсь избавиться от огненной веревки, что плотно связала Ли-Энн, но такая мощная магия оказывается мне не под силам. Пейн несколько раз оказывается рядом с Пиннок, пытаясь телепортироваться вместе с ней, Лу разбрасывается яркими белоснежными молниями, уничтожая огненные линии, но все безуспешно. Девушка словно угасает на глазах — кожа становится блендой, взгляд расфокусирован, тело с каждой секундой слабеет, походя на тряпичную куклу. Раздается звук открывающихся железных дверей, и я оборачиваюсь: кованые черные решетки, что закрывали камин, отодвигаются, а вместо адского пламени там теперь длинный черный тоннель в неизвестность. Нас снова ставят перед выбором: спастись самим или попытаться помочь Ли-Энн. Как только я кидаюсь в сторону девушки, чтобы собственными руками попробовать избавить ее от огненных веревок, передо мной появляется Аид. — Ваша судьба уже решена, — его мрачный голос эхом отдается от каминных стен и звучит так громко, что мне кажется, что мои барабанные перепонки сейчас лопнут. — Чтобы выбраться в мир живых, нужно пройти через страхи и соблазны, только в таком случае вы будете свободны! Аид стучит двузубцем по мраморному полу, толстая трещина стремительно делит поверхность и раскалывает ее пополам. Каменные плиты поднимаются, как долбанный разводной мост, и я бегу наверх, чтобы перепрыгнуть на другую сторону, где стоит Лу, но вовремя останавливаюсь: пол разъехался слишком далеко, а под ним шипит огненная река. Куски мрамора падают в лаву, и капли фейерверком разлетаются в разные стороны. — Твою мать! — слышу испуганный крик Лиама и оборачиваюсь: он летит прямо мимо меня, но успевает схватиться за железную решетку. — Когда буду падать вниз, обязательно скажу что-нибудь крутое, чтобы было как в боевиках! — Пейн, не смей отпускать руку! — что есть сил кричу я, цепляясь за мраморную плиту, которая скоро станет совсем вертикальной. — Мы как на долбанном Титанике. Если вы с Томмо — Джек и Роза, то кто тогда я? — Молли Браун, — шиплю я, чувствуя, как пальцы соскальзывают, больше не в силах сжимать горячую мраморную плиту. Ладони сильно жжет, огненные капли попадают на руки и лицо. — Спасибо, что не этот хрен. — Какой? Но вместо ответа я слышу звонкий шум ломающегося железа и неразборчивый крик Лиама, который стихает ровно за секунду, и с ужасом кидаю взгляд вниз: нет ни решетки, ни Пейна. Если это действительно выход из преисподней, почему его нельзя было сделать чуть более дружелюбным, чем черная пропасть с пожирающей темнотой? Руки начинают скользить, снова перехватываюсь, ладонью натыкаясь на острый осколок камня. Ноги путаются в длинном платье, пытаюсь забраться наверх, но подол мешает это сделать. Даже если сейчас подо мной единственный возможный выход из Ада, я никуда не уйду без Томлинсона. Я только что видела, как Луи исчезает на моих глазах, больше я не позволю себе потерять его. Кровь, которая капает с ладоней, мешает крепко зацепиться и попадает прямо в глаза, болтаю ногами, чтобы найти хоть какой-то скол, на который можно опереться, и у меня это получается. Перекидываю ногу и сажусь на край пропасти, пытаясь взглядом найти Луи сквозь дым, вспышки и пепел. Передо мной огненные реки, позади черная пропасть, перспективы в обоих случаях заманчивые, даже не знаю, что же мне выбрать. Осторожно переставляю вторую ногу, но каблук цепляется за тонкую темную ткань, нога подворачивается, и я теряю равновесие, медленно падая назад прямо в шипящую лаву. — Вообще-то, — чувствую на своей руке крепкую хватку, — тебе немного в другую сторону. Томлинсон усмехается, обхватив мое запястье рукой, и тянет на себя, усаживая на каменную плиту, которая стала вертикальной и потихоньку начала тонуть в раскаленной лаве. Верчу головой, пытаясь найти Ли-Энн в надежде, что ей еще можно помочь, но когда вижу копну кудрявых волос и безжизненное тело со стеклянными глазами, то до конца понимаю, что произошло. — Эй, смотри сюда, принцесса, — Луи обхватывает руками мое лицо, силой заставляя обратить внимание на него. — Ты ведь не хочешь оставаться под землей, да? — Я должна была, — нервно шепчу, мотая головой. — Если бы я осталась, никто бы не пострадал, Пиннок погибла из-за меня. — Это случилось не из-за тебя, — заглядываю в глаза Томлинсона, где с легкостью можно прочитать усталость и боль от утраты человека, который был с тобой рядом практически всю жизнь. — Это был выбор Ли-Энн, мы не могли ее остановить. Она подарила нам шанс выбраться отсюда живыми, поэтому нужно действовать. Мы не можем так легко обесценить ее жертву. Я даже не хочу думать о том, через какую боль сейчас проходит Луи. Томлинсон подтягивает меня за руку, заставляя встать. Балансирую на краю пропасти, заглядывая за спину: бурлящая лава шипит, с каждой секундой поднимаясь наверх. Если мы не спрыгнем в пропасть, которая вроде как является выходом, то сгорим заживо. — Насчет три, — произносит Луи, крепко обхватывая мою ладонь. — Раз. Вряд ли есть что-то красивей глаз Томлинсона. Яркие, светящиеся в полумраке сквозь плотный слой дыма. Я не могу описать этот взгляд, в нем слишком много эмоций, обещаний, извинений, признаний в ошибках. Этот взгляд дает мне надежду, когда Томлинсон просто смотрит на меня, мне не страшно. — Два. Его прикосновения успокаивающие. Когда Луи касается меня, время будто останавливается, даря нам пару секунд наедине. Кожу приятно покалывает, а внутри все переворачивается, когда я чувствую его прикосновения. Эта пропасть может оказаться ловушкой, но мне будет не страшно умереть, потому что Лу будет держать меня за руку. А последнее, что я увижу перед возможной смертью — его ярко-голубые глаза на фоне разрушающегося Ада. — Три. Секунда — и нас окутывает кромешная тьма.