Самурай

Спасительная мысль на поверку оказалась пустышкой: пещеры были пусты, а дома крестьян внутри пещер безлики, словно их обитатели организованно снялись с места и покинули стоянку. Хейхачи с Кацусиро попытались проникнуть в цитадель жителей пещер, но все входы оказались перекрытыми. Ситиродзи, сидевший у входа в подземный зал, приподнялся, услышав чужие шаги. – Йо, хозяева, никого нет дом...а?.. – Укё остановился в проеме и медленно попятился; взгляд настороженный, словно ожидающий подвоха. Ситиродзи, убедившись в отсутствии у юноши ружья, скрестил руки на груди. – Прибежал за помощью к жителям пещер? А телохранителя своего где оставил? – Снаружи караулит. – Укё соврал уверенно, быстро оправившись от неожиданности, зеркально скопировал его позу и растянул губы в улыбке. – Что, внутрь не пригласишь? – Отчего же, заходи. У нас к тебе осталось несколько вопросов. – Не-ет, пойду, пожалуй. Столько дел, столько дел... – Он сделал шаг назад, но внезапно остановился и нахмурился. Ситиродзи проследил за его взглядом: россыпь крупных капель крови на камнях еще можно было разглядеть, правда в полутьме пещер для этого требовались зоркие глаза. – Знаешь, парень... Пойдем-ка, действительно, поговорим. Укё колебался, нервно поглаживая собственные предплечья. – Кого? – отрывисто спросил он, ведя себя совершенно нелогично. Ситиродзи насторожился, но все-таки ответил, не видя в том большого вреда: – Кюдзо. – Тяжелое? – продолжил допрос Укё так уверенно, будто имел на это полное право. Ситиродзи на секунду даже усомнился в лояльности Кюдзо, но тут же напомнил себе, что молчаливый мастер меча был не из тех, кто умеет прикладываться к двум мискам. Скорее уж следовало разбираться в странных вывертах Укё. – Да. Укё опустил руки и коротко, грубо выругался. Самурай предпочел думать, что честил он себя, а не кого-то другого. – Пойдем, – мрачно сказал юноша. – И поговорим... тоже. ----- Они вошли, когда Хейхачи в очередной раз менял холодную тряпку на лбу раненого. Кацусиро приподнялся, даже катану схватил, но замешкался, глядя на Ситиродзи. – Огнестрельное, – негромко пояснил Ситиродзи. В скорбной тишине слышалось только свистящее дыхание Кюдзо. Укё, нимало не сконфуженный тяжелыми взглядами, сощурился, издалека изучая повязки на груди и на плече раненого. – И когда он выздоровеет? Ситиродзи посмотрел осуждающе. – Началось заражение крови. Они все знали, что Кюдзо обречен. Рано или поздно его сожжет горячка, и будет благом, если сознание к нему так и не вернется. Укё нахмурился, потом изумленно хлопнул себя по коленям. – Постойте-ка, вы серьезно не собираетесь его лечить? Сидеть рядом с медицинским комплексом жителей пещер и просто ждать? – Возможно, ты знаешь, как попасть в этот комплекс? – Ситиродзи сохранял безукоризненную вежливость еще и потому, что поворачивающийся Камбей вежливым быть не собирался. – Разумеется, – злость в голосе Укё была едва ли не концентрированней, чем в лице Камбея. – Его надо переносить внутрь и зашивать рану. Или прикончить здесь же, пока не захлебнулся кровью. Суровое лицо командира еле заметно дрогнуло. – Как попасть внутрь? – Пустите меня к цитадели. Я ее открою. Укё и посланный с ним Ситиродзи вернулись с роботом и длинными узкими носилками, на которые самураи в четыре руки подняли Кюдзо, после чего Укё повел их длинным коридором в недра цитадели. – Ты был здесь? – спросил Камбей. – Нет, – отозвался Укё, включая свет в небольшой комнате. – Все медицинские комплексы устроены одинаково. Небрежность, с которой он щелкал тумблерами на щите, немного воодушевляла. В стене открылась неприметная дверца, за которую он нырнул. Камбей поймал его за рукав. – За него я тебя убью, – очень спокойно пообещал он. Укё скривил губы, выдергивая руку. – Я берусь только за то, в чем уверен, – холодно сказал он и уже из-за стены крикнул: – Рубашку с него снимите! Кусками срежьте, чтобы меньше ворочать. Раненого пришлось немного приподнять, после чего в груди у него что-то мокро хлюпнуло, и дыхание стало еще более тяжелым. Кюдзо приоткрыл глаза, некоторое время вглядывался в Камбея, затем мучительно скривил губы. – Зачем? Камбей обменялся быстрыми взглядами с Ситиродзи. Ну и как тут ответишь? Поверил во врачебные навыки бывшего заложника? Вряд ли Кюдзо, который знал горожанина дольше всех, это бы вдохновило. Он уже смирился со смертью, еще в начале боя со Столицей. Словно по команде, стекло в сдвоенных дверях стало прозрачным, открывая крохотную часть белого зала, из которого донеслось тихое жужжание. – Сюда не заходить, – приказал из динамиков отрывистый голос Укё. – Роботы стерильны, вы нет. Упомянутый робот, больше напоминавший зеленого осьминога с огромным количеством щупалец, втянул стол с раненым внутрь, задержавшись между дверьми. Камбей встал снаружи, пристально наблюдая через стекло. Укё чем-то шуршал и позванивал. Потом внезапно хмыкнул: – Затем, что твои дружки обещали меня отпустить, если ты выживешь. Но если все-таки помрешь, тоже неплохо: у Симады Камбея останется меньше защитников. До сих пор сидевший тихо Кацусиро гневно насупился, готовясь взвиться. Ситиродзи удивленно приоткрыл рот: Укё говорил невыносимо самодовольным тоном, растягивая слова. Хейхачи на пробу взялся за створки наружных дверей, с трудом, но разъезжавшиеся под нажимом. Камбей остановил его движением руки. Повисшее напряжение нарушилось гнусным фырком. Этот звук содержал в себе столько презрения, что хватило бы на трех до-Канновских Укё. Булькающий, еле различимый шепот. Голос несостоявшегося Амануси стал еще веселее. – Не смеши богов, самурай. На ноги сперва встань, а потом уже обещай меня прикончить. Что-то зашипело сжатым воздухом, и после этого из зала уже не было слышно посторонних звуков, кроме жужжания робота и редкого звона металла. Укё появился в поле зрения, когда прошло не меньше четырех часов. – Куда? – возмутился он, но на этот раз Камбей его проигнорировал и только убедившись, что Кюдзо, к которому тянулось сейчас не меньше трубок, чем к почившему Амануси, дышит, покинул блок. – Проверили? – почти уязвленно поинтересовался Укё, сдирая с рук окровавленные перчатки. – Ты оскорбил Кюдзо-доно! – не выдержал подлетевший Кацусиро. – Я был вынужден, – Укё не смущаясь прислонился к стене. Несмотря на высокомерный тон, отчуждение в его глазах остановило даже нечувствительного к нюансам Кацусиро. – Он должен захотеть жить, а злость хорошее подспорье. – А если бы он не повелся? – спросил рассудительный Ситиродзи, вполне допускавший достижение благородной цели низменными средствами. При условии, разумеется, что медицина жителей пещер достигла нужных высот. Укё пожал лопатками и оттолкнулся от стены. – Я поведал бы ему по секрету, какую месть всем вам готовлю. Господин Кюдзо слишком ответственный, чтобы помереть, не предупредив об опасности. План звучал по-идиотски, но что-то в глазах бывшего правителя заставляло Камбея не торопиться с выводами. Укё смотрел на него искоса, словно обвиняя в том, что командир самураев заполучил Кюдзо, сыграв на его чувствах. Хейхачи, словно опомнившись, сделал шаг вперед. – Я ему не верю, – твердо заявил он, обращаясь к Камбею. – Он опять ведет какие-то игры, а предавшему раз веры не будет никогда. Это не тот крестьянин и не Хонока, – "и не я" осталось непрозвучавшим, – он опасен. Укё сверкнул глазами, явно почуяв больное место, но ему хватило благоразумия сдержаться. – Ого, он меня раскусил. Я вылечу Кюдзо, тот убьет в поединке Камбея, и все сложится для меня замечательно, – язвительно бросил он, демонстрируя отличную осведомленность. – Прекрасный план, хитрее я еще никогда не придумывал. – Тогда почему? – спросил Камбей. Укё сдулся и заметно побледнел – для командира самураев его насмешки были не более заметными, чем кошачьи царапины. – Есть причина, – неохотно признал он. – Я останусь проследить, чтобы раны зажили. Ах да, я же вроде снова пленник, и мне стоит спросить вашего позволения? Камбей изучающе смотрел в глаза человеку, которого недавно собирался убить. Кое-что поменялось: теперь, потеряв власть, Столицу и рассорившись с отцом, Укё вряд ли мог угрожать Канне, но мог ли он быть опасным для самих самураев? Определенно да. Не меньше, чем любая ядовитая гадина. – Ты остаешься, – принял решение он. Хейхачи с досадой махнул рукой и сел: только уважение к человеку, которого они все признали командиром, мешало ему вслух высказать свое неодобрение. – Ты уверен, что Кюдзо выздоровеет? – Я сделал для этого все, что мог. На языке у командира вертелось несколько вопросов, которые требовали срочного выяснения, пока у юноши не прошел приступ откровенности. Он выбрал не самый важный, но самый непонятный. – Почему ты нам помогаешь? Укё скривился. – Я помог не вам, а Кюдзо. Он мне жизнь когда-то спас. – Мне кажется, – чуть погодя сказал Ситиродзи, когда эхо шагов сбежавшего Укё затихло в конце коридора (Хейхачи двинулся проследить), – у него своеобразные способы демонстрировать свою благодарность. ----- Из этого следовало многое. Укё поселился в помещении медкомплекса, почти не показывая оттуда носа и отговариваясь необходимостью следить за больным. (Хейхачи лично проверил и вручную заблокировал все запасные выходы, включая вентиляционные решетки.) Самураев он не боялся, но и в их дела не вмешивался, только передал Ситиродзи коробку антисептиков. Самоуверенности в нем то ли уменьшилось, то ли, наоборот, прибавилось. Раньше ее можно было объяснить тем, что избалованный парень никогда не попадал в серьезные переделки и твердо был уверен в своей неприкосновенности. Зачеркнуто. Он очень хорошо оценивал ситуацию и хамил вполне осознанно. Изучал. Выискивал слабые места. Исподтишка провоцировал – все самураи были достаточно себе на уме, чтобы распознать это задним числом. На Хейхачи он огрызался меньше всех, хотя рыжий самурай откровенно не любил трусов и подлецов. Тем не менее, по просьбе Камбея Хейхачи согласился относить ему еду. В день, когда механик неожиданно загорелся восстановить поврежденную осветительную систему пещеры, рис пришлось разносить Ситиродзи. К медблоку он принес три порции и с третьей уселся сам. – Гляжу, ты с новым украшением, – издалека начал он. – Оно того стоило, – Укё ухмылялся, вовсе не считая себя пострадавшим. Первый, уже почти выцветший синяк на скуле, Укё получил по дороге в Канну, когда осмелился поинтересоваться у рыжего самурая, показавшегося ему наиболее доброжелательным, кто такой Аямаро. – Иногда вы, парни, кажетесь почти живыми. – Что ты сказал Хейхачи? Укё не собирался отпираться – в таких случаях поди его разговори, сделает то ли непонимающее, то ли важное лицо, а наплетет все одно с три короба. Нет, сегодня он, кажется, был в настроении. Честно говоря, скорее всего это значило, что не в настроении был Кюдзо, но Ситиродзи знал, что иногда умнее не вмешиваться в чужие отношения. Тем более что до последнего времени Кюдзо уверенно занимал второе место в списке нелюбителей Укё. – Ничего, – Укё отщипнул комочек риса и внезапно разоткровенничался: – То, что он вынужден был отрицать. Иначе выходило, что я плох, а он хуже, такое он признать не готов. Ситиродзи потер подбородок. Возможно, из Укё вышел бы хороший правитель, а как минимум хороший переговорщик, если бы он меньше внимания уделял личным амбициям. Словами он жонглировал виртуозно и хитер был как змея. – Где ты научился врачеванию? Укё пожал плечами. – Аямаро никогда не интересовался, в какой деревне я жил в детстве и чем они зарабатывали на жизнь. – Лицедейством? – прозорливо уточнил Ситиродзи. Укё перестал скатывать рис в неаппетитные комочки и кинул на него недобрый взгляд. – На что вы намекаете, господин Ситиродзи? – загадочным образом это прозвучало как "господин Момотаро". – Я всего лишь позволяю людям видеть то, что они хотят. Непонятное пугает, но глупость и самодовольство – о, они вполне понятны и не достойны лишнего взгляда. Ситиродзи изрек несколько озадаченное "гм" и почесал в затылке. Укё крутил между пальцев палочки для еды – слишком уверенно для человека, никогда не державшего что-то тяжелее торговых счетов. – Ты с оружием обращаться умеешь? – Умею. Смогу справиться с Кюдзо, спасибо за беспокойство. Он сказал не "победить", а именно "справиться". Ситиродзи посмотрел на него с подозрением. Укё ответил безмятежной улыбкой. – Несмотря на мою тягу к презрению, страх я также вызывал у самых разных людей. – А тебя хорошо готовили к управлению государством, – одобрительно заметил Ситиродзи. На лице несостоявшегося правителя расползлась широкая и не наигранная ухмылка. – Очень хорошо. Но, прямо скажем, я совершенно не огорчен тем, что меня не обтесали окончательно в хорошего политика. ----- Поскольку, помимо осветительной, в пещерах также присутствовали автономные отопительная, водоочистительная и управляющая системы, в дальнейшем Укё пришлось являться на кухню самому. Хейхачи мерил его недобрыми взглядами, но это случалось все реже – увлекшемуся работой механику было не до Укё. Зато Кацусиро откровенно старался спровоцировать Укё, и обнажить меч мешало ему только присутствие Камбея. Даже вступив на свой путь и перестав называться учеником Симады, Кацусиро невольно прислушивался к мнению бывшего учителя. И для него было непонятной позиция Камбея и присоединившегося к тому Ситиродзи, которые так легко приняли к себе их злейшего врага. – Камбей-доно, почему вы позволяете ему ходить здесь без присмотра? – негодовал молодой самурай. – Укё лечит Кюдзо, – неизменно отвечал Камбей. – Он нам нужен. – Да как вы не понимаете, – запальчиво бросил Кацусиро, – он просто пользуется возможностью поиздеваться! Он же радуется, видя Кюдзо-доно в таком состоянии! Доля логики в его словах была. – Можешь помочь, – не выдержал Укё, чье присутствие Кацусиро намеренно игнорировал. – Будешь перестилать ему постель с подходящим случаю скорбным выражением лица. Кюдзо-доно наверняка будет счастлив до смерти. – Довольно, – не повышая голос, сказал Камбей. С Укё бы сталось притащить в блок помощничка, а Кацусиро еще недостаточно умел держать лицо, чтобы не унизить раненого непрошеной жалостью. Противники отступили: Укё, потеряв аппетит, отставил рис и резко направился к двери; Кацусиро, начавший подниматься одновременно с ним, сел, но, поймав осуждающий взгляд Камбея, снова вскочил, поэтому из помещения юноши вынужденно вышли вместе, едва не столкнувшись в проходе плечами. – Попадешься мне еще раз – убью, – на ходу бросил Кацусиро. – Камбей-доно тебя не защитит. – Настоящий пример благородного самурая, – язвительно восхитился Укё. – Не боишься, что после этого тебе придется лечиться у меня же? – Я скорее умру, чем сдамся на милость врага. – Ах как просто, – Укё закатил глаза, – идеальный выход из любого положения. Не знаешь, что делать – умри. Допустил ошибку – умри. Проиграл поединок – ну ясное дело, только смерть и спасет от позора. – Все лучше, чем потерять честь. – Кацусиро развернулся и в упор взглянул на торговца. – Такому, как ты, никогда не понять самурая. Ты трус и боишься смерти. – А ты не ценишь жизнь. Ваша дурацкая философия – отличный инструмент для создания идеальных солдат. Служи господину, умри во имя чужой цели и главное – не думай, не колеблись, будь непрошибаем! Да вот незадача, война кончилась, и вы все, самураи, заметались, как собаки, потерявшие след. Подвиги совершать негде, обычная жизнь не прельщает, так надо вцепиться в вашу дурацкую честь, чтобы иметь в жизни хотя бы плохонькую цель, иначе действительно только зарезаться от тоски и остается! А все потому, что вы, идиоты, не понимаете: время не стоит на месте, пора менять и меняться! – Да тебе даже слово "честь" не знакомо! Давно ли ползал в ногах и обещал все земные богатства за свою ничтожную жизнь! – А ты не боишься смерти, потому что смерть для тебя избавление от утомительной обязанности думать своей головой! Зачем только здесь сидишь, давно бы уже нашел хозяина и лаял по приказу! Ситиродзи положил палочки. Выкрики снаружи были отлично слышны в столовой. Со всей очевидностью, на этот раз Укё был задет за живое, и не только напоминанием о своем весьма жалком поведении в плену. Обычно он говорил осторожно, нащупывая у собеседника уязвимые точки, но этот спонтанный взрыв весьма согласовывался с его неприятием самурайских ценностей. Самураи выскочили как раз вовремя, чтобы не дать взбешенному Кацусиро прирезать обидчика на месте. Укё, словно опомнившись, ретировался мгновенно.