Самурай

Укё не то чтобы прятался, а Камбей не то чтобы его искал. Просто наткнулся взглядом, когда обходил пещеру. – Кацусиро ушел, – сообщил он. Укё расплылся в довольной ухмылке, даже не попытавшись сделать вид, что удивлен этому факту, но улыбку быстро погасил. – Будете со мной драться? – спросил он, покосившись на седого мужчину. – Думаю, обойдемся без этого, – дипломатично ответил Камбей и опустился на свободный край скамьи. Укё, поколебавшись, перестал делать вид, что сидеть на измочаленной, разбитой в щепки древесине удобно, и передвинулся вправо, вынужденно приблизившись к собеседнику. – Я говорил с Аямаро, – сказал Камбей. – Он учил своего сына тому, что умеет сам, но торговец не умеет управлять военным самолетом. Взгляд Укё резко вильнул в сторону: видимо, юноша счел, что в угаре сражения все прошло незамеченным. Он резко поднялся, проигнорировав опасно затрещавшие штаны, отступив скрестил на груди руки, но под пристальным взглядом Камбея демонстративно опустил их. – Что бы вы ни думали, Камбей-доно, это будет далеко от правды, – он пружинисто качнулся с ноги на ногу, забывшись, а может устав притворяться. – Я знал очень мало людей, которые стремились казаться хуже, чем они есть. Объяснись. Укё кинул на него недобрый взгляд. – Привычка. При дворе любую слабость обратят против тебя. Вбитые привычки изживаются трудно. – Похоже, ты давно с ней сжился, если не можешь отбросить даже сейчас. Укё сощурился. – Вот не надо этого. Вам манипулировать мной я не позволю. Я не ваш самурай. – Возможно, не мой. Не самурай – вот в этом я не уверен, но допустим. Не самурай, не аристократ, не торговец... Аямаро говорил, что ты из крестьянской семьи, но и на крестьянина ты не похож. Кто же ты? Ради чего пожертвовал собственным отцом? Камбей говорил спокойно, но Укё шестым чувством понял, что сейчас решается его судьба. Он с досадой вспомнил похожий разговор, после которого выстроенные планы полетели коту под хвост. – Ради сохранения Японских островов, Камбей-доно. Чем хотите поклянусь – оно того стоило. ***>>> Тощий советник Амануси, склонившись над листом бумаги, медленно водил пером и что-то тихо бормотал. Переписывание непривычных завитушек требовало каллиграфического тщания. – Кому вы пишете, господин Наоске? – подкравшийся Укё бесцеремонно заглянул ему через плечо. Советник подскочил, разлив тушь на почти законченное письмо, и обернулся. Укё примирительно поднял руки. – Йо, спокойнее, это всего лишь я. Тессай, ты напугал господина советника. Выйди и постой за дверью. – Господин Укё, – Наоске опустил испачканную в чернилах руку, которой схватился за сердце, и даже выдавил улыбку. – Я вас не заметил. Укё, опередив хозяина покоев, поднял с пола скомканный лист и попытался его расправить. – Вы знаете иностранный язык? Как интересно! – восхитился он и пробежал взглядом по строчкам, заставив хозяина покоев побледнеть. – Кажется, это английский? Или португальский? А правда, что они пишут слева направо? Он сложил из листа птичку, сунул ее в рукав и по-хозяйски развалился в кресле. – Посвятите же меня в детали. Ваш новый Амануси обожает всякие нововведения. – Всего лишь торговый проект. – Советник поклонился. – Иностранцы хотят приобрести у нас крупную партию украшений. Мы обсуждаем возможность личного визита для заключения договора. Я счел, что сейчас не время беспокоить господина Амануси такой мелочью. – Отлично! – Укё в восторге хлопнул в ладоши. – Мне, конечно, нужно закончить много дел, мы повидали еще не все деревни, но это замечательно. Приедут послы, будет весело. Прекрасная идея, уважаемый Наоске! Наоске с облегчением перевел дух. – Великий Амануси не гневается на меня? – Разумеется, нет. Но что же ты сразу не сказал? Нам же надо готовиться! – Пусть господин не беспокоится. Я возьму все на себя. – Ну конечно, как я мог подумать, что ты об этом не позаботишься, – понимающе кивнул Укё. – Наверняка, к моменту подхода американских кораблей все будет готово. Какую цену они готовы назначить? Тысячу пуль за десяток золотых безделушек? Или мы сбросим оптовую цену до сотни пушечных ядер за все? Советник нервно провел рукой по лбу, размазав по нему чернила. – Господин Укё, о чем вы говорите? – Я только хочу сказать, что мой долг как Амануси – заботиться о благополучии жителей Японии. – Укё наклонился к уху советника и перешел на доверительный тон: – Ряды самураев изрядно поредели после войн и не представляют опасности, но это только на первый взгляд. Ты же слышал, семерка нищих самураев шутя уничтожила более сорока нобусери и две цитадели. Эти самураи страшные люди... Если им всем взбредет в голову объединиться против иностранцев, начнется очередная затяжная война, голод и экономический упадок. Будет ужасно, если страну уничтожат целиком, лишь бы она не досталась чужакам. Повисшую тишину нарушил громкий смех правителя. – Да брось ты! В конце концов, бедность – это проблемы крестьян и самураев. Но я категорически против войны. Кому нужны эти грубые генералы в Столице? Поэтому, уважаемый Наоске, как вы, уважаемый Юсиро и остальные ваши товарищи смотрите на то, чтобы американцы придержали демонстрацию силы? Я сумею убедить народ, что худой мир выгоднее войны. Они, конечно, повозмущаются, посудачат, но я сумею их переубедить. Япония станет американской колонией безболезненно и почти бескровно. Точно так же, как прошел ваш план по свержению предыдущего Амануси. Советник выдохнул и растянул узкие губы в улыбке. – Разумеется. Не сомневаюсь в вашем красноречии. Два часа спустя Укё отдал последние приказания Тессаю, отметил, что его вечерний чай сегодня переслащен, и отправился в свои покои в самом благодушном настроении. <<<*** – Суть, Камбей-доно, заключается в том, что Япония лакомый кусочек, который после войны легко доступен. Эра изоляции кончилась, другие страны знают о нашем существовании и знают, что с нас можно взять. Стоит дать слабину, и Япония проиграет собственную свободу, став всего лишь сырьевым придатком. Он пожал плечами. – Страна должна была сплотиться перед внешним врагом, а получилось наоборот. Коалиция придворной знати решила пропустить иностранцев в страну и приплатить им землей за технологии. Южные земли в корне с ними не согласны и тайно готовили бунт. Другие самурайские кланы выжидают в стороне, но отнюдь не бездействуют. В итоге дело идет к новой междоусобице, которая истощит страну окончательно. К тому времени, как остатки самураев перебьют друг друга, европейские корабли придут к нам с пушками. Не для продажи, как вы понимаете. – Какому клану ты служишь? – Не имеет значения, – равнодушно сказал Укё, – я увлекся и подписал себе приговор. Ох-ах, нападение на великого Амануси – и столичная аристократия получает повод смести оппозицию с лица земли. Получила бы. Самурайские кланы вовремя подсуетились. Кстати, это был секрет, поэтому теперь мне придется вас убить. Камбей счел, что при некоторой практике он научится распознавать, когда Укё шутит. Рассказанное им не имело противоречий с пришедшими из Канны известиями: старейшина деревни передавал, что остатки роботов Столицы были разгромлены подоспевшими отрядами в зеленых и красных цветах, а военная власть перешла к клану Симадзу, о чем объявили даже в самых глухих провинциях. – Почему советники не убили тебя тихо вместо того, чтобы позволить попасть в наши руки? – Сам удивлен. Стечение обстоятельств, не более. Видно, судьбе было угодно, чтобы Кюдзо выжил, вот она и выбрала такой странный способ. – Почему ты помогаешь Кюдзо? – Камбей задавал этот вопрос снова и снова, словно пытался получить удовлетворявший его ответ. – До того, как стать Амануси, я помиловал больше сотни людей, не все из которых этого заслуживали. Кюдзо не сделал и половины того, за что их собирались лишить головы. – В наше время жизнь немного стоит. Укё криво усмехнулся и потер разбитые костяшки. – Я, похоже, переплатил за этот принадлежащий Кюдзо пустяк и теперь не могу отдать его по дешевке. Все-таки этот парень помог мне в нужный момент. Чашка риса, такая малость, но я не хочу оставаться в долгу. Камбей задумчиво кивнул, принимая объяснение, однако не ушел. – Кюдзо работал на тебя? – Смеетесь, что ли? Он прям как копье. Я рассчитывал, что вы убедите его уйти – лучшего варианта убрать лишнего и желать было сложно. Камбей отметил оговорку (сколько же было других, не лишних, в окружении Укё), но не стал интересоваться бесполезными, в сущности, вещами. – Он захочет отомстить тебе за оскорбления. – Вы отпустите меня раньше, – без тени сомнения сказал Укё. – Сами понимаете... Обещаю свалить отсюда и никогда не попасться этому парню на глаза. – Как долго ты хочешь оставаться здесь? – Меня держит только состояние Кюдзо. Он идет на поправку, скоро можно будет снять швы. Через неделю встанет, а через две возьмется за мечи. Пойду, кстати, навещу, – Укё встал. – Он настолько изнывает от неподвижности, что даже меня рад видеть. Самурай кивнул, собираясь сходить проверить, как у Хейхачи продвигается реконструкция водоочистительной системы, и доесть остывший рис. Все-таки гулять пришлось почти два часа. ----- Кюдзо в принципе не мог поверить в происходящее. Укё и медицинские ножи, по его мнению, сочетались только в пыточной. Впрочем, сын бывшего нанимателя не очень старался в его разубеждении. Первые дни самурай пребывал в дурманном полусне, послушно глотая то воду, то горькие шарики и позволяя себя ворочать. Перед глазами все плыло. Наконец – снаружи пошли уже четвертые сутки – Кюдзо пришел в себя достаточно, чтобы ощущать собственное тело. Слабое, истощенное болезнью, но живое. – Очнулся? – спросил неприятный голос. Кюдзо попытался найти говорящего взглядом. Человек наклонился сверху и моментально расплылся в бело-синее пятно. Из живота поднялся комок. "Способ показать, что меня от тебя тошнит" Укё припоминал ему дня три или четыре. В тот момент он дождался, пока спазмы перестанут выворачивать пустой желудок, и дал раненому немного воды. Кюдзо попытался отвернуться, но в груди от простого движения вспыхнул костер. Укё постоянно торчал поблизости: выносил горшки, обтирал и в корне пресекал все попытки подняться, открывая трубочку, которая несла в тело дурман. Только когда Кюдзо выдрал ее из руки и решительно сполз с футона, Укё не посмел ему препятствовать. Хотя встал неподалеку, даже не думая отойти. – Еще грохнешься и расшибешь что-нибудь. Не беспокойся, я не подглядываю. Самурай не ответил, сосредоточившись на собственном самочувствии. Голова кружилась все сильнее, но он бы справился, если б не рука, соскользнувшая с поручня. Пол встретил его на удивление мягко, спружинив и смягчив удар. – Дыши, – велел Укё, вовремя подставивший руки, – просто отдышись. Незажившие раны пульсировали и дергали. Кюдзо согнулся, мучительно откашливаясь. Укё поддерживал его за плечи, потом перехватил поудобнее, чтобы поднять на руки и отнести на футон. В качестве благодарности он получил коленом в живот, но удар вышел настолько слабым, что Укё посмотрел на агрессора снисходительно, как на дворовую шавку. Привычно и бесцеремонно проверил повязки, прикрывающие раны, поставил на столик кружку с отваром. – Пей давай, – парень скрупулезно выбирал из обеих порций рис и овощи для себя, оставляя на долю раненого только жидкий бульон, который в деревне Канна называли "едой светлячков". Самурай взялся за посудину, но поднимать ее не спешил, ожидая, пока руки перестанут противно дрожать. Отношения по этому поводу они выяснили еще позапрошлым вечером, когда оставленная для Кюдзо кружка полетела на плиточный пол. Вернувшийся Укё бросил тряпку в лужу, открутил зажим на капельнице, враз сделавшей тело тяжелым и неподъемным, и накормил с ложечки. Светловолосый давился, кашлял, но глотал. Укё потрепал его по голове и пояснил, что умирать от голода Кюдзо придется долго. Утром рядом с постелью снова был поставлен бульон. Укё наблюдал с расстояния в несколько шагов – достаточно далеко, чтобы кружка в него не попала, – и Кюдзо через силу начал пить. Свое отчаяние он выплеснул раньше, когда пытался разбить неподатливую кружку, чтобы получить хоть что-то острое. Об этом, разумеется, он рассказывать не собирался. Впрочем, Укё тоже не собирался говорить ему об установленных в медицинском отсеке камерах, так что они были квиты. В этот раз Укё убедился, что раненый начал есть, и занялся программированием приборов, изредка рассеянно отправляя в рот комки риса. От еды его отвлек звон покатившейся кружки, заставив посмотреть в сторону источника звука. – Уронил, – хмуро сказал Кюдзо, защитным жестом натягивая одеяло. Укё без единого слова вытер брызги с плиток. Постель осталась чистой, уже неплохо. Парень перестилал ее позавчера – можно было догадаться, что гордый самурай не попросит подставить ведро. Первые дни лихорадки он не помнил, что, пожалуй, было к лучшему. Раненый так и не сказал ни слова, пока его не выдал запах. Укё менял постель молча, но у Кюдзо дрожали поджатые губы. После этого и случился инцидент с кружкой. Бульон сменился ягодным отваром. Укё, предвосхищая отрицательный жест, заявил: – Пей, быстрее спадет жар. Как бы то ни было, самурай шел на поправку. Выматывающая лихорадка отступила перед снадобьями подземных жителей. Рана в груди подживала, позволив постепенно удалить дренажи. Выздоровление протекало неплохо ровно до того дня, который заставил маску Укё треснуть и расколоться.