Самурай

Тем утром Кюдзо проспал необычно долго, просыпался, открывал глаза и снова задремывал. Укё не трогал его, решив, что чем меньше они общаются, тем целее нервы у обоих, но к полудню не выдержал, заглянул в медотсек. Кюдзо повернул к нему голову, но смотрел куда-то мимо. Укё, терзаемый нехорошими предчувствиями, подошел и поводил ладонью перед красными глазами. – Свет включи, – мрачно потребовал самурай, почувствовав подошедшего, но не способный понять, что он делает. – Он включен. – Укё постарался спрятать невольную злость в голосе. – Ты меня видишь? Кюдзо на мгновение замер, поднял руку к глазам. Ответа уже не требовалось. Укё тряхнул его за здоровое плечо. – Смотри прямо перед собой. Что-то различаешь? Тень, свет? Кюдзо не моргнул, даже когда палец практически коснулся его глаза, только отдернулся, ощутив его на ресницах. Укё лихорадочно соображал. – Это временно, – наконец принял решение он. – Зрение вернется. Кюдзо уставился мимо него невидящими глазами. – Когда? – Я не знаю, – честно сказал Укё и озвучил самый оптимистичный вариант. – Пару суток, может быть месяц. Самурай молча откинулся на подушку, точнее попытался, остановленный на полпути. – Вначале поешь. Укё взял Кюдзо за руку, обхватывая кружку своими пальцами поверх его безжизненной ладони. Самурай выпил едва ли четверть и лег, накрывшись одеялом. На следующий день лучше не стало. Кюдзо ждал, слепо уставившись в потолок. Укё подозревал чего именно и, неохотно обрисовав ситуацию Камбею (он терпеть не мог расписываться в собственном бессилии), попросил никого не появляться до особого приглашения. К вечеру Кюдзо разомкнул сухие губы. – Позови Камбея. – Он ушел в Канну, – равнодушно сказал Укё. – Можешь обратиться ко мне, если ты чего-то хочешь. Кюдзо промолчал. Укё не давал ему ничего острого, объясняя это заботой о собственной безопасности, но последние сутки он был слишком занят, чтобы наблюдать за ним постоянно. Минуты бы хватило. Укё понадобилось чуть больше времени, чтобы вывернуть из сжатых пальцев скальпель. Кюдзо не заботился о собственных ранах, поэтому пришлось прижать его к полу, заломив руку. Истощенному лихорадкой мужчине даже хватка Укё оказалась непосильной. – Слабак, – безжалостно припечатал бывший Амануси, разлегшись сверху. – Ни умереть толком не можешь, ни жить. Кюдзо выдирался со злым упорством, продолжая проигранный бой, и это показывало, как близко он подошел к отчаянию. Укё поудобнее перехватил нож перепачканными в крови пальцами – заработанный во время борьбы порез был небольшой, но противный. – Пожалуй, стоит это написать, чтобы все знали, – заявил он, выводя первую косую черту на бледной коже. Острым ногтем, не лезвием, но на ощупь разница была небольшая. Кюдзо рванулся так, что боль пробилась сквозь пелену бешенства и заставила задохнуться. – Что, правда поперек горла встала? – хохотнул Укё, слегка приподнимаясь, чтобы дать содрогающемуся в спазматическом кашле самураю возможность продышаться. Рана поджила хорошо, очистилась, но приступы кашля возобновлялись после перенапряжения. – Считаешь, умрешь, и на этом все кончится? Не-ет, кончится оно только для тебя. Потом для меня. А вот после этого – для всех остальных, включая Камбея. Если он вообще меня переживет. – Камбея не впутывай, – вытолкнул Кюдзо. Хотел зло, а получилось сипло, еле слышно, но Укё разобрал. – Он сам выроет себе могилу. Если ты скончаешься, Камбей меня убьет, а потом как честный самурай пойдет сдаваться властям. На второй раз никто его не отпустит, – с садистским удовольствием добавил Укё, – за убийство Амануси публично четвертуют. Кюдзо плюнул на голос. Укё никак не отреагировал. – Камбею на меня плевать, но не плевать на тебя. Мне нет дела ни до кого из вас, но я хочу жить, а для этого нужно, чтобы выжил ты. Ты неравнодушен к Камбею, а значит, ты будешь жить. Скажи мне, где я не прав. Кюдзо внезапно обмяк и откинулся назад с лицом смертельно усталого человека. – Ты врешь, – без обиняков сказал он. – Камбей слишком благороден, чтобы марать об тебя меч. Зачем тебе моя жизнь? Укё издал резкий смешок над ухом. Оказавшаяся под головой самурая рука сжимала волосы, не давая отвернуться. – Умнеешь не по дням, а по часам, Кюдзо. Все просто – я отдаю тебе долг жизни. На сей раз засмеялся Кюдзо. Без капли веселья, скорее разочарованно. – Мне не нужна такая жизнь. – Какая такая? Ты мог бы обратиться к городским лекарям, раздобыть меха-тело или, в конце концов, приспособиться. Ты ослеп по-настоящему, Кюдзо, ты не видишь выходов. Как мало, оказывается, нужно, чтобы ты струсил. – Укё вгляделся в лицо самурая, выискивая скрытую злость. – Снова промолчишь? Ничего, все еще только начинается. – Прорезавшееся шипение сорвалось на злой хриплый шепот. – Я тебя и с того света достану, с-самурай. Кюдзо, внезапно побелев, вскинул руки – Укё, не препятствуя, отпустил, – почти не задумываясь, обхватил чужую шею, ощупывая плечи. – Силенок пока не хватит меня придушить, – рассмеялся Укё, не стараясь отстраниться. Кюдзо мазнул пальцами по узким полоскам губ, схватил свесившуюся на лицо прядь волос, пытаясь различить хоть что-нибудь в серой пустоте. – Невозможно, – он бессильно уронил руки, едва заметив вспышку боли в растревоженном плече. – Как?.. – Нет ничего невозможного. Я обещаю, ты будешь снова видеть и встанешь на ноги через какое-то время. А до тех пор о тебе есть кому позаботиться: твоим товарищам-самураям, крестьянам деревни Канна... даже Аямаро тебе задолжал за свое спасение. А теперь можешь забыть все, что я говорил, и запомнить только одно – трусливо сдохнуть у тебя не получится. Мне не в радость твое презрение, но уверяю тебя: ты возненавидишь меня настолько, что выживешь хотя бы ради мести. – Зачем? – еле слышно прошептал самурай. Укё тряхнул головой, отбрасывая волосы. – Ты не поймешь. Что-то в этом не стыковалось, точнее не стыковалось почти все, но Кюдзо накрыл откат. Холодная готовность к смерти рассеялась, уступив место тупой боли в груди, слабости и выступившему поту. Чужой голос стал далеким и колеблющимся, как пламя свечи. Укё коротко выругался, проверил раны – не закровили, и на том спасибо. Руки у самурая были теплые, пульс бился равномерно, но под глазами залегли серые круги. Приходить в себя он начал минуты через две: мучительно свел светлые брови, глухо закашлялся. Укё повернулся, чтобы присмотреть, но остался на месте, с гримасой отвращения стаскивая измазанную кровью, слюной и еще бог знает чем рубашку. Самурай отдышался, с трудом провел рукой вокруг себя и прислушался. – Ты здесь? – выговорил он. – Да, – отозвался Укё, внимательно следя за самураем, – что нужно? Кюдзо не ответил. ----- Они словно начали сначала, по молчаливому уговору не вспоминая вслух то, что было раньше. Кюдзо, начавшему вставать, приходилось заново ориентироваться в больничном зале. Казалось бы, за то время, что самурай пролежал здесь пластом, он изучил помещение вдоль и поперек, вплоть до трещинок в полу, но сейчас ему пришлось убедиться в обратном. Укё ходил с ним по залу, показывал, как набрать воду в умывальне и как миновать многочисленные столы. Все вещи, которые могли быть закреплены, таковыми и стали. – Ты хорошо осведомлен, – без вопроса заметил Кюдзо, обнаружив рядом с постелью вместо кружки бутылку. Плотно закрытую, с промятыми впадинами, за которые удобно было браться. – Пришлось научиться, – коротко ответил Укё. Теперь, когда он не язвил и не стремился вывести из равновесия, то больше отмалчивался и заговаривал с Кюдзо только по делу. Остальные самураи тоже приходили в медблок: кто-то по делу, как Хейхачи, проверявший проводку, кто-то просто поговорить. Камбей заглядывал нечасто. Ситиродзи забегал почти каждый день, подшучивал, с удивительно уместным дружелюбием рассказывал нехитрые новости. Раньше Кюдзо предпочел бы, чтобы ближайший соратник Камбея помолчал и, может быть, посидел неподалеку – его присутствие не мешало, даже странным образом создавало уют, но теперь, когда времени на мысли стало слишком много, он рад был послушать даже ненавязчивую болтовню. В конечном счете, всего-навсего запнувшись о сложенные в лабораторном зале провода, самурай узнал об Укё больше, чем за все предыдущие дни. Сын Аямаро всегда производил столько шума, что Кюдзо мог легко определить, где тот находится. И совсем не предполагал, что Укё, звеневший склянками у противоположной стены, беззвучно метнется через ползала; Кюдзо влетел выставленной рукой в твердый живот и впервые обнаружил, что телосложение у Укё не хрупкое, а скорее жилистое. – Осторожно, – быстро предупредил Укё, сам застыв в напряженной позе. – Не дай боги, дернешь неудачно, все с полок полетит. Кюдзо молча сел на пол, ожидая, пока на его ноге распутают затянувшиеся петли. – Готово, – Укё шумно выдохнул, потянул самурая за руку, отводя от опасного места. – Ходи пока ближе к стене. Если этот компьютер свалится, меня откачивать будет некому. – Важный? – спросил Кюдзо, отработанным жестом нащупывая стену. Он часами изучал помещение и предметы мебели, пока не смог двигаться по залу почти свободно. – Еще бы! – Укё нервно рассмеялся. – Я за него жителям пещер пару сотен лет рис бы собирал, не меньше. Такие комплексы даже у них в единичных экземплярах. Он не торопился отходить, с явным облегчением рассуждая об уникальности некоторых приборов. Кюдзо, стараясь не акцентировать внимание, положил руку на его предплечье, но многослойная одежда мешала ощутить мышцы. Под тканью неожиданно обнаружились узкие твердые полоски. Кюдзо двинул вдоль них пальцами, ощутив ближе к локтю холод металла. Его руку накрыла чужая ладонь и ловко переместила на пару сун правее, отводя от спрятанных сякенов. – Интересно? – Укё не допустил в голос и тени насмешки, и только поэтому Кюдзо кивнул. Чужое дыхание отдалилось, что-то зашуршало и упало на пол – как Кюдзо понял позже, это был длинный плащ. Укё поймал руку приглашающим жестом, опустил себе на плечо. Самурай с легкой неуверенностью ощупал расслабленные мышцы, спустился ниже, наткнулся на кожаный ремешок с чехлом, в котором опознал пристегнутые ножны – сейчас пустые. Дойдя до запястья, он на секунду остановился, ощутив прикосновение к прохладной коже. Кожа на ладонях была жесткая, не отвердевшая до мозолей мечника, но намного жестче, чем приличествовало аристократу, причем на обеих руках. Длинные ногти, до половины покрытые лаком – за столько времени он не облупился и ногти не обломались, хотя вряд ли Укё имел возможность ухаживать за своей внешностью. На торсе рубашка также была прошита мягкими тканевыми прослойками, скрывающими рельеф мышц. Кюдзо, наткнувшись на выступающий крохотный шарик в конце шва, догадался, что между тканью заложена жесткая проволока. В поясе были петли для хранения крохотных металлических бляшек – часть из них отсутствовала, – а также зажимы и острые металлические выступы, назначение которых вряд ли возможно было определить без помощи хозяина одежды. От мысли, что Укё позволяет беспрепятственно изучать свой арсенал, Кюдзо стало неуютно. Укё, словно ощутив его сомнения, а может, и правда догадавшись, взял руку самурая в свою и переложил выше. Кюдзо остановился, вопросительно наклонил голову, прислушиваясь. – Защелку безопаснее не трогать, – дружелюбно пояснил Укё. Кюдзо не споря увел руки вверх под рубашку и остановился в который раз, наткнувшись на выступающий над кожей грубый рубец в форме полумесяца. – Это старый, – неохотно пояснил Укё и незаметно для Кюдзо поморщился: болеть неоднократно напоминавшая о себе рана перестала совсем недавно. Дней через десять после того, как прекрасная Кирара столь удачно ткнула туда ногой. – С праздника наступления лета. Кюдзо нахмурился. – Я считал, стрелок промахнулся. – Конечно, промахнулся, – беззаботно сказал Укё, развязывая петли рубашки, – целил же Аямаро в живот. Ну извини, что ты не знал и до вечера искал пулю как дурак. Говорил бы со мной почаще – искал бы как умный, не напрягаясь. – Ты специально подставился? – Кюдзо почти обвиняюще нахмурился, уязвленный допущенной промашкой. Укё снова хмыкнул, собираясь сказать что-то едкое и бессмысленное, но потом запнулся. Вздохнул и почти мирно объяснил: – Я понадеялся на защитный жилет. Панику поднимать было поздно, да и как бы я объяснял свои догадки? Да еще и ты... ты слишком умен, Кюдзо-доно. Я дернуться лишний раз боялся, чтобы себя не выдать. У Укё было совершенно опрокинутое представление о телохранителях, к которым он, похоже, относился недоверчивее, чем к убийцам. Хороший охранник держит при себе все, что видит и слышит. Кюдзо нащупал чуть заметный рубец у основания плеча. В груди неприятно екнуло. Кюдзо замешкался и внутренне вздрогнул, почувствовав прикосновение ко лбу. Укё надавил пальцами, разглаживая морщинку между бровей. Самурай перехватил чужое запястье, отводя его от лица. – Что тебя волнует? – внезапно спросил Укё. Кюдзо не задумался ни секунды. – Я буду видеть? – Да, – биение пульса под пальцами осталось совершенно ровным. – Я так себе врач, сам не справился. Это ничего. Камбей уже сказал, что они собираются в Когакё? В городе я найду лучшего. Когакё – значит обещанный месяц уже прошел и на исходе был второй. Кюдзо сглотнул горький комок. – Кстати говоря, насчет лица, – как ни в чем не бывало сказал Укё, – лица довольно индивидуальны. Здесь больше запоминающихся деталей и всегда чувствуется грим. Хочешь проверить? Он поостерегся бы предлагать, если бы хоть на миг заподозрил, насколько Кюдзо этого хотел. Самурай коснулся подбородка, взял чужое лицо в ладони. Укё стоял совершенно расслабленно, прикрыв глаза и слегка подавшись навстречу. Укё и Хитоши не могли оказаться одним человеком, даже опуская тот факт, что Кюдзо видел их вместе; их нельзя было спутать, так же как нельзя ошибиться между воином и крестьянином. В то же время память Кюдзо не подводила никогда: он помнил оставленный им же шрам, помнил, как стаскивал шарф Хитоши в темном подвале, и воспоминания абсолютно точно совпадали с тем, что он ощущал сейчас. Иметь под рукой двойника для опасных ситуаций. Вполне в духе Укё. Ситиродзи по старой военной привычке ходил тихо и обладал крепкими нервами. Именно поэтому он не только сумел подойти незамеченным и увидеть, как Кюдзо сосредоточенно ласкает лицо своего бывшего недруга, но и уйти не обнаруженным. Ну почти – стоявший с закрытыми глазами Укё поднял руку и совершенно недвусмысленно указал пальцем на выход, умудрившись не задействовать в этом жесте ни одной лишней мышцы. Ситиродзи попятился и бесшумно скрылся в коридоре.