Самурай

У даймё Мори везде имелись глаза и уши, даже в Столице. По слухам, которые были недалеки от правды, даймё очень не любил нынешнего Амануси, за глаза называя его хитрой тварью. Назвал бы и в глаза, прояви тот неосмотрительность и согласись на личную встречу. Еще меньше даймё любил столичных аристократов, из воинов ставших чиновниками. К клону Амануси он не питал ничего, кроме брезгливости: обычный расходный материал. Однако, когда тот не только выжил (подлецы шиноби медлили с докладом, до последнего считая, что справятся сами), но и помчался в Эдо вымаливать защиты у советника, Мори пришлось отнестись к нему серьезнее. Укё, в свою очередь, жизненно важно было узнать, кто подсылал к нему убийц, так что, можно сказать, их цели совпали. – Здесь точно живет опальный даймё, а не какой-нибудь тайный сегун? – шепотом спросил Укё, прижимаясь к решетке камеры. Замок снаружи он успел увидеть лишь краешком глаза, когда его переводили из самолета в подвальные помещения, но крепость выглядела неприступной. Мечта любого даймё. Юу, слышавшая об этих местах, объяснила – суровый климат, отсутствие слуг, в полях можно собирать только металлолом, оставшийся от сражений. Стражники им не мешали – непосвященные глаза видели вместо лисицы грубый булыжник в человеческий рост, и почему-то его наличие у камеры никого не удивляло. Варя притаилась так, что Укё ее почти не чувствовал. – Великие самураи выдержат любую войну, но скиснут, если перестать подвозить им продовольствие, – заключил Укё, снова начиная вышагивать по камере. Он был взбудоражен и напуган той легкостью, с которой его увезли средь бела дня на выходе из дома Маэда. Необходимость говорить с Юу еле слышным шепотом раздражала его еще больше. – Скелет в камере напротив меня пугает. Что делать, если меня попытаются забыть здесь? – Ждать господина Кюдзо, который нас выручит, – с неуместным восторгом сказала Юу, в силу молодости видевшая во всем романтику. – Ты знатный господин, мы красивые женщины – нас обязательно спасут. Что?.. Укё смеялся так, что пришедшие за ним самураи сочли его сумасшедшим и опасливо задержались на пороге. ----- Пленник конвульсивно дернулся и затих, отрубленная голова со стуком упала на камни. Господин Мори разочарованно отвернулся. Он лично присутствовал при допросе, но мальчишка не представлял собой ничего интересного. Перепуганный юнец с исчерпавшимся запасом везения. Даймё пожалел о потраченном времени и ожидающем наверху свитке – ему редко удавалось потренировать руку в каллиграфии. – Пусть тебе повезет в следующем перерождении, молодой человек, – без тени сожаления сказал он. – Твоя смерть отсрочила варварскую оккупацию. Мертвое тело внезапно дернулось и протянуло к нему руки. Господин Мори правил кланом уже более четырнадцати лет. Он пережил не одну войну, голод, бунт вассалов и несчетное число покушений. Прапрадед господина Мори, по рассказам бабки, лично убил горного демона они. Поэтому сейчас он недрогнувшей рукой вбил короткий вакидзаши мертвецу между ребер. Вакидзаши провалился без малейшего сопротивления, а у господина Мори словно спала с глаз пелена: он четко увидел пустые глаза слуги, холодный прут в ведре и обломки деревяшки вместо собственных мечей. Клон Амануси – вполне себе с головой – замер у запертой двери, наблюдая за Мори. – Расскажи об оккупации, – пролаяло нечто, говорившее его ртом. Слуга Мори, подносивший ему жаровню, отступил к стене, оскалив мелкие острые зубы. Даймё мигом распознал кицуне, но звать охрану счел преждевременным. Угрожающее тявканье Мори не пугало – по легендам оборотни были изворотливы и мстительны, но не всемогущи, да и не бессмертны. – Зачем тебе знать, лиса? – спросил он одержимого. – Что тебе за дело до людей? – Чужие боги не должны захватить нашу страну, – кицуне ощерилась. – Не позволим! Господин Мори всегда гордился своим умением быстро принимать решения и заключать выгодные военные союзы. Белолицые варвары не должны были свободно ходить по его земле, и ради этого он готов был заручиться помощью любой семьи – как трусоватых Тайцу, так и ослабленных Симадзу. Чем от них отличались ёкаи? Он сел на перевернутое ведро – Мори весь день провел на ногах – и коротко поведал о задуманном вторжении "черных кораблей" при попустительстве бывшего торговца, объявившего себя Амануси. В скором времени они пришли к соглашению и заключили шаткий мир. ----- "Я не могла поступить иначе, – сказала Варя, в ровном потоке ее мыслей не было заметно испытываемого ей беспокойства. – Иностранные божества попытаются отвоевать земли у богов и ёкаев. Мы должны это предотвратить. Прости". "Ты мной управляла! Против моей воли!" "Мне пришлось. Ты добровольно пустил меня в свое тело и не сопротивлялся, когда я захватила власть. Это было лучшим, что ты мог сделать". "А если бы я воспротивился?" "Мне пришлось бы искать иной путь, – после паузы ответила Варя, – я не рискнула бы навредить тебе". "Клянусь, что сразу после возвращения в Когакё мы закачиваем делить мое тело. Ты должна была меня предупредить! Оказывается, пустив тебя за руль, я рискую внезапно для себя заключить соглашение с собственным врагом! Стоп, а убийца в Эдо, который сошел с ума? Он не подчинился тебе?" "Да", – неохотно подтвердила Варя. Захватить разум того мужчины для кицуне было затруднительно, и затяжная борьба разорвала связь души и тела. От дальнейших резких высказываний Укё удержало присутствие в самолете пилота, ненавязчиво следившего за лицом пассажира. Мори любезно предоставил им средство передвижения для возвращения в Эдо. Непривычно взволнованная Варя требовала сразу вернуться в Когакё, но Укё настоял прежде закончить дела в Эдо. Кицуне ощущала лишь отголоски бури, кипящей в душе вспыльчивого юноши. Укё совершенно точно не собирался помогать Мори. Обещания были даны Варей. Не им. Юу предпочла бы тоже лететь в Эдо, но Вари ослушаться не посмела и с тяжелым сердцем отправилась в клан, не задерживаясь на минуту. Судьба Кюдзо волновала ее больше судьбы Японии. Укё пообещал, что сделает все возможное, чтобы найти его, и обещание сдержал. На пути в Когакё Варя успешно играла роль Хитоши, но в нападении меха-самураев ей пришлось спасать от паники Укё и случилось как случилось. <<<*** – Ты нарочно подошел со спины, и даже не пытайся убедить меня в обратном. Хёго хмыкнул, не собираясь оправдываться. С одной стороны, он пришел поговорить с глазу на глаз, так что поднимать на ноги весь дом ему не было никакого резона; с другой – представление о забавных вещах у него было своеобразное. Может, поэтому Укё в свое время и нашел с ним общий язык. Укё украдкой тронул Хёго за руку. Когда тот бледным привидением возник в свете луны, юноша не удержался от позорного визга. А отдышавшись, начал ругаться – витиевато, и видимо, не слишком изобретательно, поскольку Хёго предъявил претензии за оскорбление чести в достаточно шутливой форме. Предостережение в голосе самурая отрезвило и заставило Укё нехотя принести извинения. Несмотря на комичность произошедшего, потребовалось время, чтобы саке разрядило обстановку, но сейчас разговор продолжался вполне по-дружески. – И все же с твоей стороны было ужасной глупостью пытаться отговорить Кюдзо. Тессай докладывал, что в пустыне найдено твое тело. Как же получилось, что ты жив? – Ты даже это знаешь? – Хёго остро взглянул на него. Укё небрежно махнул рукой, едва не снеся бутылку саке. – Тессай сказал, что рану тебе нанес умелый мечник. Кюдзо молчит, а мне интересно. Он сказал что-нибудь напоследок или так молча и ушел? – Сказал, что хочет научиться жить. Идиот. – Хёго скривился. Неизвестно, кого именно Кюдзо ему напоминал, может младшего товарища, но какой-то отголосок прошлого сидел в Хёго застарелой занозой, заставляя оберегать напарника от "неправильных" решений. Хёго не мог в открытую воспротивиться, когда Укё решил удалить Кюдзо из Когакё, но сделал все, чтобы не позволить напарнику уйти. Хитрые идеи не были его коньком, иначе он бы понял, что горстка "рисовых" самураев уже перешла для Кюдзо из разряда незначительных предметов в достойные внимания. Разговора один на один не получилось. – Меньше верь Тессаю, он себе на уме. Я чудом не умер, и еще большим чудом меня вовремя нашли его люди. Что он наплел тебе, я не знаю; вроде он был уверен, что ты пытаешься избавиться как от меня, так и от Кюдзо. Я не стал его разубеждать, в таком состоянии мне не было смысла возвращаться к Аямаро. Укё с мимолетным неприятным чувством подумал, что следовало тогда запретить, убедить отца, что Кюдзо справится с ронинами один – он же знал, видел, к чему дело идет, – но он этого не сделал, не подумал, что можно что-то поменять. Они редко когда пересекались, строгий и скрытный Хёго большую часть времени проводил с Аямаро и сопровождал Укё едва ли два-три раза. Тем удивительнее, что именно он оказался шпионом Мори. Укё удовлетворился бы простым знанием, но из всех домочадцев Аямаро Хёго не повезло решить подставить именно Юу. Осознав размер заваренной каши, Укё за малым не убил самурая и предложил новую службу. Хёго это понравилось. Ему вообще нравились внезапные решения и яркие чувства, неважно – радость, гнев или боль. Странно, что при этом ему по душе пришелся нелюдимый и сосредоточенный Кюдзо. Хёго кашлянул. – Кюдзо видели в Киото и в Осаке. А теперь здесь ты, он и те рисовые самураи, – невзначай заметил он, избегая имени Камбея. – Ничего не хочешь пояснить? – Говорил я ему, этот плащ с другого конца острова заметят! – в сердцах выпалил Укё, заглушенный жизнерадостным хохотом собутыльника. Самурай педантично поддерживал образ строгого воина, возможно даже подлаживаясь под бывшего напарника, но с учетом шаткого положения Укё не считал сейчас нужным придерживаться субординации. По негласным принципам эпохи атрибутом задушевных разговоров была либо пьянка, либо самоубийственная битва. – И кто был прав? – провокационно уточнил Хёго, продолжая давний спор. Укё застонал и демонстративно рухнул на татами, болезненно ударившись локтем. – Я был прав! Я! Без него намного спокойнее. А он принципиально решил вернуть мне долг жизни. – И чем ты расстроен? – Хёго не удивляло, что Кюдзо счел себя обязанным. С подобного рода связями старались не шутить: кому захочется в следующей жизни быть привязанным к неприятному человеку грузом долга. – Чем?! Представь – меня сопровождает человек, мечтающий, чтобы моя жизнь поскорее подверглась смертельной опасности. Убийцы в этом плане хотя бы честнее. Слушай, – Укё внезапно сел, – а может ты попросишь кого-нибудь на меня напасть? Кого не жалко. – Мне очень нравится тебя слушать, – по секрету поведал ему Хёго. – После этого я понимаю, что мой господин образец здравомыслия и логики. – Передай ему, что я умер где-нибудь в лесу, – неожиданно сказал Укё, возвращаясь к серьезному тону. – В Японии осталось не меньше сотни тонкокостных бастардов бывшего Амануси, один лишний погоды не сделает. Пусть сажает на престол очередного клона, так будет выгоднее и ему, и мне. Хёго сморщился столь выразительно, что ему пришлось поправить сползшие очки. Опьянение мало на нем сказывалось, разве что он чаще стал посмеиваться. – Ты поразительно наивен. Во-первых, клонов Амануси всего два, и оба из них под присмотром. Во-вторых, слухи о том, что некий юноша показательно увел семейную шкатулку у главного якудза Киото, разлетелись быстро. Ради бога, на что она тебе сдалась? Проще было ограбить его любовницу. Укё скривился, но тут же напомнил себе, что Хёго, приверженец строгой организованности, любит поучать. И в собственной своеобразной манере желает ему добра. – Удивляюсь, как старательно ты бежишь от власти, – продолжал тем временем Хёго. – И как бывший Амануси мог поверить в твое честолюбие? – Я – это он, как же он мог усомниться? – Укё подпер голову рукой – его заметно повело. Наоске считал, что Амануси под конец жизни потерял ясность ума и стал излишне жестоким. – Но Мако знает правду, ему незачем от меня избавляться. Кюдзо бы он понравился. – С ума сошел? На твою голову сейчас много охотников найдется, особенно в Когакё, а Кюдзо один стоит двадцати. – Только полагаться на него все равно что на перекати-поле. Ветер дунет – ищи-свищи. – Ты регулярно натравливал на него своего шиноби, – напомнил Хёго. – Да и прислужница твоя... умеет стрелки переводить. Укё едва не заржал, но сдержался. Корень имбиря, гха, ну женщины. Юу в минуту душевной боли, наверное, в первый и последний раз в жизни ляпнула такое, что была тут же прощена за подставу – а иначе с кем бы он мог бесконечно обсасывать этот перл? "Если гейши в доме Аямаро трудятся за самураев, за кого работают самураи?" Хёго оскорбился, конечно. Но с ним, честное слово, было проще. Ступи Юу в пропасть, руки бы он ей не подал, но и целенаправленно мстить не считал нужным. – Ты не забыл, и он не простит. Он тебе не слуга. Ищи другого. Смеяться Укё расхотелось. Таскать по деревням и трактам крепкого, но все же немолодого уже Тессая было жестоко. Искать надежных людей – долго. Себя Хёго даже не предлагал, несмотря на то что после взаимного притирания они начали друг другу нравиться. Беда состояла в том, что Укё периодически забывал о том, что Хёго приставлен к нему самому не только шпионом, но и телохранителем. А Хёго, никогда не считавший зазорным постоять в стороне, пока ситуация не превращалась для Укё из опасной в безвыходную, при этом всегда помнил о своем основном долге – который Укё, будучи не в настроении (причиной тому стала случайная встреча с Горобеем), метко обозвал долгом умереть за него при первом удобном случае и заявил, что сам распрекрасно с этим справится. Его радовало, что Хёго ни словом не обмолвился про крестьян деревни Отта. Он мог счесть этот эпизод незначительным, но вряд ли упустил бы возможность посмеяться. Значит старосте хватило ума не высовываться. Наоске внезапно оказался прав, причитая, что неуместно императору показывать подданным лицо. Укё испытывал стыд – крестьяне искренне переживали за, якобы, похищенного Амануси. Знахарка пыталась помочь как могла. Укё не поленился закопать склянку с всасывающимся через кожу ядом на глубину двух локтей. – Так ты передашь? – переспросил он. Хёго посмотрел на него с усмешкой. – Помнишь, год назад тебя пытались убить наемники Хандзо? – Такое забудешь, – скривился Укё, машинально тронув злосчастный рубец под ребрами. Мори был неприятным типом, но к похищению Кюдзо он руку не прикладывал, отменив заказ клану после множества неудач в Когакё. Облажавшиеся шиноби отменой не удовлетворились, затаив на Укё свой личный зуб. – Хочешь знать, как Хандзо убедили оставить тебя в покое? – Укё заинтересованно подался вперед, уронив со столика пустую бутыль, и Хёго продолжил: – Ему рассказали, что ты успел провернуть за время пребывания в Когакё. Мол, если тебя убьют, на убийц взвалят твои обязанности. Желающих не нашлось. Укё искренне расхохотался, в первую очередь оценив оригинальность подхода. Хёго говорил с толстым намеком, желая донести, что находиться под защитой всегда выгоднее, чем оставаться одиночкой, но Укё услышал другое – вязнуть в болоте политических игр не желали даже шиноби. – Я понял, – сказал он. – Но я уже принял решение. Принципиальность Хёго уважал, поэтому перестал пытаться его переубедить и разлил саке по пиалам. – Что ж, я собираюсь умереть в ближайшее время. Выпьем за это, – произнес основательно захмелевший Укё. – Расскажи мне, как выглядит загробный мир. Ты ведь там уже одной ногой постоял. Хёго усмехнулся снисходительно: все-таки Укё был юнцом, не прошедшим войну. Смерть и отталкивала его, и манила, как страшная сказка. – Глупости это все. – И все-таки, – с надеждой уточнил Укё, – ты видел что-то необычное в пустыне? Может, слышал? Хёго удивленно поднял тонкие брови и внезапно просветлел лицом. – Плач. Рядом кто-то плакал, как кошка мяукала. – Да ну тебя, – предсказуемо обиделся Укё. – Я-то надеялся на божественные откровения, а ты мне про плачущих кошек.