Самурай

Через месяц наступила зима. Горные озера схватились льдом – недостаточно крепким, чтобы выдержать вес взрослого мужчины, так что Кюдзо не переломал себе ноги, а ухнул в холодную воду. О причинах прыжка Укё мог только догадываться, последствия же замерзали на напарнике инеем. Кюдзо нырнул в рыбацкий домик и сразу прошел к печке, губы у него были синие, а полы плаща не гнулись. Очевидно, он отжимал одежду, но потом все равно натянул влажную, и даже – Укё прикинул расстояние до ближайшего озера – даже то, что он бежал всю дорогу, не спасло его от переохлаждения. О результате похода Укё не спрашивал – кто-то, разумеется, был убит. Или спасен. Он снял куртку и протянул напарнику. – Переодевайся. Кюдзо вытряхнулся из скрипящего плаща, неловкими пальцами содрал черную рубашку, едва не уронил ее в огонь, пристраивая сушиться. Взялся за завязки, попытался их распутать, исподлобья метнув взгляд на Укё. Тот благоразумно не собирался предлагать помощь и только поморщился, услышав за спиной легкое звяканье гарды о ножны. Утром будет подвязывать одежду веревкой. Самурай завернулся в короткую куртку, поерзал, пытаясь умоститься целиком на еще теплой материи. Укё налил нахохлившемуся напарнику чай и пошел на улицу отсылать почтового робота. Возвращаясь, он запнулся о порог. Задремавший Кюдзо на секунду приподнял голову и снова закрыл глаза. Чашка остывала рядом. Отдаленные последствия сказались утром: поднявшегося самурая повело в сторону и он рухнул прямо на Укё, гревшего котелок. Укё взвизгнул, на секунду решив, что ошпарился кипятком, но нет – руку обожгло болезненно горячим дыханием Кюдзо. Самурай поднялся значительно осторожнее, потянулся за своими высохшими вещами, оделся и вернулся на нагретое место, вытянувшись в полный рост и зябко закутавшись в руки. Укё разломал на дрова деревянный столик и тоже задремал. Вынырнув из сна ближе к вечеру, он первым делом покосился на напарника. Из приоткрытого рта тянулась тонкая ниточка слюны. Кюдзо слегка всхрапнул, но не проснулся, и это было нехорошо. Укё подошел нарочито шумно, чтобы не провоцировать – Кюдзо немедленно открыл красные, воспаленные глаза, с усилием сглотнул. Укё присел рядом, тронул горячую шею. – Больно? Кюдзо слегка наклонил голову. – Грелку бы сюда, – Укё лег вплотную, – спи спокойно, я постерегу, – на всякий случай уточнил он, хотя Кюдзо не изъявлял ни малейшей готовности встать. Тело его мелко подрагивало от озноба. Он не пытался отодвинуться, но мутные глаза с воспаленными красными прожилками неотрывно следили за соседом. Укё лениво изучал стену. Помедлив, Кюдзо повернулся к нему спиной, перетянув на себя куртку. Укё просунул ладони соседу под мышки, притягивая вплотную, но оставляя свободными руки. Правая немедленно потянулась ближе к лежащему мечу. До утра Кюдзо больше не шевелился, спал или нет, Укё не знал. Рука осталась лежать на рукояти. К следующему дню температура спала, запасы пищи подходили к концу, и Кюдзо решительно поднялся, высказывая намерение идти. Укё последовал за ним. Напарник шел молча и целеустремленно, только дыхание срывалось на крутых подъемах. Дружеская поддержка и сочувствие вряд ли могли чем-то помочь, поэтому они попросту торопились успеть в ближайший город до темноты. За городской стеной Укё свернул к ближайшему же дому, сперва осведомившись о ванне, а затем договорившись о постое. От воды поднимался пар, и можно было надеяться, что разгоряченный Кюдзо не наглотается холодного воздуха. Укё, сполоснувшись, залез в бочку, а самурай еще ожесточенно полоскал насквозь вымокшую в поту рубашку. – Кюдзо, оставь, – окликнул его Укё. – Отдадим женщинам. – Он действительно сходил к мывшейся неподалеку стайке девчонок, и те быстро забрали грязную одежду, занявшись стиркой в другом месте и оставив мужчин одних. Кюдзо опрокинул на себя ведро воды и опустился в бочку, с некоторым облегчением вдыхая горячий пар. В торчащие сосульки волос впитался запах пота. – Грейся, – полуутвердительно предложил ему Укё, взяв мешочек с мыльным корнем. – Я займусь волосами. Кюдзо на миг вцепился в него взглядом, явно ожидая повтора случившегося когда-то – но сейчас у Укё на уме было другое. Он взъерошил мокрые волосы, обнаружив на темени припухший синяк – наверняка с того же неудачного купания. Кюдзо нахмурился, когда Укё начал ощупывать шишку, потянулся отвести и получил шлепок по руке. Красные глаза вспыхнули недовольством. – Сейчас, – Укё, наконец определившись, оставил синяк в покое, и начал втирать в волосы мыльную пену. Массирующими движениями натягивать кожу, гладить волосы – в этом было что-то более интимное, чем в сексе, хотя бы потому, что такую вольность самурай вряд ли дозволял майко. Кюдзо сидел с полуприкрытыми глазами, изредка напрягаясь, когда среди приятных прикосновений внезапно проявлялось болезненное. Укё подставил бадью с водой, полил на волосы, смывая пену, прочесал их и сладко потянулся. Кюдзо приоткрыл глаза чуть шире. – Закончил, – кивнул Укё. Ему тоже не помешала бы помощь, длинные волосы спутались в колтуны, но на ответную услугу рассчитывать не приходилось – хотелось пощадить едва оклемавшегося напарника. – Там принесли пару теплых одеял, если хочешь накрыть голову. Укё откинулся на скамью, расслабляясь и лениво намыливая себе волосы. На лице Кюдзо промелькнула неестественная усмешка, перешедшая в кривую ухмылку одним углом рта; Укё уже знал эту мимику – обвели вокруг пальца. Самурай ополоснулся и молча ушел. Когда Укё вышел, напарник дремал на ступеньках к комнате – его болезненное пристрастие к простору никуда не делось; правда, в одеяло все же закутался. Полоска голой кожи между краем одеяла и голенищем сапога поражала воображение образом молчаливого и беспощадного убийцы, преследующего врагов в одной фундоши. Самому Укё спать перехотелось, поэтому, недолго думая, он отправился скоротать ночь к ранее замеченным девушкам и на полдороге встретил старую знакомую. – Йо, Ми-чан! – окликнул ее Укё, убедившись, что ему не почудилось. – Далековато ты забралась! Девушка едва повернулась к нему – она сосредоточенно обнюхивала воздух. Сейчас она была без головного убора – видимо, научилась прятать уши полностью. – Я занята, – коротко предостерегла она. – Чем-то помочь? Если нужны деньги или лишние руки, у меня есть возможность... – Нет. Я ищу своего котенка. Сама найду. – Она бесшумно скрылась в ночи. – Эй, найди потом меня, дело есть! – крикнул вслед Укё и развел руками. – Было бы предложено... Эсмералда была единственной из трех служанок Укё, не имевшей покровительства Юкино. Она появилась сама, невозмутимо сказав, что здесь ей нравится больше, чем в Эдо, снисходительно согласилась придерживаться заведенных правил, и Укё поручил ее заботам Вари, потому что свободно ходившая по дому посторонняя девица выглядела бы странно. По лаконичности, да и по опасности Эсмералда могла поспорить с Кюдзо. К единственным ее слабостям, которые Укё подметил за время житья в доме Аямаро, относились ламповое масло и Хёго – и то Укё считал их скорее вкусовыми пристрастиями. Однако, видимо, к Хёго у нее было что-то еще. Укё не верил в чудесные спасения – из всех таких историй, как правило, торчали чьи-то уши, – и рассказ Хёго заставил его навострить собственные. Он не слышал, чтобы коты-оборотни оживляли мертвых, но если Эсмералда действительно обладала такой способностью, Укё не хотел выпускать ее из виду. ----- Напарник за ночь хорошо пропотел, наутро с потом смыл с себя болезнь и теперь выглядел таким же деятельным и опасным как обычно. Укё, напротив, был вял и зевал так, что ворона мог проглотить. Но деньги за последнюю работу еще предстояло получить, причем они принадлежали Кюдзо, поэтому Укё оглядывался по сторонам, выискивая счастливую случайность. В крупных городах он знал немало постоянных жителей – это его часто выручало. Вот и сегодня, увидев знакомого по его первому опыту охраны мальчишку, он с некоторым трудом вспомнил его имя, улыбнулся совпадению и с веселым предвкушением окликнул: – Кюзо! Постреленок обернулся, вначале настороженно попятился, но потом узнал бывших отцовских охранников, один из которых классно дрался, а второй знал толк в девочках, подпрыгнул от восторга и бросился к Укё, засыпав его градом вопросов. Следом за ним подошла тихая девочка, которую он представил сестренкой. Укё немедленно прикинул, какая информация заинтересует опытного торговца, и без сомнений принял предложение зайти. Мальчишка радостно побежал вперед, лихо проезжая по покрытым тонким льдом лужицам и забыв про сестру, которая пыталась следовать его примеру, скользя подошвами и с трудом удерживая равновесие. Укё, мимолетно скорчив гримасу, взял малышку за ладошку. Кюдзо шел чуть позади, и ребенок без тени сомнения ухватил его свободной рукой, закрепившись между двумя опорами. Кюдзо с налетом удивления посмотрел вниз. Укё подмигнул ему и приостановился, чтобы они оказались бок о бок. Бам-бамм! – загрохотало по проезжему тракту топотом множества ног. Звук стремительно приближался. Кюдзо, воспользовавшись возможностью отцепиться от детской ручонки, выдвинулся вперед. По широкой улице, даже не снизив скорость, проскакал вооруженный отряд в цветах сегуна. – Не за нами, – ухмыльнулся Укё, придерживая детей за плечи и ожидая, пока напарник отпустит рукоять меча. В дом торговца Кюдзо не вошел, остался у двери. Старшая дочь вынесла ему чашку рису. Укё вздохнул и снова вспомнил, как напарник, услышав имя, кинул недоверчивый взгляд, понял свою ошибку и снова отвернулся. А в глазах на мгновение проскользнуло разочарование. Визит прошел великолепно. Укё нашел в лице торговца понимающего слушателя. Едва дослушав, тот заторопился отдать указания приказчикам, поэтому Укё, произнеся все подобающие случаю фразы, покинул дом. Кюдзо безмолвно двинулся следом. Снятый на окраине дом встретил их нежилой пустотой и отсутствием соседей. Укё находил это скучным, но зато Кюдзо в отсутствие лишних глаз заметно расслаблялся. Он постоянно хмурился по делу и без дела: то щурился от яркого солнца, то сводил брови в попытке защитить глаза от лезущих в них волос – встречные прохожие неосознанно ускоряли шаг. – Ты сегодня глупо вцепился в детей, – внезапно сказал Кюдзо. – Они помешали бы обороняться. Все это было очень правильно и логично, однако злость, которую Укё ощущал до этого, была вызвана чем-то другим. Укё заложил руки за спину и ответил так, как от него ждали: – А докажи. Кюдзо без лишних слов обнажил мечи, и судя по тому, как стремительно он перешел в атаку, не один Укё сегодня много передумал за день. Клинки схлестнулись и замерли, подрагивая от напряжения. Укё подался к перекресту лезвий. – Ты сдерживаешься? – Мечи лязгнули, за долю секунды высвободившись. Укё презрительно скривил губы и шагнул назад. В красных глазах полыхнула злость. Кюдзо налетел ураганом. Укё встретил удар металлом об металл, невольно ахнув от напряжения – и ему ответил такой же яростный резкий полустон-полувыдох Кюдзо. Оружие, скрестившись, вывернулось из рук противников и разлетелось по двору. Кюдзо мгновенно взлетел, ударил всем весом, одна подошва пришлась на вскинутый локоть, вторая попала в грудь, выбивая воздух. Укё не согнулся, перехватил за лодыжку, не дав тут же рвануться к оружию. Хлещущие эмоции так захватывали, что он с трудом сдерживал самоубийственное желание остаться замирающим от восторга наблюдателем. Кюдзо извернулся в падении, ударил, на опережение понесся к своему мечу. Укё, едва Кюдзо развернулся, уже был перед ним. Замах погасили сомкнутые и резко повернутые ладони – меч вторично звякнул об камни, а Кюдзо оказался почти вдавлен чужим телом в каменную ограду. – Великолепно, – с сумасшедшинкой улыбнулся Укё. Мышцы еле заметно дрожали: имплантаты работали на пределе. Противник оскалился, будто собираясь драться до последнего, рвать зубами. Укё еще сильнее сжал его запястья, грудь к груди, так, что трудно дышать, нога вдавлена между бедер. Все тело Кюдзо заходилось в бешеном ритме, пульсировало и горело, говорить с ним сейчас – как выжигать слова в мозгу навечно. – Обожаю видеть тебя живым. Укё подождал еще несколько секунд, чтобы в глазах напротив появилась хоть какая-то осмысленность. Отпустил и сел на мокрую траву, наслаждаясь ощущением остывающей кожи. Кюдзо первым делом схватился за меч. Жадно проследил взглядом, как Укё потирает глубокую царапину на плече, искривил губы в ухмылке, медленно вскинул клинок – и с явным сожалением загнал его в ножны. Укё стек в лежачее положение, равнодушно рассматривая, как Кюдзо подбирает второй меч и возвращается. – Продолжим? – в голосе предвкушение. – Продолжим, – согласился Укё, даже не думая подниматься. – Я буду ждать. Укё запрокинул голову к небу. – Посмотри, снег пошел. Крупные снежинки медленно ложились на траву. Укё наблюдал за падающими хлопьями и краем глаза за тем, как светится во взгляде Кюдзо злость – он не любит, когда ему подставляют спину или открытое горло, воспринимает как личное оскорбление. Они вернулись в дом. Укё быстро оттер меч и, поставив его в угол, бросил: – Я в город до утра. – Азарт еще кипел в крови, и хотелось его согнать, – неважно, подраться ли или заняться сексом, оба варианта в ближайшем "веселом квартале" были равновероятны. Укё повернулся. Кюдзо стоял у выхода, заканчивая очищать клинок, ухмылялся, обнажая неровные зубы. Укё невозмутимо прошел к двери, слегка задержался, вскинул бровь – не протискиваться же? Кюдзо сделал шаг вперед, усмешка поблекла. Укё взялся за створку двери. – Я хочу тебя, – прямо сказал Кюдзо. Укё прислонился к створке с напускным равнодушием. – Возьми. Кюдзо не сомневался в принятых решениях. Укё удивился, почувствовав, как обветренные губы прижались к углу его рта. Жестко и властно – нравится тебе целоваться, так пожалуйста. Укё немного повернул голову и прихватил зубами сухую губу. Втянул, пососал, настойчиво прикусывая. Прогулялся языком по сомкнутым зубам, исследуя щербинки и настойчиво водя кончиком языка вверх-вниз. Кюдзо понял, перестал сжимать зубы. Укё слегка поддразнивал, то поглаживая кончиком языка десны, то щекоча губу, и только показав небольшие уловки поцелуя, отступил. Кюдзо посмотрел немного удивленно. Укё выразительно покосился вниз – неосмотрительно расстегнутый плащ не скрывал бугра в паху. Оба были готовы еще с момента боя. Кюдзо прислонил к стене ножны и начал снимать плащ. Укё, недолго думая, протянул руку и сжал. Кюдзо перетряхнуло – плащ повис на рукаве, самурай вцепился в плечи Укё, – ах ёкай тебя укуси! Укё, взвыв, схватил за руку, силой отодрал пальцы от злосчастного пореза. Кюдзо, судя по глазам, мало что соображал и находился в другой реальности – в той, где самураи безо всякого почтения прижимаются к соратникам, да еще и с треском стягивают с них последние штаны. Пояс держался за счет хитроумной застежки, но так или иначе проиграл бы, так что Укё предпочел своевременно переметнуться на сторону противника. Позднее они уже лежали на полу, уставшие и немного пьяные, – голова Укё откинулась на руку Кюдзо и постоянно норовила скатиться оттуда, а светловолосый самурай смотрел пустыми глазами – до сих пор Укё такие видел только у мертвых и каждый раз торопился закрыть, потому что очень пугающим был этот неподвижный, стеклянный взгляд. Укё повернулся, разглядывая молодого – хотя для этой послевоенной эпохи не такого уж молодого мужчину. Не красавец, совсем не красавец: нос дышит с хлюпаньем, губы распухли, в приоткрытом рту видны мелкие острые зубы. Ёкай побери. Укё снова его хотел. Он перекатился на бок и уткнулся носом в чужое плечо, стараясь отвлечься. Пальцы машинально ласкали спину через ткань так и не снятой рубашки. Самурай заворочался, отталкивая. К прикосновениям он относился, как человек с очень тонкой кожей, одинаково реагируя на дружеские объятия и болевой захват, а уж там, где кожа была совсем нежной и горячей, даже пальцы причиняли ему неудобство. Укё усмирил руки, но в бедро ему явно упиралась не рукоять катаны. – Повторим? – прошептал он. Кюдзо промолчал, и Укё счел это согласием.