Maybe fall in love?

Дазай Осаму потерял отца много лет назад. То были беззаботные годы, когда друзья в начальной школе звали к себе играть в приставку; когда Накахара Чуя всё ещё был частью компании знакомых и близких ребят, с которыми Осаму возвращался домой после занятий; когда мама всё ещё говорила с ним, улыбалась и не пила. С какой-то эгоистичной жестокостью относились к юному Осаму его родители, когда скрывали то, что эти беззаботные годы станут теми воспоминаниями, которые будут вызывать отвращение. Он до последнего не знал о болезни отца, а тот стал увядать так стремительно, что осознание и пролитые слёзы придут к мальчику не скоро. Мать Осаму всегда была, что называется, тепличным ребёнком. Она не имела дела с проблемами и тяжбами этого мира, всегда была невинна и улыбчива, словно щенок. Возможно, именно за это её полюбил мужчина, который узнал об ответственности слишком рано. Но они дополняли друг друга, — говорили друзья семьи, — они были спасением друг для друга. Женщина, после смерти мужа, пыталась наладить все дела самостоятельно, но в итоге их дом пришёл в упадок и она, не выдержав настоящей жизни, зацепилась за алкоголь. Зарабатывать она не умела, но пыталась. Очень скоро это стало напоминать поиск лёгких денег. С Осаму она больше не говорила. Так как Дазай был предоставлен сам себе, его быстро утомили воспоминания о прошлом. Он построил существование так, что его удовлетворяло всё. У него есть внешность, есть сила и есть блестящая харизма. Все люди просто с упоением смотрели на него, а его подвешенный язык способствовал и навыку манипуляции. Иными словами, Осаму умел выживать. Девушки, парни — все они действительно легко поддавались ему. Бывшие друзья сейчас были просто жалкими пешками, которые заглядывали ему в рот. Так странно, ведь за спиной Осаму… ничего нет. Ни нормальной семьи, ни денег — ничего, чем можно было бы хвалиться. Он чувствовал эту пустоту… только он её и чувствовал. Осаму закинул мелочь в автомат у дороги, отходя от своей компании на вечер. Неоновая подсветка освещала его лицо, поэтому парню пришлось смотреть на своё отражение несколько долгих секунд. Гул машины заставил обернуться. Через дорогу, в едва заметно поношенном пальто, остановился Накаджима Ацуши, заглянув в машину рядом с собой. Ацуши возвращался более людной дорогой, но на этот раз ему повезло. Машина принадлежит его отчиму. На переднем сиденье как обычно валяются документы с незамысловатой подписью: «Уэмура Наоки».  — Накаджима, садись, — холодно произнёс мужчина за рулём.  — С чего ты взял, что я иду домой? — Ацуши захотелось огрызнуться, однако он действительно никуда больше не собирался идти. Наоки посмотрел на президента, чуть наклонившись вперёд, чтобы видеть его лицо. Пустые глаза медового цвета явно выражали сейчас недовольство. Этот мужчина не любитель таких сцен. В итоге Накаджима просто молча сел вперёд, потому что сам жутко устал и идти пешком не хотел. Дазай наблюдал за этой сценой, открывая баночку с какой-то дешёвой газировкой, которую всегда берёт — от газировки тут было только название, на деле она даже не издавала характерного пшика. Парень пожал плечами, возвращаясь к своим знакомым, где застал ожидаемый разговор.  — Этот парень реально сел в машину какого-то мужика? — один из парней, нещадно мучая свою зажигалку, пытался закурить сигарету, что только что позаимствовал.  — Может это был его родственник, типа того, — негромко произнёс брюнет с длинной чёлкой, что сидел на корточках у автомата с шоколадными батончиками.  — Так он же сирота, — ответил первый парень. Брюнет закатил глаза и отвернулся, не особо желая отвечать в этом бессмысленном диалоге.  — Да говорю я вам! Накаджима — сто процентов педик, а это значит, что он трахается за деньги. Не, ну, а что? Девушки часто таким промышляют, разве нет? Осаму безразлично пожал плечами, когда на него посмотрели, а затем кинул сумку на асфальт, рядом с тем же автоматом, и сел на неё.  — Я слышал другое, — третий парень в очках и брендированных шмотках усмехнулся, говоря это, — типа, бывший президент студсовета, якобы, жёстко над ним издевался. Тот чувак, был из богатой семьи и запросто бы всё это уладил, но нет — этот мелкий педик подставил его копам, да так, что парню едва позволили школу закончить. В обсуждении этой архиважной темы участвовали все, кроме Осаму и того брюнета. У каждого были свои слухи и своё толкование ситуаций, так что слушать весь этот бред было невозможно.  — Нашли за что зацепиться, — буркнул брюнет, откусывая банановый батончик, — они все звучат так, будто их тут каждого публично унижал этот несчастный президент. Тоже мне… Сто процентов, всё это дерьмо — пиздёж.  — Ну, что можно точно сказать, так это то, что этот пиздюк с прошлого года изменился, — сказал брюнету один из парней, — типа, вот эта его прическа бабская…  — Косое каре, — брюнет усмехнулся.  — Ну, да… Так вот, черты лица тоже не особо мужественные. Я бы даже не побрезговал с ним потрахаться… Дазай резко поднялся, потягиваясь.  — Бывайте, мальчики. У вас тут, конечно, очень интересно… — зевнул шатен, закидывая сумку на плечо и удаляясь.  — Я тоже пойду, — брюнет махнул рукой и отправился в противоположном направлении. Школьные будни всё сильнее сливались в одну массу, а погода становилась несколько непостоянной, но в меру теплой. Пойдёт для этого времени года. Ацуши занимался делами студсовета и оформлял различные доски с полезной информацией и объявлениями. Так, стоя у очередного стенда на стуле, юноша, с присущей ему аккуратностью, клеил какие-то брошюры. Резкий пинок выбил стул из-под Накаджимы и он упал, едва успев приземлиться на колени, а не на лицо. Все листы, что он держал, разлетелись по коридору, а парочку из них подхватили какие-то школьники.  — Ой, чего это вы так, президент? Надо ж аккуратнее быть, — парнишка начеркал что-то на листе, положил сверху чистый и протянул Накаджиме. Злость удалось сдержать в узде. Ацуши собрал листы и взял из рук парня, что тут же ушёл, едва совершил запланированное, остаток бумаги. Дазай молча протянул пару брашюр, что улетели особенно далеко, и собирался пройти мимо, однако остановился, заметив, что Ацуши смотрит на листок с каким-то каракулями. «Умри, педик» красовалось на бумаге.  — Что за детский сад? — усмехнулся Ацуши и смял листок, что через секунду полетел в урну, отправляясь по своим делам. Осаму, смотря на это безразличие, вдруг понял, что уже минуту, как хочет хорошенько врезать парням, которые делают подобные выпады. Да даже если это всё устраивают девушки, он бы с радостью искупал бы их в унитазе. Серьезно? Да чем, чёрт возьми, Дазай от них отличается? Тем не менее, пока они почти не говорили и отношения между ними всё ещё были непонятны Дазаю. Ацуши не то чтобы холоден с ним — поздоровался утром довольно дружелюбно, хотя нёсся куда-то, как ненормальный. Осаму совсем не имеет желания в это вникать… ну, так он себе говорит, думая, что это вполне рационально. Что важнее, сейчас будет урок физкультуры! Сегодня Осаму весь день ходил, как сонная муха, однако любимый урок его разбудил и теперь, с абсолютным удовольствием на лице, парень носился по спортзалу и играл в волейбол лучше всех в их классе. Он в любую свободную секунду смотрел на своего учителя, широко ему улыбаясь. Сакуноске следил за игрой и часто одобрительно кивал активному ученику. Наблюдая за этим, Ацуши вздохнул. Не хватало ему в жизни чувства, словно ему хочется оправдать чьи-либо ожидания. Он даже завидовал в этом плане Осаму, хотя причин весомых и не находилось. Президент уже давно не посещал уроки физкультуры по состоянию здоровья. Однажды, в время эстафеты, он повредил стопу, после этого ему вовсе не хочется приходить на уроки. А здоровье у него всю жизнь было слабым, потому повседневных нагрузок было достаточно, — так говорил ему врач. Из их класса ещё и Акутагава частенько брал перерывы из-за астмы, но он был достаточно силён, для хороших отметок. Накаджима спустился с трибун, подходя к Оде-сенсею. Они завязали лёгкую беседу и, наблюдая за ними, Осаму вдруг кое-что осознал: Ведь Ацуши с большинством учеников выглядит таким маленьким.  — Акутагава, — Чуя отклонился, желая отбить мяч, что бросили в брюнета во время перерыва между играми, но у него это… вообще-то, своеобразно получилось. Безразлично глянув на кровь, что упала на его футболку, Накахара её же и прижал к носу, чтобы не испачкать пол.  — Ода-сенсей, — позвал Чуя учителя.  — Голова не кружится? — тут же отозвался Сакуноске. Рыжеволосый легко прокачал головой.  — Хорошо, идти в медпункт. Оставшийся на площадке Рюноске всё больше удивлялся поведению Накахары. Парень совсем не понимал, почему рыжеволосый так сделал, ведь Акутагава, как ни крути, не очень ценен даже как помощник, потому что Чуя сам говорил, что может попросить президента. Следующим уроком была литература. Накаджима как обычно подготовил доску и прочитал выбранные вчера тезисы для того, чтобы отвечать, если что. Литературу здесь вёл мужчина в возрасте, но слушать его было достаточно интересно. Ацуши мог мило с ним общаться, пока записывал темы. У мальчишки всегда так блестели глаза, когда он занимался тем, что ему нравится… Но кто ему поверит? Осаму же, где-то половину урока просто пялился на затылок президента и думал о том, что увидел на физкультуре. Вообще-то, у Сакуноске тоже была репутация доброго человека, вот только это была настоящая репутация. Обозвать его так, как обзывают Накаджиму, не посмел бы даже самый ужасный ученик. Осаму вырвал из тетради листок и снова написал Ацуши записку: «Я знаю, почему тебе не верят». Ацуши, словно разучившись читать, долго смотрел в тетрадный листок. Ответом был обычный вопросительный знак. Юноше была неприятна эта тема, но услышать Дазая сейчас действительно хотелось. Наверное, он снова хочет поиздеваться, кто знает. Дазай быстро мотал ручку меж пальцев, ожидая ответа и, наконец получив его, стремительно написал: «Ты слишком добрый и красивый. Таких не существует». Он вернул листок, гадая, как отреагирует президент, ведь самого шатена почему-то волновала эта причина. И полностью сформулировалась она, только когда он посмотрел на светловолосого рядом с Сакуноске, а до это представляла собой разве что шестое чувство. Ацуши поджал губы, смотря на эти слова удивленно и неверяще. «Не существует», — ответил он. Парень отдал записку и попросился выйти, а учитель спокойно его отпустил. Почему такие слова вызвали у него желание заплакать? Это ведь не плохо, когда тебе говорят такое? Вообще-то уроки музыки очень важны. Ацуши любил их, но сегодня ему впервые захотелось уйти.  — Так и знал, что найду тебя здесь, — произнёс Накаджима, закрывая за собой дверь, что вела с крыши. Юноша несмело приблизился к шатену.  — Я не пойду на музыку, — выдохнул, присев рядом и напряжённо уперев ладони в свои колени. Дазай лежал головой на своей сумке, искренне пытаясь задремать, но ему опять мешает Ацуши. Только на этот раз реальный, а не в мыслях. Осаму открыл глаза, глядя на Накаджиму. У мальчишки заплаканные глаза.  — Неужели наш прекрасный президент прогуливает уроки? Как же так?! — прозвучало, с певучим голосом Осаму, очень драматично. Если светловолосый ничего не говорит, то и Дазай не будет спрашивать. Накаджима неловко рассмеялся, отвернувшись.  — У меня есть на это право, — его голос сейчас звучал довольно странно, словно он стыдится, — просто я на каникулах ходил и помогал Бэнзаи-сенсей в её теплицах, и она сказала, что я могу заниматься делами студсовета на её уроках. Только об этом лучше не знать другим учителям. Президент протянул бледную ладонь и поднял ею чужую кудрявую чёлку.  — А вот у тебя решительно отсутствуют причины для прогула. Осаму, на самом деле, несколько опешил, глупо глядя на мальчишку несколько секунд. Почему он так себя ведёт?  — А мне решительно наплевать, — бросил шатен и отвернулся к сетке, закрывая глаза. Ацуши почувствовал некое отчаяние и вину, однако существенных причин для подобного он не видел. В итоге всё это сменилось каким-то несуразным раздражением, ведь было чертовски обидно, что его вдруг вознамерились спровадить подальше.  — Ой, знаешь! Мне тоже как-то плевать, выгонят тебя из школы к твоим подстилкам, или нет. Придурок, — злобный и достаточно ядовитый тон, — жаль, что ты тут, ведь я надеялся, что найду общество приличнее потенциального неудачника в жизни. Президент мог бы абсолютно справедливо получить по лицу за такие слова. Это был необоснованный переход на личности и Ацуши сам едва не расплакался от того, что такие реакции от себя ему противны. Осаму сел и расхохотался, хватаясь за живот.  — Можешь так не напрягаться, оскорблять меня, Ацуши, — произнёс, обернувшись на юношу с улыбкой. Испытав испуг, а затем необъяснимо сильную боль в груди, у Ацуши в голове возникли крайне навязчивые слова: «Хочу умереть». Ему удалось прогнать пустоту из собственного взгляда и ответить, слегка истерично повышая голос:  — Я тебя оскорблять не собирался… и не считаю так! Ясно, придурок? — нахмурившись.  — Что, внезапно потерял ко мне интерес? — выпалил, пока его щеки краснели, — а ведь сначала так рьяно лез! Лишь бы подальше плюнуть… Все эти слова так легко срывались с языка, но, едва Ацуши вдыхал воздух, он ощущал всю их тяжесть разом.  — Противно было читать эту глупую записку! Ты считаешь меня настолько жалким? Я абсолютно не нуждался в тех словах, понятно тебе?! Дышать стало трудней, поэтому он, облизнув пересохшие губы, молчал несколько секунд, опустив голову. Ацуши схватился за чужой воротник и, с натужным спокойствием, произнёс:  — Нечего относиться ко мне так неоднозначно. Я итак прекрасно знаю, чего тебе от меня надо. Будь как все… Я не жалкий и на тебя мне абсолютно плевать. В то же мгновение Накаджима притянул к себе Дазая ближе и поцеловал. Всё с той же неумелой самонадеянностью. То, как вел себя президент, заставляло Осаму и улыбаться, и раздражаться. Этот маленький красивый добрый мальчик, который пытается скрыть себя от мира и общества, подвергает опасности сам себя. Дазай не отвечал на поцелуй несколько мгновений, обрабатывая информацию, а потом резко дёрнул юношу на себя и забрал первенство, буквально вылизывая рот парнишки. Осаму прижал его к себе, обвив рукой талию, а второй вплелся в короткие волосы на затылке, не давая отстраниться.  — Врешь, — выдохнул он и поднялся к ушку, — я видел, какой ты вернулся после записки. Тебе нравится, что я делаю… и что говорю. Его пальцы уже мягче гладили пепельные волосы.  — Я не отличаюсь от тех парней, которые хотели тебя изнасиловать… но со мной тебе нравится. Такой отчаянно смелый. Ацуши всё бы отдал, лишь бы не слышать того, что говорил ему Дазай. Он стремился сосредоточиться на ощущениях, закрывал глаза, представляя, что тем самым заблокирует себе и слух. Он как хрустальный шарик, абсолютно полый внутри, бесполезный и хрупкий… А с Дазаем казалось, будто всё, что может его сломать, отступало. Он не скажет это ему, но произнесёт противоположное:  — Я не хочу возвращаться домой сегодня.