2000, сентябрь
Они не сбегают. Честно говоря, это самое невозможное из всего, что происходит. Шэрон абсолютно не удивилась бы, однажды услышав со двора шум ТАРДИС и обнаружив её исчезновение с Эми и Доктором на борту. Или только с Доктором — пришелец кажется совершенно не способным усидеть на одном месте дольше пяти минут, какие уж тут несколько недель!.. Она практически смиряется с такой возможностью, в конце концов, это было бы закономерно и ожидаемо, глупо ставить какие-то условия тому, кто буквально имеет возможность оказаться на другом конце Вселенной за девяносто секунд, а ты никоим образом не можешь ему помешать. Но этого не происходит. Ни сутки спустя, ни двое. Девятнадцатое, двадцатое, двадцать первое — ничего. Синяя полицейская будка остаётся в саду, поразительно незаметная для чего-то подобных размеров. Шэрон привыкает скользить по ней взглядом и выбрасывать её из головы так быстро, что это странно. Ну, достаточно странно даже на фоне всего происходящего. День на третий она проводит эксперимент: можно ли дойти до ТАРДИС, если ты сосредоточен и помнишь, зачем тебе туда, если ты идёшь к ней с пустой головой, если тебе просто нужно что-то в той стороне, — и в двух последних случаях оказывается стоящей носом в клён возле забора и в дверь сарая соответственно. Очевидно, какая-то разновидность маскировки — вроде той, что была на убежище мультиформы, только слабее. Хотя «слабее» — пункт спорный. Посторонние наверняка вообще ничего не увидят. Доктор в ответ на прямой вопрос только сверкает улыбкой и пропадает где-то в недрах своего корабля. Он проводит там практически всё время, не считая нескольких часов вечером — от возвращения Эми из школы до момента, когда она, уставшая и очень этим недовольная, уходит спать. Появляется чаще всего без пиджака, растрёпанный, иногда пыльный, иногда с закатанными рукавами и руками, перемазанными в чём-то подозрительном. Возле ТАРДИС сознание накрывают ощущения удовлетворения и сытого блаженства. Похоже, машине времени устроили основательный техосмотр. Фоновая телепатия корабля — ещё одна вещь, которую пришелец не собирается комментировать. Почувствовала, поняла — молодец, Шэрон, отлично, теперь прими это. Так просто бывает. Шэрон принимает это. Это и ещё множество вещей. Вообще-то у неё получается неожиданно хорошо. Обычная жизнь в какой-то момент превращается в смесь ситкома и научной фантастики, за домом припаркован космический корабль, вдобавок умеющий путешествовать во времени и замаскированный под уличный раритет сорокалетней давности, в корабле живёт милый и нелепый (а также пугающе древний, если он не шутил про девятьсот лет) инопланетянин, болтающий со скоростью пятьдесят слов в секунду (и, несмотря на это, умудряющийся не рассказывать ничего серьёзного ни о себе, ни о своём народе), пару дней назад спасший планету от других инопланетян, собиравшихся приготовить из неё рагу, и он же помогает Эми с уроками, вместо того чтобы тащить её в другую галактику или к королю Ричарду Львиное Сердце, только потому что пообещал. Всё в порядке, Шэрон? Да-да, в совершенном и абсолютном порядке, не о чем беспокоиться… Учитель из него, кстати, не очень. Да, Доктор знает много, невероятно много, но с программой седьмого класса его знания пересекаются редко. Это выглядит так, будто профессора математики попросили поделить сто пятьдесят на два в столбик, прописав все этапы и непременно выполнив проверку. Разумеется, он это может. Разумеется, ему безумно скучно, так что из него просто-таки сыплются истории, забавные и чуть-чуть страшные, по теме, не очень и совсем не по теме. Слава богу, Шэрон хватает выдержки вовремя возвращать его из воспоминаний. Эми, конечно, злится (ей тоже куда интереснее болтать про приключения, чем думать о домашке), но это — одно из условий, которые не обсуждаются. И с ним, если смотреть с точки зрения логики (даже когда не хочется), согласны все. Другое дело, что обрывать рассказы пришельца кошмарно обидно. Они сумбурны, но прекрасны, их действительно хочется слушать — это почти так же, как запоем читать роман или несколько часов разглядывать картину, впитывая атмосферу и замечая новые и новые детали. Вообще-то даже лучше — потому что эти истории случались на самом деле. Так что в субботу Шэрон настаивает на том, чтобы Эми выполнила заданное сразу, не откладывая. А в воскресенье достаёт из шкафа старую Монополию. Доктор проигрывает три партии подряд, а потом, пойманный на краже банка и отстранённый, ворчит, что это (как и вся эпоха Великой Депрессии, когда игру придумывали) не для него. Вот злик-и-злак из Конфедерации Миров Кернел — совершенно другое дело… Эми, заинтригованная, требует сыграть в инопланетную настолку, и Доктор притаскивает откуда-то из ТАРДИС доску, фишки и кубики. Дальше проигрывают уже Эми и Шэрон (по крайней мере, сначала, пока все правила не укладываются в голове). Но проигрывать в злик-и-злак почему-то менее обидно. Это игра не о соперничестве, а о дороге домой, судьбе, дающей шансы и пути отступления, которые ты используешь как угодно, и слепой удаче, определяющей исход любого столкновения. Можно потерять фишку, оказавшуюся на одной клетке с фишкой соперника, можно пропустить ход, можно получить иммунитет или очки для движения вперёд. Никакой стратегии, лишь тактика. Светлый азарт без злости, победа без конкуренции. Ошибёшься — и твоя же фишка может стать помехой. Это должно много говорить о мышлении кернелианцев. Шэрон чуть-чуть жаль, что она не познакомится с ними. В смысле, конечно, можно было бы попросить Доктора об экскурсии, но есть серьёзные причины полагать, что за первой поездкой последует ещё одна, потом ещё и ещё, без остановки, а ТАРДИС — совершенно точно не то средство передвижения, которым ей хотелось бы пользоваться постоянно. Одно такое путешествие, максимум два — лимит, и Шэрон про себя решает потратить эти билеты на что-то действительно важное. Значимое. Уникальное, неповторимое. Несмотря на всю свою возможную прелесть, Конфедерация Миров Кернел — вряд ли нечто подобное. Да, печально не побывать там, как и в любом другом месте, но сожаления об этом задержатся в сознании максимум несколько часов, а не всю оставшуюся жизнь. Они теряют счёт времени за играми, болтовнёй, уничтожением домашней пиццы (Шэрон, уже примерно представляющая вкусы инопланетянина, готовит гавайскую и не ошибается) и мороженого. За окном незаметно темнеет, кто-то машинально зажигает свет, всё продолжается — до тех пор, пока одна из вылазок за едой не заканчивается взглядом на часы. — Половина одиннадцатого! Эми, тебе завтра в школу! Следующим днём Эми возвращается домой мрачная, как грозовая туча, едва ли не искрит раздражением, но отмалчивается. Шэрон ловит её, пообедавшую (тарелка, прилетевшая в раковину с громким дребезгом, служит сигналом) и пытающуюся сбежать в свою комнату, и просит, стараясь, чтобы голос звучал мягко: — Эми, твоё поведение заставляет меня нервничать. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось. Пару секунд Эми выглядит так, будто вот-вот начнёт кусаться. Потом угрюмо бурчит: — Мистер Бейкер отчитал меня за то, что я отвлекаюсь. — А ты отвлекалась? — Да, но он такой скучный!!! И я уже знала ту тему, Доктор мне объяснял! Я могла бы ответить, если бы он спросил! Я ему так и сказала, а он… Он просто надутый болван! Никогда никого не слушает! Ох, снова то же самое. Шэрон трёт переносицу, выдыхая. Если так начинается подростковый период, это будут сложные несколько лет. — Амелия, пойми, спорить с мистером Бейкером бессмысленно. Не важно, права ты или нет, ты не сможешь его переубедить. Ты ребёнок. Он не воспринимает и не будет воспринимать тебя серьёзно… — Как и ты? Прямо, резко и зло. Чёрт. — Ты сейчас подняла очень серьёзную тему, — ровно (ну, хочется надеяться) говорит Шэрон. — Я отвечу, если ты позволишь мне сказать, хорошо? — получив неохотный кивок, она продолжает. — Давай начнём с того, что объективно я старше. Это не делает меня всегда правой и безупречной. Я могу ошибаться, я ошибаюсь, и, если уж на то пошло, моей главной ошибкой до недавнего времени было то, что я тебе не верила, не слушала тебя. И мне правда жаль. Я не должна была так поступать. Но всё это не отменяет того, что я живу в три раза дольше тебя и гораздо больше… — О, хватит! — Эми закатывает глаза и срывается с места. — Доктор в тысячу раз старше тебя, а не бывает ни занудой, ни занозой! Шэрон следует за ней до выхода, смотрит, как она почти бежит через двор, как ныряет в ТАРДИС. Как закрываются двери. Как синяя будка вновь привычно выпадает за пределы внимания, приходится сосредоточиться, чтобы видеть — она никуда не исчезает. Доктор много, много старше, чем вообще способен просуществовать человек. Если забыть про путешествия во времени, он мог бы родиться ещё до первого крестового похода, пройти сквозь Тёмные Века, чуму, религиозные войны, Возрождение, эпоху великих путешествий, колониальные войны, индустриализацию, мировые войны… И остаться практически мальчишкой, у которого старость если где и видна, то лишь в глазах и очень редко. Люди ему должны казаться даже не младенцами — какими-то хомячками, убивающимися обо что-нибудь спустя краткие пару месяцев. Хомячку не ставят никаких условий — потому что ожидают от него куда меньше, чем от равного. Можно сказать, не ожидают вообще ничего. Но и относятся к нему соответствующе. С другой стороны, Доктор, кажется, искренне любит человечество. Его рассказы о людях прошлого или будущего пропитаны абсолютно детским восторгом, он перенимает их привычки, жесты, элементы культуры, он тянется к ним… Шэрон трясёт головой. Слишком странно. Слишком сложно. Если и спустя время это будет казаться важным, надо будет просто спросить у пришельца, как он относится к людям на самом деле. А потом хорошо обдумать ответ. Эми… Эми сейчас нужнее всего успокоиться, так что пусть. ТАРДИС всё ещё никуда не исчезает, Доктор держит слово. Пусть поговорят о чём-нибудь. Хорошо бы об учёбе, но напоминать про домашку, пока она в таком состоянии, — нарываться на ещё одну ссору, а Шэрон устала. Правда устала. Чёрт, сегодня она просто не хочет пытаться быть хорошим родителем. Она хочет кофе с молоком… И, возможно, найти свою старую акварель. Переливая напиток из джезвы в чашку, Шэрон выглядывает в окно. Синяя полицейская будка остаётся в саду. Всё в порядке.***
— Доктор! — зовёт Шэрон вечером, заглядывая в ТАРДИС. — Уже очень поздно, Эми пора... Доктор? Лампы в консольной погашены, очертания лестниц и стен тонут в тёплом полумраке. Свет исходит лишь от центральной колонны и пульта, да ещё сквозь стеклянный пол возле них течёт мягкое сияние. И в комнате, едва слышно урчащей и посвистывающей, никого нет. — Доктор! — окликает Шэрон снова, заходя. Всё-таки это ощущается очень странно, будто оказываешься внутри грозового облака. Воздух внутри наполнен энергией, кажется, она должна тут бежать по любой поверхности и искрами сыпаться сверху. — Доктор, ты тут есть? Ты меня слышишь? — Шэрон? Доктор появляется на лестнице, идущей откуда-то с нижних уровней. Точно залез в какой-то механизм с головой — без пиджака, в волосах большой комок пыли, бабочка перекошена, и… Секунду, у него гогглы на шее болтаются? — Привет, — Шэрон машет рукой, почему-то чувствуя себя чуть-чуть неловко. — Я насчёт Эми. Уже вечер, и… — Вечер?! — изумлённо перебивает он — и вдруг запрокидывает голову, посылая сияющую улыбку потолку. Комната едва ощутимо вздрагивает и с отчётливой нежностью выдаёт короткое «бвр-ру-умп». — О, точно, вечер. Уже. Ух ты. Ладно, и? Эми сегодня была занята, а сейчас слишком поздно, так что она не заглянет? Секунду Шэрон просто смотрит на него. Потом ровно произносит: — Нет, она убежала к тебе четыре часа назад, — и неожиданно понимает, что не чувствует ожидаемой тревоги. Совсем. Так, лёгкое беспокойство. — Вы разминулись, да? Глаза Доктора на мгновение становятся столь же круглыми, как его стимпанковские очки. — Похоже на то. Он устремляется к консоли, проскальзывает по стеклянному полу, тормозит, ухватившись за монитор. — Наверное, она пошла меня искать! Не проверила нижний уровень, сразу ушла в коридоры, а там можно бродить… ну, не до конца Времени, но… милая, я надеюсь, ты не пустила её в технические помещения! Нет, на самом деле там нет ничего опасного, суть в том… — Всё нормально, — успокаивает его Шэрон, подходя. — Просто… Мы ведь можем найти её, так? — Конечно! Сейчас запущу сканирование на жизнеформы… На экране появляется сложная трёхмерная схема — многоуровневое нагромождение сфер, осей, шпилей и чего-то неопределимого. Вся конструкция сияет равномерно-зелёным цветом. Доктор охает — смущённо? — и быстро щёлкает какими-то переключателями. — Ох, милая, конечно же, ты живая! Но мы ищем вполне конкретного человеческого ребёнка… — Человеческого детёныша, — вставляет Шэрон, и Доктор фыркает, опознав отсылку. — Точно! Так, только сигнатуры людей… Где наша Маугли? Схема мигает, оставляя всего две маленькие искры. Доктор немедленно тычет пальцем в одну из них: — Ага, вот ты, в консольной! А вот Эми, и это, наверное… хм, жилой уровень, но не комнаты… да, скорее всего, это оранжерея! Или что-то возле неё. Не вполне уверен, я был там лет двести назад, большую часть времени к тому же ругался с Чеширским Котом… Неважно! В любом случае — пошли! И ведь он даже вряд ли шутит насчёт Чеширского Кота, устало думает Шэрон, догоняя устремившегося прочь пришельца. Они идут не слишком долго — отчасти из-за скорости (ходить медленно Доктор, кажется, физически не может), отчасти из-за того, что ТАРДИС, похоже, тасует комнаты, передвигая нужную ближе. Иного объяснения тому, что в какой-то момент они начинают спускаться по той же лестнице, по которой до этого поднимались (причём без всяких переходов вроде площадки или хотя бы поворота), Шэрон найти не может. В тот момент, когда она пытается вытряхнуть из головы пугающую мысль, что будет, если потеряться здесь (и при этом не нравиться кораблю), Доктор тормозит перед какой-то дверью и распахивает её. Что ж, это не оранжерея. Это лес. За дверью не комната — огромное, уходящее далеко ввысь и вглубь пространство. Свет из коридора выхватывает лишь ближайшие ярда три, дальше начинается сине-зелёная, шелестящая, поскрипывающая, похрустывающая темнота. Темнота пахнет сыростью, листьями, свежими и преющими, чем-то землистым, щекочущим нос… Ладно. Ладно, так бывает. Всё нормально. Как здесь искать Эми? Словно в ответ на её мысли, в промежутке между двумя крайними стволами вспыхивает крошечный, размером, наверное, с грецкий орех, но яркий золотистый огонёк. И ещё один в паре шагов за ним. И ещё один — чуть подальше. И ещё… — Светлячки? — неуверенно предполагает Шэрон. — Часть интерактивного освещения ТАРДИС, — отзывается Доктор слегка удивлённо. — Не видел их очень давно… Эй, слушай, а может, ты и права, они стали светлячками. Сбежали от меня, одичали, живут здесь сами по себе… Но сейчас они определённо куда-то нас зовут. Шэрон фыркает и ступает на отмеченную ими тропинку, протягивая ладонь ближайшему шарику. Тот легко перелетает на неё, подпрыгивает на кончиках пальцев. Невесомое, чуть щекотное тепло. — Знаешь, все эти сказки… Не идите за блуждающими огоньками, они заманят вас в ловушку, идите за блуждающими огоньками, они отведут вас в прекрасную страну фей… — влажный мох проминается под ногами, похрустывают мелкие, не заметные в полумраке веточки. — Всё сейчас выглядит очень в их духе. — Но без фей!.. И вообще-то они не любят огонь. Предпочитают ветер и цветы. И уж конечно, они не стали бы указывать нам дорогу к ребёнку, которого забрали… — Доктор! — перебивает Шэрон, резко разворачиваясь. — Ты только что сказал, что феи из мифов есть на самом деле? — Я так сказал? — уточняет он спустя мгновение. Шэрон в этих сумерках не слишком хорошо видит, зато отлично представляет совершенно невинное выражение его лица. — Ну, не сказал, имел в виду!.. — пришелец озаряет её улыбкой и протискивается мимо, устремляясь вглубь леса. — Ладно, а кто ещё? Каких существ люди не придумывали, а описывали? — Ну-у-у, знаешь, у человечества была гигантская куча времени, чтобы сочинять! И если когда-то в древние времена кто-нибудь, столкнувшись с необъяснимым и чуждым, рассказывал об этом соплеменникам, то, конечно, за века и тысячелетия история менялась миллион раз, теряя вообще любое сходство с… О, вот она! Ух ты! Это «ух ты» заставляет Шэрон резко ускорить шаг. Светлячковая дорожка обрывается внезапно. Огоньки собираются в стайку у подножья какого-то дерева — может, знакомого, может, нет, сейчас не разобрать. И в ложбине между его корнями лежит огромная куча тёмного, отливающего рыжиной меха, из которой высовываются кроссовки, лицо и левая рука Эми. Поправка: в ложбине между корнями лежит Эми, сплошь укрытая странными пушистыми существами, больше всего напоминающими шерстяные шары размером примерно с теннисный мяч. — Это же фарфи! — восклицает рядом Доктор. — Эндемики Искристого Рукава в галактике Скульптор! Был там лет тридцать назад, невероятно красивое место… — Это трибблы, — изумлённо констатирует Шэрон. — Это трибблы из «Звёздного пути»! — Что?! Нет! — Доктор возмущённо взмахивает руками. — Это фарфи, они гораздо лучше! Питаются всего-то пылью и мелкими насекомыми. И размножаются гораздо медленнее. Никогда не смогли бы стать катастрофой. Ну, однажды, правда, смогли, но там были исключительные обстоятельства и не было жертв, так что не считается. И вообще, если я правильно понимаю, они только ещё станут катастрофой, так что не считается вдвойне. Откуда они тут?.. Бльп-вурп-ву-у-ур-грм-пф-ф-ф-ф. Шэрон на первых звуках вздрагивает (память о том, что они всё ещё в корабле, выветрилась напрочь), но окончание… фразы дослушивает уже спокойно. Даже, наверное, с удовольствием — речь ТАРДИС, одновременно механическая и живая, на слух очень приятна. В том случае, если не понимаешь ничего, кроме интонаций, тоже. Доктор определённо различает больше смысла, потому что его лицо становится странно задумчивым. — Что она сказала? — Что я редко прибираюсь, поэтому она завела полезных питомцев… Я? Редко прибираюсь?! Милая моя!.. Пш-ш-фрм-пльм-м-м. — Да, я тоже… Мне тоже. Хорошо, всё. Так! — он подпрыгивает, хлопая в ладоши. — Эми уже спит. Ты уверена, что хочешь будить или переносить её? Потому что фарфи, скорее всего, последуют за ней и могут отправиться исследовать новую территорию, если окажутся снаружи, а им лучше всё-таки оставаться эндемиками… — Она что, настолько им понравилась? — не очень уверенно уточняет Шэрон. — Ага! Скорее всего, из-за волос. Такой цвет должен казаться им очень красивым, её приняли в колонию, а колонии фарфи всегда ночуют, сцепившись в большой тёплый клубок, Эми не замёрзнет. Погладь их, проверь — лучше одеяла! Даже в дюйме от пушистого меха воздух ощутимо греет кожу. «Фарфи», над которыми движется ладонь, расползаются в стороны, недовольно попискивая, и почти сразу возвращаются на место. Какое-то время Шэрон разглядывает лицо племянницы — Эми мирно сопит, устроив щёку на сгибе локтя, на виске и возле уха свернулись четыре инопланетных зверька, вниз по волосам и к шее от них стекает рыжевато-бурое, чуть шевелящееся покрывало. Шэрон улыбается. — Пусть утром приходит позавтракать, — произносит она, оборачиваясь к Доктору. — Разбудишь вовремя? Ей в школу к половине девятого. В восемь тридцать семь следующего дня сонная-сонная Эми сидит на кухне, пережёвывая тост с клубничным джемом и пытаясь выбрать из волос клочья мягкой каштановой шерсти. В восемь двадцать того же дня в заброшенном переулке между Чейтон-стрит и Хитли-стрит раздаётся странный воющий звук, из появившейся невесть откуда синей полицейской будки выныривает всё ещё сонная, но уже причёсанная и опрятно одетая Амелия Понд и торопится к углу, а оттуда — к воротам школы.