Бессмертный грех

      «Пища нам не только средство к жизни, но и средство к смерти.» Плутарх

      Тело Венециано может по праву считаться предметом зависти мечтающих похудеть девушек по всему миру, а за его способность есть и не полнеть самого Венециано нужно вести на костёр инквизиции. Так не бывает: поглощая еду в огромном количестве, не считая ни единой калории, он не прибавлял и килограмма в весе - так не бывает, это невозможно и никто в это не поверит.       «Не поверит», - повторяет он мысленно, смывая в унитаз переваренный ужин, который его измученный желудок исторг наружу в очередной раз. Который раз - Венециано трудно сказать, ведь для него это было не предупреждением об опасности для здоровья, а знаком того, что сегодня или же вчера еда оказалась невкусной, поэтому её обязательно нужно заменить на другую. Сначала, правда, нужно прополоскать рот, умыться и выпить воды, затем полежать и подумать о вечном.       «О вечном» для Венециано значит размышлять о готовке и кулинарных шедеврах всего мира. Либо о забегаловке неподалёку от дома, из-за которой он отравился пару месяцев назад.       Пустоту в желудке нужно заполнить обязательно, пусть даже Венециано едва тащится к кровати, чтобы унять головокружение. Романо смотрит на брата с угрюмой жалостью, каплей презрения и непонимания. Следит за ним взглядом, тихо ругается себе под нос и продолжает листать новостные ленты в социальных сетях, время от времени оставляя гневные комментарии под раздражающими его постами. Венециано выбрал довольно забавный способ вырыть себе могилу, зачем ему в этом препятствовать? Если он хочет умереть оттого, что его брюхо банально не удержит количество съеденного, - да будет так, всё равно никто его не остановит и не переубедит.       Если еда вкусная, то её надо есть, сколь бы вредной и опасной она ни была. Вкус был превыше всего остального, неважно каков был конечный итог. Это был личный девиз Венециано, от которого он не был намерен отказываться во что бы то ни стало.       Романо, ко всеобщему удивлению, меру знает, Венециано - нет.       Из мелких продуктовых магазинов и огромных гипермаркетов Венециано стабильно возвращается домой с четырьмя пакетами в руках, кое-как засовывая ключ в дверь и радостно вываливая все покупки на кухонный стол и рядом стоящие стулья. Надо сказать, что тренировки Людвига приходились очень кстати.       Романо точно знает, что половина этого добра отправится в мусорное ведро за истечением срока годности, поэтому примерно прикидывает, что из всего купленного братом придётся утрамбовывать потом в отдельные коробки. Пока Венециано в предвкушении мечется по комнате, раскладывая печенья и конфеты по полкам, Романо берёт себе только пачку зефира и оставляет первого наедине со своей ненормальной пищевой зависимостью. И все равно продуктов не хватает даже на два дня.       Романо с неким сожалением понимает, что брату уже не помочь. Не стоит даже пытаться, если в ответ не хочешь получить истерики вперемешку с нечеловеческими криками, размазывание соплей по стенам и обвинений в нелюбви.       Венециано съедает четыре куска торта разом и идёт читать книгу.       Венециано делает перерыв на печенье в шоколаде с текучей кремовой начинкой.       На ужин - тарелка спагетти в грибном соусе, жареные брокколи, салат из куриной грудки и овощей, мороженое на десерт.       Ночью - перекус бутербродом с колбасой и сыром. Один, второй.       Третий.       На завтрак жирная яичница с беконом, кружка кофе, тосты, политые горьким шоколадом, и хрустящие булочки с ягодами.       Фыркающий Романо начинает раздражать и казаться предателем не только Венециано, но и всего рода людского. Иногда Венециано начинал дуться прямо за столом, пытаясь показать свой характер, демонстративно уходить в свою комнату, сгребая в свои объятия пачки чипс и вафель. Он ждёт хоть какой-нибудь реакции брата, оборачиваясь разок, и больше всего желает, чтобы тот к нему присоединился. Романо только провожает его безэмоциональными глазами и продолжает что-то строчить в своём ноутбуке. Ближе к обеду его слух улавливает отчаянные звуки выблёвывания еды, и к приходу в кухню Венециано на столе его уже ждёт нужная комбинация таблеток. Он успокаивается буквально на три дня, затем всё начинается с начала, и так они продолжают ходить по кругу двенадцатое десятилетие.       Наверное, для кого-то такое положение вещей могло бы показаться адом. Какой там круг по Данте для них подойдёт? Или они окажутся на разных?.. В любом случае Романо этими выходками не проймёшь. Плачь, кричи, требуй и умоляй, вменяй ему в вину равнодушие и бездействие, ползай у его ног и грози самоубийством - ответ всё ещё будет отрицательным. Всё это Романо проходит каждый чёртов месяц, и выработанному иммунитету к запугиванию может позавидовать самый матёрый следователь. Должно быть, под его кожей всё ещё жило бурное мафиозное прошлое, благодаря которому никакой шантаж, никакие слезливые требования и мольбы на него не действовали. Будто его даже вывести из себя было невозможно, прямо как Ивана Брагинского. Но Антонио это удаётся с поразительной лёгкостью.       Романо совершенно ничего не понимает в гастрономическом искусстве, и отказывается от каких-либо попыток сделать это. Тогда Венециано оскорблённо насупливается, утыкается в подушку и думает. Это не шутка, думает он о серьёзных вещах, а конкретно о том, кого бы вовлечь в свои ежедневные празднества живота.       Жертва, и даже не одна, находится быстро. Ненадолго, конечно, но хоть такая компания, чем недовольные вздохи и бубнёж Романо. Остаётся только отловить её на карнавале, чтобы завлечь остальных.       Ивана узнать в разношёрстной цветастой толпе довольно просто: не потому, что он очень высокий, не потому, что даже сквозь небольшие прорези в утыканной перьями маске горят аметистовым пламенем его глаза. Он сразу притягивает взгляд, даже если поначалу его трудно узнать. Белоснежная мантия тянется за ним изящным шлейфом, расшитый серебряными нитками камзол из светлой ткани чем-то похож на тот, что он носил в имперские времена, а высокие кремовые сапоги разрисованы узорами под стать зимним морозным мотивам. Иван осторожно озирается и явно ищет кого-то, и Венециано не спешит сообщать ему, что Гилберт и Наташа идут далеко впереди. Немец так забавно рисуется перед ней в своём костюме на манер прусского короля, зачем им мешать?       Брагинский вздрагивает, когда Венециано вдруг обхватывает его руку выше локтя своими ладонями. Он наверняка сильно удивлён, но сквозь маску трудно было сказать с уверенностью.       - Иван, я тебя сразу узнал! - Громко верещит Венециано, улыбаясь во все тридцать два зуба. - Что ты здесь делаешь один?       Иван поднимает маску, показывая лицо и неаккуратно зачёсанные назад волосы с левой стороны, с правой - падают на глаз. Мягко улыбаясь в ответ, Брагинский интересуется:       - Да? Так сразу узнал?       Венециано теребит его мантию, мнёт мех руками и с восторгом вещает о том, что, по его мнению, Ивана не узнать невероятно трудно, будь на нём хоть мешок из под картошки. Трудно понять, смущён он или насторожен таким пристальным вниманием к себе: с другой стороны, его мучила совесть из-за того, что он посетил один из городов итальянских братьев без предварительного уведомления, как следует не поприветствовав их. Он мягко комментировал каждый радостный вскрик и вопль Венециано, указывающего то на один забавный костюм, то на другой. Во время прогулки они несколько раз брали пончики на закуску, вафли в шоколаде и сливках с шариками мороженого, яблоки в карамели и марципане.       Иван до последнего готов был молчать о том, что столько сладостей за раз, пусть и с перерывом в полчаса, он съесть не может, но выросшие из ниоткуда прямо перед ним Гилберт и Наташа спасли его от долгих объяснений, которые могли бы обидеть ранимого итальянца. Венециано резко воодушевился, живо представив, как он познакомит своих гостей со всеми вкусностями уличной кухни, однако выяснилось, что Гилберт терпеть не мог сладкое в тех количествах, которое предлагал испробовать Варгас, а Наташа просто не хотела есть. Её «нет» являлось ответом полным и ёмким, не нуждающимся в дополнениях и не имеющим никакого скрытого смысла.       Одно «нет» - и навязчивое желание Венециано было потушено.       Романо встречает гостей с удивлением - в кои-то веке Венециано приволок домой не мешки с едой, - и на его усталом лице расцветает молчаливая радость. Он рад прекратить скатываться с вершины осознанности и выслушать впервые за долгое время не глупые истории Антонио, не раздражающее нытьё брата, а что-то действительно интересное и познавательное. Гилберт, Иван и Наташа не спеша говорили о многочисленных выставках и музеях, которые они посетили и где сделали в сумме около двух тысяч фотографий, и это было лучше любой симфонии для утомлённого разговорами о еде Романо. Тем не менее, даже он не смог спасти эту троицу от Венециано, заказавшего к ужину вероятно всё, что имелось в меню ближайшего ресторана.       Наталья хмурится в ответ этому странному одержимостью пищей, не может не заметить только и разговоров о ней: Арловская строгим взором ищет объяснение в Романо, но он только вздыхает и не может сказать и слова против - Венециано запросто мог устроить истерику из-за неправильно понятых им слов.       В скором времени Иван есть не может физически, ещё один кусок птицы в кислом соусе - и ему придётся поближе познакомиться с туалетом дома Венециано и Романо. Пока Брагинский раздумывал, как бы помягче отказаться от десерта, размазывая по тарелке остатки еды, Гилберт с мученическим выражением лица через силу дожёвывал свою порцию мяса. Сначала он побледнел, затем - позеленел, но не признал, что овощи в кляре явно были лишними. Романо даже не жалел Байльшмидта: его собственная чрезмерная и бессмысленная гордость - причина его же страданий, и раз он ничего с этим не делает, значит, что его всё устраивает. И только Наталья оказалась разумнее всех присутствующих, положив в свою тарелку столько, сколько реально сможет съесть, и пресекла любые попытки наложить ей добавки. Поэтому Венециано мог дуть губы и изображать смертельную обиду столько, сколько его душе угодно. Романо готов был умолять её научить его такому же беспристрастному и категоричному взгляду.       Но она не могла дать ему сил быть стойким и сильным против одержимости брата.       К счастью для Ивана и его желудка, короткий отпуск, наполненный обжираловкой и тратой космических, по его меркам, денег на еду, заканчивается. Болезненно бледный Гилберт солидарен с ним как никогда прежде, Наталья же берёт на себя главную роль в подобающем прощании, пока её спутники мучаются невыносимой болью в животе. Романо стоит рядом, нахмурив брови, кивает и провожает гостей тем, что бросает в девушку неподходящие для этого фразы. Иван, усилием воли сдерживая тошноту от переедания, желает южному Варгасу удачи. Понял ли этот странный русский, что на самом деле лежало на душе у Романо? Или это пожелание было случайным? Романо знать не хочет то ли из-за усталости, то ли из-за боязни совсем загнуться от отчаяния.       Подыскав нужную минуту, Романо говорит непривычные ему слова извинений, пока Венециано отвлекается на принесённый незнакомыми пассажирами запах свежеприготовленной мясной запеканки. Наталья неопределённо пожимает плечами. Венециано восторженно машет рукой всей троице, прощаясь с ними и с нетерпением ожидая новой встречи. Его брат сомневается в том, что эта встреча состоится в ближайшем времени.       Визит Ивана оставил после себя какую-то странную отягощающую тоску. Венециано, сжавшись в постели, с щемящей сердце грустью думал о том, что ни в чём не отказывали ему только из вежливости и потому, что это были хорошие люди. Когда он спросил о беспокоящей его мысли Романо, тот не ответил, даже не отведя глаз от компьютерного монитора.       «Нужно перестать так много есть», - говорит себе Венециано, но остановиться не может.       Лучше всего заесть внезапную печаль чем-нибудь, пока она не пустила корни в его душе.       Венециано подходит к холодильнику; там нет ничего, что могло бы привлечь его внимание. Он набирает номер службы доставки еды и быстро прикидывает в уме, что сегодня будет на ужин.