freak

— Ты уверен? — в сотый раз пытается отговорить друга Чонгук, петляя за ним через весь магазин, от стеллажа к стеллажу. Озираясь по сторонам, он не замечает, куда успел завернуть неугомонный Чимин. Ускорив шаг, Чон рассеянно вертит головой и зовет друга по имени, пока не слышит где-то рядом знакомое «нашел». — Может не надо? — Ну ты чего? Я не дам заднюю. — Чимин вертит в руках коробочку с рыжей краской для волос и шестипроцентный оксид, воодушевленно рассматривая. — То, что нужно. Чонгук искренне не понимает стремление Пака испортить свои волосы. Чимину одиннадцать, а девочке, ради которой он собирается пойти на это — тринадцать. Как-то недавно она обмолвилась, что ей очень нравятся рыжие волосы. И Чимин взял на заметку, чтобы пойти, как сейчас, и купить краску. Он больше, чем уверен, что как только она увидит его изменения, не устоит перед чарами и влюбится. Бабушка конечно не оценит, и хорошо еще, если ее не хватит приступ, но рискнуть стоит. Она внука любит. Возможно поругает немного, может много. Не убьет же она его. — Ащ, не хватает. — смотрит на ценник и пересчитывает в раскрытой ладони небольшую сумму денег, раздосадовано вздыхая и чуть ли не плача. Терзаемый сомнениями Чонгук все же вкладывает в чужую ладонь несколько купюр, борясь с нехорошим предчувствием. — Ой, — переводит изумленный взгляд на Чонгука. — Спасибо, я сегодня верну, как только домой придем. — Чон отмахивается. И, дождавшись, когда бабушка уйдет к соседке, Чимин с Чонгуком со всех ног несутся в ванную, закрываясь и взволнованно переглядываясь. Чимин достает инструкцию из коробки с краской и, бегло пробежавшись по пунктам, откладывает на край раковины, решая, что сам справится. Чонгук сидит на опущенной крышке унитаза и скептически следит за махинациями друга, который, натянув перчатки, размешивает осветлитель в миске. Высунув кончик языка, Чимин сосредоточенно смотрит на свои пока еще черные волосы в зеркале и аккуратно наносит полученную консистенцию на корни, затем плавно переходит ко всей длине. — Ну чего ты уставился, как баран на новые ворота? Помог бы лучше, руки затекли уже. — вежливостью Чимин не отличался никогда. Чонгук вздыхает, но встает и просит Пака сесть на крышку унитаза, потому что неудобно. Чимин выше на два сантиметра. — Вверху воздух чище. — серьезно замечает он, садясь и снимая перчатки, чтобы отдать Чонгуку, на что тот шипит что-то нечленораздельное и тщательно смазывает чужие волосы, отложив кисточку. Вся процедура длилась больше четырех часов, и когда Чимин смыл осветлитель, что было очень трудно сделать даже с помощью Чонгука, ведь душ сломан и пришлось смывать в раковине. Первый этап пройден относительно успешно. Волосы Чимина стали на два тона светлей, почти как у Чона, только чуть светлее. А вот наносить краску было сложнее. В моральном плане. Чонгук чувствовал, что напортачит, и не прогадал, стирая в раковине свою серую футболку с мылом, пока Чимин ждал, когда пройдет немного времени и он сможет смыть краску и увидеть результат. Чимин быстро вешает футболку друга на веревку, протянутую в коридоре и возвращается в ванну, опасаясь, что вернется бабушка. — Все, я хочу увидеть свои новые волосы. — с порога заявляет он, подбегает к крану и поворачивает смеситель с теплой водой. Когда же осталось только высушить волосы, Чонгук, с трудом подавив смех, накинул на почему-то не рыжую голову полотенце и отвел подальше от зеркала. — Чимин, пожалуйста, не волнуйся. Не надо, это просто волосы. Через месяц другой все будет по-старому. — Что? — резко скидывает полотенце, смотря на себя через зеркало. — Это как... это что же... почему это... — Чонгук впервые видит глаза-щелочки Чимина такими большими, оттого и не может больше сдерживаться, взрываясь заливистым хохотом. — Какого члена, Чонгук? — ошарашенно смотрит в зеркало на отражение Чона, который, схватившись за живот, задыхаться начинает, издавая жуткие звуки хрюканья и хрипы припадочного тюленя. — Ну теперь-то все девчонки твои. — утирая слезы, трогает влажные ядерно-красные волосы. — Ариэль ты моя. Чонгук тогда не знал, что его шутка окажется явью. Придя на следующий день в школу, он заметил множество взглядов, брошенных на красноволосого друга. А через несколько дней, спросив Чимина об успехах с той девочкой, ради которой, собственно, он ходит с красной химией на башке, получил простой ответ, мол, уже не нравится. Сказать, что Чон впал в прострацию на неопределенное количество минут, — ничего не сказать. Как это уже не нравится? Разве влюбиться в кого-то — это не страх быть отвергнутым, поэтому молчать? Это не страдать от неразделенной любви? Это не получить отказ, но добиваться всеми силами? Это полюбить, а потом пожать плечами и сказать, что все, разлюбил? Чонгук было разочаровался, но Хосок сказал, что Чимин ее и не любил вовсе. А еще через некоторое время у красноволосого появились первые отношения, первая девушка. Это была их с Чонгуком одноклассница Дуонг. Миниатюрная, милая девочка, влюбленная в Чимина с третьего класса. Прошло два года, и она продолжает любить. Но долго союз не продержался. Полтора месяца, и Паку надоело. Надоела Дуонг, ее чрезмерное внимание и навязчивая, ненужная ему забота. Просто надоело. Сердцу не прикажешь, ему захотелось чего-то нового. Поранить девичье сердце оказалось так просто. Не сказать, что Чимину доставило удовольствие созерцать слезы в чужих глазах и выслушивать мольбу не бросать, но он благодарен за подаренный опыт. Дуонг помогла осознать всю суть отношений. Ответственность и ревность мальчику не понравились. Ревновала Дуонг, Чимин — нет. После расставания с одноклассницей Чимин ни на минуту не оставался без внимания противоположного пола. В чем секрет он и сам не знал. И поначалу смущался, взрываясь восторгом наедине с Чонгуком, рассказывая о том, как еще одна девочка позвала гулять. Однажды он спросил у бабушки: – Почему я нравлюсь девочкам? – Потому что ты красивый. Красивый. Подолгу рассматривая свое отражение с разных ракурсов, Пак пришел к выводу, что да, он красивый. Чонгук тогда, увидев с какой легкостью и высокомерным взглядом, окидывающим с головы до ног, Чимин разбивает сердца такими словами, как: «ты себя в зеркале видела?», впервые заметил изменения в друге, совсем крохотные, едва заметные.

× × ×

Монотонный голос Чонгука смешивается с плеском воды в раковине, он страдальчески воет, заламывает брови и притоптывает ногой, когда Хосок, расположившийся на стуле неподалеку, закинув ноги на стол, устало вздыхает: – Заново. Младший сначала начинает пересказывать заученный текст на английском, с которым всегда были и есть проблемы, цепляет зубами сползший рукав и подтягивает до локтя, чтобы не намочить. Сдувая со взмокшего лба волосы, с еще большим усердием намыливает тарелки и сковороду с прилипшим ко дну рисом. Душно настолько, что хочется в холодильнике поселиться на время, а желательно навсегда. Май выдался на славу, за окном плюс тридцать шесть градусов. — Вообще-то, твоя очередь посуду мыть. — цокает Чонгук, прерываясь на середине предложения. — Заново. — не отрывается от телефона. — Седьмой раз? Издеваешься? Я лучше завалю все, чем еще раз буду рассказывать этот текст на всю страницу. — Не возникай, а. Я виноват, что ты пару предложений запомнить не можешь? — по-прежнему не смотрит на него Хосок, используя учебник по английскому вместо веера. Чонгук вытирает руки о полотенце, висящее на спинке стула и еще два раза повторяет заученный текст. Наконец, терпение Хосока, игнорирующего сообщения от друга с вопросами придет ли он на работу, заканчивается, и Чонгук облегченно выдыхает. Он ловит брата у двери, когда тот почти ушел. — Теперь можно мне во двор? — Что? Ты ужасно выучил английский. Сомневаюсь, что ты вообще учил. — режим «строгийстаршийбрат» успешно активирован. — Ночь, какой тебе двор? Все малыши уже в кроватках. — игнорирует вопли о пощаде и возмущения. — Я не ребенок, Хосок! Мне уже двенадцать. — не договаривает, натыкаясь на нечитаемый взгляд брата. Хосок, поправив козырек кепки, выходит за дверь. Ноги ватные, хочется спать, но если пропустить ночную смену в ресторане, то прощай стабильная зарплата официанта. Да и работа в целом.

× × ×

Июль дает о себе знать жаркой погодой. Из открытого окна доносится птичье щебетанье. Туда же уплывает сладкий запах кимчи со свининой. Под потолком липкая лента для насекомых мирно покачивается от редкого дуновения ветерка, совсем не спасающего от палящего солнца. На улице пахнет машинным маслом и жженой резиной, сочными плодами в тени яблонь и пылью горячей асфальтовой крошки, недавно сваренным Чимином абрикосовым вареньем и предвкушением дождя. Воздух там вязкий, наэлектризованный, в легких густой субстанцией баррикадируется. Чимин вместе с Чонгуком подпевает включенному фоном телевизору с музыкальным каналом. Он стоит у плиты в сиреневом фартуке с бабочками и пританцовывает, обжаривая мясо, от запаха которого вся орда соседских кошек и котов, пробравшихся через окно, трется о его ноги, мурлыча и мяукая. Чимин нисколько не против. Пока бабушки нет дома — можно все. Она уехала к сестре на пару дней. А убедивший ее туда поехать Чимин наслаждается свободой как может. Стоит услышать ноты любимой песни, вызывающей приятные воспоминания, и Чимин поет во весь голос в деревянную лапатку вместо микрофона. В телевизоре клип на песню sia – chandelier. Чонгук, обнимаясь с тремя котами, бьет по столу в приступе внезапной смешинки от концерта друга. Просмеявшись, они садятся есть, разделяя еду с десятком животных, и Чонгук совершенно неожиданно для самого себя выпаливает, кивая на экран телевизора, где крутится реклама какого-то масс-маркета. — Хочу септум, как у нее. — Пойдем проколем. — пожимает плечами Пак, поглаживая белого котейку. Глаза игриво заблестели. — Серьезно? — А почему нет? — Меня Хосок убьет. — смеется Чон, мотая головой. — Он не увидит. — напоровшись на немой вопрос в глазах, со вздохом продолжает. — Его можно спрятать, завернув внутрь. Голову главное высоко не задирай. — Ты куда? — смотрит на выпускающего семейство кошачьих на улицу друга. — Что, прямо сейчас? В какой салон идти знаешь? А нас пустят, если нам тринадцать? Чимин выразительно выгибает бровь, взъерошив на затылке черные пряди волос. После того эксперимента с не очень удачным окрашиванием, которое пятнами вымывалось в какой-то облезлый цвет, он больше не рискует. — Знаешь, порой мне кажется, что ты глупый. — склонив голову так, что длинная серебряная серьга коснулась плеча, хмурит густые брови, указывая на свое ухо. — Теперь я понимаю, что не кажется. У него мочки проколоты. И каждая в трех местах, где сейчас красуются всевозможные сережки из серебра. В салон они все таки сходили. Чонгуку сделали септум, а Чимин проткнул хрящ на левом ухе. Бабушка даже не заметила, а вот Хосок, через два месяца игры в прятки, увидел. Лишь вздохнул, поджав губы, а позже, еще через некоторое время, почувствовав легкий запах сигарет, перекрываемый ягодной жвачкой, проверил все его вещи на наличие улик и провел краткую беседу о вреде курения и о том, что с Чимином и уличными ребятами лучше не дружить.

× × ×

Чонгук с тихим «сука» приземляется прямиком на бетонную рампу, выставив перед собой руки, чтобы не повредить и без того поврежденное лицо: губа разбита, стягивая кожу размазанной по щеке кровью. Попытка встать успешно провалена. Голова кружится, а с губ срывается шипение от боли в... да во всем. Разодранные в мясо ладони зудят и стреляют резкой болью, будто в раны забилась не бетонная крошка, а иглы. Одну руку вообще невозможно согнуть: наклеенный Хосоком пластырь держится на святом духе, а под ним заживающая рана вновь трескается, пачкая любимую темно-зеленую куртку с нашивкой дракона. Чонгук смотрит как его оранжевый скейт, который он откопал в шкафу брата, медленно скатывается вниз, и раздраженно рычит, поднимая голову к небу и стирая испарину со лба. Вечереет. Скейт-парк пустеет, и дышать становится легче. Потому что людей почти что нет или потому что жара спадает? Наверное, и то и другое не мало важно. Внизу велосипедист с выедающей глаза кислотно-зеленой шевелюрой суетится возле перевернутого велосипеда. У того, судя по всему, порвалась цепь. Раздражение от того, что не получается выполнить трюк медленно сходит, и Чонгук усмехается. Что этот несчастный собирается сделать с цепью? Склеить? Почему бы просто не пойти домой. Другую потом купит. А рядом с бедолагой две девочки лет тринадцати катаются на роликах. Они смущенно хихикают и перешептываются, на что-то глазея. Или на кого-то. Проследив траекторию взглядов, Чонгук натыкается на друга, по-доброму хмыкая. Пак-обольститель-девичьих-сердец-Чимин себе не изменяет, не думая ни о чем, кроме веселья и невинного флирта с «глупышками», как он любит называть влюбленных в него девочек. А таких немало. Вот и одна из подружек зарделась, заправляя смоляную прядь за ухо, польщеная вниманием со стороны симпатичного парня. Чимин напоследок что-то говорит девочкам и останавливает скейт друга, проезжающий мимо. Отталкиваясь ногой от земли, подъезжает к Чонгуку и протягивает ему его доску, плюхаясь рядом. Вытягивает свисающие вниз ноги, облаченные в черные джинсы, и отряхивает колени. — Кто грустит, у того писька висит. — гогочет, не больно, но ощутимо пихая Чонгука в плечо. Тот недовольно смотрит на друга. — У тебя висит, Чонгуки? — хватает друга за пах, сжимая. — Висит! — заливается пуще прежнего, когда Чонгук бьет его по руке, дергаясь в сторону. Да, было бы странно, если бы не висела. Ситуация неподходящая. — Долбоеб! — вопит он. — Уйди от меня, геюга. — отползает дальше, уворачиваясь от навязчивых цепких лап, загребающих в объятия. Чимин не гей, — Чонгук знает точно. И о его неудачном перепихоне с девчонкой на два класса старше тоже знает. Нет, в тот вечер у них все случилось. Чимин перешел ту грань, между мальчиком и парнем, лишившись девственности. Осталось теперь анальной, пошутил Чонгук, сложившись вдвое от смехотворного казуса, произошедшего с Чимином тогда. И тот даже не знает, плакать или смеяться, рассказывая, как девушка начала стонать слишком рано. Ну реально рано. Прям слишком. Он не успел в нее войти, а она уже во всю стонет, закатывая глаза от «удовольствия». Какого? Чимин тоже не против узнать. — Ты вечно злой, потому что у тебя развивается хронический спермотоксикоз. Надо это исправлять, иначе, того и гляди, помрешь девственником. — а не рано ли помирать? Им всего-то по четырнадцать. Вся жизнь впереди. – Какая муха тебя сегодня укусила? «Господи, если ты есть, дай мне сил не свернуть ему шею» — думает Чонгук, а улыбка так и норовит растянуть губы. Одного взгляда на Пака хватит, чтобы заразиться хорошим настроением. А тот все ухахатывается и бьет себя по ноге, наверное додумывая дальнейшее развитие диалога, которое так и останется неозвученным. Чимин малый самостоятельный — сам придумал, пошутил, сам и посмеялся. Хорошо, когда у тебя с собой юмор схожий, скучно не будет. А косые взгляды это так, от зависти. Отсмеявшись, он охотно подставляет лицо под уходящие лучи рыжего солнца теплого оттенка апельсиновой карамельки. Нежится в легком ветерке, путающем волосы, лениво по-детски покачивая ногами. Рампа высокая, видно многое. Чимин смотрит на играющих в футбол парней на площадке неподалеку от скейт-парка, а Чонгук на него. Чимин щурится, фокусируя взгляд на мяче. Даже откровенно херовое зрение не заставит его носить эти, как он называет, «уебищные» очки вне дома. Очки по-правде говоря действительно ему не идут, без них идеальное молочное лицо с ровным тоном в тысячи раз привлекательнее. Чонгук идеальной кожей похвастаться не может. А на лбу, как назло, ей-богу, вылезли два прыща, на месте которых сейчас кровавое месиво. У Чонгука и губы тонкие, не как у Чимина. Интересно, каково это — иметь пухлые губы? Наверное, они безумно мягкие, как зефир. И на вкус такие же сладкие. Чонгук отдает себе отчет в том, что в наглую палит на губы лучшего друга. Но как не палить, если палится? Кончик языка оставляет после себя мокрый блеск на губах, они растягиваются в полуухмылке. Чимин хитро смотрит в глаза, направленные на его губы, и подается вперед. Чонгук задерживает рваное дыхание, а сердце пропускает кульбит, когда красивое лицо с правильными чертами в паре сантиметров от его замирает. Чон резко дергается, пьяно отшатываясь, будто от пощечины, услышав вибрацию телефона Чимина. Тот цокает языком, закатывая глаза, и двигается на место, где ранее сидел, отвечая на звонок. — Да, я приду. Ага... Юнги, мне все равно. Не надо, я с Тэмином поеду. Не могу сказать... я не один. — Чонгук не вникает в чужой разговор, его больше интересует собственное быстро бьющееся сердце и жар, обжигающий наверняка красные щеки. — Ты чего такой бледный? — завершает разговор, возвращаясь к растерянному другу, что бледнее поганки сидит, глазами луп-луп. — У тебя ресничка упала. — поясняет, указывая на свою скулу. Удивляется состоянию Чона. А Чонгук себя дураком полнейшим чувствует, раствориться хочет, подобно сахару в воде. Смеяться хочется от собственной глупости, наивности. Чимин — не гей. А Чонгук?.. Чонгук — тоже.

× × ×

Дом Чонгука не встречает вкусным запахом только приготовленного ужина, уютно болтающим на фоне телевизором и бытовой суетой самой обычной семьи. Впрочем, никогда не встречал. Привычный полумрак коридора и вытянутые руки с маленькими шажочками, чтобы не удариться мизинцем о тумбочку или дверь, как в прошлый раз. В ванной перегорела лампочка, поэтому Хосок ее заменил лампочкой из коридора, ведь там она нужнее. А сюда купить новую то времени нет, то денег. Чонгук жмурится, услышав недовольный голос матери, а за ним следует спокойный ответ брата. Слов он разобрать не может, мышью крадясь ближе, желая узнать, по какому поводу состоялась беседа. Пол под ногами предательски скрипнул, но не достаточно громко, чтобы быть услышанным. Осторожно впечатываясь ухом в дверь, прислушивается к голосам из ванной. – Неблагодарное отродье! Как ты можешь так поступать с матерью? Я вас рожала! Мучилась с вами! – Это единственное, за что я тебе благодарен. – Да как ты сме- Хлесткий звук пощечины. Мать не могла, Хосок бы поймал руку. – Посмотри в кого ты превратилась. Я не дам тебе денег, отложу на похороны, на которые, уверен, никто не придет. Твоя печень не вечна, когда-нибудь, да откажет. Как отказали все, кого ты любила. Даже отец ушел из семьи из-за тебя. – Что ты знаешь, глупый ребенок, чтобы говорить такое мне? – дрожащий шепот отскакивает эхом от стен. Надавил на больное. – Ничего. Поэтому мы никогда не поймем друг друга. А теперь иди, куда шла, не травмируй мне ребенка. Это Чонгук что-ли ребенок? А поздно. Он травмирован уже давно. Но раны подзатянулись, почти не больно. Одинокая слеза сама сорвалась с ресниц, Чонгук не плачет. Он отскакивает от двери, выпуская вылетевшую пулей женщину. Та несколько секунд смотрит на него с... сожалением? Нет, показалось, просто посмотрела, двинувшись к выходу из квартиры. Она постарела, лицо осунулось и появились морщины, сальные волосы. Не выглядит совсем на сорок четыре. Поднимая глаза, натыкается на ледяной взгляд брата. Он тут же хмурится и подзывает подойти ближе, осматривая боевые ранения горе-солдата. Хосок отрывается от своего занятия и достает аптечку из настенного шкафчика с зеркалом над раковиной, вздыхая. Половина белья в тазике остается неразвешенной, но лишь до поры, до времени. Когда ссадины и ушибы будут обработаны, Чонгук лично все повесит сушиться, а потом сгоняет в магазин за лампочкой и хлебом. Это ему в наказание за неосторожное обращение с телом. Они миллионеры, чтобы каждую неделю скупать в аптеке антисептики и пластыри? Чонгук опять разбил то самое колено, на котором красуется давний шрам, почти до дыр протерев ткань спортивных штанов. Сейчас мелких шрамов на этом колене заметно больше. «Это моя несчастливая нога» — шутит он, когда Хосок как сейчас рычит и ворчит с аптечкой на коленях, обрабатывая раны и клея пластыри с цветочками и милыми цыплятами. Чонгук не девчонка, чтобы ходить с розовыми пластырями, поэтому завтра после школы обязательно их отклеит, когда пойдет гонять в футбол. Пацаны ж засмеют. Развесив постиранную одежду сушиться, со стоном идет в магазин не только за лампочкой и хлебом, но и за полным списком продуктов, плюсом спрайт и чипсы для Хосока. Да у него позвоночник в трусы осыпется, пока он дотащит пакет до подъезда, а там еще на пятый этаж без лифта ебашить. Не жизнь, а сказка. Брат, сука, еще и чипсами не поделится (спрайт Чонгук не любит). Ну хотя, если так подумать, оценить ситуацию со стороны, то можно прийти к выводу, что Чонгук бы тоже не поделился. И все же он смог, дотащил. Теперь лежит в позе морской звезды, распластав конечности по кровати и думая о секретах вселенной под альбом chase atlantic пятнадцатого года выпуска и приглушенные звуки посуды с кухни, где кулинарит Хосок. У него выходной, а значит у Чонгука быть может получится уломать его посмотреть вместе что-нибудь из фильмов нетфликс, если тот не засядет до полуночи над своими учебниками. Мечта учиться в престижном университете Кореи не покидает его. И он упорно идет к цели, преодолевая трудности. Чонгук тихо хихикает, натыкаясь на мем со смешным прыгающим попугайчиком, раскачивающим головой из стороны в сторону, и отправляет Чимину, добавив «это ты». На скорый ответ надеяться не стоит, его не будет. Скучающе вздыхает, откладывая телефон на край кровати и подпирая подбородок кулачками, недовольно смотрит на пришлепавшего Хосока, что-то пишущего в общей тетради и хрумкающего крабовыми чипсами. Нарочито громче вздыхает. – Отстань, Чонгук. – не смотрит на него, переворачивая исписанную страницу тетради. – Эй, я даже ничего не сказал! – дуется, отворачиваясь и перекатываясь с живота на спину. Фильм с ним никто не посмотрел. Чимин, предатель, извинившись, укатил на тусу. Чонгук знает, что друг дружит со старшиками, иногда ходит на вписки и налегает на алкашку, о чем свидетельствуют его пьяные голосовые сообщения, в которых он заплетающимся языком поет Чонгуку трек из восьмидесятых или, если тот случайно обмолвится, что не может уснуть, когда бухой в слюни Пак решит спросить «Чонгук Чон Чонгук, как ваше ничего?», поет ему колыбельную. Телефон у уха дважды коротко вибрирует, когда братья уже спят. Чонгук щурится, приподнимаясь на локтях и берет гаджет в руку. На дисплее выплывает сообщение от Чимина «забер, меня тут скучно, пожалуйста». Третий час ночи. Видимо, там не так уж и скучно, как утверждает Пак. А Чонгук о логике не думает, еле продирая глаза и тихо выползая из-под одеяла, боясь разбудить спящего Хосока на кровати напротив. Почему Чимин сам не может добраться до дома? Ну, судя по опечаткам, он уже насвинячился. А где песни? Чонгук ждал концерт. О таком друге мечтают многие. Чон всегда бежит на помощь, спасать неугомонную упругую задницу лучшего друга. Забрать откуда-то? Не вопрос. Чонгук придет за ним на последнем ночном автобусе, прямо как сейчас. Только Чимин домой не спешит. На пороге душной прокуренной квартиры улыбчивая одноклассница Юна вручает в одну руку бутылку пива, а в другую соджу, будто ждала его прихода. Парень со зрачками размером с колеса толкает шокированного мальчишку в спину, провожая в глубь квартиры, где потная молодеж трется друг о друга под битовую музыку. Кролик сам загнал себя в нору, кишащую лисами. Громкая музыка, запах рвоты и дешевого пойла. Полумрак и сигаретный дым. Или не сигаретный? Первый пластиковый стаканчик смешанной водки с апельсиновым соком. Второй пиво. Третий просто водка. Четвертый тоже. Соль на лимоне не помогает. Расширенные зрачки, таблетка неизвестного происхождения, принятая с языка доселе незнакомой девушкой. Ее имя Чонгук не расслышал, ему уже все равно. Этой ночью домой он не вернулся.