Может ли при дефиците энергии оболочка стать… рыхлой? Нестабильной — да, это давно известно.
Но способна ли она менять свои характеристики… слишком точно? Будто приближая ее, Шпинель, к органике.
Слишком странно работает процесс. Как будто направленный кем-то, как заранее вырытая канава для пробитой плотины — вода, энергия, утекают, но точно по начерченному чужой невидимой рукой пути.
Мог ли кто-то (восстановивший ее треснутый камень? Перенесший сюда?) покопаться внутри, пока сознание Шпинель было в глубоком анабиозе?
Но зачем?!
Голод. Жажда. Затекающие конечности. Это было ужасно. Пугающе. Слабости собственного тела пугали до чертиков. Конечно, сравнивая с тем сколько требуется еды и как быстро устают другие, органические, Шпинель еще была иной, но сам факт того, что она вообще имела эти… «потребности»…
Лишь темный камень в груди служил утешением. Она — все еще она. Не транслируемый поток мыслей в органическом теле, не сбрендившая землянка, как явно подумывали окружающие.
Она — самоцвет. Предатель и террорист, замшелая устаревшая огранка, сломанная погремушка почившего Алмаза, да! Именно. И пусть мир боится ее, а не она — мира.
Пусть это тело подчиняется ей, восстанавливается, а не заставляет закрыть свой разум. Чтобы подчинить, надо узнать больше. И период расспросов прошел, ей хватило Даста: что могут объяснить ей те, кто сами не ведают ничего?
Она запирается снова. И позволяет начать калибровку. Поверхностную, так, рукава на кофте сменить. Мелочь… настройки проецирования, работа «органов», код…
Запрос. Изменить длину.
Шпинель дернулась. Нахмурилась недоуменно, но перед глазами стояла, горела можно сказать, одна фраза.
Ошибка. Запрос отклонен.
Да что это?! И ты не подчиняешься разуму?!
Ошибка.
Угроза функционированию. Запрос отклонен.
Она, скрипя зубами, вынырнула в реальный мир, и с негодованием обнаружила, что проекция даже не свернулась в камень во время калибровки. Конечно запрос будет невозможен… но при чем тут угроза? Раскола нет, под лампой проверила, со всех углов, даже шею удлиняла, чтобы точно не пропустить.
Что же не так? Как если бы ей нужно было глубоко вздохнуть — а на легкие наложены тугие жгуты. Врезаются до искрящейся тугой боли.
Ей нужно попробовать нырнуть глубже — возможно кто-то (или что-то) установило ограничения на ее трансформации, но основной код все еще сильнее. Нужно только надавить.
И она либо правда треснет, либо сломает этот невидимый заслон.
Нужно…
***
Но вокруг снова суматоха, и ее, мрачную, заставляют выйти — в буквальном смысле. Волочат за руки, пока Шпинель пытается ногой зацепиться за косяк двери, хоть плачь, хоть смейся.
«Вписаться в коллектив». Ха. Она скучающе, и раздраженно в то же время, наблюдает за окружающими, но те только вызывают больше нежелательных ассоциаций. Так бы и треснула, да опасалась за нестабильную внутреннюю статистику — а ну как расколет.
Они-то не восстановятся.
Развеселый неунывающий центр, командир эскадры, единственный ребенок того-самого-крупного-босса — Чарли-Стивен.
Вездесущая помощница, лучшая подруга, местами наставница — Вэгги-Жемчуг.
Если бы не рост, Даст прекрасно вписался бы на место той дефектной Аметист. Ниппи-Аквамарин. Даже этот нелепый бармен казался ей то ли неудачным слиянием, то ли просто испорченным Корундом.
Алый… хорошо, хоть он пока не вернулся.
С кем сравнить его? Шпинель вхолостую прокручивала в мыслях сотни, тысячи виденных за всю жизнь проекций, но никого и близко похожего не было. Ставить Демона на уровень Алмазов было слишком оскорбительно, но — она вынуждена признать — той же Гранат его не окрестишь при всем ее желании. А ведь Гранат — целое слияние. От него
несло опасностью за милю, будто изучал он…
…
звук? Вот оно! Он вызывает колебания у проекции, и автоматически воспринимается как угроза!
Шпинель его не боится, нет. Теперь понятно. Это просто физиология. Инстинкт. Прописанная программа реагирования на раздражитель.
Это просто. Это не.страх.
Дышать стало легче.
Ее обретенное душевное спокойствие — хоть в чем-то — быстро начинает крениться куда-то не туда, после второй упавшей балки, трех порванных баннеров и злой, что Розовая со своими приступами гнева, Вэгги. Шпинель взвешивает важность украшения холла отеля, а затем свое психическое равновесие, и решает что второе точно важнее. Не это ли пыталась внушить ей Чарли? Ценить себя и свой шаткий внутренний мир.
Она, насвистывая, уходит в какой-то совсем уж пыльный и явно не обитаемый сектор, пока вредная стражница ругается с барменом. То, что змеящийся в темноту коридор был еще и досками забит внушало уверенность в возможности хотя бы ненадолго уединиться.
Кто бы знал, что она — столько времени сходящая с ума в одиночестве — внезапно захочет тишины.
***
Шпинель откидывает загнутое лезвие. Уже третье.
Порча имущества, это так называется?
Но ей
скучно надо знать, а в комнату не пустили — на том этаже царит Ниппти, готовящаяся после очередной акции Принцессы принимать гостей, и Шпинель малютка пообещала «вырвать ноги», если ступит на помытое. Рисковать самоцвет не стала. Мало ли, проекция правда не восстановится — она уже сама не знала чего ожидать.
Поэтому…
Ее тело не подчиняется ей ментально, так хоть физически хотелось проверить «как стабильно работают протоколы» — неприятно вдавливать в кожу острие, но… но все равно ничего не происходит.
Ее проекция не меняется как должна. Не пропускает, хотя может при слишком большом давлении, и не встречает сопротивлением твердого света.
Кожа
продавливается, будто резиновая, и
все — очередной нож сгибается медленно, не в состоянии повредить.
Скучно. Неправильно. И никаких новых данных — имеющихся недостаточно для полноценной диагностики, да и сама Шпинель таким никогда не занималась. Для этого были целые специализированные центры.
Ее последняя диагностика была шесть тысяч лет назад. Может, это просто последствия?..
— Не хочу отвлекать, дорогуша, но судя по всему, твои попытки прервать существование не увенчаются успехом. Могу признать твое упорство — удар по моему благородному профилю, потом голодовка, теперь это. Однако, такое нужно поощрить! — тень, чей владелец появился за ее спиной, исказилась, и Шпинель почувствовала как щеку обдало холодным дыханием: — Потому могу предложить руку помощи в этом нелегком деле.
Она нарочито равнодушно разжимает пальцы и позволяет очередному пришедшему в негодность лезвию со звоном упасть на деревянный пол.
Скрипа двери не было слышно. Нет, не так — его просто
не было. Может он правда умеет контролировать звук? После игрищ с «микрофоном», этим транслирующим звуковые волны устройством, можно ожидать.
В кладовке совсем мало места, но не настолько, чтобы быть так близко. Ей претит это, но по широко распахнутым глазам, жадно наблюдающими за ее реакцией, Шпинель понимает:
Ему, как и Энджелу, от нее нужно
шоу.
На камеру или нет.
Да чтоб она реально сдохла, если даст ему это. Никто больше не сделает из нее посмешище. Ни-ко-гда. Шпинель не клоун на сцене.
Она принадлежит сама себе.
— Разочарую, — она оперлась на руки, и, не отрываясь от пола, выкрутила торс неестественно, на сто восемьдесят градусов, утыкаясь почти в чужое лицо. — Я не пыталась остановить функционирование. Тем более так глупо. Мне претит подобное. Но спасибо за помощь. — широкая вялая улыбка явно не то, чего он так ждал.
Аластор не мигает, с пару секунд глядит на нее своими жуткими глазами.
И отмирает так же резко, будто на проекции убрали «паузу».
—
Разочарован? Нет, что ты, душа моя. Все наоборот, как можно желать иного? Я ведь не
чудовище.
Последняя строчка сопровождалась тихим «ха-ха-ха», как если бы их окружала наблюдающая толпа.
Вот ведь… заметил, что Шпинель нервирует внимание, и пользуется, провоцирует.
— Действительно. — ядовито цыкнула она.
Кстати об этом… может, этот нож не резал не только
ее, а вообще просто
не резал? Она покосилась на инструменты, затем на линию чужого рукава что скрывала запястье, но тихое — убедительное — «не советую, дорогуша» остановило ее.
Да, это «не чудовище» вряд ли можно таким ранить. Не то чтобы она собиралась втыкать это ему в глаз и убить, что вы.
Так, интереса ради. Мешающиеся внутри трепет перед чем-то большим чем она, и отвращением перед собственной робостью (Органик. Это проклятый.бывший.человек. Не.больше) стали, внезапно, сливаться и мутировать во что-то вроде… любопытства?
Стоп. Последний раз ее любопытство завело ее в логово Даста. И Алый ни в какое сравнение с предыдущим не идет. Вот уж не надо.
— Зачем приперся? — более прохладно спросила она, разворачиваясь до конца и сложив ноги лотосом. Чтобы глядеть ему в глаза более непринужденно и задавить внутренний диссонанс.
Розовая тоже была непредсказуема.
Это ли не прекрасно?
Не устал так стоять, согнувшись почти вдвое? Теперь, узнав термин «усталость» ближе, она даже испытала каплю уважения к органикам — переживать это каждую секунду своей жизни, наверное, отвратительно. Хорошо, недолго — вроде больше века те не живут.
— Что тебе от меня нужно,
Демон?
***
Аластор провернул голову, и улыбка его разъехалась сильнее. Какая…
опасно притягательная формулировка.
Много. Много что.
Сейчас бы сдержаться, да не откусить побольше — нужно уметь выжидать, иначе вся охота насмарку.
Так,
продегустировать.
***
Воздух снова стал липким. Прикосновения Даста были странными, и шокировали ее, конечно, но…
Как умудрялся он? Может, телекинез? Чужой взгляд буквально
давил, ощупывал с ног до головы, пальцами забирался во внутренности.
Раздевал взглядом.
Нет, не так.
Препарировал. Шпинель видела такое — кожа расходится, обнажая мышцы и жилы, глубже, до омерзительно белеющих костей.
Свести бы колени снова, но нет повода — зрачки демона не дрогнули даже, показывая что он изучает ее, однако все тело предательски покалывало — каким-то образом Аластор умудрялся осматривать ее целиком и сразу.
— Конкретно сейчас — во-он та банка с томатной пастой. — он резко отвел глаза. И уточнил: — На третьей полке.
Шпинель, помедлив — отвлекает внимание? — задрала голову и покосилась на упомянутую полку. Забита та была по самое не горюй.
— Какая именно? — она недоуменно нахмурилась. Видимо, заметка о «томатной пасте» должна была навести ее на нужную, но Шпинель не могла прочесть названия.
Резкий переход от угроз (угроз ли?) к бытовому диалогу не был не комфортным. Или странным. Или неправильным.
Просто был.
Аластор был слишком непредсказуем сам по себе (
как и Она), Шпинель — не знала как иначе, как «правильно» ведутся разговоры о пространном. В ее программе прописано иное, в ее жизненном опыте так вообще — шлак и хаос.
— Третья слева. Красная.
— Ну конечно, красная, — пробурчала она, вытягивая руку и хватая нужное.
— М-м, мне нравится твой вкус! Но это клубника. Третья… с другого лево, — поправил он, поправив монокль: стоило учесть, что Шпинель просто откинула голову на сто с лишним градусов, а не повернулась, и видела мир под другим углом.
Беззащитное горло… Ах, не сейчас. Нужно держать себя под контролем.
Шпинель, наконец, спустила нужную. Покрутила в руке, пытаясь понять как можно использовать металлический цилиндр. Оно взрывается? Взболтать и кинуть? Или заливается как топливо?
— Зачем она? Кислотная добавка, чтобы поливать жертв?
— Какая очаровательно убогая фантазия. Это для вкуса. Полезная пища довольно… пресная, не находишь? — он обернулся и смешно — по животному как-то — прянул ухом.
Шпинель прислушалась и услышала мелодичное пение, доносившееся с другого этажа.
Чарли.
— Всегда… хочется ее дополнить. Остринкой боли, сладостью отчаяния, — Шпинель не надо поднимать глаза, чтобы знать — смотрит он снова, прямо, не мигая… на нее. — Пряностями
безумия.
Она сделала единственную правильную вещь. Потому что не была уверена что сейчас эта дверь не захлопнется, и после такого чудесно обыденного разговора ее не
сожрут заживо.
Одной рукой она протянула ему банку.
А второй нажала на заветную кнопку.
