Аконит

      — Будь готов к его провокационным словам, — говорит Канг Чонгуку, вовремя успевший перехватить парня, когда тот с обезумевшими глазами вышел из дома, хотев уже было рвануть в Главный дом один, чего только и ждал Ван Миншенг.       Ким Канг с его людьми подоспели вовремя. Немного заплутали по дороге, сбившись с пути, что показывал навигатор, но дом нашли с первой попытки, даже спрашивать ни у кого не пришлось. Словно чувствовали неладное, когда выходили из машины, а их уже встречала хозяйка. «Неладное» и произошло: Миншенг обо всём узнал и уже перешёл в атаку, ставя свои условия. Естественно, на здравые мысли времени нет, нужно было действовать, что Чонгук и хотел сделать: уйти по-тихому, чтобы даже тётя не заметила, не дожидаясь полиции. Чон не с первого раза даже слышит отца Югёма, спрашивающего: «Что произошло?», стоя статуей и смотря только на калитку. По побледневшему лицу альфы стало всё понятно: Тэхёну грозит опасность, а значит, в голове у волка только одна установка: найти — защитить — обезвредить врага.       — Миншенг не знает, что мы здесь. Это наше преимущество в борьбе с ним. Потяни время, когда будешь с ним говорить, отвлеки, пока мы проберёмся в дом и весь его осмотрим. Выведем людей, сводя к минимуму угрозу их жизни, если вдруг Ван решит поиграть в шантажиста, — Канг говорил чётко и твёрдо, не отходя от Чонгука, доведя до машины. — Не давай ни гневу, ни панике захватить тебя, будь благоразумен. Сейчас всё зависит от тебя, твоей осторожности. Понимаешь?       — Да, — кивает заторможено волк.       Осторожность… паника… благоразумие… Он всё понимает. Обо всём помнит. Но сердце вопило совсем о другом, требуя пойти и разобраться со всем самому — так, как того хочет истинная сущность. Чего скрывать, но Чонгук боялся. Боялся не за себя, не за провалившийся план, а за Тэхёна. Корил себя за то, что не забрал его тогда, не настоял, послушав омегу. Это его ошибка. Это из-за него сейчас Тэхён там один, и неизвестно, как с ним поступил Ван, когда всё узнал. Об этом тоже не следовало думать, потому что тогда вся правильность и ум улетучивались, на смену которым приходили раздражение и дикая злость. Чонгук и сам не знал, не до конца понимал, на что способен его зверь, если его задеть. Его следовало держать в узде, не давать показывать клыки, пока он будет отвлекать внимание Вана.       Солнце уже закатывается за горизонт, когда Чонгук подъезжает к Главному дому. Его уже ждут. Верный помощник Джунки сначала осматривает его с ног до головы, а уже после ведёт за собой.       — Ты не особо спешил, да? — спрашивает голосом, переполненным едким смехом, Миншенг, встречая Чонгука у порога дверей, ведущих в столовую Главного дома, который стал непривычно тихим к этому часу, будто, кроме альф, в нём никого и не было. Скорее всего, так и есть: Миншенг позаботился о том, чтобы любопытные работники разошлись по домам, тем самым давая Вану полную свободу действий. Ни лишних глаз, ни свидетелей. Всё идеально, чтобы по-тихому, не запятнавшись в глазах других, сделать своё грязное дело. — Но всё-таки пришёл, как и положено принцам, обязанных спасать своих принцесс, — Миншенг не торопится подходить, лишь жестом руки приказывая своему верному охраннику Джунки подвести Чонгука ближе. Сам же он стоял, опершись поясницей о длинный деревянный стол, на котором остались остатки так называемого ужина, скрестив руки на груди, оставаясь абсолютно с непринуждённой миной. На нём рубашка, не застёгнутая вверху на несколько пуговиц, брюки и лакированные туфли. С виду не скажешь, что у этого господина случилось, если бы не дикий стеклянный взгляд и растрёпанные тёмные волосы.       Столовая большая, даже очень. Чонгук это только сейчас подмечает, сканируя пространство недолгим взглядом. Похоже, тут всё и начиналось. Миншенг, скорее всего, готовился к ужину, когда ему сообщили о планах на его тушку, что и повлекло за собой разгром столовой. Чонгук не обращает внимание на беспорядок вообще, наступая на разлитое что-то, стараясь вести себя спокойно, усмиряя рвущегося наружу волка внутри, говоря сидеть тихо и не рыпаться, пока того не потребует ситуация.       Тэхёна Чонгук так и не увидел, сколько ни говорил Джунки сказать ему, что с ним и где он. Тот молчал, как рыба, разучившись рот открывать, лишь только выполняя приказы своего господина. Чонгуку глубоко наплевать, откуда и каким образом Миншенг всё узнал, это волновало его в последнюю очередь сейчас. Его цель — найти Тэхёна и увести отсюда целым и невредимым. Стоило ожидать, когда он зашёл в столовую, что там и намёка не было на природный запах омеги, так что, скрипя зубами от гнева, томящегося во всём теле, отчего голова тяжелела с каждым шагом к Миншенгу, Чонгук никоим образом не выдавал своего волнения. Во внутреннем кармане кожанки у него документы и пластиковая карточка, на счёте которой деньги, которые он вскоре отдаст Миншенгу, но перед этим обязательно увидит Тэхёна. Иначе никак.       — И что он в тебе нашёл? — сузив глаза, изучает силуэт альфы Миншенг. — Обычный парнишка. То ли дело я — состоятельный мужчина, который мог дать ему всё, только скажи, чего надо…       — Кроме свободы, — перебивает речь мужчины Чонгук, расправляя плечи и выпрямляясь во весь рост. А лис-то у нас хвастун, оказывается...       — Фуцитами — его дом, — продолжает Миншенг, прочистив горло. — Я дал ему больше, чем ты за тот период ваших отношений.       — И что же именно? Боль, насилие, слёзы?       — За строптивость тоже нужно платить, — легко пожимает плечами Миншенг, а у Чона внутри что-то лопается с характерным треском. То есть это хорошо? Такое обращение с омегами для него в пределах нормы? — Пора переходить к делу, — он отталкивается от стола, сунув руки в карманы брюк. — Ты принёс мои деньги?       Чонгук не медлит, достаёт из кармана карту, демонстрируя её на свету. Но тут же убирает обратно, потому что этот пункт плана идёт несколько позже. Сначала разговоры, чтобы успели.       — Ты победил, Миншенг, — альфа сам не верит, что это говорит, но для правдоподобности кивает головой, поджав губы. — Ты сильнее, чем я думал. Кто тебе сказал, что я хочу засадить тебя? Твой охранник? — он кивает в сторону неподвижного Джунки. — Или какая-то другая лихая пташка?       — Не поверишь, но это был ребёнок, — улыбается широко альфа, как никогда довольствуясь своей силой. Нет ничего более сладкого, чем тот, кто выше тебя по роду, по силе, признаёт свои слабости. Миншенг давно уяснил для себя, что такие чувства, как любовь, сострадание и дружба, ни к чему хорошему не приводят. Уязвимость — плохой друг в бизнесе. Если хочешь сделать что-то хорошо, либо делай это сам, либо дай возможность проверенному человеку. Джунки подвёл его, когда альфа вызвал его к себе после новостей о том, что на него готовится охота, стоя столбом и не понимая, что и где упустил, хотя всё время был рядом с Тэхёном и кабинетом Вана. Следующий на очереди стоял сам Тэхён. Но вот незадача: когда Миншенг ураганом ворвался в их комнату, прочесав каждый угол, омеги там не оказалось. Лишь только фрезия, щекочущая рецепторы и вызывающая непроизвольно тяжесть в паху, но что поделать, если этот лис прекрасен, как распустившиеся цветы весной. Но не успел дойти до Чирён, когда в голову ворвалась мысль схитрить и поиграть на нервах уже у врага, тем самым убив двух зайцев. Чонгук перед ним и не догадывался, что Миншенг и понятия не имел, где сейчас Тэхён. Сейчас у Вана другое на уме — расправиться с соперником раз и навсегда. А поможет ему в этом старый добрый аконит. — Лим, сын Хосока. Представляешь? Всего-то спросил у него, как он со своим хёном время проводил. А тот и сказал, что с ним никто не сидел, так как Тэхён был занят другим альфой, — всё-таки нужно было быть осторожным в проявлении своих чувств. Но кто же мог знать, что испортит всё именно ребёнок, который явно не понимал, что делал, когда отвечал Вану. — Ну что? Вспомнили былое? Понравилось пребывать в сказке?       — Понравилось, это так. Поверь, то, что видел и чувствовал я с ним, тебе о таком и мечтать не стоит, потому как он — мой. А ты для него никто, — альфа специально выделяет каждое слово, прекрасно зная, как это действует на нервы.       «Только не зли его!» — так говорил Канг. Но как по-другому, если хочется? Смотреть на бесящегося Миншенга — одно удовольствие.       — Гадкий щенок, — хрипло посмеивается Миншенг, заиграв желваками на лице. Лицо его тут же покрылось краской, что значит одно — Чонгук попал в десятку. С Тэхёном у них никогда не шло. Тот всегда был холоден с ним, это очевидно. Как бы и что бы Миншенг ни делал для него, как бы не усмирял свою дикость в себе, Тэхёну было всё равно. Да, он стал официально его мужем, его омегой, но душа и сердце — это высоко. Туда не добраться. Там всё запечатано. А если и получалось, то как об стенку горох. — Решил перейти в наступление? Поговорим об омежке?       — Зачем Тэхён тебе? — самый главный вопрос. — Что ты в нём нашёл такого, чего нет в других омегах? Чего ты вообще вцепился в эту семью, отняв у них свободу? Не из-за прошлого ли, случайно? — чистая импровизация. Чонгук помнит про первое марта. Помнит про Атсуши и хочет узнать, как это связано. Не факт, что ему расскажут, но раз Миншенга потянуло на беседу, то есть шанс всё узнать наконец.       — Ох, прошлое, — Миншенг вскидывает брови, явно удивлённый словам волка. — Это не тот случай, чтобы я кому-то об этом говорил, но, раз ты спросил, отвечу, — он подзывает к себе Джунки, быстро что-то говоря ему тихо, отпуская после. В столовой остаются лишь они вдвоём, и Чонгук не понимает, отчего в груди вдруг волнение поднялось. Лишь бы только Канг-ши всё успел со своими ребятами. Лишь бы только на этот раз ничего не сорвалось. — О семье Ким, о госпоже Чирён я знаю давно, — начинает альфа, сев на стол, отодвинув сахарницу. — Ещё со студенческой жизни.       «Не понял…» — Чонгук хмурится, сглатывая ком в горле.       — Да, я был знаком с Атсуши, с папой Тэхёна. В одном университете учились когда-то, — Миншенг улыбается, словно маньяк, а у Чонгука полное непонимание ситуации и смятение. Ничего себе! Так вон откуда ноги растут! Волк был готов услышать любую историю, а оно всё связано ещё с прошлым, тем самым прошлым, про которое никто не вспоминает. — Он был хорошим омегой, красивым, как яркая ночь в праздник Прорапипама, но не для города. Такой, знаешь, типичный деревенский простофиля, которого обмануть в два щелчка можно. Мы с ним были знакомы, так уж вышло, и, признаться, я готов был стать его альфой, но, — он разводит руками, — я ему не нравился. И очень зря, как выяснилось позже.       — Атсуши понравился другой, а ты помешал им быть вместе? — делает предположение Чонгук, шагая в сторону Миншенга. Он уже достаточно провёл здесь времени. Почему ещё Канг не пожаловал, хотя говорил, что они пойдут следом?!       — Нет, — быстро отвечает альфа. — Мне отказали, а я и не пытался больше лезть к нему. Просто наблюдал со стороны, как его развращением занимается другой лис, которому точно было плевать на его душевное состояние после их скоропостижного разрыва. Атсуши тогда влюбился в него, а ему побоку было — и уж тем более на их чадо, о котором я узнал после.       — Зачем вообще интересовался? Сам же сказал, что тебе отказали.       — Я узнал о том, что папа Тэхёна покончил с собой, когда уже работал, а о самом Тэхёне, когда мне понадобились деньги. Ты ведь в курсе, чем я занимаюсь? — он поднимает голову, встречаясь взглядом с волком. — Мне сообщили о проблемах Чирён, о садах, которым нужна реабилитация в виде большой суммы денег, и я сразу же встретился с ней. Это было постепенное знакомство. Мы просто общались, пересекались иногда, а потом, когда она однажды пригласила меня к себе в качестве друга, я увидел Тэхёна. Именно тогда меня осенило: я понял, кто передо мной и что я могу сделать, чего не добился в прошлом. Так уж вышло, Тэхён собрал в своей внешности все лучшие черты своего папы и отца, затмив их обоих. Когда видишь что-то красивое, всегда хочешь им обладать. Все остальные желания меркнут. Разве не так?       Чонгук ничего не говорит, лишь губы поджимает. Но Миншенг прав. Этот чёртов ублюдок прав! Именно это чувствовал когда-то и сам альфа, в детстве, когда Рикки ещё был жив. Брату всё доставалось легко. Хоть учёба, хоть новые знакомства, хоть внимание родителей — да всё. Даже омега-лис, который появился откуда ни возьмись, привлекая внимание сразу обоих братьев. Не то чтобы Чонгук задумывался тогда о красоте Тэхёна, но его просто хотелось себе. Назло всем. Назло учениям отца, требующего осторожности в действиях, назло брату, назло себе в первую очередь.       — И что было потом? — спрашивает Чонгук, прерывая свой мысленный поток.       — А потом я перестал о ком-то другом думать, кто не Тэхён. Мне омеги противны стали, представляешь? Я искал похожих, но все не те. Не тот цвет волос, глаз, не тот голос, запах. В этом ты меня тоже понимаешь, — Миншенг продолжает улыбаться победно, потому что опять попадает в цель. Чонгук понимает, даже очень. Тем же занимался, когда пришёл из армии. Просто удивительно до тошнотворности, что в этом они оказались схожи. — Мне ничего не оставалось, как создать такие условия для Чирён, чтобы она сама добровольно согласилась отдать мне Тэхёна, а я взамен ей свои деньги. Дальше ты знаешь. Всё шло хорошо, до той поры, пока мои деньги не кончились. Но очень вовремя мне подвернулась твоя тётушка. Кто ж знал, кем окажется её племянник.       — Тебя это выбило из колеи, да? — настала очередь уже улыбаться волку. — Ты ведь понятия не имел, кого оставляешь в своём доме, когда уезжал. Ты переписал на Куифен землю, и теперь она является владелицей садов. У тебя сейчас ни-че-го, — выделяет по слогам волк. — Каким бы ты крутым не хотел казаться, но ты попался в мою ловушку и сделал всё так, как мы того хотели.       — Признаю, — Миншенг кивает, — моя оплошность. Тэхёна надо было воспитывать иначе, чтобы даже смотреть боялся на других альф. Особенно на волков, которых по поверьям Фуцитами травили аконитом, — Миншенг обходит стол медленным шагом, словно предупреждая заранее, что сейчас что-то случится, как положено в фильмах. Чонгук следит за ним неотрывно, глаз не отводя, готовый в любую минуту защищаться. Ван останавливается около места, где он сидел, поднимая свой пиджак, что валялся до этого, и ныряя куда-то в его карман. Уже в следующую секунду на Чонгука направляют дуло пистолета, а лицо Миншенга становится каменным, теряя свою ухмылку. — Здесь аконитовые пули. Как раз то, что нужно, чтобы ты умирал медленно и мучительно.       — Вау, — Чонгук поднимает руки, словно сдаваясь, рассмеявшись. — Ты серьёзно? Так не терпится меня убить? Хочешь посмотреть, как я захлёбываюсь в собственной луже крови?       — Мы ведь оба понимаем, — Миншенг сдвигается с места, шагая в сторону альфы, держа руку ровно, — что если ты останешься жить, то Тэхён никогда не станет моим. Хочешь верь, хочешь нет, но мне нужен этот омега. Он для меня — вся моя жизнь, и я не желаю, чтобы он ещё думал о ком-то, кто не я.       — Да ты больной! Тэхён тебя наоборот возненавидит. Ты придумал себе мир, где всё должно тебе подчиняться. Но Тэ не вещь, не тот омега, который убил себя у тебя на глазах. Очнись и посмотри правде в глаза: ты психически нездоров.       — Погорюет и перестанет, — пропускает мимо ушей тираду альфы Миншенг, даже бровью не поведя. Он останавливается напротив Чонгука, целясь ему прямо промеж глаз. — Так что давай, отдавай мне документы и говори прощальные слова, — руку тянет, приказывая отдать якобы его деньги. — Так и быть, передам их моему мужу.       «Блять-блять-блять! Что делать?!» — об этом Чонгук вообще не думал. Если на мордобой и рассчитывал, то уж точно не на смерть. А Миншенг тем временем продолжал:       — Ты ведь в курсе, что раньше в Фуцитами выращивали аконит, чтобы вас отпугивать? Так уж вышло, что его сожгли, нарушая при этом все правила и законы лисиц, что были написаны предками тысячи лет назад. Мол, ничто не может помешать двум любящим сердцам быть вместе, даже такая отрава, как это растение. Бред. Я вот так не считаю. И ты тоже, потому что чувствуешь этот едкий запах… — а ведь в словах Миншенга есть снова правда. Аконит здесь выращивали веками. Им защищались, отпугивали врагов. Когда же Атсуши влюбился в волка, то не думая уничтожил его, действительно руша все преграды, уничтожая стереотипы, что лис рождён для себя подобного. Так есть ли смысл его бояться?       — Ты ничего не получишь, пока я не увижу Тэхёна, — холодно отвечает Чонгук, опустив руки. — Если хочешь выстрелить, то вперёд, давай. Это ведь не трудно для тебя, так? А знаешь, почему, — херовый план, но альфа обязан что-то придумать. Нужно тянуть время, это он помнит хорошо. А ещё он помнит про Тэхёна, про свою семью и друзей, и вот так распрощаться с жизнью не позволит себе. И уж точно не позволит кому-то её отобрать. — Потому что ты трус, — Миншенг вскидывает брови вверх, а рука его дрогнула. — Если ты такой благородный, то чего же не предлагаешь мне честный бой? Давай перекинемся в свои сущности и «поговорим» уже так.       — Я злодей, мне благородство чуждо, — хохочет альфа. — Для меня все средства хороши. Не заговаривай мне зубы, волк!       — Тогда я тоже злодей, — Чонгук больше не медлит. Смысла ждать больше нет. Мирным путём ему Тэхёна никто не отдаст, значит, придётся так, как делали его предки: рвать на части, если тебе мешают пройти к дорогой сердцу паре. — Для меня тоже все средства хороши. И, признаться, именно это я и хотел сделать изначально.       Хватает ровно две секунды, чтобы перед обескураженным Миншенгом предстал большой чёрный волк, который сбивает с ног одним прыжком альфу, а злосчастный пистолет отлетает в сторону. Вана больно прикладывают затылком к полу, из-за чего тот шипит от вспыхнувшей боли, смотрит глазами, покрасневшими от злобы, и пытается убрать со своего горла когтистую лапу, что перекрыла доступ к кислороду. Изо рта вырываются лишь хрипы и вздохи, но зверю, нависшему над ним, рычащему жутко, всё равно на его трепыхания. Пусть поплатится наконец! Пусть заплатит за всё, что сделал Тэхёну и его семье!       Мысли в один большой клубок запутываются, а перед глазами пелена. Но там, за этой серой дымкой, застелившей глаза Чонгука, перекошенное лицо Миншенга видно отчётливо. Всё в теле волка будто кричит, приказывает действовать, а не мучить жертву, но для такого ублюдка, как Ван, смерть — слишком лёгкое наказание.       И кто бы мог знать, что могло бы произойти, если бы в этот момент в помещение не ворвались полицейские во главе с Кангом, а за ними и Чирён, увязавшаяся за ними, охнувшая от ужаса, когда увидела эту картину. Она многое повидала за свою жизнь, но такое... впервые. Стоило всё-таки послушать мужчину и остаться на улице со своей домработницей, не мешая сотрудникам делать своё дело, но не смогла удержаться, пойдя за ними. Ей было жизненно необходимо увидеть, как Миншенга схватывают и оглашают ему приговор, которого он достоин. Который ему и устроит Чирён за всё, что он сделал её семье.       — Твою мать, — вырывается у одного из полицейских, явно не готового к такой картине.       — Чонгук, не смей! — орёт Канг, пытаясь вразумить волка альфы, что свихнулся будто, когда мужчина хочет подойти. Он рычит грозно, убирая лапу с горла Вана, но не даёт ему и вздоха долгожданного сделать, как вгрызается ему в плечо острыми зубами и тащит в сторону стола, словно в своё логово, где всё и закончит. Миншенг орёт нечеловески, пытаясь выбраться из хватки, но делает только хуже: волк лишь сильнее вцепляется в него, прокусывая плоть насквозь. — Приди в себя, ты ведь не дикое животное! Ты человек! Отпусти его. Он никому больше не сделает больно. Всё закончилось.       — Уберите его, уберите, — просит пересохшими губами Миншенг, жалея, что отпустил до этого Джунки, сказав принести что-нибудь, куда можно было бы поместить труп волка. Это не он сейчас должен был истекать кровью, а Чон Чонгук.       — Спокойно, — пытается успокоить уже мужчину Канг. — Чонгук, — он снова обращается к волку альфы, — отпусти его. Отпусти, не твори глупость, о которой будешь жалеть. Сейчас тобой управляет природа, но вспомни, кто ты, чтобы не дать победить зверю.       — Чонгук! — раздаётся звонко по помещению, на что все обращают внимание, переводя взгляд на Тэхёна. Чонгук в первую очередь, отзываясь на родной голос, забывая про Миншенга и отпуская его. Тот что-то скулит побито, сжимая кулаки от боли, крючась на полу. Более унизительного поражения у него ещё не было. Стоило стрелять тогда, когда собирался, не слушая волка, собирающего всякую ерунду. Из них злодей отличный получился только волк, использовавшего «все средства на войне».       Чонгук абстрагируется от всего мира, когда наконец видит Тэхёна, сразу же рванув к нему, чтобы почувствовать тепло и убедиться, что с ним всё в порядке. Омега падает на колени, ловя в свои объятия чёрного волка, зарываясь пальцами в шерсть. Всё то время, пока они вместе с бабушкой были дома у дяди Исыля, уйдя туда сразу же, как Чонгук покинул дом, чтобы Миншенг не нашёл его и ничего не сделал, он не находил себе места, потому что боялся очень, что Чонгук мог что-то такое выкинуть или же Миншенг, из-за чего у него потом сердце остановится. Смотреть на корчащегося от боли в прокусанном насквозь плече Миншенга совсем не зрелищно, хоть Тэхён ему и желал все мучения мира, но он того заслуживает.       — Пора возвращаться, Чонгук-а, — Тэхён заставляет вертлявого волка посмотреть на себя, что счастливо подмахивал хвостом, когда оказался у него в руках, прижав ушки. — Остальное дело полиции, — Тэхён совсем забывает о том, что сейчас они не одни в помещении, даже не замечая ошеломлённого взгляда бабушки на себе. Кажется, её мир сейчас перевернулся окончательно, ибо где вы ещё такое увидите, чтобы волк был готов убить за свою лисичку? — Возвращайся ко мне, родной. Возвращайся…

🍂🍂🍂

      Первое, что видит Чонгук, когда открывает глаза, — так это бежевый потолок, к которому прикреплён балдахин. Отгоняя остатки дрёмы, не совсем понимая, где он и что происходит, Чонгук моргает часто-часто, пытаясь тем самым прогнать мушки перед глазами. В комнате стояла звенящая тишина, а за окном светло, словно сейчас день. Хотя был вроде вечер, когда альфа приехал в Главный дом. Понемногу-помаленьку картинка начинает складываться в голове: он сейчас в какой-то комнате, где лучи солнца затопили всё пространство, лежит на мягкой кровати под одеялом, ещё и не в своей одежде. Кажется, на нём пижама или же модернизированный ханбок… или ханьфу… непонятно, но в нём очень жарко. Голова немного болела, а тело не слушалось, всё окостенев. Такова расплата за долгое пребывание в своей истинной сущности.       Откинув пушистое белое одеяло в сторону, альфа приподнимается на локтях, осматривая комнату, в которую его привели после общения с Миншенгом. Признаться, Чонгук ничего не помнил с того момента, когда перекинулся в волка. Видимо, эмоции и чувства захлестнули его с такой силой, что он сам себя потерял в тот момент. Его природная сущность взяла верх над ним, а вот что было потом — можно было только гадать. На прикроватной тумбочке альфа находит стакан воды и обезболивающее, сразу же отправляя то в рот, падая обратно на подушки, прикрывая глаза. Он почти засыпает под громкое чириканье птичек за окном, когда слышит отдалённо, что в комнату кто-то зашёл, а к большой кровати, где он раскинулся звёздочкой, сместив-таки одеяло на пол, подходят, садясь на неё. Когда щеки касается что-то холодное, это моментально отрезвляет, отчего Чонгук резко распахивает глаза и поворачивает голову, сразу же встречаясь взглядом с Тэхёном. Так и замирает, не смея отвести голову. За последние несколько часов, альфа столько себе надумал, пока находился вдали от омеги, представляя чёрте что, виня себя за то, что не смог уберечь лиса от Миншенга, а сейчас, когда Тэхён здесь, цел и невредим, сидит рядом с ним, поглаживая щёку, щекоча подбородок длинным рукавом сиреневого ханьфу, его хочется немедленно обнять, прижать к себе так сильно, насколько это вообще возможно, убедиться, что с ним действительно всё хорошо и ничто ему больше не угрожает. Ну, если только сам Чонгук.       — Как ты себя чувствуешь, Гукк-и? — спрашивает Тэхён, садясь удобнее на кровать, подбирая под себя ноги, кладя вторую руку на грудь волка. Альфа продолжал смотреть на него переполошившимся воробьём, таким же лохматым и осоловелым. — Мы вчера еле уговорили тебя вернуться к нам. Твой волчонок упрямился до последнего, не слушая ни Канга-ши, ни меня. Клянусь, мы тогда подумали, опоздай мы на минуту, и ты бы перекусил Миншенгу ещё шею.       — Туда ему и дорога, — хриплым от долгого молчания голосом говорит Чонгук, смаргивая пелену с глаз, накрывая своей рукой ладонь лиса. — Он угрожал мне, кичился аконитовыми пулями, хотел смотреть, как я медленно у его ног умираю. Мне пришлось напомнить ему, кто из нас кто, а также отомстить за всех, кому он сделал больно.       — У тебя это получилось, — улыбается уголками губ омега. Его глаза тепло засияли. — Тебя теперь в нашем доме не иначе как спасителем называют, а всё из-за бабушки, которая сегодня на собрании деревни объявила, что возвращается на пост старейшины, а твоя тётя становится новой владелицей садов Фуцитами. Она прилюдно раскаялась перед всеми, а ещё отказалась от старых правил, которые так любила. Представляешь? Это похоже на мечту, — Тэхён ложится рядом с альфой, кладя голову ему на грудь и обнимая. Чонгук же пребывает в полном шоке от услышанного, вообще запутавшись. Сколько он был в отключке? День или неделю? Когда госпожа Чирён успела измениться до неузнаваемости, при всех сообщив, что нетрадиционные отношения — это нормально, а не погань, как она считала.       — А Миншенг? Что с ним?       — Его уже ждёт суд. Канг-ши пообещал, что он заплатит сполна. Бабушка и дядя готовы дать показания против него, как и те многие, которых он обманул. Я тоже молчать не буду. Так что теперь ему не отвертеться от тюрьмы, как бы много у него не было денег.       — А его верные друзья? Джунки?       — Они все отвернулись от него. Этого стоило ожидать, ведь они все пойдут как соучастники. Осталось только отдать те документы, которые ты нашёл у Миншенга в кабинете, отцу Югёма, но это ты можешь сделать уже сам. У них не получилось остаться, они сразу же поехали в Сеул.       — Хочешь сказать, этот кошмар закончился? Ты и твоя семья свободны?       — Именно, — кивает с лучистой улыбкой Тэхён. — И всё благодаря тебе. С тобой ещё, кстати, хочет поговорить моя бабуля, а также дядя. Наберись терпения заранее, это будет очень долгий серьёзный разговор. Наверное, ты будешь плакать. Потому что я ревел вместе с ними, когда они просили у меня прощения в два голоса.       — Только не сегодня, — Чонгук выдыхает шумно, чувствуя облегчение во всём теле, словно груз скинул с плеч, переворачиваясь на бок, оказываясь носом к носу с Тэхёном, обнимая его за талию, прижимая к себе. — Сегодня я хочу быть только с тобой. Сейчас же день, да? Значит, до вечера ты мой.       — А потом? — Тэхёну показалось, что его окатило свежим, чистым летним ливнем. До того тёплым, что сердце заколыхалось в груди.       — А потом тоже мой, — он немного отодвинулся и дотронулся рукой до подбородка лиса. — Но уже ночью и со всеми вытекающими последствиями, — чуть заметно улыбнулся и коснулся губами губ Тэхёна. — Кстати, кто меня переодевал? Я ничего не помню.       — Я и переодевал, — хихикает омега. — Никому бы другому я бы не доверил такое ответственное задание, — поглаживает по его плечу Тэхён, не переставая улыбаться. — И как мне показалось, ты был в здравом уме, если учитывать твой чистый китайский, пока я пытался стянуть с тебя футболку.       — Наверное, я посчитал тебя за извращенца. Пытался сказать, что у меня уже есть омега и мне никто не нужен.       — Видимо, так, потому что отбивался ты от меня знатно.       — Гордись собой, ты затмил всех. Бояться, что я изменю тебе, не стоит уж точно, — Чонгук целует его, страстно и глубоко, сжимая в объятиях, слыша, как сильно бьются их сердца в унисон.       Тэхён и не боялся. Ему вообще больше ничего страшно не было после того, как Чонгук появился в его жизни. Если и боялся когда-то, то только за альфу или из-за него. К примеру, в детстве, когда тот смотрел всегда неприветливо и словно ударить хотел, а по правде только попытаться обнять и понравиться; в университете, когда подсел рядом и назвал «лисичкой», перевернув обыденность Тэхёна; когда поцеловал в первый раз, чем и выиграл наконец, хоть и сам того не знал. И много ещё чего… и всегда с именем альфы… и любовь к нему была самым правильным и верным решением в жизни Тэхёна. Рикки-хён не врал, когда говорил, что они похожи, потому что сам знал, как бы идеально они подошли друг другу. Жаль, что так и не увидел это при жизни, но наблюдал с небес, радуясь за брата, нашедшего их лисичку. Поправка: его, чонгукову лисичку. Это уже точно, официально, без меток и штампов в паспорте. Всё это дело времени, а пока…       — Что дальше, Чонгук? — Тэхён приглаживает волнистые пряди на голове альфы, что глаза прикрыл довольно. Наконец покой. Наконец сердце больше не болит и всё так, как должно быть изначально. Они вместе. — Мы ведь победили. Обрели больше, чем представляли.       — Дальше… — Чонгук окидывает его глазами, в которых искрилась нежность. — А дальше, как в песне: «Любовь, любовь, любовь…». Как по мне, это даже очень неплохое начало.       — Соглашусь с тобой, — Тэхён морщит нос забавно, чувствуя себя сейчас таким счастливым, на том самом «седьмом небе», таким влюблённым и наконец освободившимся от клетки. Больше никаких правил, учений, ненавистных мужей и боли.       Потому что дальше, как и сказал Чонгук, ждёт любовь.       Любовь-любовь-любовь…       Которая подарит им в будущем всё и больше. Например, двух милых щенков-двойняшек: альфочку, который обязательно унаследует всё самое лучшее от своего отца-волка, и омежку, такого же красивого и доброго, как его папа-лис. Но это будет уже другая история, бесконечная, умноженная на тысячу вечностей, где правда будет одна и та же: волк всегда будет любить свою лисичку, как и та, храня верность только ему одному. Это и есть их неизбежность.

…Позови меня в сказку, позови меня в сонный предутренний лес, В звездопад! В тишину, что на версты окрест, Позови меня в горы, в туманную высь... Позови! Позови меня в жизнь!..