Железнодорожная байка

Чёртов гаджет оказался живучей тварью. Треснуло защитное стекло, а из помятого угла по экрану пошли радужные разводы, но в целом на его работоспособность это не влияло. Несмотря на облегчение — что не придётся тратиться ещё и на новый телефон, потому что, как ни крути, но в наше время без этой хреновины всё существование крайне усложняется, Ян ощутил также и обиду — что какое-то сраное устройство оказалось крепче, чем его нервная система. Ему такие срывы вообще противопоказаны. Он рассеянно вертел в руках уцелевший агрегат, стоя посреди купе, когда поезд начал притормаживать перед станцией. А ему даже курить не хотелось. Всё было противно до скрипа в зубах. Начиная с самого себя — безнадёжно романтичного ублюдка с одержимостью маньяка и заканчивая всей его дерьмовой жизнью в целом. Стук. Кому там чего надо? — Извини, я у вас кофту забыла, — девушка быстро, не глядя на парня, схватила свою вещь и метнулась обратно к дверям, но остановилась, — Миша так и не вернулся? — Хочешь сказать, он не с тобой? — неверяще хмыкнул Ян. — Нет, дурачок. Чего бы ему со мной делать? Он обернулся на её снисходительный тон. Взгляд, которым та на него смотрела, был умиляющимся — будто она на пушистых щеночков любовалась, а не на здорового молодого человека, заросшего трёхдневный щетиной и пропахшего потом. Поезд дёрнулся и тронулся с места, Ян качнулся, балансируя на своих длинных ногах, а Света удержалась рукой за косяк. Тут она отклонилась назад в коридор и вгляделась в правую сторону, чтобы сообщить: — Туалеты — свободны. И перевела на Яна карие глаза, полные смешинок: — Я бы на твоём месте начала волноваться. Хорошо, что я не на твоём месте. Удачи, парень. С этими словами она скрылась из поля зрения, а Галахов успел выпалить ошалелое «Блядь!» прежде чем приступ паники спазмом свёл глотку. Он заметался по пяти квадратным метрам, налетая на углы и стены, словно неуклюжий новорождённый оленёнок, а потом бросился к окну, прилипая лбом к стеклу, в попытке высмотреть своего попутчика на неумолимо ускользающем перроне. Неужели он действительно сбежал? Почему? Ян был слишком навязчив? Чрезмерно болтал? Откровенно пожирал его глазами? Достал его вконец своим присутствием? Несуразной шаровой молнией рыжий кинулся в коридор и рванул мимо сортиров в тамбур, надеясь увидеть там ухмыляющегося брюнета, но помещение было таким же пустым, как его душа в этот момент, и он двинулся дальше через межвагонные двери. Совершенно не озабоченный тем, чем объяснит своё ненормальное поведение Михе, когда найдет его. Если найдёт, ебать! Чем больше вагонов он проходил — тем шире разверзалась внутри парня бездна отчаяния, поглощая в себя все остальные эмоции. *** Миха курил без какого-либо удовольствия — просто затягивался дымом и выдыхал его из лёгких, на автомате повторяя эти механические действия, и непроницаемым взглядом провожал отъезжающий поезд. Он, наверное, уже сотню раз раздражённо проверил все свои карманы, но чувство, будто что-то самое важное на всём грёбаном свете уезжает в этом неотвратимо отдаляющемся составе, парня упорно не покидало. И это при том, что в его паршивой жизни в принципе не было никогда ничего важного. Мир, в котором вырос гоповатый пацан с южной окраины северной столицы, подчинялся нехитрым правилам: хватай то, что плохо лежит, бей того, кто тебе угрожает и беги, если твой противник сильнее тебя. Да он смог выжить, лишь чётко их придерживаясь, чёрт возьми! А тут — Миха почувствовал явную угрозу и не знал на неё управы, потому сбежал. Всё просто до невозможности. Сработал природный инстинкт самосохранения. Ибо атмосфера в купе накалилась до таких температур, что если бы он остался, с Галаховым пришлось бы либо драться, либо трахаться. Но последнее было слишком маловероятным. Милкович всегда был чересчур невезучим гадом, чтобы допускать хоть маломальскую возможность такого развития событий. А так они хоть… на неплохой ноте разошлись что ль. И если столкнутся случайно — где-нибудь на эскалаторе, спускающемся на станцию «Бухарестская», или в водах Чёрного моря, то велика вероятность избежать ебучего Апокалипсиса. Отчего же тогда Миха ощущал, как натягивается невидимая нить, стремящаяся прямо из его солнечного сплетения к этому проклятому поезду, виляющему на изгибах железной дороги? Он раздражённо пошкрябал ногтями по груди, обрывая идиотское наваждение. Пепел обжёг руку и брюнет щелчком пальцев запустил окурок на рельсы. Блять. «Помнишь, как несколько часов назад ты впитывал взглядом каждую линию спящего идеала и пытался запечатлеть на бумаге невозможное?» Если он размягчился до такой неузнаваемости меньше чем за сутки, то страшно представить, что с ним стало бы к концу этой поездки. «Так что, нет, не смей сомневаться, придурок. Ты всё сделал правильно. Возможно, впервые в своей жизни. Это был единственный верный выход из пиздеца.» Или очередная его самая большая в жизни ошибка, ёбаный стыд! Парень бросил прощальный взгляд на хвост состава и отвернулся, надавив запястьем на вмиг защипавший левый глаз. Он только начал прикидывать — чисто гипотетически — успеет ли какой-нибудь бывалый водила-таксист догнать поезд на следующей станции… Как тут раздался такой жуткий скрип на всю округу, что люди хором ахнули на разные голоса, кто-то пригнулся, кто-то крепко схватил детей и чемоданы, но все уставились Михе за спину. — Что за хуйня? С этими словами он обернулся, и увидел, что поезд, который он так категорически покинул на двухминутной остановке после своего импульсивного, в спешке принятого решения, резко встал на путях, отъехав каких-то пару километров от платформы. И вся его уверенность в правильности своих действий разлетелась вдребезги перед таким явным вызовом, брошенным ему вдогонку. Полминуты назад он ощущал себя хозяином своей судьбы, а сейчас — лишь трусливой сучкой да жалким беглецом. *** Один вагон, второй… Все — старый плацкарт, попробуй ещё продерись через пассажиров, расставивших ноги, вещи и детей в проходе. Третий — последний. И в нём Михи тоже не нашлось. Большим идиотом Ян себя ещё никогда не чувствовал. Он подошёл к задней двери, глядя на удаляющуюся платформу через мутное окошко. И тут у Галахова перехватило дыхание — на самом её краю он разглядел низкорослую крепкую фигуру парня, накинувшего капюшон незастёгнутой жилетки на свою тёмноволосую голову. Вне всякого сомнения это был именно Миха Милкович. И движения его тела были тому подтверждением — Ян так пристально наблюдал за ним всё отведённое им совместное время, что теперь узнал бы из тысячи даже с такого непредотвратимо увеличивающегося расстояния. Ян, выкрикивая что-то совсем нецензурное неизвестно кому, со всей дури хлопал по стеклу — до колющего огня в ладонях. Паника перелилась через край, затмив ясность мыслей алой пеленой, и тут в свободном доступе нашёлся рычаг спасения. В следующее мгновение Галахов рванул вниз стоп-кран, а сам повалился на пол. Поезд не успел набрать полные обороты, потому торможение не было настолько резким — с ног парня сбил скорее всего собственный избыток чувств. *** — Какой-то мудак дёрнул стоп-кран. Поезд встал у переезда. Поехали. Миха услышал, как мент с рацией в руках кричал своему напарнику, после чего они направились в подземный переход — видимо, к служебной машине. Железнодорожная полиция действовала быстро и слаженно — потенциальный транспортный коллапс был тому мотиватором. А Миха действовал вообще не раздумывая. Он понял, что мчится на своих двоих по шпалам и камням к проклятому поезду, уже после того, как спрыгнул с платформы на пути и пробежал сотню метров, спотыкаясь в ебучих шлёпанцах. Кто вообще носит такую обувь? Тот, кто стопроцентно уверен в своём будущем? Тот, кто не ожидает от него никаких подвохов? Тот, кто никуда не спешит и ни от кого не бежит? Да как только его-то самого угораздило в них влезть! Вдоль железной дороги виляла утоптанная тропинка, и Миха перескочил на неё, но тут же поскользнулся в пыли на своей резиновой подошве, ударяясь виском о твёрдую почву. — Ёбаный Галахов! Если бы не этот рыжий утырок, Миха бы никогда не столкнулся с такой тупейшей проблемой. И не мчался бы к грёбаному поезду. Как минимум потому, что он с него бы и не сошёл! Матерился бы сейчас в своем купе на неизвестного мудилу, из-за которого приходится простаивать в поле, небось ещё и с выключенным кондеем. Глядел бы из окна на медленных работников, проверяющих колёса на возможные неисправности. И пережёвывал бы свой обед, разместив зад на мягком сидении. А сейчас он спускался с насыпи в поле несозревших подсолнухов, чтобы подобрать выкинутую туда в порыве гнева единственную имеющуюся у него обувь, какой бы бесполезной она не была. Оставшийся путь он пробежал босиком, размахивая этими ссаными тапками, что нисколько не улучшало его аэродинамических свойств. Милкович никогда не был мировым бегуном, а по неровной местности, ещё и без ботинок… Он искренне удивился, что к тому времени, как добрался к поезду — взмокший, запыхавшийся, с выпрыгивающим из груди сердцем — тот не уехал из-под самого носа. Дебил, надо было тачку поймать. Он прошёл мимо нескольких вагонов и с несравнимым облегчением увидел, что дверь в его — открыта. Это было неебически удачным совпадением. Проводница узнала парня, и на её лице отразились озарение, перешедшее в неподдельную радость, тут же сменившуюся сконфуженностью. Миха высоко задрал голову, чтобы обратиться к женщине: — Извините… а вы меня пустите обратно, а то я… опоздал. Вид у него был, наверное, просто охуенный. Он бы много раз подумал, прежде чем разрешать ему подняться. Но более вероятно, послал бы на все четыре стороны. Проводница не успела ответить, потому что пропустила к выходу ментов, ведущих — как логично было предположить — того придурка, кто устроил эту заварушку. И к милковическому невъебенному изумлению это был тот самый, уже так хорошо знакомый ему, придурок. Самый большой придурок из всех пассажиров этого состава. Самый большой придурок на всём ёбаном свете! На хрена он остановил этот поезд?.. *** Разжать грёбаные двери тамбура в поезде дальнего следования — задача неисполнимая. Чтобы их открыть нужен блядский ключ. Которым распоряжается проводник. А проводник последнего вагона поезда, следующего по маршруту «Москва-Адлер», когда к нему примчался рыжеволосый дылда с требованием открыть эти долбаные двери, тут же вызвал по радиосвязи начальника поезда. Галахову позволили забрать свои вещи. И не надели наручники, когда ссаживали с состава, потому что он не оказывал никакого сопротивления. А смиренно следовал за представителями правопорядка в их УАЗик. Парень угрюмо смотрел себе под ноги, пиная мелкие камушки, когда услышал знакомый голос за спиной, звук которого пробил его электрическим разрядом через весь позвоночник: — Галахов, блядь! Миха тяжело дышал, его грудь вздымалась под мокрой майкой; разгоряченные щёки пылали огнём; губы порхали сердитой бабочкой; чёрные пряди липли ко лбу, и он попытался дёрганными взмахами татуированных пальцев убрать их назад, а потом отчаянным жестом запустил всю пятерню в свою шевелюру. Засранец выглядел так потрясающе, что Ян не сразу обратил внимание, что тот стоит на голой земле прямо босыми ступнями. Милкович не мог быть плодом его больного воображения, потому что выглядел до боли настоящим. К тому же менты ему отвечали. Только шокированный Ян не расслышал, о чём тот спрашивал. А сам он смог лишь выдохнуть его имя, слишком поражённый и уязвлённый устроенным им самим маленьким хаосом, чтобы сказать что-то ещё. Например, «Пока!» или «Удачной дороги»… или «Ты такой охуенный, мужик, сил моих нет!» *** — Миха?.. — огромные зелёные глаза смотрели на него как на внезапное явление подлинного чуда природы. Наверняка, он, действительно, походил на какого-то чудака. Потного, грязного, запыхавшегося, всклокоченного, босоногого чудака. А Галахов выглядел как лирический персонаж, сошедший со страниц книжного романа — такой весь печальный, взволнованный и трогательный. Миха нашёл в себе дар речи и выкрикнул: — Кретин, это ты поезд остановил что ль?! Когда менты посадили эту рыжую неприятность на заднее сидение, брюнет ломанулся к ним с вопросом: — Эй! Куда вы его везёте? Те, хоть и предупреждающе сдвинули его в сторону, прежде чем забраться в тачку, не стали козлиться, дав парню ответ. И тут же уехали, взревев мотором и осыпая его градом гальки. Блять, надо было по морде им врезать, и тогда бы он сейчас ехал в той же машине на заднем сидении рядом с рыжим уёбышем. Это было бы не самым здравым поступком, но вполне в его духе, и то, что он так не сделал, свидетельствовало, что ещё не всё своё здравомыслие он оставил в городе на Неве. А минуту назад казалось, что все мозги он растерял по пути. Хотя о каких мозгах речь? Когда он на трассе в Ростовской области стучит в окно первой попавшейся тачки, припаркованной на обочине, и спрашивает бородатого водилу, за сколько тот отвезёт его в такое-то ментовское отделение? За спиной слышно, как стучит колесами отъезжающий поезд. А ведь он мог бы уже утром в тёплом море купаться… *** Очередные непредвиденные расходы в виде уплаченного штрафа. Ещё несколько лет назад можно было отделаться сотней рублей, но теперь наказание за подобные выходки ужесточилось: если ты — долбоеб и дёрнул стоп-кран, да ещё и попался на этом, что делает тебя долбоебом вдвойне — то будь добр отвалить государству три-пять штук. Деньги во всей этой бредовой истории Яна беспокоили в последнюю очередь, как бы катастрофически их запас не таял. Ведь голодным и без крыши над головой он остаться не должен — ближайший месяц в лагере его будут кормить и предоставят палатку для ночлега. Если он доберётся когда-нибудь до этого лагеря… И если его не отчислят за подобные выходки. Все правонарушения студентов — административные или какие похуже — универ засекает быстро. И если от вопросов блюстителей законопорядка о мотивах его нелепого поступка парень смог отвертеться не особо внятным объяснением, то капитана будут интересовать все детали и мельчайшие подробности. Но хуже всего была эта опустошённость внутри. И такое бессилие, будто он вагоны грузил несколько дней подряд без перерыва на сон и еду. Хотелось свернуться калачиком и не двигаться. Это были тревожные звоночки? Или любого человека выбило бы из колеи такое неадекватное поведение? Почему он вообще так остро отреагировал на Михин побег? Будто у Яна личный конец света произошёл. Бах — и его мирок накрылся радиоактивным грибом. И никогда больше не будет прежним. Никогда, сука. Он плёлся к выходу из отделения, накинув свой рюкзак на одно плечо и теребя лямку Михиного — его он тоже забрал, уходя, ничего не оставил в купе. Всё со стола смахнул в пакет и сунул в этот маленький рюкзак с ботами. Наверное, босой Миха его проклинает за это, пока едет дальше. С другой стороны — он же сам так легко оставил свои пожитки и свалил. Ага… А потом вернулся? Догнал поезд? Туман неясности окутал мысли Яна, и он не мог объяснить себе поведение своего попутчика. Да и своё собственное не мог. Вся эта ситуация, в которую он себя загнал, походила на глобальный абсурд. Чушь несусветную. Какую-то полнейшую дичь. Высшую степень идиотизма. Он вышел на улицу со звенящим в голове вопросом: «Ну, и чего дальше?» Уже стемнело. Лето на дворе, а у них темно, блять, в восемь вечера! Как они здесь только живут? Стоило оказаться на воздухе, как в нос ударил обалденный аромат: летняя свежесть пропитанная медовыми нотками. Это дерево липы цвело прямо напротив здания. А под ним сидел не кто иной, как Михаил, мать его, Милкович собственной персоной. Его силуэт в свете фонаря был похож на прекрасное видение. Но это был именно он — из бледной плоти и горячей крови. Прислонился затылком к стволу дерева, широко расставив ноги и небрежно разложив руки по коленям. И восседал такой тут, как нечто само собой разумеющееся. У Яна аж колени подкосились, но он чудом удержался, не в силах сдвинуться с места. Так и застыл, ощущая как по всему его нутру разливается что-то тёплое и тягучее. — Ну и какого хера ты остановил грёбаный поезд? — брюнет спросил максимально грубо и с вызовом, но голос чуть дрогнул в конце фразы. У Галахова был исчерпывающий ответ на этот вопрос: — Забыл на станции кое-что очень для меня важное.