Секрет

Люси оказалась лёгкой, как пёрышко. Колин даже не запыхался, пока поднялся на второй этаж, хотя давно уже не утруждал себя физическими нагрузками. Или это сказывалась постоянное ношение на руках Молли? Так малышка и вовсе была невесомой, только в первый день умудрившись оттянуть ему руки. По его же собственной глупости, кстати — нечего было носить ребёнка, как мешок с картошкой. И всё же, несмотря на миниатюрность своей сегодняшней ноши, не хотелось бы становиться её постоянным переносчиком. Ничего нет нормального в том, что человек в буквальном смысле засыпает на ходу. Колин не понаслышке знал, насколько губительным бывает недостаток сна, и пусть Люси была перед ним виновата, по-настоящему зла он ей не желал. К тому же она несла ответственность за троих детей, младшему из которых не исполнилось и года! Что станет с ними, если её организм в один непрекрасный день просто не выдержит нагрузки и выдаст сбой посерьёзнее? Неужели их финансовое положение настолько плохое, что Люси вынуждена пропадать на работе едва ли не сутками? К деньгам, насколько Колин успел заметить, она относилась очень бережно, иногда даже слишком: продукты обычно покупались по акции, не больше и не меньше, чем требовалось их разношёрстной семье, игрушки и одежда скрупулёзно приводились в порядок, то есть штопались, клеились, стирались и гладились, а не выбрасывались после появления первой же дырки. Может, Люси копслеила дядюшку Скруджа, ныкая на банковских счетах честно заработанные деньги? Или проблема крылась в маленькой зарплате? Это, конечно, не его дело, но что-то упорно не давало оставаться в стороне, в роли обычного наблюдателя. Каких-то активных действий предпринимать он пока не планировал (поход в школу не в счёт, это было скорее развлечением, чем реальной помощью), а провести очередную операцию по добычи информации — вполне. — Вот ведь… свалились на мою голову, будто мне ведра мало было, — раздосадовано вздохнул Колин, аккуратно укладывая Люси на кровать. Подумав немного, укрыл одеялом и вернулся на кухню. Саманта уже успела накрыть на стол — её он тоже приучил чаёвничать под разговоры. Однако сейчас вместо заварочного чайника между кружками испуганно пряталась пачка с одноразовыми пакетиками. — Прости, Люси опять забыла купить, — скорчила виноватую мордашку Сэм. — Она же только кофе пьёт, а мы такой и не заваривали никогда, вот и не привыкла ещё. — Я всё хотел спросить… — Колин зашарил на полках, пытаясь отыскать виденные там, кажется, ещё позавчера остатки чая с бергамотом — единственный, который он мог пить в любом виде. — Почему ты называешь Люси по имени? — А как мне её называть? — хрупнула печеньем Саманта. — Ну… — растерялся Колин. — Как обычно называют? — Тётя? — подсказала Сэм. — Да ну, стрёмно как-то. Какая она мне тётя, десять лет разницы? Скорее уж старшая сестра. Поэтому и звала всегда по имени. — Почему десять? — озадачено переспросил Колин, делая глоток, и едва не подавился чаем от внезапной догадки. — Она что, тебе не мать? — Фактически Люси мне вообще никто. Да и не только она. Если брать генетическое родство. — Ещё интереснее. — Колин, решительно отодвинув чашку, в упор посмотрел на Саманту. В семейке Хартфилиев явно что-то нечисто, он давно это чувствовал. Пора во всём разобраться. — Давай-ка с самого начала и по порядку. — С самого начала… Сэм, почесав кончик носа, забралась с ногами на стул. Колин заметил, она всегда так делала, когда впадала в задумчивость, которая заканчивалась обычно либо очередной сумасбродной идеей, либо неожиданным откровением. Сейчас, как никогда, хотелось второго. — Да нечего там особо рассказывать, — через томительную паузу нехотя заговорила Сэм. — Бабушка Лейла и дедушка Джудо очень хотели иметь детей, но у них почему-то не получалось. Тогда они решили взять ребёнка из приюта. Подали документы на усыновление, а через несколько месяцев — им как раз пришёл ответ — бабушка узнала, что беременна. Прямо как в этих сопливых историях из интернета, не читал? — Колин старательно помотал головой, не желая быть заподозренным в столь ванильном интересе. — А я читала. Ни за что бы не поверила, что это правда, если бы ба сама не рассказала. Саманта скривилась, будто её снова заставили есть ненавистный шпинат, но в голосе, в противовес выражению лица, явственно звучала грустная нежность, как если бы она говорила о действительно дорогом для себя человеке. — С усыновлением этим всю дорогу проблемы какие-то были: то документы не так оформили, то не туда послали, то потеряли. Самый эпик фейл в том, что им хотели отдать не того ребёнка. Знаешь, вот будто предупреждали: не надо этого делать! Они ведь могли не забирать Мишель, никто бы их за это не осудил, но ба с дедом решили проявить благородство. И зря. Надо было оставить эту дрянь в приюте, глядишь, прожили бы лет на десять дольше. Колина передёрнуло. Судя по всему, Сэм рассказывала о своей матери. Но разве можно так отзываться о человеке, подарившем тебе жизнь? Разве одно это не заслуживает уважения? — Ой, не делай такое лицо! — будто прочитала его мысли Саманта. — Может, твоя мама и ангел во плоти, а Мишель Хартфилия была демоном. Грязная, лживая, распущенная, её место в Аду! — Сэм! — Колин, зажмурившись, сжал пальцами переносицу, пытаясь совладать с бушевавшим внутри гневом. Ох и выскажет он всё Люси потом! Ребёнок не должен слышать подобные вещи о родителях, какими бы они ни были. Как старшие члены семьи Хартфилиев допустили такое? — Не надо бездумно повторять всё, что говорят взрослые, — медленно, едва ли не по слогам, произнёс он. — Они иногда бывают несколько… пристрастны — из-за обиды, разочарования, гнева. Но это не значит, что они правы. — Ты просто не знал Мишель Хартфилию, — горько уронила Саманта. Слишком горько для её возраста. Теперь это прозвучало без лишней экзальтации, обезоруживающе-искренне, по-настоящему выстрадано. От такого уже не отмахнуться, не отгородиться нажитым опытом или собственными убеждениями. Такое нужно обязательно выслушать, молча и внимательно, чтобы дать собеседнику облегчить душу. — Хорошо, изложи свою версию. Сэм недоверчиво покосилась на него, явно ожидая подвоха, но желание высказаться возобладало. — Ба никогда не говорила о Мишель плохо, — сразу расставила она все точки над i. — Никто не говорил — ни дедушка, ни Люси. Но я не слепая и не глухая, а Мишель любила потрепаться, особенно когда выпьет. Похвастаться, какая она умная была и всех вокруг пальца обводила. Хотя, может, и привирала половину, это она тоже любила. Так что о её «подвигах» я наслушалась. О том, как она воровала в младшей школе, но так ни разу и не попалась. Как мужиков разводила на деньги: прикидывалась невинной овечкой, плакала, что потерялась, просила проводить до полицейского участка, а перед входом начинала шантажировать, мол, скажу, что ты меня лапал, даже синяки есть! Они ведь и вправду были, она сама их себе ставила. В двенадцать начала убегать из дома. А там наркотики, секс, выпивка. В пятнадцать забеременела. Ба узнала поздно, аборт делать уже было нельзя. Беременность проходила тяжело, Мишель едва ли к кровати не привязывали, чтобы доносила, она меня потом за это ненавидела, говорила, пусть бы я лучше в утробе сдохла, чем полгода её мучила. Может, и правда лучше. Сэм, скукожившись на стуле, устроила на согнутых коленях подбородок и смотрела куда-то прямо перед собой, с головой уйдя в неприятные воспоминания. Колин ожидал слёз, даже истерики, вообще хоть каких-то эмоций, но глаза Саманты были сухими, а голос отстранённым и ровным, будто она рассказывала не о себе. — Отказаться от ребёнка ба не разрешила. Тогда Мишель сбросила меня на неё и Люси, а сама вернулась к тому, что ей больше нравилось — жила в своё удовольствие. Только ей теперь и слова никто против сказать не смел: роды прошли неудачно, из-за сильного кровотечения пришлось удалить матку, она потом, чуть что, ба этим попрекала: «Ты виновата, что я неполноценная, кому я теперь такая нужна?» В колледж после школы Мишель не пошла, устроилась в эскорт, едва двадцать стукнуло. Дедушка тогда слёг и больше не вставал. — Куда устроилась? — переспросил Колин, надеясь, что ослышался. — В эскорт, — чётко повторила Сэм. — Стала элитной проституткой. Ну, а что? Внешние данные позволяли, мужиками вертела, как хотела — видела я, как они перед ней на цыпочках ходили. — Она что, приводила их сюда?! — ужаснулся Колин. — Не сразу, — «успокоила» его Саманта. — Сначала они ездили на море, или в горы, или куда там ещё надо было клиенту. Там она их обрабатывала — не всех, а только тех, кто, видимо, подходил под какие-то её критерии. Возвращались они вместе. Правда, «гости» у нас недолго жили — месяц, два, один продержался полгода. А потом Мишель их выгоняла или они сами сбегали. Прямо в чём были, и вещи порой не успевали забрать. Колина затошнило. Он никогда не отличался особой брезгливостью — спокойно донашивал вещи старшего брата или, впопыхах собираясь на пары, заимствовал вещи однокурсника, с которым жил в одной комнате общежития. И, конечно, догадывался, что одежда, в избытке хранящаяся в доме, принадлежала раньше другим мужчинам, не специально же её закупили в таком количестве перед его приездом. Но отчего-то именно сейчас этот факт, озвученный вслух, показался ему омерзительным, особенно в свете того, что рассказала Саманта. Эти тряпки хотя бы стирали, прежде чем затолкать в коробки? Весьма сомнительно, учитывая характер старшей мисс Хартфилии. Хорошо, что он почти сразу, вернув себе документы и бумажник, обзавёлся собственной одеждой, дальновидно не доверяя щедрости новоиспечённой супруги. Теперь он и подавно к ним не прикоснётся. Зачем они вообще их хранили? Не проще было сдать в какой-нибудь благотворительный фонд? Всё равно никому больше не пригодятся — девочки, когда вырастут, такое носить точно не будут. Девочки… Что-то упорно скреблось в мозгу, неправильное, выбивающееся из начавшейся складываться картинки, неподходящее, как кусочек от другого паззла, случайно попавший не в ту коробку. — Мне иногда тоже сбежать хотелось, — продолжила откровенничать Саманта. — Неважно, куда, главное, подальше от этого дурдома. Пока ба с дедушкой живы были, Мишель ещё сдерживалась, может, боялась, что её из дома выставят. Или на долю наследства надеялась. Но дедушка всё на меня переписал, это мы уже из завещания узнали, после его смерти. Мишель орала, как резаная, даже смотреть на неё жутко было. А потом свинтила куда-то. Два года почти мы о ней ничего не слышали, пока ба не умерла. Ну и тут она нарисовалась. Люси её выставить из дома не смогла, да и куда выставишь? Мне же надо было с кем-то жить. Люси только-только первый курс закончила, в общежитии жила, ей бы меня не отдали, раз мамаша объявилась, родительских прав-то Мишель не лишили. А я не хотела ни в приют, ни в приёмную семью — вдруг бы нам с Люси не разрешили видеться? Лучше уж так… Сэм придвинула к себе чашку, поболтала в ней ложечкой, отхлебнув чаю, поморщилась — видимо, остыв, тот стал невкусным. Нахмурилась и, глядя на чашку так, будто та единственная была виновата во всех свалившихся на Хартфилиев несчастьях, снова начала говорить. — Тогда и начался весь этот треш. Она то дома сидела, от скуки на стены лезла, то вдруг срывалась по своим «делам». — А ты с кем оставалась? С няней? — Когда как. Обычно Люси приезжала. Как-то умудрялась договариваться в университете и на работе. Я так боялась, что однажды ей надоест мотаться туда-сюда, и она однажды просто не приедет. Это ведь тяжело — жить так. Я как-то даже спросила её: «Почему? Я же тебе никто». А Люси, кажется, даже обиделась. «Ты моя семья, и я тебя люблю, вот почему. И всё для тебя сделаю». Она постоянно со мной возилась, сколько себя помню: кормила, гуляла, книжки читала, уроки делала… Работать пошла, чтобы было, на что сладости и подарки на День рождения покупать. Постоянно что-то придумывала — мне тоже хотелось праздников. Ба разрывалась между домом, работой и дедушкой, Мишель было на меня плевать. А Люси нет, вот она и старалась. Когда мне исполнялось семь, устроила костюмированный кукольный бал на чердаке: украсила всё, приглашения написала — несколько месяцев готовила! На десять — ночёвку в палатке, типа мы великие первооткрыватели, приехавшие на неизвестный материк, на котором нас ждёт много интересного. И так каждый год, даже для Кэтти, хоть та маленькая была. «Я не знаю лучшего папы, чем ты. Девочки тебя обожают. Пикники, походы, домики из одеял и стульев, настольные игры… Да всего и не упомнишь! А какие дни рождения ты им устраивал! Каждый раз придумывал что-то новое, делал костюмы, писал сценарии — лучше, чем у профессиональных аниматоров». Это Люси говорила о себе. Так щедро поделилась собственными достижениями, будто они ей ничего не стоили. — На первый День всех святых, который Кэтти встречала с нами, Люси сшила нам троим наряды. Мы были самыми крутыми тыквенными ведьмочками! Кэтти так понравилось, что она неделю ходила в своём костюме. А Мишель бесилась: «Хватит девчонку баловать, она здесь не для этого! Рожай своих и забавляйся, сколько хочешь». — Подожди! — До Колина вдруг дошло, что именно его так смущало в рассказе Саманты. — Ты ведь сказала, она больше не могла иметь детей. Откуда тогда взялись Кэтти и Молли? — Кэтти Мишель привезла из очередного вояжа, как она их называла. Уехала одна, вернулась с ребёнком. Притащила в дом как какого-то экзотического зверька. Она так её и называла — «моя золотая рыбка». А Молли с нами оставил сеньор Сол, она ему то ли дочка, то ли внучка, то ли племянница, я не поняла. — В смысле — «оставил»? — не понял Колин. — В качестве оплаты, что ли? — Они с Мишель собрались пожениться. Он такой страшный, ужас! Худой, чёрный, ну в смысле загорелый очень, мне едва до подбородка доставал, волосы прилизанные, очки какие-то стрёмные, зубы жёлтые, будто он никогда их не чистил, без конца бубнил себе что-то под нос. На него даже смотреть противно, а целоваться как?! Фу-у-у! — Сэм аж передёрнуло от воспоминаний. — Зато богатый. У Мишель никогда таких платьев не было, а у неё шкаф от одежды ломился. И кольцо Сол ей подарил с бриллиантом, наверняка самый большой выбрали. Мишель им без конца хвасталась, а ещё куда и на чём они поедут в свадебное путешествие: сначала в Италию, с его родственниками знакомиться и свадьбу на вилле сыграть, потом на собственной яхте вдоль побережья и частным самолётом по Европе. Молли им там была не нужна, вот и оставили здесь с няней до возвращения. — А где сейчас твоя м… — Колин запнулся. После всего, что он услышал, язык не поворачивался назвать старшую мисс Хартфилию «матерью». А учитывая, что с девочками уже так долго возится Люси… — Где сейчас Мишель? Всё ещё путешествует? — Погибла в аварии полгода назад вместе со своим Солом, прямо здесь, на перекрёстке, только от дома отъехать успели. Туда ей и дорога. Мне её нисколечко не жалко. — Сэм… — позволил себе лёгкий упрёк Колин. Мёртвые заслуживали какого-никакого уважения, хотя бы ради того, чтобы совесть живых была перед ними чиста. — Что «Сэм»? — неожиданно вызверилась Саманта. — Тебе мало того, что я рассказала? Я её ненавижу, слышишь? Они собирались забрать с собой только Молли, а меня отправить в военный женский лагерь для трудных подростков в Кругстоне, там порядки, как в тюрьме! «Это чтобы из тебя дурь выбить», — так она сказала. Они и для Кэтти что-то такое подыскивали. Я должна была уехать уже на следующий день и даже с Люси не успела бы проститься, а туда её бы потом не пустили, лагерь закрыт для посещений. Мне пришлось бы прожить там три года! Мишель рассказала обо всём перед самым отъездом, Сол уже ждал её в машине. Ещё и посмеялась: «Это тебе мой подарок на День рождения. Я ведь тебе никогда ничего не дарила». Я ей сказала, пусть засунет себе этот подарок в одно место и что не хочу больше никогда её видеть, чтобы она сюда не вернулась. Мишель ударила меня по лицу и пошла к машине. Кэтти, дурочка, побежала за ней и всё звала:"Мамочка! Мамочка!» А эта гадина даже не посмотрела на неё! Сэм, всхлипнув, стёрла с щёк слёзы, залпом опустошила чашку и, судорожно вздохнув, снова заговорила, но уже гораздо тише, почти шёпотом: — Я убежала к себе в комнату — хотела позвонить Люси, всё ей рассказать. И тут прогремел взрыв. А потом закричала Кэтти. Она так страшно кричала и всё не останавливалась, пока я не занесла её в дом. И с тех пор больше ни слова не сказала. Не помню, кто позвонил Люси — я или миссис Тан, няня, может, мы обе. Люси прилетела первым же рейсом. Всё там бросила: работу, квартиру, жениха… Он потом приехал. Такой весь из себя, модный, холёный. Смотрел на нас, как на тараканов, даже в дом не вошёл. И сразу Люси ультиматум поставил: или они, или я. — А она что? — напрягся Колин. — Дверь перед его носом захлопнула, — хохотнула Саманта. — И так спокойно спрашивает: «Кто хочет молока с печеньем?», прикинь? Будто не жених приезжал, а люди адресом ошиблись. Я думала, она переживать будет, ну поплачет там вечером, погрустит. Нет, совсем ничего, по крайней мере, я не видела. — А что там с вашей няней случилось? Люси так туманно объяснила, да и я не сильно соображал. — Она уволилась. Без предупреждения. Просто позвонила утром и сказала, что больше не придёт — уезжает к дочери в Мексику. Люси как раз нужно было на собеседование в вашу фирму, вот она и взяла Молли с собой. Помнишь, что там произошло? А то могу освежить память, — ехидно предложила Сэм. — Не нужно, — насупился Колин. Не то чтобы ему теперь стало стыдно за раздутый практически на пустом месте скандал. Ситуация сама по себе выглядела неприятной, а в изложении Саманты — Колин был уверен — окажется ещё гаже. — Ты её обидел, — добила его Сэм. — А тут ещё и миссис Тан уехала, и Молли заболела, и с новой работой облом. У любого нервы сдадут. Вот она и… — Саманта неопределённо махнула рукой, то ли извиняясь за мать (вернее, тётушку, но это не суть важно), то ли намекая, что он и сам прекрасно знает, чем всё закончилось. — Вот она и… — задумчиво протянул Колин. Голова гудела от вываленной на него информации. Слишком много всего и сразу и такого, чего он никак не ожидал услышать. Теперь это требовалось, тщательно переварив, уложить в нужном порядке, чтобы сделать выводы и понять, как вести себя дальше. За пять минут точно не управиться. — Пойдём-ка спать, поздно уже. — Колин решительно поднялся, легко хлопнув ладонями по столешнице, словно ставя точку в их разговоре. — А то завтра кому-то в школу. — Школа! — встрепенулась Сэм. — Я же хотела узнать! Как всё прошло? — Эм… — смущённо почесал кончик носа Колин. — Кажется, госпожа директор осталась немного… недовольной нашей встречей. Наверное, я слегка перегнул с образом. Она позвонила Люси и предупредила, что позвонит в опеку, если та, цитирую, «не оградит Саманту (то есть тебя) от тлетворного влияния её отца». — О, нет! — застонала Сэм, с чувством приложившись лбом о стол. — Что же теперь делать? А вдруг она и правда позвонит? За это Люси тебя ругала? Да что такого «тлетворного» директриса в тебе усмотрела? Сколько можно ко мне цепляться? Что я ей сделала?! — Не части! — остановил её Колин. — И не ломай мебель. Ничего непоправимого пока не случилось. Завтра я снова схожу в школу, побеседую с миссис Рук, постараюсь убедить её никуда не звонить. Что там она любит, ты говорила? Мужчин в костюме? О`кей, используем наш главный козырь. Надо в коробках порыться, где-то я его видел. Ещё рубашку подобрать, галстук, и всё отгладить. Работы часа на два, не меньше. А ты марш в постель! Глаза уже сонные. Ещё тебя я на руках не таскал…