Секрет

Утренний бриз, шаловливо пробираясь под накинутую на плечи мужскую рубашку, неприятно холодил кожу, заставляя её покрываться зябкими мурашками, но Люси не спешила прятаться в тёплой каюте. Ей хотелось встретить это утро именно так: на палубе-крыше, под крики чаек и скрип тяжёлого рулевого колеса. Вдыхать полной грудью терпкий морской воздух с нежными нотками ванили от пекущихся в кафе булочек. Наблюдать, как розовеет в тон трепещущим алым парусам ещё блёклое после ночи, не успевшее налиться глубокой синевой небо. Осторожно касаться кончиками пальцев гладкого дерева мачт, свернувшихся уставшими змеями шершавых канатов. И вспоминать, вспоминать, вспоминать… Люси ни о чём не жалела. Да и как жалеть, когда на тебя смотрят с таким искренним восторгом, что внутри всё обрывается, словно падаешь с огромной высоты. Когда целуют — то нежно-нежно, едва касаясь, то страстно-горячо, жадно, долго, пока не начинают ныть лишённые кислорода лёгкие. Когда не понимаешь, как раньше могла жить без этих сильных загорелых рук, так правильно тебя обнимающих. Или засыпать одна — в холодной постели, не вслушиваясь в чужое дыхание. С Лаксусом всё было совершенно по-другому. Не так открыто, не так спокойно, не… просто не так. Они познакомились года за три до окончания университета, и Люси ещё долго не могла поверить, что такой со всех сторон интересный мужчина обратил на неё, в общем-то обычную и ничем не примечательную, внимание. Наверное, поэтому она так спокойно относилась к тому, что Лаксус не торопился чётко обозначить свои намерения, хотя Сэм упорно называла его женихом. Ещё менее удивительным стала его реакция на девочек: это она готова была пожертвовать ради них всем, даже личной жизнью, и от других подобной жертвы не ждала. Люси поняла и приняла бы, скажи Лаксус прямо, что не готов к таким серьёзным переменам в своей — их общей — жизни, но то, что он поставил её перед выбором, простить не смогла. Лаксус ещё звонил пару раз, может, надеялся, что она передумает, но Люси с не меньшим упорством сбрасывала его звонки, а потом, замотавшись, и вовсе про него забыла. Нацу не походил на Лакса, как жаркий летний день на холодные осенние сумерки. Яркий, весёлый, свободный в словах и действиях, буквально брызжущий энергией и щедро одаривающий ею окружающих — рядом с ним невозможно было хандрить или скучать. Мужчина с душой ребёнка. Но в этом великовозрастном мальчишке неожиданно обнаружилось столько внутренней силы, сколько она никогда не чувствовала ни в монолитном Лаксусе, ни даже в брутальном Гажиле. Когда Люси столкнулась с ней в первый раз — после знаменитого визита Нацу в школу — то подумала, что просто устала и переволновалась, поэтому и заснула стоя, стоило лишь почувствовать хоть чью-то поддержку и участие. Но потом такое стало происходить едва ли не ежедневно, прячась в совершенно обыденных и привычных вещах, что отмахнуться и списать на случайность уже не получалось. Как и найти объяснения — слишком уж поведение Нацу отличалось от того, что он писал о себе на личной страничке. Неужели его характер мог так сильно измениться после потери памяти? Ведь какие-никакие «базовые» настройки должны были сохраниться. Или на нём так сказалось наличие «семьи» и упавшая на плечи ответственность? Но и в «Драгонфлай» о Нацу отзывались хорошо. «Довольно милый молодой человек, — жалостливо повздыхала мисс Брайт, когда Люси попыталась осторожно навести о нём справки. — Странный немного, конечно, нелюдимый, почти ни с кем не общался, только со мной и мистером Драгнилом, но милый». Даже их первая встреча уже не производила такого неприятного впечатления, как раньше. Успокоившись и посмотрев на произошедшее тогда под разными углами, Люси поняла, что была не права. Она ведь и сама повела себя в общем-то не очень красиво, выплеснув на абсолютно незнакомого человека свои раздражение и усталость. Да и кому понравится, когда его… пачкают? А если вспомнить свободные порядки, царящие в «Драгонфлай», и то, что она приняла его за другого… В сухом остатке — обычная человеческая реакция на неожиданную неприятную ситуацию. Так что уже ни сердиться, ни обижаться на Нацу не получалось. Но и совместить две его такие разные личности — тоже. «Ну, может, просто в его жизни случилось что-то плохое, — выдвинула предположение Сэм, когда Люси поделилась с ней своими мыслями. — Вот он и стал таким». — «Что плохое?» — напряглась Люси. «Умер кто-нибудь. Или бросил. Вот он и обиделся на весь свет, а сейчас не помнит об этом. Поэтому и стал таким… няшкой». Люси назвала бы это по-другому, но в целом была согласна с Самантой: такой Нацу ей нравился больше, чем его сетевая копия. И его эгоистично хотелось оставить себе. Совесть и воспитание требовали открыть «мужу» правду и дать ему возможность самому решить — уйти или остаться, а глупое сердечко, боясь потерять так внезапно обретённое счастье, умоляло подождать ещё немного. И, кажется, после сегодняшней ночи его голос стал гораздо громче… На талию, прогоняя по телу мурашки, неожиданно легли горячие сильные руки; скулу, по-кошачьи потеревшись об неё, царапнули отросшей щетиной; хриплый со сна голос негромко спросил: — Куда плывём, мой капитан? — Вперёд! — кутаясь в сквозившую даже в таких простых движениях нежность, как в пушистый тёплый плед, счастливо выдохнула Люси. — Отличный маршрут, — согласился Нацу, мимолётно коснувшись её виска губами, и с лёгкой досадой продолжил: — Гажил звонил, сказал, если не придём сейчас, останемся без свежих булочек и его фирменного кофе. Люси едва сдержала вздох разочарования: ей тоже не хотелось возвращаться в привычный мир, к каждодневным, пусть и любимым обязанностям. Может, они всё же смогут выкроить для себя ещё хотя бы полчаса сказки-на-двоих? — Думаю, в кафе найдётся немного хлеба и ветчины, — повернувшись, улыбнулась она, с удовольствием отмечая, как разбегаются в уголках загоревшихся лукавством серо-зелёных глаз тонкие лучики морщинок. — А вместо кофе могу заварить чай. — М-м-м, люблю бутерброды на завтрак, — довольно протянул Нацу. «А можно и вообще обойтись без завтрака», — подумала Люси, отвечая на поцелуй. Есть вещи гораздо интереснее…

***

Игнил, кинув нетерпеливый взгляд на наручные часы, откинулся на спинку деревянной скамьи и прищурился: день сегодня был ясный, солнце, восполняя своё отсутствие за два предыдущих дождливых дня, светило вовсю, но надевать тёмные очки иррационально не хотелось. Глаза, устав от долгого сидения за компьютером, с удовольствием рассматривали изумрудную зелень листвы, безоблачную синь неба, яркие кляксы цветочных клумб. Воздух звенел от детских голосов, пряно пах мёдом и сахарной ватой. Даже мысли неожиданно стали лёгкими и беспечными, как рассекающие полуденный зной стрекозы. Всё же хорошо, что Колин предложил встретиться здесь, в парке, категорически отказавшись и от ужина дома («Это поздно, мы не успеем вернуться»), и тем более от офиса («Слишком много народу, да и… Нет, точно нет»). К себе — туда, где он жил сейчас — тоже не позвал, а вспомнив о детской площадке в парке около «Драгонфлай», загорелся невиданным энтузиазмом: «То, что надо! И тебе недалеко, и девочки погуляют». Игнил не стал уточнять, о каких девочках идёт речь, надеясь выяснить всё при личной встрече, которая наконец-то должна была состояться. Эти почти пять месяцев, что Колин был рядом и недосягаем одновременно, дались ему нелегко. Игнил старался не давить на сына, помня, как тяжело тот пережил смерть матери, но сейчас едва ли не впервые ему хотелось нарушить собственные принципы и притащить заблудшее чадо домой, чтобы оно было в зоне видимости. Наверное, он просто соскучился. Колин, в отличие от Зерефа, был очень похож на мать: разрез глаз, линия губ, цвет волос… Иногда хватало одного простого движения, удачно упавшего освещения, и схожесть становилась полной, с поправкой на пол и возраст. Игнил, хоть и пытался жить дальше, жену до сих пор любил, а потому видеть младшего сына было не мукой, как могло бы показаться тем, кто тоже попал в подобную ситуацию, а настоящим, немного щемящим счастьем: как можно не радоваться тому, что в этом мире — только руку протяни — есть живое воплощение дорогого сердцу человека? Они довольно редко виделись, пока Колин учился и несколько лет после, но тогда, приезжая погостить, сын, пусть и ненадолго, был рядом, под одной с ним крышей. А то, что творилось сейчас, откровенно напрягало: странное исчезновение в день приезда, недомолвки, секреты… Игнил не собирался становиться наседкой на старости лет, да и сын был достаточно взрослый и умный, чтобы не вляпаться в неприятности. Но всё же хотелось убедиться в этом собственными глазами. — Привет! — вывел его из задумчивости голос Колина. — Прости, мы опоздали. Долго ждёшь? — Минут двадцать, — честно признался Игнил, поворачиваясь к сыну, и задумчиво хмыкнул, заметив изменившийся цвет волос: — Неожиданно. — Ты про это? — Колин смущённо дёрнул себя за отросшую чёлку. — Ну… Пришлось поменять имидж. Вот теперь думаю, может, так и оставить? — Оставить! Юси сказаа, ты как кубничная зефика, — вмешалась в их разговор старшая из двух девочек, что пришли с сыном. Младшая, сидящая в переноске, согласно угукнула, с удовольствием облизывая резиновую корову. Обе казались смутно знакомыми, но вспомнить, где он мог видеть их раньше, не получалось. — Клубничная зефирка, — перевёл с детского на обычный сын. — Готов с вами согласиться, юная леди, действительно очень похоже, — поддакнул Игнил. — Колин, представишь нас друг другу? — Его зовут Насу! — поправила его тут же малышка. — Нацу, — снова перевёл Колин. — И лучше называй меня пока так, ладно? Я всё объясню, ну, а пока давайте знакомиться. Это Кэтти, — указал он на старшую девочку. — А это Молли, — представил младшую. Та, обрадованная, что на неё наконец обратили внимание, отбросила несчастную корову и, протянув ручки, залепетала, сжимая-разжимая кулачки: — Ня-ня-ня! — Можно? — не удержался Игнил, щёлкая креплением переноски. Теперь он их вспомнил. Сестрёнки Хартфилии. Люси много рассказывала о своих девочках и однажды даже показала фотографию. А ещё там фигурировал некий молодой человек по имени Нацу. Интересное совпадение. — Да, — разрешил Колин, — только осторожно — Молли недавно… поела, — упавшим голосом закончил он, жестом заправского фокусника извлекая из большой тканевой сумки зелёного цвета влажные салфетки, и странно довольно усмехнулся: — Похоже, это у нас семейное. — Ничего страшного, — отмахнулся Игнил, стирая с рубашки белёсое пятно. — Со всеми детьми такое случается. Дай лучше бутылочку с водой, надо напоить Молли. И корову сполосни, она на землю упала. Ну всё, «Насу», мы тебя слушаем. Колин рассказывал долго — то ли хотел заново пережить интересные и наверняка важные для него моменты, то ли старался создать наиболее полную картину. А Игнил пытался разобраться с тем, что чувствует. Он должен был сердиться на Люси. Определённо, должен! И не мог. Не потому, что в подробностях узнал её печальную историю или привык к ней за время их недолгого, но весьма плодотворного сотрудничества. Дело было в сыне: всего за несколько месяцев эта девочка смогла то, над чем он тщетно бился годами — вернуть Колину желание жить. С радостью встречать каждое новое утро, рваться навстречу приключениям, открываться другим. И это сейчас лично для него, Игнила, было важнее каких-либо этических норм и буквы закона. — Что ты собираешься делать? — спросил он, нарушая затянувшуюся между ними паузу. Колин уже давно молчал, складывая для Кэтти самолётики из разноцветной бумаги, выуженной из той же сумки, откуда появились салфетки, бутылочка и множество других мелочей, необходимых, если идёшь куда-то с двумя маленькими детьми. Потом они по очереди запускали их под заливистый смех Молли, довольные происходящим не меньше, чем она. — Помнишь, как говорила мама? — негромко вместо ответа спросил Колин, крутя в руках уже изрядно помявшийся самолётик. — Если не знаешь, куда идти, доверься своему сердцу. Оно укажет тебе правильный путь. Но я свой знаю. Игнил остро посмотрел на сына. Это определённо был не тот Колин, которого он знал раньше, — увереннее, серьёзней, готовый брать на себя ответственность за тех, кто рядом. И не сказать, что произошедшие с ним перемены Игнилу не понравились. — Не все поймут твой порыв, сынок, — не отговаривая, а лишь пытаясь осторожно предупредить, ответил он. — А ты? — ощутимо напрягся Колин. Игнил не торопился с ответом. Погладил по спинке притихшую Молли, запустил для Кэтти очередной самолётик… Как объяснить, чтобы не причинить новой душевной боли, и при этом высказать то, что уже давно гложет сердце несбывшейся мечтой? — Мы с твоей мамой очень хотели дочку, — неторопливо, тщательно подбирая слова, начал говорить он. — Этакую маленькую принцессу после двух сорванцов, ставящих на уши весь дом. Чтобы баловать, покупать наряды, кукол и детскую косметику с розовыми пони. Но сначала не получалось, а потом Анжелика заболела. И у Зерефа родились сыновья… — Игнил поднял глаза на Колина, очень надеясь не увидеть на его лице обиды, сжал его плечо, как бы подтверждая свои слова. — Ты не думай, что мы вас не любили. Очень любили. И, думаю, сейчас мама гордилась бы вами так же сильно, как и я. Но дочери… Это словно другой мир. Необыкновенные, странные создания. Впрочем, ты, кажется, знаешь уже об этом не меньше меня, — усмехнулся он, приглаживая растрёпанные ветром волосики Молли. — Я поддержу тебя, сынок. В любом случае поддержал бы, даже не будь у тебя таких очаровательных аргументов. Они рассмеялись. Игнил вдруг почувствовал, как распрямляется внутри какая-то упрямая пружина, что долго не давала нормально дышать, и в груди разливается тепло, подстёгивающее, как в бесшабашной юности, отчебучить нечто эдакое, по-мальчишески беззаботное, наполненное весельем и свойственной, пожалуй, только детям и редким взрослым безоглядной уверенностью, что всё непременно случится так, как они задумывали (в этом сын определёно пошёл в него). — Теперь ты понимаешь — у меня не было ни единого шанса! — всё ещё посмеиваясь, сказал Колин. — Так что я бы поступил, как собираюсь, — в любом случае. Но за поддержку спасибо, пап, мне это очень важно. Игнил только кивнул в ответ, мол, обращайся, если что, и, бросив быстрый взгляд на часы, засобирался: — Побыл бы с вами ещё немного, но, увы, пора возвращаться в офис. Может, сходим завтра в зоопарк? — осторожно предложил он, надеясь, что сегодняшняя акция не будет разовой. — У меня свободный день. Колин посмотрел на внимательно слушающую их Кэтти. Та быстро-быстро закивала. — Мы согласны! — Отлично! — довольно выдохнул Игнил. Кажется, «период отчуждения» подходит к концу.

***

Люси снова прислушалась к доносившимся из комнаты Саманты крикам. Надо было пойти выяснить, о чём Нацу и Сэм уже минут пятнадцать спорят на повышенных тонах, но она… боялась. Не того, что придётся выслушивать жалобы и, не принимая чью-то сторону в конфликте, искать компромисс (с учётом того, что уже довольно давно эти двое жили душа в душу, новой войны между ними, особенно сейчас, в свете последних событий, не хотелось особенно). Люси просто не знала, как посмотрит им в глаза и скажет… скажет… о чём? Что она, ухнув с головой в так внезапно свалившееся на неё личное счастье, забыла об элементарных вещах, и у них — теперь уже вполне закономерно — появились новые проблемы? Что она больше не имеет права скрывать от Нацу правду, и не сегодня-завтра, если он не сможет её простить — а так, скорее всего, и случится — они останутся без самого замечательного папы и мужа на свете? Впрочем, на себя Люси махнула бы рукой: она не заслужила этих трёх потрясающих недель (вернее, двадцати пяти дней, если считать с утра, встреченного на «корабле»), потому и рассчитывать на продолжение не имеет права. Но девочки… Лишать их семьи, пусть не настоящей, но от этого не менее крепкой и любящей… У Люси не хватало духу. Вот она и пряталась в спальне, надеясь хоть ненадолго оттянуть неизбежное. Голоса стали громче — ссора плавно перетекала в настоящий скандал. Похоже, дело серьёзное: Нацу никогда не разговаривал с Самантой таким тоном, да и та не вступала с ним в открытую конфронтацию, предпочитая спихивать разборки на Люси. Придётся-таки высунуть нос из спальни и срочно вмешаться, пока эти двое не договорились до того, о чём потом пожалеют. — Скажи ему! — заметив её в дверях своей комнаты, чуть не плача потребовала Сэм. — Что именно? — осторожно уточнила Люси. — Что я ни с кем не спала! И даже не целовалась ни разу! — Ну… если ты так говоришь… — начала Люси. — Я нашёл это в мусорной корзине в ванной, — перебил её Нацу, размахивая маленькой бело-розовой коробочкой. — Он положительный! А Саманте ещё и шестнадцати нет! Это ведь тот парень… как же его? Том? Джим? А, вспомнил, Тим! Никогда мне не нравился. Он отец ребёнка? Да я ему ноги за такое сломаю! — Нацу… — не зная, плакать или смеяться, вздохнула Люси. — Это мой тест. — Ой, не защищай её! Это же не разбитая машина. Может, ты ещё и рожать за неё будешь? — Нацу, высказав своё негодование, снова повернулся было к возмущённо сопевшей Саманте и замер с открытым ртом. Пауза длилась, казалось, целую вечность. Наконец он, ткнув коробочкой в Люси, переспросил: — Твой? — Получив в ответ кивок, снова завис, уточнив через очередную длинную паузу: — Ты… беременна? — И ещё через одну: — У нас будет ребёнок? А… ну… как ты?.. — Беременность пять недель, — по-своему поняла его Люси. — У меня была задержка, и я сделала тест, а сегодня утром сходила к врачу. Срок — в начале мая. — Весна… — задумчиво протянул Нацу и вдруг расплылся в такой широкой улыбке, что у Люси, глядя на него, заныли скулы. — Девочка! Я хочу, чтобы это была девочка! — Он подскочил к Люси, закружил её, не обращая внимания на слабые протесты. — Чёрт, это круто! Ой, детка, прости! — присев на корточки перед Люси, погладил её пока абсолютно плоский живот. — Папа больше не будет ругаться, обещаю! — Нацу… — попробовала урезонить его Люси. Им предстоял тяжёлый разговор, и чем быстрее он начнётся, тем лучше — решимость иссякала с каждой проходящей секундой. — Послушай, нам нужно… — Ты правильно мыслишь — такое событие обязательно надо отметить! Но не сегодня. В субботу. Проедем по побережью. В «Голубой лагуне» открылся новый развлекательный детский центр, я видел рекламу. Забронирую нам там домик на все выходные, даже Мэтти сможем взять с собой! Отдохнём и отпразднуем. А сейчас как на счёт пирога с черникой? Все за? Тогда я побежал делать. И буквально испарился, будто от того, насколько быстро приготовится пирог, зависело его собственное будущее. Люси, устало потерев ноющий висок, присела на кровать Саманты и негромко попросила: — Не сердись на него, пожалуйста. Это моя вина — надо было лучше прятать улики. Да и вообще… быть осторожнее. — Ну вы даёте! — ошарашено выдохнула Сэм. — Не, я, конечно, всё понимаю, но… У меня даже слов нет! — У меня тоже, — попыталась пошутить Люси. — А найти придётся. — Хочешь ему всё рассказать? — догадалась Сэм. — Да. Не стоит начинать… такое на лжи. Нацу не заслужил этого. Саманта уже открыла рот, чтобы ответить, но тут зажужжал её телефон, уведомляя о входящем сообщении. Сэм прочитала его и слегка поморщилась. — А мне кажется, он вполне себе счастлив, — возразила она, отложив мобильник. — Зачем всё портить? — Потому что так нельзя. Даже если у него никого нет и мы его единственные близкие люди. Вернее, не даже — особенно! Мы стали ему настоящей семьёй, как можно продолжать врать?! Я больше не могу, Сэм. Не теперь, когда… — Может, до выходных подождёшь? — скорчила просительную мордашку Саманта, косясь на разрывающийся от входящих сообщений телефон. — А что изменится за это время? — спросила, не желая просто так сдаваться, Люси. — Что изменится? — повторила за ней Сэм. — Да многое! Мы должны сделать так, чтобы у папочки и мысли не возникло от нас сбегать. Поэтому предлагаю следующее… Ой, подожди, я сейчас отвечу — девчонки чатятся, поговорить спокойно не дадут. — Она потянулась за телефоном, быстро что-то набрала и, усевшись по-турецки, начала перечислять, загибая пальцы: — Напишем тебе прочувственную речь, ты её отрепетируешь, а я послушаю — со стороны же лучше видно, как она будет звучать. Кэтти пусть рисует нашу семью. И почаще. Прям вот каждый день. И на рыбалку пусть ещё раз сходят. Нет, все вместе пойдём! Ты скажешь, что тебе поручили сделать проект дома на большую семью, и будешь постоянно советоваться с Нацу. Следующее… Сэм уже заканчивала считать пальцы на второй руке, когда в комнату вприпрыжку вбежала Кэтти. — Мы едем в па-а-ак! — поделилась она новостью, забравшись Люси на колени. — Кто тебе сказал? Нацу? — зачем-то уточнила Саманта. Кэтти радостно закивала: — А ещё что он испечёт пиог! Сэм похлопала по одеялу рядом с собой и, когда Кэтти переползла к ней, привела последний, самый безотказный довод: — Ты же не лишишь нас праздника, да? Что будет, когда к ним присоединится Молли, Люси старалась не думать.

***

Колин осторожно, стараясь не наступить на скрипучие половицы, отступил от двери и, перепрыгивая через ступеньку, понёсся на кухню делать обещанный пирог. Проверенный не единожды способ добычи информации и на этот раз не подвёл, позволив вовремя нейтрализовать угрозу своим планам — у него даже пальцы устали строчить Сэм сообщения с подробными инструкциями, а потом ещё и Кэтти объяснять, что и как нужно сказать! С одной стороны, хорошо, конечно, что Люси такая правильная и совестливая, с другой это добавляло проблем. Вот как сегодня. Придётся буквально на коленке перекраивать тщательно продуманный план, надеясь, что кое-кому хватит терпения сдержать обещания дождаться субботы. Руки привычно споро замешивали тесто (кому скажешь — не поверят! Когда-то вершиной его кулинарного искусства были кривобокие сэндвичи и подгоревшая с одного бока яичница, но детей ведь таким не накормишь), а в голове не менее шустро прокручивался список дел для очередного шедеврального проекта. Времени под него теперь совсем ничего, так что от участия в подготовке никто не отвертится. И Сэм в том числе. Колин смущённо потёр щёку, пачкая её в муке. Неудобно получилось с Самантой. И сам даже толком не понял, почему в первую очередь подумал именно о ней, а не о них с Люси. Хотя чего тут непонятного? Сэм ещё ребёнок, наивный и верящий в романтику, за ней глаз да глаз нужен. И если ей Колин доверял, то Тиму — ни капли. Мутный он какой-то. Спокойно мог задурить девчонке голову и воспользоваться. Надо бы с ним поговорить… по-мужски. Колин усмехнулся. Отец прав: девочки — удивительные создания, но и проблем с ними больше, того и гляди, чтобы никто не обидел. А у него их вон сколько: рыженькая, блондинка, брюнетка и… ещё одна, да. Просто мечта плейбоя! Так что сейчас он поставит пирог в духовку и сходит в гараж поищет биту. На всякий случай.