он вышел из голода,
из вечного холода,
из горной железной тьмы,
из древней тюрьмы.
из сумрака севера
соцветием клевера
последней весны росток
вплетётся в венок.
— Осторожнее! — Дазай шикнул, жмуря глаз, чувствуя, как жжётся от травяной настойки рана на щеке. Пахло всеми эти сушёными растениями, пастушьими сумками и водяными перцами с сиренью, и их отварами — у ведьмака с собой их всегда было великое множество. — Я ещё не труп, чтоб со мной так… ай!
— Тише, — Мори хмурится, убирая сгустки крови с бледной кожи и обрабатывая след от когтей измельчёнными сиреневыми листьями. — Хватит дёргаться, я так никогда не закончу.
— Я умру от кровопотери быстрее, чем ты закончишь, — юноша жмурится, сжимая пальцами края стула и нервно постукивая ногой по полу.
— Ты не настолько хрупкий, чтобы жаловаться на простую царапину, — Мори отвлёкся к своему столу, вынимая перевязочную ткань и отрывая от неё кусок. Приходилось говорить шёпотом — всё равно раннее утро, а яркая сиреневая завеса в покоях короля будет весьма заметной для чужого глаза. — Царапину от дракона, но всё равно. Так, говоришь, другой дракон, да?
На самом деле, Осаму получил очень даже хорошо. Когти дракона на человеческой коже оставили ощутимые и глубокие порезы, как от вонзившихся в щёку ножей, но Дазай молчал и даже не особо обращал внимания на сочащуюся из раны кровь. Мори перепугался окровавленному лицу и рукаву больше, чем сам Принц, умудрившийся проскользнуть мимо поста охраны с теневой стороны дворца и пройти через чёрные хода точно до покоев ведьмака, не обращая внимания на то, что оставил за собой капли крови на полу. Тяжело дыша от быстрого бега и прячась за колоннами с гобеленами от проснувшейся прислуги, он практически незаметным достиг цели, если бы в какой-то момент перед собой прямо рядом с дверьми к Мори не столкнулся лицом к лицу с Акутагавой. Рюноскэ вскинул бровь и перегородил путь (Дазай делает шаг влево — Акутагава шагает за ним, Дазай шагает вправо — Акутагава снова там), и в его взгляде читался немой вопрос о том, каким образом и где Принц так… умудрился. Он даже руки уже потянул, чтоб взять Осаму за плечи, но Дазай только головой отрицательно закачал и оббежал его стороной, вытирая по пути щёку рукавом и скрываясь в покоях волхва.
Принц-дракон был больше взбудоражен не тем, что его лицо кровью истекает, а тем, что без конца твердил: «Там, там… там как я, только… там ещё один! Я не… Я сам не верю, но он там, правда!» Глаза широко раскрыты, в карем цвете ярко сверкал янтарь, и ведьмак, увидев преемника в таком состоянии, только медленно, нараспев, глядя прямо в глаза, проговорил о том, что
солнце взойдёт.
Дазай стоял в дверях, тяжело дыша и слушая, пока острые зрачки не стали человеческими.
А сейчас он начал делать вид, что он кисейная барышня и имеет право ныть от любого ранения, игнорируя то, что натура его — вполне себе здоровый дракон. Если бы Огай не знал, что Принцу не особо-то и больно, он бы всерьёз забеспокоился о том, что состояние юноши ухудшилось. Лить слёзы от простой ссадины от когтей! Дракон скулит, что его поцарапал другой дракон… Уму непостижимо. Хорошо, что Осаму прекрасно умеет притворяться и драматизировать.
— Он самый, — Дазай чуть приподнимает голову, поджав губы и прижав коленку к коленке, терпя, пока один из глаз скрывается за бинтовой повязкой вместе с окровавленной щекой. — Я думал, он мёртв, а он вскочил и чуть не сжёг меня.
— Дазай, ты не можешь сгореть. Так же, как и пострадать от раскалённых вещей или кипятка, — Мори аккуратно поправляет каштановые волосы, чтобы не торчали пучком из-под бинта, выправляет ухо и смотрит, крепко ли завязал. — Походишь так хотя бы до конца дня, а там посмотрим… и что он делал дальше?
— Я понятия не имею, — Осаму машинально тянется к повязке, трогая щёку пальцами, но щурится от боли и встаёт на ноги. — У меня, знаешь ли, нет ни малейшего желания встречаться с ним ещё раз. Мало ли, ещё лапу мне откусит.
— Ты в своём уме? — Мори собирает все вываленные на стол травы, бутыльки, связки и мешочки обратно в свою сумку и расставляет по полкам. Когда преемник ворвался в его покои, запыхавшись и капая кровью с лица, времени расставлять снадобья аккуратно не было. — Ты считался последним, но, когда нашёл своего собрата, буквально свалившегося к нам с небес, отказываешься возвращаться?
— А ты хочешь, чтобы последним остался он? Или она, я не знаю, — Осаму развернулся на стуле к Мори лицом, прищурившись. — Он же прикончит меня!
— Но при этом ты сказал, что он меньше тебя.
— И ничего смешного! — Дазай огрызается на тихую усмешку. — Ты вообще видел, как он сделал чёртов шар пламени и бросил им в меня? Нет? А я видел! Я, чёрт возьми, ощутил его на своей многострадальной морде, — юноша указал пальцем на своё лицо, — и ещё раз такого удовольствия испытывать не хочу. Я так даже не умею!
— Да, согласен, то, что он спалил бы тебе ресницы, было бы ужасным последствием, — Принц позади лишь раздражённо фыркает, скрестив руки на груди. — Хорошо бы было, если б это оказалась она.
— На что ты намекаешь? — в голосе Дазая послышались вызов и негодование, и каблуки громко стукнули по полу, когда он встал. — Да я ни за что-
— Намекаю на то, чтобы ты сходил туда ещё раз. Ты понимаешь, что есть шанс, что ты не один? — Мори упирается руками в стол, повернувшись на преемника через плечо. — Да, знаю, спустя столько времени это звучит нереально, но… Неужели тебе ни капли не интересно, откуда он появился?
— Не поверишь. Ни капли, — Принц отчеканил сказанное по слогам, отрицательно махнув головой. — Раз так хочешь — иди один, я к этому бешеному больше ни ногой. Ни лапой, вернее. Он ведь наверняка давным-давно улетел, или ты думаешь, что он крыльями пользоваться не умеет?
— Место падения всё равно стоит проверить, — Огай сел за свой стол, уже не обращая на доводы юноши внимания. — Наклон и направление укажут, откуда он рухнул, а там мы уже справимся сами.
— Сам, — Осаму сказал как отрезал, в оскале приподнимая верхнюю губу и показывая клык. Так скалятся звери, намекая сородичам, чтобы ты не приближались. — Я не собираюсь участвовать в этом.
— Я спрошу у тебя об этом ещё раз ближе к вечеру.
Дазай ничего не ответил, лишь огрызнулся с оскалом и резко вышел, хлопнув дверьми. Его взглядом проводил Атсуши, держащий в руках тряпку в крови — оба прислужника быстро подсуетились, чтобы скрыть следы крови с пола. Никто не должен был их видеть — сегодня достаточно важный день для ведьмака как нового короля, и двери дворца будут раскрыты для многих желающих. Принцу, в общем-то, до этого дела нет — он почти никогда не выходил из своих покоев, чтобы ни с кем не пересекаться, а сегодня и подавно больше никуда не хотел выглядывать. Ему хватило впечатлений.
Чем старше юноша становился, тем больше он любил одиночество. Возможно, это было связано с тем, что при большом скоплении народа Дазай чувствовал себя незащищённым, но если сначала он знал, что его защитит дядюшка щелчком пальцев или взмахом руки, то в более осознанном возрасте он ощущал незащищённость остальных; стал понимать, что однажды может не сдержаться. Крутой драконий нрав был истинным огнём: вспыхнет — не погасишь, и это учитывая, что в человеческом облике Осаму обычно был спокоен. Да, капризен и разбалован, но вспыльчивости почти не было. Раздражительность нарастала, когда его злили, и тогда он по-настоящему мог быть опасен. Сначала это понимал только Мори, со временем — сам Дазай.
Но жалел он вовсе не людей, что причиняли боль или в глаза называли «чертовским отродьем, и младшенький не лучше», а Мори, который мог пострадать из-за его вспыльчивости.
Да, иногда у самовлюблённых огнедышащих тварей тоже случается человеческая привязанность и благодарность к кому-то, кто дал пищу и кров и не бросил на произвол судьбы. Это, скорее, было ошибкой природного инстинкта, но что заложено с детства, того не искоренишь.
Принц насвистывал что-то спокойное и мелодичное себе под нос уже битый час, спокойно лёжа на своей постели с закинутыми за голову руками. Пускай глаза закрыты, пускай тело не меняет положения, Дазай прекрасно слышит весь день, как за стенами постоянно нарастают голоса и шум. Мори обмолвился как-то намедни, что подустал все дни проводить на ногах («Мне не нужно спать от заката до рассвета, чтобы чувствовать себя бодрым, ты знаешь это… но даже с этим условием я ощущаю себя так, словно впрягаюсь в телеги вместо тягловых лошадей».) Безусловно, ведьмак знал, на что идёт, обманным манёвром выбивая себе титул короля, но, скорее всего, он несколько не подрассчитал своих сил. Не только Огай изучил повадки Осаму, подрастающего под его крылом всё это время, но и Дазай прекрасно знал, что физической силой Мори не блистал. Вернее, даже выносливостью: ведьмак был силён в своей магии и в том, чтобы черпать энергию из ближайших живых существ, но никак не в беге на длинные дистанции или силовые нагрузки, и особенно когда истощён. Всегда проще передвигаться верхом на драконе или лошади, когда оборотень упрямится и хочет ехать, лёжа на сене в повозке с закинутыми за голову руками и задрёмывая под свежей тенью деревьев от яркого солнца, чем на своих двоих; всегда проще попросить дракона под рукой сбегать за какой-нибудь травой в ближайший лес; всегда проще отдать свою еду подрастающему рядом дракону, чем отвлечься на неё самому.
Из-за всей этой затеи по обретению относительно постоянного дома Мори перешагнул через все свои принципы, пытаясь помочь людям и восстановить круговорот сил и дел в разорённом драконом королевстве, и именно это больше всего убивало в нём силы, как бы он ни спихивал свою усталость на чрезмерную активность в последние больше десятка лун.
Доброта и благосклонность к обыкновенным людям в ведьмаках едва ли не выжигается с самого их становлениями тёмными волхвами, и не раз на их жизни верность выбранного решения подтверждается и спасает их волчьи шкуры.
Но Дазай — не ведьмак. Ему неведомо право тяжёлого выбора, ему ведомо лишь то, что когда-то там, до его рождения, тяжёлый выбор судьбы был сделан кем-то за него, а сейчас только благодаря его сдержанности все носители своих судеб вокруг всё ещё живы.
Солнце светило ярко, день вновь был жарким, но всё, что сделал Принц, это перевернулся со спины на бок на край постели, чтобы кожу не обжигало солнце и не светило в глаза. Свет перемежался с тенью от покрывающих стену дворца покрытых зеленью корней, закрывающих трещину в потолке, жара особо не беспокоила.
пламя внутри всё равно жарче Не было даже аппетита, как и настроения, вся голова была занята исключительно тем рыжим, как самый настоящий огонь, драконом, непонятно откуда оказавшимся на побережье лесного озера и умеющим выпускать огненные шары. Чёрт побери, только подумать — шары пламени! Это же так… опасно и красиво, особенно в сочетании с тем, как разгорались золотые пластины на чужой груди, когда этот шар, объятый красным свечением, скапливался в глотке. А как больно жжёт… Юноша резко раскрыл глаза, сильно хмурясь, и приподнялся на руках, сидя на постели. Воспоминания не радовали. Его прежний жизненный опыт, плотно устаканившийся в сознании после долгого пути в прошлом, открыто не вязался с происходящим сейчас — и от этого голова шла кругом. Ему показалось даже, что от этих мыслей ещё больше заболела отметина от чужих когтей на щеке. И чего он был такой агрессивный? Он ведь тоже дракон! Чёрт, да Дазай ему даже ничего не сделал! Или не успел сделать… Принц только повязки слегка растёр, шикнув и повернувшись спиной к дверям, лёжа на боку.
Да, ему было вообще всё равно на этого чужака ровно до того момента, как он не начал о нём думать. Откуда он такой взялся? Правда, что ли, прямо с неба рухнул? Если верить Мори, конечно же. Осаму в ту ночь отдыхал в подвале (поддерживать вид, что ты — ужасно опасный пленный дракон, и время от времени грозно рычать, словно ты подавился, не так уж и сложно, но лапы затекли просто ужасно!), ему до бури снаружи не было никакого дела, так что, возможно, именно поэтому он ничего и не почувствовал. У него же жгло в груди, стоило начать приближаться к чужаку на побережье. «Не может быть, — Дазай перевернулся на спину, сложив руки на животе и согнув одну из ног в колене — если присмотреться, можно увидеть, где неплотная ткань штанины собралась и зацепилась на бёдрах за редкие чешуйки на человеческом теле. — Он не мог просто так взяться из… ниоткуда, потому что я за всю свою жизнь ни одного дракона не видел. Даже я! Не говоря уже о дядюшке или всех остальных, — мысли отчётливо громко и слаженно звучат в голове. — Ни одного упоминания, ни одного слуха, ни одного случая… Пф. Это какой-то бред. Может, он мне показался? Мало ли, в какую белладонну вляпался или ещё что… — Дазай недовольно распахивает глаза и смотрит в каменный потолок, внезапно оскалившись и стукнув кулаком по постели. — Бред! Не мог я не почувствовать! Откуда он, чёрт возьми, взялся?!»
Чем больше он говорил себе не думать об этом, тем больше он об этом думал.
Драконье ухо прекрасно слышит, как не умолкают голоса в тронном зале, но они его не тревожат: это проблемы Мори, не его. Его волнует сейчас эта проклятущая мысль о том, откуда взялся тот рыжий дракон. Нет, подумать только — ещё один! Дазай шагает из стороны в сторону, на надев обуви и не щадя босых ног, мысленно прикидывая, как всё это могло произойти. Не может же он, будучи огнедышащим чудовищем, не знать о местонахождении своих собратьев столько времени? Да и ведьмак тоже не прост, он бы наверняка знал хотя бы направление, где драконы могут обитать. Безусловно, это логично, что Дазай откуда-то и от кого-то да появился, да и древние предания не врали о существовании, но чтобы так внезапно… Чёрт бы забрал этого проклятого дракона цвета пламени! Свалился с небес — туда и возвращайся! Юноша со злости сжал кулаки, хрустнув костяшками и чувствуя, как под языком начинает теплеть, готовясь вырваться сквозь клыки наружу.
Но в дверь стучат, и вид Акутагавы, стоит Дазаю обернуться, мгновенно приводит в себя.
— Милорд? — его голос всегда негромкий и слегка хриплый, взгляд спокойный, даже строгий. Он по обыкновению своему держит одну из рук за спиной.
— Да брось, — Принц откашлялся в кулак, встряхнув головой. — Оставь за дверью фамильярность. Всё равно никто не слышит.
— Как скажешь, Дазай, — Рюноскэ закрывает дверь за собой одной рукой. Принц зарывается пальцами в свои волосы, жмурясь, но тут же чуя в воздухе знакомый запах. Нет, так не пахнут люди. — Мори просил передать, что зайдёт ближе к вечеру.
— В любое время, — Дазай делает шаг вперёд, принюхавшись и сощурившись, но всё ещё оставаясь на почтительном расстоянии. — Где Атсуши? Он обычно с тобой.
— Там же, где и все, — Рюноскэ никогда не меняется в лице, когда говорит. Во всяком случае, почти никогда. — Людей много, в одни руки не справиться.
— Если Мори так нужна помощь, что здесь делаешь ты? — глаза принца-дракона подозрительно сверкнули, когда он глянул прямо в лицо Акутагаве, но тот и глазом не моргнул, стоя прямо и без напряжения.
— Я отлучился на несколько минут, чтобы принести тебе это.
Стоило догадаться, что знакомый запах — тушка кролика, за задние лапы вынутая из-за спины. Она практическая чистая, без кровавых разводов на короткой шерсти — Акутагава по-другому и не работает. Зрачки Принца слегка расширились при виде свежего зверька, и плохой настрой от мыслей ушёл как по мановению руки. Вернее, по её взмаху — рука в белой перчатке разжимает пальцы и одним движением бросает тушку на край постели, и Дазай провожает её взглядом.
— Не смею больше задерживаться, — Рюноскэ отряхивает белые перчатки от короткой серой шерсти, внезапно слыша, как где-то в коридоре по направлению к тронному залу что-то негромко падает и что-то роняет вместе с собой. В голове тут же мелькает мысль о том, что, перед тем как отлучиться, он видел, как Атсуши убежал куда-то за нужными Мори рукописями, запнувшись о ковровую дорожку, и со вздохом тут же выходит за двери — Принц всё равно на него больше не смотрит.
Принц голоден. От волнения аппетит развивается быстрее. Дазай, подойдя, только наклонился, хватая мёртвого зверька за задние лапы и поднимая над своей головой — еда кончается весьма скоро, если у тебя есть драконья пасть вместо рта, только тонкие и маленькие кости хрустят на зубах и череп, застрявший в горле, падает из зубов на пол и дробится на осколки.
Монотонный шум на заднем плане не тревожит. Если обратиться во слух, можно услышать даже отдельные слова и голоса, исключая, конечно, знакомый уставший голос ведьмака. В окна лучше не выглядывать — прямиком из города выстроились целые ряды жителей. Мори соврёт, если скажет, что является прекрасным управленцем: он, конечно, не совсем не понимает, что к чему, но и принимать какие-то решения сходу насчёт тысяч граждан не в силах. Ему показалось вполне приемлемой затея не идти к горе, а заставить гору идти к нему, но не просто идти, а идти с какими-либо пожеланиями и «всем таким», как он намедни выразился, только, наверное, не рассчитал, что людей будет настолько много. Складывалось ощущение, что они либо не кончаются, либо идут по второму кругу; пришлось просить помощи всех прислужников, потому и слышались периодические быстрые шаги то в одну, то в другую сторону. Удивительно, как Акутагава вообще из этой суматохи вырвался, лавируя между толпами горожан, но ещё удивительнее то, как нужда гонит простых смертных в замок, под которым спит неспокойный дракон… Люди, всё-таки, местами удивительны сами по себе. Дазай человек всего наполовину, но и этой половиной он не до конца понимал некоторые людские поступки.
Мори был выходцем из смертных, но даже он не всегда находил объяснения тому или иному человеческому греху.
Солнце сходило на нет, когда дверь со скрипом приоткрылась. Осаму и глаза не открыл, сидя на обломке стены подле дыры в ней, оплетённой корнями и листвой, и зажав маленькую острую кость в зубах, вычищая ею остатки мяса и шерсти из клыков — по шагам он давно услышал, что это Мори. И как он вырвал себе минуту?.. Ведьмак выглядел не просто уставшим — измученным, и это, скорее всего, от чрезмерно большого общения с людьми. Ну, а как же ты хотел, дядюшка? Дазай бросает на него насмешливый взгляд, со скрипом пройдясь осколком острой кости по клыку. Намеренно.
— Разве ты не должен быть сейчас со своими верноподданными? — Осаму свою работу давно выполнил, так что теперь только ведьмак отдувается за свою затею. Нет, она неплоха, в ней есть и выгода, и закономерные риски, но, чтобы получить эту самую выгоду, нужно сначала поднапрячься и вытерпеть все тяготы. Дазай свою тяготу честно отработал, ход за Мори. Он всё прекрасно понимал и до воплощения плана в жизнь: становишься королём — людей не избежать.
— Я выкроил несколько минут, чтобы прийти к тебе, — ведьмак встряхивает чёрной головой, снимая корону, повреждённую пламенем дракона, и присаживается на край смятой постели. Дазай — олицетворение гнева и праздности в одном лице. Если говорить о лице Огая, то оно заметно осунулось за эти почти два десятка лун, а тени под глазами стали виднее. Алая мантия с белой оборкой вовсе не шла ему, но в своей накидке с перьями ворона не походишь при королевском дворе, если король — ты сам.
— Какая честь, — юноша хмыкнул, хрустнув костью-зубочисткой и легко выбрасывая её через щель между толстыми корнями. — И что изволит просить его величество у такого чудовища, как я?
Мори давно привык, что Дазай склонен к драматизации.
— Я собираюсь идти туда, где ты обнаружил чужого дракона, — Огай говорит вполголоса, потирая глаза большим и указательными пальцами руки в перчатке. — У озера в лесу, верно?
— Вернее не бывает, — Принц зевает, ставя ногу на каменный обломок, на котором сидит, и обхватив её руками, упираясь подбородком в колено. Об этом никто не говорит, но Мори прекрасно понимает, что Дазай осознаёт, что он
больше не один, и это его если не расстроило, то ввело в ступор. Просто Дазай также прекрасно скрывает свои эмоции, когда хочет и когда он владеет ситуацией. — Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— А что с теми, кто ещё не ушёл и ждёт своего короля?
— Им побудет наследник.
Дазай раскрыл глаза не сразу. Он послушал, внял, выждал время, для того чтобы Огай мог исправить сказанное, но, не услышав ответа, с прищуром глянул на него. Мори смотрел прямо в глаза совершенно спокойно и уверенно, будто Осаму — тот, кто сразу же согласится.
— Ты на полном серьёзе? — юноша с места не сдвинулся, наблюдая, как Мори протянул в его сторону корону. В любом другом случае принц-дракон допустил бы ошибку, переведя взгляд с чужого взгляда на другой предмет, но в случае с ведьмаком ничего не случится. Пришлось выпрямиться. — Правда думаешь, что я соглашусь?
— Я не думаю, я знаю это, — Огай поманил рукой к себе, немо намекая на то, чтобы преемник подошёл, но Осаму, что ожидаемо, и пальцем не шевельнул — он смотрел на эту корону, как зверь на охотничью стрелу. — Я ухожу, так что у тебя как у наследника нет выбора, Дазай.
— Так не уходи. В чём беда? — юноша пожал плечами и отвернулся, но ногу к полу спустил, отвернувшись лицом от Мори в сторону. — Сходишь ночью или завтра на рассвете.
— Хорошо, тогда сейчас схожу туда, где, по твоим словам, находится чужой дракон, и попрошу его подождать до полуночи. Подменишь меня?
— Вынуждать на что-то дракона — плохая идея, — Осаму встряхивает головой и моргает, глядя теперь вперёд себя и медленно стянув с половины лица повязки, и Огай прекрасно видит теперь, как ярко полыхнули жёлтым его глаза. Это не просто жёлтый, не просто янтарь и свет солнца — это сердцевина пламени, что низвергнет до пепла целую цивилизацию или согреет костром в холодные ночи. Его голос всё ещё спокоен, но Мори умеет отличать, когда юноша спокоен целиком и полностью, а когда скрывает напряжение. — Не делай из меня своего настоящего преемника.
— Даже пытаться не буду, но люди должны верить.
Дазай смотрит в упор. Закатное солнце светится на кончиках пушистых и вьющихся каштановых волос, сквозь прозрачные рукава видны повязки на предплечьях, под тканью одежды волнами предупреждающе приподнимается чешуя — с бёдер на рёбра и с плеч на шею. Если прислушаться, слышно, как она шелестит, как сухая листва. Жёлтые глаза полыхают не ярче заходящих лучей, и сейчас нельзя даже моргать. Принц-дракон испытывает терпение и выжидает сам: отведёшь взгляд — он исчезнет в подземельях подвалов, злясь и обжигая огнём стены, или выскочит наружу, скрываясь за стенами дворца подальше от людских глаз. Какой же, всё-таки, скверный у Дазая характер! Но ведьмак — не ведьмак, если не знает этого и к этому же не готов.
В покоях, кажется, даже тише стало в эти мгновения — шум за стенами отошёл на задний план.
— Я не собираюсь выходить к ним и делать то, что делал до этого ты, — юноша говорит чётко, подавляя желание оскалиться. — Это было твоей прихотью, не моей.
— Но ты согласился, и значит, что желание было обоюдным. Или ты предпочтёшь спать на мокрой траве в дождь? — Мори слегка хмурит чёрные брови, но не более. Показывать эмоции при драконе — собаку дразнить костью. — Я не держу тебя.
Ответа не следует. Дазай резко зажмуривается и с рычанием бьёт кулаком по обломку стены — от удара поползли трещины и полетела каменная крошка. Юноша, поднявшись после этого, встал на ноги, стукнув каблуками об обломок, отряхнул руки и злобно, но уже без сверкающих глаз посмотрел на дядюшку, опустившего корону на постель. Принц высокий, длинноногий, его теперь всего по контуру обволакивает свет закатного солнца.
— Уж лучше я врагу помогу, чем людям, — принц-дракон брезгливо фыркает, гневно отбрасывая повязку ведьмака в сторону, и шагает назад — и скрывается за переплетением корней в дыре стены, расправив руки и сквозь них стремительно рухнув спиной вниз.
Удара о землю не было, был лишь недолгий взмах большими крыльями и удаляющийся шелест высокой травы. Мори только улыбнулся, со вздохом поглядев на чёрный камень в оправе своей короны — сиреневый слабо блистал и сверкал в мелких трещинах.
С драконом всегда можно договориться, если под договорами иметь в виду равноценный обмен.
Люди ждать не будут, как и внезапно упавшие с неба драконы.
Дазай шёл дорогой вкруг дворца, обходя сборища горожан. Длинной очереди конца-края не было, прямо-таки как у той плетени, через которую пришлось намедни перемахнуть, чтоб сократить себе путь. Город будто опустел, если идти не центральной площадью с главными дорогами, и такое поселение людей на закате юноше нравится куда больше: тихо, спокойно, ни одной живой души. Омрачало, правда, то, что его вот так вынудили снова идти к той бешеной ящерице (Осаму со злости решил именно так нелестно обозвать рыжего чужака), причём выглядело это так, будто он сам ещё и согласился! Дазай снова сжал кулаки до побеления костяшек, пнув камень с дороги в стену дома и уходя в проулки.
Вот как так у Мори каждый раз получается?! Старый же трюк! Это же так очевидно и так…
Так просто!
Юноша срывается на бег, не зная, на кого ему злиться. Натура ведьмака часто бесила и просто неистово выводила из себя. Не может быть простой получеловек умнее дракона! В воздухе не чувствовалось ничего: ни вереска, ни пшеницы, ни бересклета с медовым клевером — все запахи перебивал еле-еле останавливаемый силой воли дым, вот-вот готовый повалить и из носа, и изо рта, а следом за ним и огненные искры. Казалось бы, обыкновенный обманный манёвр, чтоб вынудить строптивое чудовище сделать то, что оно не хочет, но ведь это уже не в первый раз! Когда из-за забора заднего двора на пробегающего мимо Принца залаяла собака, ему в гневе стоило только огрызнуться — зверь со скулежом забился в будку. Действительно, хорошо живётся, когда людей вокруг нет.
Дазай хоть и в гневе, но всё же додумывается не идти той же дорогой, что ходил намедни утром. Перемахивает через размокшую грязь, не высохшую после ночной бури, и ветер в ушах шумит. Город вновь остался позади в небольшой низине, где-то в стороне — плетёная ограда с пшеницей и собаками, и чем выше пологий холм, тем выше трава и свежее, зеленее трава. Краски заката окрасили верхушки границы леса в полыхающий рыжий, и после недавних событий этот цвет уже не вызывает такого восторга, как раньше. И зачем только Осаму согласился? Что ему мешает остановиться и свернуть в другую сторону? Бег замедлился до шага. Юноша глянул в розовое небо, шмыгнув носом, и огляделся по сторонам, оборачиваясь. От глубоко вдоха дым рассеялся — чувствуется свежесть леса и благоухание трав. Эти запахи обычно не ощущают люди, да и не могут они любить леса и поля так, как дикие звери. Ни один человек.
Неясно, о чём принц-дракон думал в этот момент, но, нахмурившись, он вновь перешёл на бег, не меняя направления. От ветра всколыхнулись воздушные рукава. В конце концов, возможно, увидеть своего сородича живым, если ты считаешься последним из своего рода и особенно если ты сам лично убеждался в том, что твои собратья прекратили своё существование, выпадает единственный раз в жизни.
Лес встречает шумом листвы и тенью. Здесь можжевеловые кусты и редкая черничная поросль, пахнет смолой и сосной; здесь вздыхают реки в плену крутых берегов и небеса дробятся о бурные пороги — Дазаю кажется, что именно в таких местах его прямые речи пробирает баснословие и менестрельские эпитеты. Шаги глушатся тихой сухой тропой, дышится легче; вдыхаешь — чувствуешь каждое дуновение ветра и шелест еловых иголок далеко на севере. Многое из такого недоступно ни человеческому уху, ни человеческому глазу, но Дазай, человек лишь наполовину, вырос в скитаниях по таким местам и умеет ценить дикое окружение, особенно когда в округе нет ни единой человеческой души. Есть своё очарование в том, чтобы оставаться наедине с безграничной зеленью и порывами обжигающе-жаркого сирокко, и в том, чтобы слушать подвывание мистрали, когда на пороге весны небо с севера становится теплее.
Где-то там, далеко за лесом, где над длинными дорогами вилась темнота лесистых холмов, качал волны озера тёплый зефир, и принц-дракон спешил к нему, переступая ямы и перепрыгивая через поваленные стволы чащобного валежника.
Человек никогда не чувствует лес так, как его чувствует зверь, но и зверь никогда не почувствует себя в своём доме так, как это ощущают люди, и Дазай пользовался этим. Восприятие совершенно иное — и в этом тоже есть своя прелесть, но чем ближе к месту падения чужого дракона — тем на душе становится страшнее. Нет, нет, не страшнее, это трепет ожидания чего-то нехорошего: так всё содрогается внутри, когда прячешься от разыскивающих тебя людей или ждёшь вердикта о том, что за твою рогатую голову готовы отдать тысячу монет.
Это трепет ожидания встречи с другой рогатой головой, которой не должно было существовать и которая не очень-то и рада будет тебя видеть, если ты столкнёшься с ней ещё раз.
Как только становится слышен шум прибрежной воды, за ствол дерева заходит человек, а выходит уже дракон, остановившись и прислушавшись ещё раз. В воздухе всё ещё стоит запах чужака, еле уловимый — это значит только то, что в эту сторону чужак прошёлся всего один раз и прямо тогда, когда прогнал Дазая, обнаружившего его на песке. Под грудными пластинами словно надежда зашевелилась после этого на то, что на этот раз на него, бедного-несчастного, никто не нападёт, но пройти вглубь густой листвы до берега всё-таки пришлось. Дракон останавливается ровно там, где намедни утром соскользнул вниз и рухнул мордой в песок, и осторожно показывает длинный нос из-за листвы, принюхиваясь и прислушиваясь, жмуря глаза.
Озёрный берег пылает в лучах заходящего солнца, вода мягко заходит на песок, тихо колышется, блестит оранжевыми всплесками. Видна лишь огромная борозда, уходящая далеко в кусты, и больше ничего — ни одной рыжей молнии, стремящейся напасть из засады и откусить голову. В стороне — никого. В другой — тоже никого. Дракон моргает, постояв в укрытии, и прячется за листвой, тихо шагая по границе берега вбок. Он должен удостовериться, что на этот раз его глаза и морда останутся неприкосновенными.
Всё чисто, только вода шумит. Стало быть, чужак давно улетел — это к лучшему. Интересно только куда…
Дазай заметно расслабился. Камни с берега с лёгких ударов лапы полетели в воду, пока он шёл по берегу, в какой-то момент он даже подбросил один побольше, поддев когтем, и с размаху вдарил по нему хвостом, отправляя в прыжки кругами по озёрной глади и с гордостью за себя наблюдая за ними. Определённо, жизнь хороша, когда на тебя никто не точит свои острые зубы! Солнце ярко отражалось в блестящей чешуе и жёлтых глазах, пели птицы. Казалось, в голове заиграла услышанная когда-то в бродячем театре музыка лютни, и блики от бледных рогов блистали на воде, когда дракон покачивал головой, шагая вдоль побережья.
Дракон чисто случайно вступил в еле ощущаемое углубление в песке, останавливаясь и приподнимая лапу, заглядывая под неё. Это было чужим следом, и следом не абы какой конечности, а лапы дракона. Это видно по пальцам и размеру когтей. Вся надежда на хороший исход вылазки испарилась, осталась лишь на то, что след был утренним, просто хорошо сохранившимся.
Дазай отходит в сторону и заглядывает назад, смотря, откуда идут следы, и их цепочка тянулась туда же, куда шёл и сам принц-дракон. Вон там, чуть поодаль, прямо из кустов ведёт борозда, смешанные отпечатки и чёрный песок — это чужак, очнувшись, выскочил со своей лёжки и прогнал Дазая прочь. Без сомнения, резкая атака на всю мощь была защитой из-за неожиданности, но лишь бы она не повторилась вновь… А эта цепочка точно другая. Он ходил здесь, даже в воду заходил зачем-то и из неё же потом выходил, отряхиваясь — вон сколько брызг на песке. Осаму вовсе не хочется ничего распутывать, но запах есть, следы тоже, а выхода как раз нет. Что ему мешает вообще сказать, что по приходе сюда он никого не обнаружил? Чужак улетел и… Тогда Мори отправит сюда снова и скажет следовать в том направлении, откуда он упал. Выбора нет вообще! Дракон фыркает, и от разочарования и злости из пасти и ноздрей валит дым. И надо ему всё это? Он тут вообще непричём.
Чёрт бы побрал эту бешеную ящерицу, серьёзно.
Дракон идёт прямо по следам, но запаха, который, по идее, должен становиться ощутимее, не чувствует. Это странно. Даже если чужак улетел именно с того места, куда ушёл, запах должен был остаться. Дазай поднимает голову только тогда, когда рогами упирается в широкие листы, скрывающие место падения, и в ужасе замирает сначала, но потом вспоминает, что чужака здесь давно нет. Как и запаха. Запах ни с чем не спутать: так пахнут костёр и дым. Интересно, а так все драконы пахнут? Осаму как-то не доводилось сравнивать.
То, что нет этой знакомой, к сожалению, гари, уже странно. Следы в одну сторону — есть, а запах где?
Дазай щурится, поднимая голову и оглядываясь. Побережье чисто и тихо, здесь даже и не пахнет людьми: зефир колышет листья и тонкие ветви, на воде пляшут солнечные блики. Следы… Дракон опускает голову и снова идёт за ними, но уже в обратном направлении. А так чутьё что-то чует! Это как-то неправильно. В голове начинает что-то активно вертеться, и принц-дракон медленно, не отрывая взгляда от цепочки следов, будто они могут испариться, развернулся хвостом назад. Шаг в обратном направлении, шаг, шаг…
Так вот как ты скрылся. Головой назад и вперёд з… хвостом, да. Умно.
Как только в голове, где-то между рогов, щёлкнуло, Дазай, как мог, широко улыбнулся клыкастой пастью (и в отражении воды это выглядело до отвратительности жутко) и поспешил по цепочке следов назад. И чему это он так радуется… Они — следы — уводили по кромке берега куда-то к отвесным склонам, где вскоре кончается песчаная земля и начинаются обрывы прямо в глубокое озеро. Интересно, чужак взаправду шагал хвостом вперёд до тех далёких мест, чтобы запутать, или у него это случайно вышло? Разгадка загадки радовала, а вот то, что, возможно, бешеная ящерица всё ещё здесь — нет.
Чутьё подсказывает, что запах гари не такой уж и сильный, как если бы чужак прошёл здесь недавно. Он ведёт в неприметное и тёмное ущелье прямо в землистом склоне, где деревья сверху поднимаются до крутого оврага в воду, а кромка песка перед ним совсем узкое. Шаг в сторону — и соскользнёшь в озеро, где только кажется, что мелко.
А принадлежит ли гарь только дракону?..
Мысль не дала покоя. Дазай оцепенел, подумав об этом, и сразу в голову полезли домыслы о том, что никто не исключает возможности, что здесь всё же ходили люди, и ходили прямо по воде, следуя загадочным следам на песке, просто запах человечины перебился огнём — люди ведь всё огнём отпугивают, что им неведомо. Да-а, сияют глаза зверя в темноте чапыжника — махни туда факелом, он же испугается и сдаст назад. Нет, вообще в этом есть смысл, но идти с огнём на что-то, что в огне рождено и им же дышит, как-то неправильно. Дазай покачал рогатой головой и, пораскинув мозгами ещё раз, огляделся по сторонам на всякий случай, щёлкая челюстями в нерешительности.
Всё-таки, если есть призрачный шанс встретится с людьми, лучше предстать перед ними человеком, нежели чудовищем, что должно быть заточённым под дворцом.
Каблуки сапог неприятно проваливаются в мокрый песок. Дазай держится спиной к склону, стараясь не поскользнуться — драконы не такие уж и элегантные твари, — и не знает, что и думать: если это люди с огнём — плохо, если это то рыжее чудовище — ещё хуже, если там вообще никого нет и запах обманный, старый — всё совсем плохо, потому что иначе придётся лететь в чёртовом неизвестном направлении и искать, откуда эта рыжая тварь рухнула. Юноша хмурится и раздражённо сдувает спавшую на лицо прядь, что-то бурча себе под нос, и внезапно нога уходит в сторону, а спина — назад.
Ему повезло рухнуть на землистый пол ущелья, прежде чем он всё-таки поскользнулся и мог бы уйти в воду с головой. Огонь по природе своей не дружит с водой, так заведено. В глазах на мгновение небо и земля перепутались местами, и, упав, принц-дракон продолжил лежать на спине ещё некоторое время, чувствуя, как сапоги холодеют от воды. Первая мысль в голове — о том, чтоб остаться тут лежать до скончания веков. Вторая была всё же более логичной — встать, отряхнуться и проверить, кто в ущелье прячется. В конце концов, если доделать поручение до конца, Мори больше не будет тормошить его по этому пустяку. Дазай смотрел в земляной потолок ещё некоторое время, а затем пересилил себя — поднялся на руках, растирая ушибленный затылок и вставая на ноги. Хорошо, когда глаза дракона издревле приспособлены видеть в кромешной тьме так же, как при солнечном свете.
В ущелье взаправду темно. Видна граница, где заканчивается солнечный свет, а дальше — мрак. Слышно, как с потолка капает вода, и еле уловимый запах гари смешан с сильной сыростью. Пламя здесь не будет гореть долго, да и замёрзнешь здесь быстро, даже если снаружи палящее солнце. Идеальное место укрытия, на самом деле, и эта догадка Дазая ни капли не радует. Похоже, нужно было действительно соглашаться на предложение Мори, а он сам бы пускай шёл сюда и лез в пасть этому агрессивному, раз так хотел. Нет, Дазаю не страшно, Дазаю просто крайне неприятно здесь находиться, но идти вперёд нужно — и он идёт, внимательно всматриваясь в каждый камень и вслушиваясь в каждый шорох. Шаги глушатся сырой чёрной землёй, не видно теней, и чем дальше — тем отчётливее ощущается гарь. Может быть, всё-таки люди здесь спрятались и развели костёр? Беглецы, пилигримы, бродячие барды — не Дазаю удивляться, он сам всю свою жизнь с ведьмаком прятался в таких злачных местах, когда срочно нужно было укрытие. Логово ведь хорошее.
Юноша замер, не опустив и ноги до земли, когда услышал шорох. Не просто шорох — шелест
чешуи. Внутри всё тут же похолодело, и в голове забило набатом, что он должен был улететь, должен был, должен был! Тут же всё смолкло, и вновь наступила мёртвая тишина. Где-то снова капнула вода.
Дазай не рискует дышать. Запах гари особенно остро бьёт по чутью, но обернуться драконом — привлечь внимание, броситься назад — зашуметь. Юноша почувствовал себя мышью в мышеловке, нервно сглатывая. Может, показалось?.. Да, от
страха. Ему всего лишь показалось, это точно, сейчас же снова тихо, а тот шорох принадлежал какой-нибудь землеройке. Принц нервно вздохнул и сделал несколько шагов вперёд, полностью обратившись во слух. А нарастающая боль в груди — это так, тоже кажется.
Мёртвая тишина, даже эха от поступи не было слышно.
А затем далёкая и непролазная темнота, покрывшись мелкой дрожью от низкого, клокочущего рыка, начала постепенно разгораться ярким пламенем, опаляя жаром из глубины.
Дазай огня никогда не боялся, но глаза в нём повредить вполне можно, да и человеческая шкура очень к нему восприимчива, особенно волосяной покров. От пламени, сочащегося стремительной струёй-бурей из глубины, он моментально скрывается за ближайшим высоким камнем, рухнув на колени и накрывая голову руками. От столь близкого огня спина вспотела, в висках запульсировала кровь, глаза ярко засветились, как у полоза; он только уши закрывал ладонями, не слыша собственного частого дыхания от шума огненной бури за спиной.
В глубине пещеры будто взорвалось само солнце, изрыгая куски своей горящей плоти наружу.
Когда буря стихла, юноша глубоко вдохнул задымленный воздух и прислушался к окружению: теперь даже не капала вода. В пору было бы подумать, что оглох полностью, но нет — чуткое драконье ухо слышало отголоски шипения озёрной пены о берег далеко за пределами темноты. Такая тишина царит под землёй, когда очухиваешься от долгого сна и понимаешь, что тебя заточили в родовом склепе. Осаму, всё ещё слушая, осторожно выглянул из-за камня, держась за него руками и смотря горящими глазами в темноту. Впереди — ничего, только завеса из оседающего дыма.
А вот краем глаза сверху принц-дракон выцепляет что-то, чего там быть не должно — и это два горящих синих огня, глядящих прямо в душу. Кажется, время на эту секунду остановилось…
Чужак обрушивается с потолка, отцепившись когтями от землистого верха и ударом лапы снося человека в сторону. Глухой удар затылка о сырую стену — дракон не даёт очухаться, оттолкнувшись от другой, как молния, и вытягивается в прыжке, как дикая кошка, когда враг рухнул на землю, кашляя и потирая шею. Чересчур сильно разгораются грудные пластины, формируя у сердца огненный шар, и всего за секунду Дазай успевает поднять голову, ярко сверкая неестественно жёлтыми глазами со зрачками-щёлочками, и замечает, как у атакующего чудовища, словно время замедлилось снова, голубые глаза широко раскрылись в каком-то диком изумлении, а раскрытая в гневе пасть исказилась с хищного оскала до испуга с опущенными уголками зубастого рта.
Принц чувствует только, как сильным толчком его прижали за плечи к земле, а на грудь навалилась тяжесть. Свет не перекрывала здоровая драконья фигура, только в воздухе витала взмывшая вверх каменная пыль: на Дазае, от неожиданности вцепившись пальцами в его плечи, сидел самый настоящий юноша с рыжими, как пламя, волосами, прядями обрамляющими лицо, и голубыми глазами. Теми самыми, что были у агрессивного зверя. Под его светлой одеждой на груди и тёмным расстёгнутым жилетом постепенно угасало пламя, переставая светиться, плечи замерли от перехваченного дыхания, а удивлённый взгляд глаза в глаза говорил о том, что неизвестно откуда столь внезапно взявшийся незнакомец явно увидел то, что видеть не должен был —
увидел то, чего давным-давно уже не должно было существовать.
Осаму ничего не успел сказать, да и не мог — от неожиданности горло сдавило. Чужак, заметно дрожа руками, в один прыжок отскочил назад, резко поднявшись на ноги, и скрылся в темноте, словно его и не было.
