Даже если весь мир будет против моего мужчины, я буду тихо стоять за его спиной, и подавать ему патроны. (Неизвестный автор)
— Осаму, может, хватит? Ну правда. Сколько можно меня на руках носить, я же не совсем беспомощный! — Чуя вздыхает и беззлобно качает головой, когда его Дазай что-то недовольно бормочет и прижимает его к себе поближе, целуя в губы. Рыжик говорит это скорее для проформы, чем для того, чтобы шатен его действительно опустил на пол. Как говорится, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Впрочем, если брать за пример эту скумбрию, то скорее лишь бы не самоубивалось. Хотя, скорее всего, снова подобного можно было не ожидать. Серьезно, рыжик своего напарника в последнее время совершенно не узнает. Тот перестал выдумывать откровенно странные и абсолютно бесполезные методы самоубийства, сосредоточившись только на одном Чуе. Да его даже дела мафии интересуют куда меньше, чем-то, во что Накахара сегодня одет, чем пахнет и каким бальзамом для губ тот сегодня пользовался. И Дазая совершенно не останавливает то, что за последние четыре года бальзам для губ у Накахары совершенно не менялся, оставаясь с тем же запахом грейпфрута. Как был таким, так и продолжал оставаться таким до сих пор. А Осаму чуть ли не хвостом виляет, выпрашивая очередные поцелуй. И его совершенно не ебёт, что делает он это постоянно на глазах у всей мафии, которая уже с этим смирилась. Рыжик совершенно не понимает, какие именно изменения тот хочет обнаружить, но, в принципе, против поцелуев он ничего не имеет. Возможно, Чуя совершенно не против целоваться даже без повода. Но надо же иметь хоть какие-то рамки. Ему, между прочим, до краснеющих ушей стыдно ощущать на себе чужие взгляды, иногда откровенно оценивающие и раздевающие. Чуя всегда знал, что весьма красив, так что чужое внимание не вызывало обычно такой негативной реакции, но… Настолько бесстыдно на него даже Дазай в свои пятнадцать пялится не позволял. Накахара вздыхает и самолично расправляется с теми, кто посмел за его же спиной называть его «подстилкой Босса». Он разбирается с этим сам и искренне надеется, что подобное до ушей Осаму не дойдет. Все-таки, проводить тотальную чистку не хотелось: они хоть и идиоты, конечно, но все-таки его подчиненные. Впрочем, это все равно не уберегает особо ретивых от расправы. Чуя искренне не понимает, о чем думали эти дауны, когда посмели подойти к нему с предложением неприличного характера. Эти идиоты уже давно должны понять, что он не просто «подстилка», с которой спит их Босс. Несмотря на то, что Порча теперь ему недоступна (не то чтобы особо хотелось), он все еще остается самым сильным и опасным бойцом во всей Портовой мафии. Он, конечно, безумно красив, а внешность у него достаточно редкая и завораживающая, но они что, действительно готовы ради его красоты рискнуть своими жизнями?! Осаму — тот еще собственник, который покушения на «мое» не прощает. Рыжик уже давно его с ног до головы, что не раз уже подтвердилось с обеих сторон. У них взаимная одержимость и взаимный компас, стрелки которого направлены друг на друга. Его назвали не самыми вежливыми и культурными словами, самым нежным из которых была «шлю*а», а потом предложили дать им пусть по кругу его очаровательную попку. Они говорили это и словно не понимали, что подписывают себе смертный приговор. Со стороны Чуи. Однако, каким-то образом (впрочем, чему удивляться, Дазай ведь) об этом узнал Осаму. Полетели головы виновных и невиноватых, как бы Накахара не упрашивал напарника не убивать дураков. Чистка была настолько тотальной, что из шестерок не осталось практически никого. А те, кто остались, теперь смотрели на рыжика с таким священным ужасом, будто он это в одиночку провернул. Он в прямом смысле этого слова утопил Портовую мафию в крови. Та текла ручьями, от чего приходилось ходить очень осторожно, чтобы не запачкаться. Накахара занимался новым подбором персонала и громко матерился на Дазая, про себя гораздо больше ужасаясь тому, что шатену на смерть такого огромного количества людей было просто все равно. Он практически самолично в одиночку, не считая Акутагавы, вырезал их всего за час, предварительно заперев Чую в кабинете. Наверное, чтобы тот не пытался возражать или вмешиваться. Рыжик хотел вышибить дверь с ноги и отвесить Осаму несколько отрезвляющих пинков и тычков, но… не стал. Все-таки, подрывать авторитет Босса на глазах подчиненных, пусть и без пяти минут трупов, как-то нехорошо. Он ему потом все выскажет. Когда они останутся наедине.***
— Ты же понимаешь, что это ненормально, Дазай? Ты из-за меня тысячу человек грохнул, не поморщившись. И почему?! Просто потому, что они нелицеприятно отозвались обо мне. — говорит Чуя, пытаясь достучаться до совести шатена, но тяжело вздыхает, не видя в карих глазах ни капли раскаяния. Ему не нравятся, как темнеют глаза этого суицидника, когда рыжик случайно упоминает про оскорбления. Как бы еще одной чистки не было. Второй настолько же тотальной чистки за последние два дня Портовая мафия может и не пережить. И если Осаму плевать на это с высокой колокольни, то Накахаре — нет. Должен же хоть кто-то в их паре быть спокойным и здравомыслящим. Ну, хотя бы немного. — Я понимаю, но мне плевать, Чуя. Мне плевать на все, что не касается тебя. Я утоплю этот город в крови, если ты захочешь. Сделаю все и достану тебе абсолютно любую вещь, если ты этого захочешь. Мне не важно, что случится с этим миром, если рядом со мной будешь ты. Мне важен только ты и твое благополучие, Чуя. — Дазай смотрит холодно и спокойной, а в глазах пылает безумный огонь одержимости, от которого у Накахары внутри все екает. Но одновременно в груди вспыхивает настоящий огонь радости и предвкушения. Он, конечно, подозревал, что с его напарником что-то не так, но не думал, что настолько. Впрочем, плевать. Ему самому важна только эта бесячая скумбрия, а на весь остальной мир действительно плевать. — Ты… Зная теперь всю ситуацию, ты теперь меня боишься? Чувствуешь отвращение или ненависть? Глаза Осаму оживают, и в них чудится страх. Ему действительно плевать на все, что не касается его рыжика. Накахара об этом подозревал и раньше, а сейчас убедился окончательно. Ну… В принципе, ладно. Чуя в какой-то степени сам безумен, потому что готов опрокинуть к ногам шатена весь этот прогнивший мир. И ему будет плевать, из скольких кровавых жертв будет выстлан его путь. Это ли называют взаимной одержимостью? — Вот еще, тебя боятся. Совсем глупый, что ли? Как я могу бояться того, кого люблю?! — недовольно бурчит парень, пряча пламенеющие щеки за руками. Чуя видит, как оживают глаза суицидника. Тот смотрит с такой радостью и детским восторгом, что и подумать нельзя, что этот же человек совсем недавно вырезал тысячу человеку просто потому, что те оскорбили то, что принадлежит ему. Накахара довольно нежится на постели, подставляясь под нежные и распаляющие касания Дазая. Тот, кажется, окончательно успокоился и пришел в свое нормальное полу серьезно-полу придурковатое состояние. Рыжику чертовски хорошо, и он от этого чуть ли не мурлычет, довольно щуря голубые глаза и морща аккуратный нос. Осаму наклоняется к нему и в который раз уже за последние пять минут целует, после потираясь у его лопатку своей щекой. Парень знает, насколько на самом деле шатен любит касаться его и всю степень, пронизываемых любовью, касаний. Больше всего суициднику нравиться целовать рыжика. Конечно, это самое хорошее и приятное. А еще можно обнимать, теребить его волосы, гладить, кусать, изучать всю кожу и черты лица пальцами, словно он слепой. А еще лучше все вместе. Дазай, кажется, от этих касаний и ответной ласки никогда не устанет, а Чуя и не пытается сопротивляться, с радостью впитывая абсолютно все, что ему готов подарить его любимый человек. Если шатену так больше нравится, то кто Накахара такой, чтобы ему это запрещать?! Все-таки, в мафии и так слишком много жестокости, чтобы ее переносить еще и в повседневную жизнь и, особенно, в любовь. И это было чертовски мило. А еще более мило было только то, насколько бережно и с какой лаской Дазай касается его каждый раз, и не важно, видит Накахара это или не видит, потому что спит. Он такой нежный и ласковый постоянно. Даже не скажешь, что это самый жестокий человек не только в этом городе, но и, наверное, во всем мире. Что в голове этого человека хранятся самые невероятные тайны. Что достаточно одного его слова, чтобы разрушить весь уклад привычного строя и концепции Трех времен. Впрочем, для Чуи вполне достаточно того, что он просто любит Осаму, каким бы мудаком, психом и жестоким человеком тот не был. Он поможет и защитит шатена от всего, что только может ему навредить в этом мире. Если надо будет, своим телом закроет, но спасет. Он всегда будет стоять за его спиной и оберегать свою глупую скумбрию от всего мира. Он останется с ним и в радости, и в горе, и в болезни, и в здравии. Он всегда будет с ним. И останется с ним даже тогда, когда весь мир восстанет против Дазая, чтобы оберегать его. Но в первую очередь рыжик будет оберегать Дазая от самого себя, ведь у этого на первый взгляд жестокого самоубийцы, оказывается очень ранимое сердце. И Накахара убережет его, чего бы ему это не стоило. Просто потому, что Чуя его действительно любит.