Связанные

--Где ты была так долго? — Потрясающий вечер, не так ли? — спросила у дочери Маринетт, подходившая к холодильнику. Она взяла бокал, быстрыми движениями открыла бутылку белого вина и налила его до краёв. С той же скоростью она осушила сосуд. Немного постояв и подумав сделала тоже самое с бутылкой. — Я пожалуй пойду к себе, ты не против? — непринужденно ответила женщина. одной из удивительных особенностей этой женщины была трезвость ума. Она её сохраняла даже после выпитой бутылки коньяка или виски, и трезвая приходила на работу. — Объясни мне что случилось, прошу тебя, что это за человек, что он от тебя хотел и что вас с ним связывает? Мне нужна правда, пожалуйста ответь — умоляюще и с визгом спрашивала Милли. Но Мари помолчала. Она посмотрела своими глазами в её малахитовые, мол * Я не могу тебе сказать, мне слишком больно, подожди немного, и ты сама все поймёшь, прошу ничего не говори*, правда понила бы это одна Милли, ведь взгляд был как всегда холодный, по первому впечатлению абсолютно пустой. Истерический смех раздался по коридору. Первый раз она видела свою мать в таком виде. С опухшими губами, растрепанной причёской, одетой в какую-то безвкусную, дешевую одежду, совершенно отличающуюся от той, которую она обычно носила. Женщина вечно вздрагивала, движения были резкими, будто она являлась не человеком, а машиной на автопилоте, кожа была бледная как никогда, совокупность этих фактаров обьясняло её желание осушить все бутылки коньяка, виски и вина которые были в доме. На неё было жалко смотреть. Милли не выдержала и ушла в свою комнату закрыв дверь на ключ. Как никогда она плакала и рыдала. Ей было больно. Больно за свою мать. Она знала как долго она страдала, как много ей пришлось пережить и ей было страшно, далеко не подетски страшно что этот внутренний стержень, который ей так долго и верно служил скоро сломается, ведь трещина уже начала появлятся. Единственное что могла она сделать это продолжить плакать в подушку, и думать как ей плохо. Но почему?