В ад и обратно

На самом деле, в отношениях Сэмми и Нормана не было ничего нормального. Редкие моменты их солидарности полностью покрывались тем, что ни один из мужчин не желал идти на уступки, Лоуренс при этом неистово эмоционировал и едва ли не криком пытался донести до Полка, что тот — неисправимый идиот, раз не хочет хотя бы попробовать понять его просьбу (скорее, приказ), Норман же в основном просто пожимал плечами и когда становилось совсем скучно силой выталкивал Сэмюэля из будки. Тем для разногласий у них находилось много, так как сосуществовали мужчины буквально рядом. Композитор терпеть не мог вечное присутствие Нормана неподалеку, иногда молчаливое, а иногда и вовсе нет. Человеком он был едким, раздражительным, и оттого безобидные шуточки киномеханика терпеть не мог: стоило тому обронить короткое «Упс,» когда Сэмми сбивался с нот, и музыканты терялись, не понимая, что играть, как его тут же настигал холодный, но притом невероятно злобный взгляд снизу. Речи о более серьезных шутках даже не шло — вспыльчивый юноша взвивался, словно фурия, и огрызался на Нормана, а Норман огрызался в ответ, и вся эта грызня длилась не менее двадцати минут. Впрочем, не только Полк становился жертвой нападков Сэмми. Тот часто почем зря срывался на музыкантов — по его мнению, никто не умел нормально играть, а бесконечный поиск новых людей ничего не давал: Лоуренс был типичным Лоуренсом и не давал никому поблажек, выцеплял малейшие ошибки и долго отчитывал за них провинившегося прямо при всех музыканта, на лень и опоздания реагировал остро и тратил как минимум полчаса на то, чтобы доступно «объяснить», почему так делать не стоит. Критику юноша часто выстраивал неконструктивно и менеджером был ужасным, потому что в его словах не было мягкости или надежды на лучшее, а уж поддержки тем более. Скорее он всегда будто находился на грани, а чья-то ошибка заставляла его сорваться. С Джоуи и Генри общался он мало, так как встречались они редко, но Генри его подбешивал просто потому, что всегда поддерживал шутки Нормана и вечно пересмеивался с ним по поводу чего-то. Сэмми казалось, что смеются они над ним. Джоуи же был персонажем, непосредственно появляющимся в студии редко, но ничем особенным он по первому времени, кроме вечной фамильярности и кучи ненужных мотивирующих фраз, Лоуренса не раздражал. Ещё был Уолли, болтливый и невыносимо тупой уборщик, которого Сэмми терпеть не мог из-за его рассеянности и вечно испуганного взгляда. Через некоторое время, когда их мультфильмы приобрели большую популярность, мистер Дрю решил нанять кого-то, кто смог бы писать песни к музыке Сэмюэля. К этой новости он отнесся с должным волнением и пристрастием: в первую очередь зритель обратит внимание на слова, а не на музыку, и ему совсем не хотелось, чтобы кто-то испортил его труды неправильными песнями. Но этот парень — его звали Джек Фейн — оказался неплох. В совместной работе композитора и поэта важны их отношения, так считал Сэмми, ведь если они друг друга бесят, то и песни хорошей не выйдет. Джек в целом ему понравился. Это был высокий, крупный молодой человек лет тридцати, со светло-рыжей бородой и тёмными волосами. Он носил шляпу-котелок, просторную рубашку и говорил как южанин, емко и просто, не тратя времени на грамматику. Однако это не мешало ему грамотно писать свои песни и внимательно слушать Лоуренса. Фейн не опаздывал, потому что вскоре присоединился к числу сотрудников, поселившихся прямо в студии, не спорил, любил тишину и покой и делал все для того, что обеспечить себя ими, в том числе, не бесил Сэмми. Наверное, это был единственный человек, на которого композитор ни разу не повысил голос за все время работы в студии. Однако и хорошими друзьями они не стали, и их отношения заканчивались на взаимном уважении и частых обедах вместе за обсуждениями новых текстов и мелодий. Шли года, кампания расширялась в прямом и переносном смысле: казалось, Джоуи готовится превратить небольшую, вполне уютную студию в офис огромной корпорации. Рядом с музыкальным отделом появился лазарет (зачем он был нужен, Сэмми не понимал ещё много лет), начала строиться огромная лестница и расширялись подвальные помещения, появилась столовая с поварами и официантами, штаб расширялся, кажется, с каждым днем, и вскоре Лоуренс превратился из композитора в заведующего музыкальным отделом. Никто другой не стал писать музыку вместо него, юноша все ещё делал это сам, просто прибавилось работы, но Сэмюэль не сетовал, наоборот, безумно гордился. Все эти годы все шло довольно гладко, Сэмми работал, спал пару часов, снова работал, выделял выходные, чтобы съездить к родителям, нехотя таскался на бесполезные свидания с дочерьми их знакомых и благодарил бога за то, что ни одной из них не нравился — если бы хоть одна их них проявила симпатию, ему пришлось бы быть инициатором их разрыва, что пришлось бы оправдывать. Через некоторое время отец решил, что он «сам когда-то найдёт свою судьбу» и перестал подкидывать ему случайных «невест». Примерно тогда же Сэмюэль снял квартиру ближе к центру Манхэттена и стал чаще ночевать уже у себя дома, когда работы было не так много. Летними ночами он любил выходить на широкий балкон в домашних брюках да расстегнутой рубашке, с бокалом дорого скотча, купить который стало легче после того, как Иззи и Мо* канули в лету пятью годами ранее, снимать очки и любоваться расплывчатыми пятнами горящих огней Нью-Йорка. На следующий день выходного он шёл на концерт или в кинотеатр, дабы полюбоваться мультфильмами, в которых играли его мелодии, и неизменно возвращался на работу довольным и ещё часов пять ни на кого не срывался. *** Жизнь текла бессмысленно, но стабильно, и Сэмюэля это устраивало. Но в какой-то момент все начало рушиться, и тогда он еще этого не понял. Сейчас, с высоты прожитых и выстраданных лет он знал, что студия покатилась в бездну, когда уволился Генри, но тогда на эту новость он лишь пожал плечами. Это случилось спустя четыре года после того, как Сэмми начал работать на Джоуи. Был холодный декабрь 1933-го, Америка ликовала после отмены сухого закона, и на улицах один за одним, как подснежники весной, вылезали бары и салуны на старый манер. Напряжённые вести из Европы мало кого волновали, и штаты, казалось, снова задышали спустя десятилетнего простоя. В тот день Сэмюэль выпил кофе в итальянской забегаловке напротив студии и первым делом зашёл к Норману, пока музыканты собирались и обсуждали вчерашние попойки. — Ого, мистер Лоуренс. — мужчина отсалютовал и убрал газету на стол, повернувшись к композитору. Тот лишь безобидно фыркнул: обычно Норман обращался к нему по имени, но иногда, когда у него было настроение для подколов, переходил на официальный тон. — Доброе утро. Зашёл кинуть мне косточку? Сэмюэль криво улыбнулся и бросил на стол Нормана припасенный для ланча сэндвич. Ради такой шутки не жалко было и потратить пару лишних центов в столовой. — Да, я сегодня великодушен. Взамен ты мне должен. — И что же? — Полк взял в руки сэндвич, покрутил его и неопределённо приподнял брови. Эмоцию его Лоуренс как обычно не расшифровал. — Свидание, Норман, выпить вина при свечах. — язвительно брякнул Сэмми, облокачиваясь бедром о стол и поймал странный взгляд Полка, тут же слегка напрягшись. В те времена общество не принимало людей, подобных Сэмюэлю, поэтому он никогда и никому это не раскрывал, однако не мог исключить того, что вёл себя отчасти манерно и недостаточно спокойно для идеала обычного мужчины. Это не казалось ему большой проблемой, ведь отношений у него не было, а значит, и уличить было не в чем, однако сейчас, под этим взглядом… Лоуренс чувствовал себя буквально голым. Ощущал, будто с него сорвали не только одежду, но и кожу, мясо, кости, все слизистые, и заглядывают прямо в душу, читая там все до последней мысли. Мужчина сглотнул, и его острый кадык резко дернулся вниз-вверх. Достаточно ли язвительно он сказал это? Не понял ли Норман это слишком серьёзно? Не выглядит ли его манерно выставленное к столу бедро слишком намекающе? По правде, Сэмми и не подумал бы звать кого-то вроде Полка, да и вообще кого-то, на свидания. Однако если выбирать из всех в студии… Мысль посетила мужчину внезапно, втиснулась среди паники в его голове, и заставила его потянуть воротник: стало почему-то слишком жарко. Ведь если бы ему необходимо было выбрать кого-то из всех работников студии, он бы выбрал… Нормана? Это звучало так странно в его голове, так неправильно: он был не похож на белых и не похож на негров, что-то в его характере было совсем иное, но кожа его отливала тёмной бронзой, и рассматривать его как партнёра было… Нелепо. И не только поэтому: они ведь, казалось, ненавидели друг друга, но в то же время… Эта мысль оказалась настолько шокирующей, что заставила Сэмми нелепо поморгать и широко открыть глаза: его будто ударила молния. Ведь после всех его нападок, всех истерик и обвинений, всей их ежедневной грызни, Норман никогда не встречал его с тем злобно-затравленным выражением, которое обычно видел композитор на лицах подчиненных. Все оскорбления и весь яд Сэмюэля будто проходил сквозь него, не касаясь, а сам он любил подшутить над Лоуренсом, но никогда не говорил ничего обидного настолько, чтобы действительно задеть его. А ведь он знал… Много. Может, и больше, чем Сэмюэль думал. Все это делало общение и даже ссоры с ним… Приятными? Похоже, у Лоуренса слишком давно не было секса. Мужчина встряхнулся, выкидывая из головы идиотские мысли, и вернулся к панике и прожигающему, слегка голодному взгляду Полка. — Всенепременно. — взгляд Нормана выровнялся, стал привычно спокойным и слегка насмешливым. Сэмми вздохнул спокойно. — От меня вина не жди. Свечей тоже, но я могу взять проектор. — Кстати насчёт проектора. — Сэмми выпрямился и повернулся к стеклу, за которым скрывалась комната записи. — За этим я и пришел. Под будкой недостаточно освещения, зачастую музыканты не видят моих рук, а я не вижу ноты. Направишь свою штуку мне в спину? — Могу направить свою штуку ниже твоей спины. — с каменным лицом выдал Норман и встал, чтобы настроить проектор и аккуратно принялся снимать отрисованную пленку со стекла внутри тонкого механизма. — Всенепременно. — спародировал Сэмми и даже ухом не повёл: четыре года идиотских шуток и Норману надо было чертовски хорошо постараться, чтобы вывести его из себя и заставить стоять молча и удивлённо хватая ртом воздух, как рыба на суше. — Но тогда тебе все же нужно будет принести вино. Норман съязвить в ответ не успел: дверь в будку распахнулась и перед мужчинами предстал Джоуи. Как и обычно, на лице его была улыбка, но Сэмми, будучи отвратительно проницательным человеком, понял, что что-то было не так. Легкая нервозность скрывалась за движениями рук мистера Дрю, и лоб его был покрыт лёгкой испариной. — Доброго утра, коллеги! Замечательный сегодня день будет! Предлагаю закончить пораньше и заскочить выпить пива — давненько это не было законным, а, ребятки? Все же, успех компании строится не только на работе, но и на отдыхе, правильно? Дело не в мультфильмах! * — Почему бы и нет. — привычно пожал плечами Норман, Сэмми как-то автоматически кивнул, и какой-то нервно-взвинченный Джоуи пробормотал что-то о своем, показал им большой палец и смылся. — Что это было? — проницательно сощурившись, Сэмми уставился на дверь, которая все ещё легко дребезжала от того, как резко закрыл ее мистер Дрю. — Наверное, психует. Генри же уволился. — Генри? Неужели? — Ага. Сказал, что надоело жить в студии и рисовать целыми днями. Хочет больше времени проводить с женой. — Он женат? — Сэмюэль приподнял бровь и скривился в язвительной полуусмешке. — Кто женится в двадцать лет? — Те, кто любят друг друга. — вопреки ожиданиям Лоуренса, мужчина не посмеялся и не улыбнулся, а только спокойно продолжил настраивать проектор. Усмешка сползла с лица Сэмюэля, а на языке его так и повис непроизнесенный вопрос: любит ли кого-нибудь Норман? Лоуренс убедил себя в том, что это его не интересует, и был неправ. *** Он больше не просил Полка подсвечивать его во время репетиций или записи, но свет всегда падал на его спину (и иногда опускался ниже, что Лоуренс всегда встречал с каменным лицом и просто ждал, пока Норману надоест прикалываться). С момента ухода Генри, как уже вспоминал Сэмми, все полетело к чертям. Однако тогда ему, человеку несведущему непосредственно в рисовании и мультипликации, не казалось это таким серьёзным событием. Подумаешь, уволился один, наняли кучу других — так даже лучше. Но на самом деле с этого момента начался ад, потому что у Джоуи, скорее всего, начала ехать крыша. Штаб студии, как и сама она, расширился ещё больше. Теперь было тяжело запомнить лица всех людей, работающих в здании, не говоря уже об именах, но тогда Сэмюэль считал это ветром перемен и не понимал, почему Норман каждый раз неодобрительно покачивал головой, когда речь заходила об увольнении Генри. Разве что он решал, что тот скучает по другу. Некоторое время спустя Лоуренс выяснил, что это имело место быть — они с Генри оказались почти ровесниками. Осознать, что тому здоровому, долговязому лбу на момент их знакомства было семнадцать, Сэмми так и не смог, потому что Полк вёл себя взрослее, чем многие сотрудники гораздо старше его, да и чего греха таить, взрослее чем сам Сэмми. Чем больше знаний о Нормане укладывал в голове Сэмми, тем сильнее в ней формировалось что-то похожее на симпатию, и не сказать бы, что это мешало Лоуренсу меньше его ненавидеть. С того вечера в салуне после увольнения Генри это стало привычной пятничной привычкой для старожилов компании, и даже Сэмми не брезговал зайти выпить пива или чего покрепче, не вставляя в разговоры много реплик, но много слушая и думая ни о чем. В этом они с Норманом по таким пятницам были похожи, но однажды так случилось, что никто, кроме них, пойти не смог. Сэмюэлю слишком хотелось надраться, ведь день у него выдался ужасным, а Норман… Он не знал, чем тот руководствовался, когда согласился пить с ним, зная, что они будут пьяно молчать друг другу ближайшие полтора часа, изредка перекидываясь короткими шутками и обсуждая в два-три предложения что-нибудь рабочее, но Полка все, кажется, устраивало, а Сэмми лишь выпил непозволительно много — не то от нервов, не то от волнения, вызванного оглушающей тишиной за их столиком. Настолько много, что выйдя из салуна свежий воздух, упал в снег и не посчитал нужным пошевелиться. Замерзшая вода так приятно холодила его разгоряченное выпивкой лицо, ветерок нежно обдувал затылок, и так ему хорошо было, так сладко, пока сверху не послышался ненавистный голос. — Ну, мистер Лоуренс. — смешливо начал Норман, и Сэмми предупреждающе-агрессивно замычал в снег, однако звучало это гораздо более жалко, чем он планировал. — Ваше лицо и так достаточно белое, поверьте мне, незачем окунать его в снег, поверьте. Полк подхватил его под руки и поставил на ноги, легко, будто Сэмми весил не больше двух-трех килограмм. Сэмми же завалился на его плечо. «Шатаюсь.» — хотел пояснить он. — Шоаш. — сказал он и закрыл глаза. — Ладно. — серьёзно ответил Норман и аккуратно перехватил пьянющего композитора под талию, медленно ведя обратно к студии в паре километров от салуна. Может, эти воспоминания были искажены алкоголем, но тогда Лоуренсу казалось, будто мужчина широко улыбался. Кое-как они доковыляли до студии, едва не упали на лестнице по пути в комнату Сэмюэля, а когда Норман наконец выпытал у него ключ и открыл дверь, то отцепляться от него мужчина не пожелал. Не нарочно (по крайней мере, ему так казалось) он переполз ближе, к груди Полка, едва ли не повиснув на его шее, и так тепло и хорошо и пьяно ему было, что он ни за что не хотел расцеплять эти импровизированные объятия. — Ну же, Сэмми. — устало пробормотал Норман. Он и сам слегка перебрал, а от того удерживать не тяжёлое, но и не похожее на пушинку тело композитора было не так уж легко. — Давай, ещё пару метров и под одеяло. Лоуренс неопределённо промычал что-то и каким-то образом подтянулся, оказавшись ближе к шее мужчины и осознанно втянув его запах, приблизившись так, что едва не касался носом его кожи. От этого Сэмми повело и у него едва не подкосились ноги. Пах Норман резко, но в нос это не било, скорее разливало по телу странное тепло. На какую-то секунду в пьяных мыслях Лоуренса промелькнула догадка: не иначе как Полк использует духи с каким-то феромонами, потому что объяснять свою реакцию и мигом скрутивший теплом низ живота он по-другому не захотел, хотя и понимал, что не было в его запахе ничего ненатурального. Сэмми нюхал и будто надышаться не мог этим запахом. В конце концов он не выдержал, мысли увели его куда-то далеко в сторону, и слушать он их перестал. И жарко, влажно поцеловал Нормана под кадык. А потом снова, ближе к ключице, и снова, по линии мышцы, по колотящейся под кожей артерии, под подбородок, по линии челюсти и дальше, дальше… Норман поначалу замер, будто замороженный, затем шумно выдохнул и сомкнул руки на пояснице Сэмми, плотно прижимая к ней ладонь и медленно проводя ею вверх, к лопаткам. Так прошла всего пара секунд, и в следующие, которые мужчина в упор не помнил, он оказался на кровати. На это Сэмми отреагировал очень живо и потянул Полка за шею к себе, дыша тяжело и глядя из-под полуприкрытых век блестящими глазами, но тот остался на месте, будто каменный. Длинные, прямоугольные пальцы коснулись щеки Сэмми, легко провели вверх, к скуле, и через секунду волшебное прикосновение, к которому он едва успел приластится, исчезло, а сам Норман встал, не покачнувшись. — Я не хочу, чтобы ты пожалел на утро. — последнее, что услышал Сэмюэль, и спустя пару секунд отключился, прижав к щеке, еще хранившей чужое тепло, ладонь. * Иззи и Мо - популярные агенты по борьбе с алкоголем во времена сухого закона. Были уволены в 1925 потому что кого то там заебали * Отсылка на фразу основателя старбакса не помню как его зовут - "Дело не в кофе". Предположительное окончание этой фразы - "дело в партнерах", то есть в персонале