Локи Лафейсон
[Асгард]
— Ты всё ещё веришь в меня, мама? После всего, что я сотворил? — Вопрошал Локи, сцепив руки в замок за спиной. Однако отнюдь не в стремлении казаться более высокомерным. Но чтобы скрыть нервозность, то с каким усердием вжимал ногти в кожу на тыльной стороне ладони. В его изумрудных глазах застыла немая просьба, почти мольба, обращённая к Фригге. И просил он об откровенности, искренности и вместе с тем всем изувеченным сердцем жаждал её милосердия. Даже если то окажется искусной иллюзией и трикстер, будучи адептом сего мастерства, сразу же распознает ложь. На его счастье мудрая Фригга всегда была честна с каждым из своих детей. Слова её были призваны утешить его метущуюся душу, но о том чтобы сомневаться в истинности сказанного не было и речи. — В тебе есть свет, Локи. Пусть ты и отрицаешь это. Её слова приносили с собой облегчение с горьким послевкусием из сожалений. Фригга говорила без упрёка, не желая оказывать какое-либо давление на непослушное дитя. Лишь по-матерински тепло пыталась поддержать йотуна. Он видел это. Прекрасно понимал. Но всё же не смел выразить и толику благодарности. Чувствуя себя уязвлённым и недостойным. — И в Рейвен он тоже был. Я вижу как она изменила тебя, показала… — Какая теперь разница?! — Перебил трикстер, заблаговременно предотвращая попытку достучаться до той части его сердца, которую мужчина с таким трудом запирал. — Её больше нет! В его голосе промелькнула омерзительная и так непривычная натуре йотуна дрожь. Засвидетельствовала его слабость. Его гнев. И самое отвратительное из всех существующих в каждом из миров чувств — чувство потери. Локи крепко стиснул запястье заведённой за спину руки и, сделав паузу, вновь осмелился взглянуть в глаза матери. О, как же он жалел, что не имел возможности обнять её! Всё, чем ему дозволено было утешаться это один её визит в неделю. Прерывающий его разбитую о скалы тьмы вечность быстротечными мгновениями просветления. Когда Фригга уходила, время в опустевшей клетке останавливалось. Но хуже всего было то, что Один распорядился убрать барьер, разделяющий одну большую камеру пополам. В наказание за амбиции он был вынужден отбывать одиночное заключение до скончания веков. Всё, что могло напомнить ему о Рейвен, настойчиво стиралось чужим вмешательством. От неё ничего не осталось. — Те кого мы любим, не покидают нас до тех пор, пока мы их помним. — А если я не желаю помнить? Если я хочу забыть всё, как будто и не покидал этих треклятых стен? Что толку от воспоминаний, когда всё что они делают это причиняют боль?! — Ох, Локи… Никто не говорил, что любить легко. — Я её не любил! — Солгал Локи скорее самому себе, скрипнув зубами в попытке подавить нарастающий гнев. — Я ведь уже говорила. Тебе открыты тайны любой души, кроме своей. Фригга взглянула на мужчину снизу вверх, её ладони потянулись к бледному лицу трикстера и остановились в считанных миллиметрах от кожи, не способные подарить тепло. То единственное, чего он так жаждал. И почему беспечное детство, времена когда он просто мог прижаться к матери в поисках утешения, так быстро закончилось? И почему именно так? Всё, что оставалось, это довольствоваться несовершенной иллюзией. Эффектом присутствия. И то лишь на ограниченное время. Тоска разъедала его изнутри, увеличивая и без того немалую дыру в сердце. Будто это не Рейвен умерла там, в Нью-Йорке. Он погиб. Но думал ли Локи бежать? Нет. К чему свобода, если не на что её потратить? К чему воля, если нет цели? В ответ на слова матери трикстер украдкой ухмыльнулся. Вымученно, сухо, надрывно. Он подбирал слова, тщетно пытаясь отсрочить миг когда она снова покинет его, оставляя наедине с собственными мыслями. Но говорить о вспыльчивой муспеле было в сто крат мучительнее нежели гореть заживо или падать во тьме, покрывшись льдом, не зная настанет ли конец страданиям. К счастью от внимания чрезвычайно проницательной королевы-матери подобное не могло ускользнуть. Фригга продолжила их беседу, первой меняя тему: — Тебе понравились книги, которые я прислала? — Неплохой способ скоротать вечность — за книжками. — Я сделала всё, что в моей власти, чтобы тебе было комфортно. — Вот как? А Один обо мне печётся? А Тор?! Трикстер ощутил как в груди часто забилось сердце, наполняемое ядом печали. Он был виновен в попытке захватить Мидгард. Дважды. Но разве то повод оставить его? Тор называл Локи братом и обещал отвести домой. Но где он теперь, его «брат»? — Впрочем… — Локи вздохнул, остужая пыл. — Я сам виновник своего заточения. Знаю, что именно так ты и скажешь. И что желаешь чтобы я сказал, чтобы пообещал, что стану лучше. Что больше не совершу ошибок и не буду во всём противостоять Тору… Но этого не будет. Я такой, какой есть, мама. — Он развёл руки в стороны, будто ожидая когда невидимый палач снова заведёт их за спину, усадит трикстера на колени грубым толчком и отсечёт голову. — Ненавидишь меня? — Что за вздор? — Не раздумывая и тысячной доли секунды, возмутилась Фригга. В её голосе не проскользнуло ни одной фальшивой ноты, призванной уличить скрытый упрёк. Да и тон был скорее успокаивающе безмятежным, нежели осуждающим. — Ты мой сын, Локи. Так будет всегда, независимо от… — Мама? — Прости, мне пора идти. Что-то случилось! — Фригга обернулась ещё раз, затем напоследок всё же коснулась щеки трикстера и её магический фантом окончательно растворился в воздухе. Никакого тепла. Лишь эффект присутствия, да и то для него время истекло. «Независимо от чего?» — Про себя спросил он, собрав все силы чтобы заступить за исчезнувшую черту, некогда отделяющую камеру Рейвен от его. Трикстер подошёл к одной из колонн, усилием воли подавив воспоминание о метаниях огненной девы в запертом пространстве. Она