Шторм

Туполев всегда его называл «мой мальчик». Даже теперь, когда СП стукнуло пятьдесят два и виски его стали совсем седыми. Он и в этот раз спросил: - Чего ты ищешь, мой мальчик? И, выслушав, сказал: - Я дам телеграмму своему студенту в Куйбышев. Они делают двигатели для реактивных самолетов, но его профиль и мастерство позволят ему сменить курс, если понадобится. Поговори с ним. - Куйбышев мне знаком не понаслышке, - отозвался СП. - Как зовут вашего студента? - Коля... - ответил Туполев мягко, как говорил о своих любимчиках. - Николай Дмитриевич. Он хороший специалист и надежный человек. Я узнаю номер его телефона и отправлю тебе. Андрей Николаевич действительно выполнил обещание, через несколько дней секретарь передала СП записку с телефоном. "Студент Коля" оказался мужчиной сорока восьми лет, доктором технических наук, и возглавлял конструкторское бюро при одном из крупнейших авиационных заводов. СП слышал что-то об этом бюро, и фамилия главного конструктора ему была знакома: Кузнецов. Напротив, фамилия СП почти ничего не сказала Кузнецову, когда они встретились в Куйбышеве: играла свою роль секретность. - Андрей Николаевич ручался за вас, - встретил его Кузнецов. - Он мой учитель и добрый друг, а его друзья - мои друзья. Правда, он рекомендовал вас как Сереженьку, поэтому я ждал скорее юношу, нежели своего ровесника... Будете коньяк? - Буду, - согласился СП. В Николае Дмитриевиче он сразу ощутил единомышленника. - Так чем могу быть полезен? - спросил Кузнецов, когда они распили по первой рюмке. - Мы работаем над лунной ракетой, - сказал СП и подождал реакции. - У меня есть надежная команда, в которой недостает одного существенного звена. Он сделал паузу. - Какого же? - спросил Кузнецов. - Думаю, вы догадываетесь. У меня нет двигателиста. - Признаться, я по-прежнему... - Кузнецов замолчал и пристально взглянул на СП. - Вы серьезно? - Все яснее ясного. Хотите работать со мной? - прямо спросил СП. Кузнецов нахмурился. - Наверное, я должен посоветоваться со своим коллективом. - Значит, договорились? - не давая ему ни шага для маневра, припечатал СП. - Мне тоже ручался за вас Андрей Николаевич. Я вернусь через две недели, обсудим план работы. - Все это весьма неожиданнно, но для нас честь работать с вами, - сказал ему Кузнецов на прощание. - Мы ведь слушали здесь голоса искусственных спутников с орбиты. СП едва заметно кивнул. Проницательность Кузнецова пришлась ему по душе. - Скоро вы услышите и еще кое-что интересное, - обещал он. По дороге в Москву он подумал, что теперь с Валентином всё и тот перестанет ему сниться. Но Валентин не спешил покинуть его сны. *** Сезон мигреней пришелся на самый разгар компоновки ракеты для пилотируемого полёта, когда так нужна была предельная ясность ума и слаженность в работе всех специалистов. Каждый лишний килограмм веса мог свести на нет все труды, а главного конструктора терзала головная боль. Днем все плыло перед глазами, ночью не шёл сон - обострились старые болячки, ломило все тело, а стоило лишь ненадолго забыться, как на внутренней стороне век распускался красный цветок. Он рос с невероятной скоростью, становясь все больше, накрывая собой все пространство, и СП, вздрогнув, просыпался с сильным сердцебиением и испариной на лбу. "К кардиологу надо", - тоскливо думал СП, переворачиваясь на другой бок. Но сон повторялся. Он помнил, когда у него начались эти видения. Он лежал тогда в бреду между жизнью и смертью в лагере на Колыме, в инфекционном бараке, и уже не различал, где иллюзии, а где реальность. Там почти всегда было темно, - или он начал слепнуть, - но перед глазами все время как будто стояла пелена, вспыхивающая красными пятнами, каждое из которых разрасталось в большой уродливый цветок, чтобы мучить его - он начинал задыхаться, уши закладывало от противного гула на низких частотах. Даже через двадцать лет эти видения возвращались страшным приветом из прошлого. Меж тем, жизнь шла своим чередом. Космонавты тренировались без устали, и, чтобы разнообразить их досуг, СП решил взять на огневые испытания кого-нибудь из отряда. По результатам лучшими считались Гера и Юра, и он позвал их двоих с собой. - Хочу показать вам работу двигателя, чтобы вы своими глазами видели, какая сила поднимет вас в космос. Уже по дороге на заводской испытательный полигон он понял, что не за горами новый приступ мигрени: сказывалась бессонная ночь - он снова видел Валентина возле потерпевшей аварию ракеты и до утра больше не смог сомкнуть глаз. Но разворачивать автобус не стал, решил, что как-нибудь справится. График тренировок у космонавтов был очень плотный, и найти в нем в следующий раз "окно" будет непросто. Его сильно мутило, и он был рад, что Герман и Юра не пытались заговорить с ним, - прислонившись лбом к прохладному стеклу, он считал про себя, надеясь за этим монотонным занятием отвлечься от тошноты. От "Лаборатории" до завода, где проводились испытания, езды было не больше часа, но они собрали все ухабы подмосковных окраин, и за это время СП небо показалось с овчинку. На проходной их встретил его заместитель по испытаниям Леонид Воскресенский, в своем неизменном берете - по головному убору, в котором он появлялся везде и всегда, независимо от места и сезона, его легко было узнать и в заводском цехе, и в бюро, и на полигоне. - Скорее, начинаем уже! - заявил он вместо приветствия, забираясь в автобус, и по территории завода они промчались на полном ходу, уложившись в несколько минут. Как на грех, людей в бункере набралось много, и уже было душно. Они приехали последними - сразу за ними закрыли свинцовую дверь и объявили пятнадцатиминутную готовность. Перед Королёвым расступались и умолкали - о его мигренях мало кто знал, а судороги боли, пробегавшие по его лицу, принимали за гримасу недовольства. Космонавты, тоже не видевшие главного конструктора прежде в таком состоянии, притихли, но все равно держались поблизости - на них тут и так смотрели как на зверушек в зоопарке. - Сережа, ты вообще нормально? - спросил Леонид. СП смолчал, ему было не до разговоров. Валентин бросил на него и его спутников выразительный взгляд, но поздороваться не подошел, показывая тем самым свое отношение к нарушителям дисциплины. Прошло несколько тягостных минут, в течение которых СП ловил ртом воздух - ему вдруг перестало хватать дыхания. Наконец на стенд хлынула вода и зазвучали команды: - Закрытие дренажа... Зажигание... Подготовка предварительной ступени... Все не занятые в испытании припали к окнам-бойницам, оттеснив ребят назад. Юра оказался прижат к Сергею Павловичу, и тот жестом велел ему встать за перископ. Юра с благодарной улыбкой склонился к окуляру, а СП вытащил платок, отирая липкий холодный пот со лба. Объявили включение предварительной ступени, поднялся гул и бункер заходил ходуном. - Включение главной ступени! Это зрелище всегда было самым впечатляющим. СП бросил взгляд на будущих космонавтов. - Как будто красный цветок распускается, - сказал завороженно Юра, оборачиваясь от перископа. И в тот же миг висок СП пронзила игла боли. Он прижал пальцы к пульсирующей жилке, словно хотел локализовать её - но знал, что это бесполезно, боль сейчас поползет по венам, вызывая ломоту во всём теле. Перед глазами замелькали фиолетовые точки. Юра сразу оказался рядом. - Голова, Сергей Павлович? - спросил он коротко. - Да... - пробормотал Королёв. Юра исчез в толпе и вернулся со стулом, усадил СП и сел рядом на корточки. Он больше ничем не мог помочь, но все равно не уходил, и в сердце СП шевельнулось что-то похожее на благодарность. Морщась, он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов - это помогало немного отсрочить момент, когда боль накатит волной, - и поднял взгляд на Юру. У Юры были глаза человека, заглянувшего в небо. Может быть, он так же, как и сам СП, утонул в нём однажды и больше не выплыл. Кажется, он все еще был не здесь - завороженный силой и мощью, созданными руками человека, чтобы бросить вызов самой стихии. Как он там сказал?.. Будто красный цветок распускается... Вот на что это было похоже! Ну, конечно! Когда этот образ являлся СП в прежние годы, не было ли то предвестием его будущего пути, тогда еще неясным и оттого пугающим? Может, сама судьба говорила ему - делай, что должно?.. - Азот на изделие! - скомандовал Воскресенский. - ...развивают мощность больше, чем Куйбышевская ГЭС, примерно в пять раз, - прозвучал где-то рядом, пробиваясь сквозь стихающий гул, назидательный голос Валентина. Вокруг шумел и жил своей жизнью испытательный бункер, а они двое замерли, СП на стуле, Юра на корточках возле него, как будто связанные одной, пока еще не высказанной, тайной. Тоска по недостижимому свела их вместе, привела сюда, - тоска, с которой невозможно справиться на земле и которая раз за разом заставляет отрываться от ее поверхности и гонит в небо. *** На воздухе стало легче. Отдышавшись, СП поручил космонавтов Воскресенскому. - Покажешь им тут всё, расскажешь, о чем спросят... Если останется время, отведешь на обед. А я пройдусь. В кои-то веки он не отправился сразу в цеха проверять готовность приборов, а просто бродил по тротуару под деревьями, ронявшими вниз первые желтые листья. Кто-то окликал его, с ним здоровались, но он видел всё как сквозь пелену тумана. Дело было совсем дрянь, сегодня и на ближайшие несколько дней о работе можно забыть. В столовой СП ковырял вилкой салат, отпугивал всех мрачным лицом. На заводе уже знали, когда главный конструктор ОКБ-1 не в духе, - лучше к нему не приближаться. Но не Юра. Этого ничем нельзя было смутить. Откуда-то возник со своим подносом, сел рядом, спросил буднично: - Голова все еще болит, Сергей Павлович? Королёв кивнул и даже против воли улыбнулся уголком губ: Юра был как маленький шторм - сразу выводил из строя все привычные системы координат. - У моего отца тоже так, - продолжал как ни в чем не бывало Юра. - Началось с тех пор, как его немцы прикладом огрели. Я одно средство знаю... Да пойдемте на воздух! - Поешь сначала, - проворчал Королёв. Юра торопливо расправился с обедом, - не терпелось помочь. Тем временем, на них уже оглядывались. На СП смотрели опасливо - он снова надел угрюмую маску, чтобы кто, не ровен час, не вздумал повторить подвиг Гагарина, а на Юру - сочувственно (можно подумать, главный конструктор каждый день ел мальчишек на обед). Юра отнёс оба их подноса, вернулся, и они вышли в садик - два куста, лавочка и урна. Место использовалось заводчанами как курилка, но в обеденное время здесь было пустынно. СП устроился на скамье, Юра встал перед ним. Предупредил: - Будет немного больно. Опустил руки на плечи Королёва, касаясь большими пальцами мест за ушами. Руки у него были тёплые. - Вы позволите? - Делай, - благословил СП. Юра надавил. Это и вправду оказалось больно, сразу заныла сломанная в 38-м году челюсть, даже слёзы выступили на глаза. А потом давление прекратилось, и с ним вдруг разжала когти боль, впивавшаяся в виски. СП моргнул, с изумлением прислушиваясь к себе. Сознание прояснилось, и в теле появилась лёгкость. Юра смотрел обеспокоенно. СП сделал жест рукой, мол, присядь. Бок у Юры тоже был теплый, и Сергей Павлович поймал себя на мысли, что сидеть с ним рядом уютно. Это слово пришло на ум внезапно. Он не ощущал ничего подобного уже много лет. Всё, что происходило в его жизни, он привык оценивать в категориях необходимого, полезного, практичного... Но сегодня впервые почувствовал, что, может быть, именно человеческого тепла ему так отчаянно не доставало все эти годы. - Спасибо, - сказал Сергей Павлович, нарушая затянувшееся молчание. - Действительно помогло. Ты и отца так лечишь? - Не я. Сестра лечит, - откликнулся Юра дружелюбно. - Мне отец не доверяет, говорит, руки не такие чуткие... Но на пару месяцев должно сработать. У вас... тоже была черепная травма? - добавил он нерешительно. - Была, - подтвердил СП. - И, вероятно, не одна. - Когда испытывали самолеты? - Нет, это уже позже, на допросах, - ответил СП и, только увидев, как расширились Юрины глаза, понял, что сказал лишнее. Можно было выкрутиться, но лгать не хотелось. Юра очень нравился ему, даже невзирая на эту его патологическую честность и курносый нос, нравился своей цельностью и душевной чистотой, которые СП ценил в своих подопечных превыше всех медицинских показателей и физической подготовки. И, возможно, поэтому, а может под действием той саморазрушительной энергии, которая жила в нем и периодически брала верх над его волей и несгибаемым характером, он сделал сейчас то, за что сам осуждал Юру при первом знакомстве, - начал рассказывать ему вещи, которые следовало держать при себе: - Об этом не принято распространяться, но лучше ты узнаешь от меня, чем от кого-то ещё... С 1938-го я провел полтора памятных года на золотом прииске на Колыме, по пятьдесят второй. Наверное, там бы для меня всё и закончилось. Спасла меня, как ни парадоксально, война... и мой учитель. Он искал меня, хотя сам к тому времени уже сидел по той же статье... Так я сменил лагерный барак на завод, где мы проектировали истребители и отчаянно пытались доказать свою лояльность, невиновность... перед кем? Мы и сами не знали. Тем временем у меня в Москве выросла дочь, твоя ровесница... Да и весь мир с тех пор поменялся. Мы теперь строим ракеты. Но половина моих сотрудников пронесла это же позорное клеймо, и я не знаю, бывают ли враги народа - бывшими. Юра выглядел потрясенным. - Сергей Павлович... Как это вообще возможно? - воскликнул он. - Ведь вы - лучший человек на Земле! Он сказал это так простодушно, что у СП потеплело на сердце. Он только теперь понял, как на самом деле страшился Юриной реакции, - это ведь не Юру, а себя самого он сейчас проверял на прочность. И, выпустив наружу свою горькую тайну, он позволил чему-то новому проникнуть в душу. Прошлое начало его отпускать. - Это старая история, - сказал он негромко. - И вполне заурядная. Если коротко, в тридцатых мы работали над новым тогда оружием. Несколько лет занимались испытаниями, собрали большой коллектив... Это было... знаешь, это было прекрасное время. Все мы были романтиками вроде вас, трудились за идею. Не было ни оборудованных лабораторий, ни полигонов, ни бункеров... Испытывали баллистические ракеты в лесу, возили их туда на трамвае... И все равно ощущали, что меняем мир. А потом кто-то счёл, что мы слишком много знаем. Нас решили испугать и последовательно отнимали у нас всё самое дорогое - работу, свободу, наши семьи, наше достоинство... Правда, мне повезло вернуться оттуда и даже увидеть дочь. Чего не скажешь о моих коллегах. В награду за труды их ждал ров с известью. Юра смотрел на него и словно забыл дышать. Кажется, сейчас, в этот самый момент, в нём что-то рушилось, но СП уже не мог остановиться, словно открылись какие-то шлюзы внутри. Даже если чёрные тени, мелькнувшие сейчас между деревьев поодаль, не были игрой его воображения, ему вдруг стало наплевать, впервые за два десятка лет. - Никто из нас, - продолжал он, - не был в действительности виноват в том, что нам вменяли - шпионаж, вредительство... Я всегда любил свою страну и всё делал для ее блага и процветания... и продолжаю делать сейчас. Они хотели, чтобы нами двигал страх, и нам, действительно, было страшно... Очень страшно. За себя, за своих детей... Это не изжито до сих пор и никогда не будет: я и теперь не уверен в своем завтрашнем дне, вечно живу с оглядкой на те годы... Но страх парализует, лишает воли, отупляет... А нами двигало иное. Наш священный долг. Никогда не забуду, как Туполев сказал нам, зэкам: "Этот бомбардировщик нужно сделать, потому что он необходим родине и никто, кроме вас, его не сделает". Это долг нашими руками создавал самолёты и ракеты. И он вашими руками выведет вас, молодых, в космос - для того, чтобы однажды мы смогли навсегда... В этот момент рядом что-то механически пискнуло, и у СП возникла мысль, что здесь установлена прослушка. Что сейчас его повяжут за политические разговорчики, а вместе с ним и Юру, который в начале своего жизненного пути на свою беду просто оказался рядом - и не за такие глупости люди в своё время получали десятку... У него от ужаса замерло сердце, но Юра просто отвел рукав шинели и взглянул на часы. - Время. Нам пора возвращаться в Жуковский, - сказал он грустно. СП медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. "Это послужит мне напоминанием, что эмоции не нужны, нельзя им поддаваться, иначе я погибну и погублю тех, кто зависит от меня", - подумал он, ощущая, как неистово колотится сердце. Ему не хотелось, чтобы Юра увидел на его лице страх - так же, как давеча он скрыл от него слёзы облегчения. Поэтому он торопливо поднялся и сказал: - Что ж, пойдем. Юра встал следом. По пути он молчал, непривычно задумчивый. СП чувствовал себя странно. Это был его первый откровенный разговор за много лет - он не обсуждал свой арест, Колыму и последующую работу в шарашке ни с матерью, ни с бывшей женой, ни с товарищами. Женщинам не следовало знать подробности, а товарищи сами в большинстве своем были зэками и не могли добавить к случившемуся с ним ничего нового... Автобус, который должен был отвезти Юру в "Лабораторию", уже ждал на проходной. Герман сидел внутри и отчаянно махал из окошка. СП протянул руку на прощание. - А вы не едете? - спросил Юра. - Задержусь на заводе. Я отсюда никогда быстро не уходил, - улыбнулся СП. - Тем более, теперь, когда я снова в строю, благодаря тебе. - Тогда до скорой встречи? - сказал Юра. - До скорой, - обещал СП. Поднявшись на заднюю площадку, Юра прислонил к стеклу ладонь в прощальном жесте. Лицо у него было грустное. Автобус запыхтел и, в клубах дыма, быстро свернув с боковой аллеи, исчез за деревьями. СП стоял и думал, что это вдруг на него нашло, зачем он сегодня разоткровенничался и вылил на хорошего мальчишку столько черноты... "Но это прививка, - сказал он себе. - Он стал немного несчастнее, но и немного мудрее". В этот раз они расстались на несколько месяцев, в течение которых мигрень больше ни разу не побеспокоила СП. И, вспоминая о Юре, о том, как он смотрел, как слушал, СП все больше укреплялся в мысли, что нашел ту самую душу, для которой полёт в космос будет сродни возвращению домой.