О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней... Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность... О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность. (Ф. Тютчев)
Глава 10. Папиросы
- Я рад, что мы с вами выбрали Гагарина, - сказал Каманин. Они сидели в кабинете Сергея Павловича в его конструкторском бюро и пили чай, спасаясь тем самым от царящей на улице удушливой жары - привычки, приобретенные в Казахстане, крепко вошли в их жизнь. - Я ведь до последнего сомневался... - Все шестеро были достойными кандидатами, - кивнул СП. - Гера более шебутной. С ним сейчас в заграничных поездках много хлопот. Он опаздывает на пресс-конференции, случается, что и выпивает... - ответил Каманин. - Хотя, сказать по правде, и с Юрой бывает непросто. - Мы оба понимаем, почему это происходит, - вступился за ребят СП. Дома и на работе все ящики его стола были завалены газетами на разных языках, воспевающими полеты советских космонавтов. Герман полетел через пять месяцев после Юры и провёл на орбите целые сутки. Этот второй полёт газеты не превозносили так бурно, как первый, но для науки он был куда важнее: эксперименты, поставленные Титовым, дали гарантию, что создание орбитальной станции и космические экспедиции к другим планетам, о которых писал великий Циолковский, - вопрос ближайшего десятилетия. Впрочем, никто на всём белом свете, кроме СП, не заглядывал так далеко. Всеобщим любимцем по-прежнему оставался Гагарин. За пять месяцев, прошедших с момента его полёта, эйфория нисколько не утихла - в прессе выходили всё новые публикации о нём. Иногда в те дни, когда тяжёлые думы овладевали им, СП брал первую попавшуюся газету и находил там Юрино улыбающееся лицо -свидетельство того, что мечта осуществилась, что усилия были не напрасны... Он по-прежнему был очень занят, но сейчас в этой его загруженности явно появилось что-то истерическое, какая-то попытка сбежать от самого себя. Ведь, что бы он ни наплёл НКВД, Юра действительно был его главной слабостью, такой слабостью, за которую отдашь что угодно - свою волю, свой разум, свою жизнь. Чем же иначе можно было объяснить, что в редкие свободные минуты мысли его всякий раз обращались к Юре? Даже закрываясь от себя самого, он в глубине души понимал, что скучает, - если можно скучать по человеку, которого знаешь так мало. Но игнорировать Юрино существование не получалось - он осветил жизнь СП, как самая яркая звезда, так что иногда Королёв думал - даже полёт на Луну ему уже не нужен без этого мальчишки. И ему было жаль, что Юра, превосходно подготовленный летчик и самый отчаянный из космонавтов, занимается сейчас не тем, на что он в действительности способен: по поручению правительства страны он не вылезал теперь из заграничных поездок. Приглашения на него сыпались наперебой, и СП никогда не знал, куда Юра отправится в следующий раз и когда вернется в Советский Союз. Это он и имел в виду, когда говорил о ребятах, но Каманин понял его иначе. - Сергей Павлович, - сказал он сурово. - Я очень просил бы вас как можно меньше встречаться с Гагариным. - И с чем связана ваша просьба? - уточнил СП, почувствовав, как по спине пробежал неприятный холодок. Должно быть, он слишком поспешно подпустил к себе Каманина, приняв его за единомышленника. Впрочем, Каманин удивил его даже больше, чем он сам ожидал, заявив: - Он слишком завязан на вас эмоционально. Это может помешать его карьере. - Бросьте, - сказал СП. - Он прекрасно контролирует свои эмоции. Что на самом деле? - Только то, что я сказал, - ответил Каманин хмуро. - Я наблюдаю за ним практически ежедневно - и по долгу службы, и как его друг. Для меня очевидно, что он крайне нестабилен в последнее время. Постоянно скандалит с женой, дерзит начальству. - Это совершенно не в духе Юрия Алексеевича, - возразил СП. - Вы полагаете, я настраиваю его? - Разумеется, нет! - оскорбился Каманин. - Я вообще не о том, что вы делаете сознательно. СП начал раздражаться. - Послушайте, Николай Петрович. Давайте без обиняков. Какие претензии ко мне имеются у ВВС и у вас лично? Начавшуюся было перепалку прервало появление секретаря. - Прошу прощения, Сергей Павлович, - сказала она осторожно, покосившись на Каманина. - Звонил Мстислав Всеволодович, просил напомнить, что вас ждут в два часа. СП бросил взгляд на часы. - Идите, а я вас дождусь, - предложил Каманин. - Я сегодня не спешу. Мне не хотелось бы оставлять между нами недомолвки. Как СП ни торопился, ему пришлось задержаться почти на целый час: Мстислав Мудрый и Колюня подготовили эскизный проект лунной ракеты. - Пусть скептики в бюро Янгеля и Челомея спорят, каков по составу лунный грунт, а мы будем планировать свой полёт, - сказал Колюня, передавая СП все бумаги. - Скептиков и у нас достаточно, - отмахнулся СП, погружаясь в чтение документов. - Да... Повозиться придется. Бармину показывали? Нужно вынести на обсуждение Совета. Я пока буду держать у себя. Только по дороге обратно он вспомнил о Каманине и уже ругал себя, что не отложил дела и заставил генерала так долго ждать: хотя тот по-прежнему вел себя раздражающе, они все-таки могли теперь найти общий язык. *** Секретаря в приемной почему-то не оказалось, а из его собственного кабинета доносилась перепалка на повышенных тонах. СП приоткрыл дверь и замер на пороге. Первый, кого он увидел, был Юра. После стольких месяцев молчания, здесь, в Подмосковье, в конструкторском бюро встретить его было странно и неожиданно. Но СП узнал его по своему сбившемуся сердечному ритму ещё раньше, чем воспринял глазами и различил тембр его голоса. И у него сразу ноги сделались как ватные. Юра стоял спиной к двери и не заметил появления Сергея Павловича. Каманин в пылу спора тоже ничего не замечал - его обыкновенно спокойное лицо выражало смесь тревоги и негодования. - И от чего же, скажи на милость, ты собрался защищать Королёва? - вопрошал он. - Я должен понимать и быть к этому готовым! Это ведь мне потом отвечать за тебя перед партией! - Я собираюсь всему миру рассказать, какой он великий человек! - воскликнул Юра звенящим от волнения голосом. - Чтобы ему не мешали работать! Чтобы больше никто не смел его и пальцем тронуть! Пусть все знают, кто тот таинственный "Главный Конструктор"! - Этого делать нельзя, - прервал Каманин. - Я уважаю Королёва, но его секретность необходима для его же блага. Если американцы узнают его имя, они сразу же попытаются выкрасть его. Пойми, ты уже защищаешь его, выполняя ту работу, которую мы тебе поручаем. Ведь ты - символ его труда, его небывалых успехов! И помни - таких, как Королёв, у нас много, а ты - единственный. Юра молчал, тяжело дыша, но поза его изменилась - он опустил плечи, словно сдался. - Но вы же не можете мне запретить видеться с ним, - сказал он. Каманин покачал головой. - Запретить - не могу. Но я прошу тебя, - ответил он сочувственно, но твердо. - Иди. Так будет лучше для всех. У тебя командировка, и ты должен тщательно к ней готовиться. Лучше сядь и повтори речь, которую будешь произносить перед румынскими рабочими. В облике Юры снова что-то изменилось. Теперь он был собранным, как пантера перед прыжком. Мгновение - он вскочил на подоконник и толкнул тяжелую раму. - Служу Советскому Союзу, - отрапортовал он с шутовским поклоном и прыгнул на улицу. - Твою мать... - вырвалось у Королёва. Каманин, только теперь заметивший его присутствие, развел руками. - Он такой. Да не бойтесь, не разбился, вон, шагает, - добавил он, взглянув на оторопелое лицо СП. СП, плохо понимая, что делает, бросил свои бумаги и прильнул к окну. - А если бы здесь был не второй этаж, а, скажем, третий? Или четвертый? - обвиняющим тоном воскликнул он. - И с третьего бы прыгнул, и с четвертого, - ответил Каманин устало. - В последнее время никакого сладу с ним нет. Вы же слышали, что он говорил? Потому я и прошу вас не видеться с ним. Для его же блага. - Я понимаю, - сказал СП. - Только по служебной необходимости. Он еще некоторое время выслушивал сетования Каманина, невпопад кивал и никак не мог утихомирить сильно бьющееся сердце. Едва проводив генерала за дверь, он тут же поднял трубку и набрал Юрин номер. На удачу, мальчишка был уже дома. - Мне передали, что ты заходил, - сказал СП, поскольку не нашел в себе сил сознаться, что стал свидетелем этой сцены. - Я был занят, но знаешь, что? На выходных я буду на даче, приезжайте с Валей и девочками на денек-другой. Добро? - Хорошо, Сергей Павлович! - сказала трубка голосом Юры, и голос этот был таким спокойным, что СП мог лишь удивляться, как в одном человеке способны сосуществовать столь противоречивые эмоции. - В пятницу вечером удобно? - Да, конечно. Я пришлю тебе адрес. До свидания, Юрочка, - сказал СП и медленно опустил трубку на рычаги. - Юрочка? - повторил голос за его спиной. СП обернулся и увидел в дверях своего кабинета Глушко. Валентин словно материализовался из воздуха и стоял, прислонившись плечом к дверному откосу. Несмотря на показную небрежность позы, он был напряжен. - Давно ты здесь? - спросил СП хмуро. - С кем это ты говорил? - пропуская его вопрос мимо ушей, поинтересовался Глушко. - Мне знакомы эти интонации. Я не слышал их от тебя много лет... Уже позабыл, что ты можешь быть и таким. СП отвел взгляд и принялся собирать бумаги, показывая, что занят. - Что тебе нужно? - спросил он, не отрываясь от своего занятия. - Признания. - В чем я должен тебе признаться? - начал закипать СП. - Не глупи, ты прекрасно понял. Я хочу, чтобы моё имя было в газетах. - Ты же знаешь, - сказал СП устало. - Не положено. - Нас хотят представить к Нобелевской премии. Не слышал? - Нет, - искренне удивился СП. - Поезжай к Хрущеву и разберись, пока этого не сделал я. Нобелевская премия - это возможности. Такие, о которых мы раньше и не мечтали, - он приблизился и мягко тронул стоящий на столе СП глобус. - Мир должен заговорить о нас. Ты слушал радио? Слышал, что он там сказал? "Автор ракеты - советский народ". Что это за заявление?! - Это мои слова, - припомнил СП. Глаза Валентина налились кровью. - Я выясню, как руководство страны смотрит на это, когда буду в Кремле, - пообещал СП. - Советую не затягивать с этим, - процедил Валентин и, наконец, ушёл. СП остановился возле окна и утомлённо потёр лоб. Юрины слова, невольно подслушанные сегодня, не шли у него из головы. "Безрассудный мальчишка, - подумал он, тотчас забыв про Валентина. - Однако Воскресенский был прав... Не так уж он прост, как мы думали...". Он провёл пальцами по стеклу, снова вспомнив шутовской реверанс, который Юра сделал, прежде чем сигануть в кб-шную клумбу, и вдруг поймал себя на том, что улыбается. *** - Вы, Юра, сделаете моего сына очень счастливым, - сказала Мария Николаевна. Они сидели на веранде, дача утопала в свежей зелени и листва вразнобой качалась на тёплом ветру. Почти совсем стемнело, летние дни шли на убыль, и над террасой зажгли электрический фонарь. Поздний ужин закончился, и над дачным массивом разливалась ночная тишь, нарушаемая лишь треском сверчков. Юра поставил на стол стакан из-под молока, - он, должно быть, так соскучился по этому запретному напитку, что выпил всё в один глоток, - и осторожно сказал: - Я постараюсь. - Какой вы чистый, наивный мальчик, - заметила женщина мягко. - Сделаете, непременно. Он привык отдавать себя работе без остатка. Но в его жизни так остро не хватает искренних человеческих чувств. СП взглянул на мать из-за газеты, которую открыл механически, чтобы чем-то занять руки - Юра приехал один, и это одновременно волновало и обнадеживало. Какие именно надежды он питал - СП и сам еще не знал точно. По страницам плясали тени мотыльков. Пресса писала об успехах американцев, и нужно было как можно скорее организовать новый пилотируемый полёт, на этот раз групповой. - Пойду, поработаю немного перед сном, - сообщил СП, встречаясь глазами с Юрой, и ушел к себе. Когда Юра поднялся следом к нему в кабинет, СП сидел за столом и методично выдвигал ящики. - Потерял папиросы, никак не могу найти, - проворчал он беззлобно. - Жаль, что ты не куришь... То есть, хорошо, что ты не куришь. Но ты бы меня теперь очень выручил. - Хотите, буду носить для вас папиросы, - предложил Юра. СП добродушно усмехнулся. - Нет, пожалуй, не надо. Мы не так часто видимся, а курить хочется постоянно. Юра на улыбку не ответил, присел к столу. - Могу я поговорить с вами откровенно, Сергей Павлович? - спросил он. Королёв привычно бросил взгляд на дверь, удовлетворился тем, что она плотно закрыта, и кивнул. - Помните, тогда, в Куйбышеве, после моего приземления, - начал Юра тихо, - вы спросили, есть ли что-то, о чем я хотел бы сказать только вам. - Конечно, - подтвердил СП. Тема была скользкая, но он был даже рад, что Юра наконец поднял ее: это тяготило, и хотелось закрыть вопрос как можно скорее. - Я помню, ты хотел написать в рапорте, что ТДУ при отключении не отделилась от корабля, и я дал тебе слово разобраться в причинах. К полёту Германа я свое слово не сдержал, и та же история повторилась у него. Ты имеешь полное право сердиться на меня. Но теперь мы провели полную диагностику и смогли обнаружить неисправность. Оба раза у нас не прошла команда на отделение, и аппарат начинал спуск в сцепке с тормозной установкой... Отсюда и вознкало то самое беспорядочное вращение. А потом в атмосфере кабели перегорали и ... - Я понял. Но я... не о рапорте хотел, - перебил Юра с такой решимостью, что СП замер на полуслове. Взгляд у мальчишки был отчаянный и дерзкий, как тогда в лифте конструкторского бюро. - Есть еще кое-что, о чем я не смог сказать вам в тот день, и потом тоже. Я... хочу объясниться вам в любви. СП нашел в себе силы не сломать неловким словом или резким движением драгоценную хрупкость этой минуты. Просто ждал, стараясь не выдать своего смятения. - Вы мне стали как отец, - продолжал Юра, взглядывая из-под ресниц. - И даже дороже. Я ведь так много о вас слышал, еще до знакомства... Я вас уже тогда боготворил, а после знакомства и вовсе... Ловил каждое ваше слово, каждый ваш взгляд, и... и поэтому я видел, как вы смотрите на меня. Сначала думал, показалось, потом понял, что не ошибся... Тогда, на центрифуге, и вечером в общежитии, и после, на полигоне... СП кивнул. Отрицать очевидное было глупо, и он уже почти успел взять себя в руки за время путаных Юриных речей. - И тебя это испугало? - спросил он негромко. - Что? Нет... То есть, сначала я растерялся, потом почувствовал вроде как гордость, а потом... За время моих "гастролей", - это слово он произнес с горечью, - бывало разное. Меня целовали очень много женщин... и мужчин. Тысячи людей каждый день. Сначала это было так непривычно, прямо голова кружилась... А потом... в какой-то момент я стал смотреть им в глаза и понял, что они меня не видят. Я был для них чем-то вроде цветной афиши. И мне показалось, что я могу творить что угодно. Что всё можно, всё дозволено, потому что это как будто не со мной происходит. А после я возвращался сюда, и с меня спадал весь этот дурман. Я к самому себе возвращался. И я понял, что это мне всего дороже. Потому что никто не смотрел на меня так, как вы. И еще я понял: вы мне никогда ничего не скажете. Никогда ничего себе не позволите. Только смотреть. Украдкой, когда думаете, что я не вижу. И я знаю, почему. Вы думаете, что так вы меня... защищаете! - он выпалил это почти с вызовом, снова становясь привычным Юрой. СП тяжело вздохнул и потёр переносицу. - Ты прав, - сказал он устало, взглядывая исподлобья. - Они всё ещё здесь. Неподалёку. Глаз с меня не спускают. И быть со мной рядом - это риск. - А я хочу рискнуть! - возразил Юра, не слушая и упрямо выпятив подбородок. - Может, я впервые... Да не может, а действительно... Вы только не подумайте, что у меня там, на орбите, мозги съехали набекрень. Я еще до полёта поговорить с вами хотел, да не сложилось. Сам не знал, что сказать вам. Слова мои тогда ничего не стоили... Я и теперь себя чувствую немного запутавшимся... Ребята меня сторонятся, я вижу. Герман до сих пор дуется. Даже Валя не понимает, как... мир изменился. Вы один понимаете. Хотя не были там, но понимаете, я уверен. Мы крошечные, ничего не видно из космоса, будто планета - пустой шар, на котором ничего нет, кроме воды и гор. Как же тогда... Как же Бог смотрит? - Думаю, у него не обычное зрение, - сказал СП мягко. Он никогда ещё не видел, чтобы у Юры так скакали мысли, и от этого его собственный пульс частил всё сильнее. - Я молился там, наверху. Молча, про себя, - признался Юра. - Мысли разные посещали, и страшно было, и одиноко, когда тишина повисала в эфире... Только ваш голос. Он мне до сих пор снится по ночам, будто ведет меня куда-то, будто держит. Будто я ещё живой только благодаря вам... И я ещё там, в космосе дал себе слово, что поговорю с вами, если вернусь. - Я тоже только благодаря тебе чувствую себя живым, Юра, - сказал Сергей Павлович. Оба взволнованно поднялись, Юра уронил стул, и тот с глухим стуком упал на ковер. Глаза у Юры были тёмные, шальные, и СП, наконец, увидел, о чём говорил Каманин - с самоконтролем у мальчишки было совсем плохо. - Ваша мама... Мария Николаевна... сказала, я могу сделать вас счастливым, - произнес Юра. - Я не знаю, что для этого нужно, но я сделаю всё. - Юра... - откликнулся Сергей Павлович, горло сжимал спазм, и слова не шли. - Юра... Их обоих словно что-то одновременно толкнуло друг к другу. "Поклянись, что никогда больше не полетишь", - хотел было сказать Сергей Павлович, но его губы нашли висок Юры, трепещущую жилку на нём, уголок глаза, щеку, нос и соскользнули к приоткрытым губам. Это было непривычно, незнакомо, и он целовал эти губы мягко, как женские. Юра ответил, и СП толкнул его к столу, принуждая сначала сесть, а потом, когда их обоих окончательно захлестнуло штормом, - опуститься на спину. Привычка убирать все важные бумаги подальше от случайных взглядов безотказно работала и дома - стол оставался пуст, и это позволяло СП сделать... что? Он немного отстранился. Юра лежал перед ним, так послушно, будто СП, как старший по званию, дал ему приказ делать это, и он, не обсуждая, подчинился... Возможно, это был не первый его опыт - вопрос постельной целомудренности армии всегда вызывал у СП усмешку, - но сейчас мысль о том, что он мог принадлежать еще кому-то, пробудила в нем бешенство. Следовало разрешить его немедленно, пока его бедное сердце не разорвалось, и, склонившись над мальчишкой, он прошептал: - У тебя уже было так... с кем-нибудь?.. Глаза Юры были широко открыты, но его взгляд рассеянно блуждал по стене и потолку за плечом СП. - Не было... Я даже не думал... до вас, - выдохнул он и сделал движение бедрами, раскрываясь навстречу. И стало неважно, было или не было. СП толкнулся вперёд. Впервые в жизни он полностью потерял разум. Сигналы штормового предупреждения больше не проходили - теперь шторм стал для него частью естества. *** Он помнил, какое отчаяние владело им в ту последнюю ночь в Тюратаме, когда он стоял над постелью Юры и клялся отдать всё за право ещё раз увидеть его таким, открытым, безмятежно спящим. Сейчас, как и тогда, у них оставалось в запасе всего несколько часов. Но Сергей Павлович мог больше не притворяться: они были вдвоем, и он, не таясь, звал его своим мальчиком и шептал слова любви. Под утро Юру сморил сон, и, подложив ладонь под щеку, он спал в постели у Сергея Павловича так же, как спал в "Лаборатории", или в Тюратаме, или, возможно, у себя в квартире в Москве... Он везде был дома. Он был гражданином Вселенной... Он был чертовски беспечным мальчишкой. СП, наверное, должен был ужасаться тому, что сделал, но вместо этого в его душе разливалось тихое умиление. Он не питал иллюзий, что эта ночь может когда-нибудь повториться, и предпочитал вообще не задумываться, что стало причиной и что будет дальше. Сейчас, когда он смотрел на спящего Юру, на его опущенные ресницы, на улыбку на его потемневших от поцелуев губах, - его не цепляло прошлое, не волновало будущее, он жил мгновением настоящего. Мысль "Чем я должен буду заплатить за это?" промелькнула и исчезла из сознания - и, кажется, давно ему не было так легко и покойно: это была эйфория абсолютного контроля. Где-то за лесом и рекой, отделявшими дачный массив от города, шумела столичная жизнь. Далеко в небе перемигивались звёзды. Они двое - СП и Юра - составляли сейчас какую-то отдельную галактику, которую рассветные лучи распылят без следа.