Цепная реакция (Д-рамм-блы)

      — Привет, Полик! Как рыбалка? Хороший улов? — едва увидев, что Ландерс зашел в студию, Рихард расплылся в гаденькой ухмылке и змеей проскользнул к нему между наваленных посреди комнаты коробок из-под оборудования. Копавшийся в холодильнике Тилль прыснул со смеху — сейчас начнется.       — Под пиво сойдет, — мрачно буркнул Пауль, с трудом избавляясь от куртки.       — Чего так? Не поймал себе новый ботинок? — подобравшись сзади, Риха бессовестно заглянул ему через плечо. Знал, что безопасно.       — Тилль, з-зараза… Я же просил не говорить ничего! — ритмач взорвался и резко обернулся к Рихе (тот отскочил), но тут же скривился от боли, кособоко наклоняя голову в сторону и шипя от боли.       — Угу, — буркнул вокалист с набитым ртом и ткнул в сторону Полика кружкой с молоком.       — Будешь знать в следующий раз, как с голым задом ходить на рыбалку.       Он взял ритмача с собой рыбачить на озеро в выходные, но тот, желая выпендриться непонятно перед кем, отказался одеваться надлежащим образом, хотя Линдеманн его предупреждал, что будет очень мокро и очень холодно. Поехал в куцом бомбере без шапки и шарфа, в простых ботинках, один из которых потерял, провалившись ногой по колено в замуленную яму недалеко от берега. Замерз, как собака, но странным образом не слег совсем — отделался только застуженной шеей, которая теперь нещадно болела, прихватив в компанию голову и почти не двигалась.       — Докрасовался, фрик ядерный? — к ухмыляющимся Рихе и Тиллю добавился еще и Флаке. — Как играть теперь будешь?       — Каком кверху, — мрачно ответил Поль, пихнул плечом Риху, оттесняя в сторону, и прошел в комнату. Уши и щеки залило горячим.       — Я тебе говорил, что он будет мстить за «подделку из секс-шопа», — рассыпая крошки булки, снова с полным ртом забубнил Линдеманн.       — Говорил, — ритмач залез с ногами на диван и свернулся в неудобной, вынужденной позе приподняв плечи и чуть наклонив вперед голову.       — И я МСТЮ, смотри, Пауль. В открытую, в отличие от тебя. Не подсовываю втихаря дохлых крыс в кофр с гитарой и не сыплю красный перец в кофе.       — Что ты мне еще припомнить решил? — Ландерс хотел задрать голову и глянуть на вставших над ним, согруппников, но едва шевельнувшись, охнул и снова скривился.       — Да тут список большой, если Рих станет все зачитывать — до вечера не управится, — Тилль ткнул Круспе локтем в бок, мол, давай, заканчивай с этим, не обижай и так обиженного.       — Вы решили побыть моей совестью? — поерзав на месте он обернулся. Неловко, всем корпусом, упираясь одной рукой в спинку дивана, на котором сидел, а другой — в колено. Глаза его метали молнии.       — А что еще делать, если в тебя она по проекту не закладывалась? — Лоренц. Хорек. Стоит подальше и подстебывает. Знает, что Полик не способен сейчас догнать, и пользуется этим.       — Да ладно вам, хорош. Не трогайте его, — Линдеманн мягко, но настойчиво решил прекратить этот стеб, чтобы не доводить до ругани с утра пораньше. — Думаю, он понял свою ошибку и в следующий раз так тупить не будет.       Вроде бы не сильно, вроде бы привычно и примирительно вокалист хлопнул Пауля по плечу, но тот взвился от боли и едва не вскрикнул.       — Да что ж вы за изверги? — простонал на выдохе, схватившись рукой за больное место и осторожно потирая.       — Прости, Поль! — Тилль растерялся, отпихнул Риху и наклонился через диван к Ландерсу. — Сильно?       — А ты как думаешь? — кривясь, прошипел тот в ответ.       — Ну, прости, не сообразил.       — Ото ж. А на меня валишь, — мрачно куксясь, бормотнул Пауль.       — Чего тут у вас? — с гитарой на шее и каким-то огрызком листа в руках из соседней комнаты вышел Олли.       — Да, вот. Полик драндулетом прикинулся.       — Риха! — Тилль замахнулся на Круспе пустой кружкой.       — Аа… — озадаченно протянул басист, — Играть он сможет? А то до меня докопались за две партии — я написал. Но, что теперь?       — Все я смогу. Если кое-кто бесить не будет, — не поворачиваясь к ним, Поль завозился на диване, явно собираясь слезть с него.       — Кое-кого, между прочим, кое-кто еще позавчера достал до чертей, — видя намерения Ландерса, Рих отошел от дивана подальше и стал перебирать листы с текстами песен на столе в углу, будто они его вдруг заинтересовали. На самом деле он искал тот список ругательств, составленный Лоренцом, которыми они умудрились обменяться с Паулем в тот день.       — Привет! Что за шум с утра пораньше? — за «беседой», никто не заметил, как зашел Шнайдер — он держал в руках пакет со всякой снедью — холодильник требовал пополнения запасов, а Тилль — так и вовсе чего-то вкусненького.       — Все как обычно. Риха и Пауль, — Олли глянув на Шная, легонько кивнул и прижмурился, давая понять, что рад его видеть. Дум ответил тем же.       — Аа, что на этот раз? — пробираясь к месту назначения, поинтересовался Крис, и все одновременно начали говорить. Продолжался базар минут пять: Рихард с Ландерсом снова чуть не поскублись — Тилль гаркнув, заткнул их обоих, Флаке, как третья сторона, пытался описать все происходившее, но вечно его перебивали, Олли стоял хмурый, не говоря ни слова. Все читалось в глазах. «Ой, придурки…»       — Нет, я, конечно, понимаю, что Полик трепло, но над больным все-таки нехорошо издеваться, — рассовывая продукты по полкам, тихо сказал Кристоф, когда все, наконец, высказались. — Пусть даже он и по своей вине заболел. Кто из нас не совершал дурацких поступков?       Обернувшись ко всем, он окинул согруппников прямым открытым взглядом. Рих почесал затылок, Флаке и Тилль подозрительно переглянулись, а Олли опустил взгляд. Только Пауль все так же сидел, нахохлившись и не шевелился.       — Ну? Чего вы? — Шнай удивился. — Что я сказал такого?        Его взгляд обезоруживал.       — Гм-мм… И правда, чего мы? — Линдеманн приподняв плечи, неопределенно оглядел всех и уже со всей возможной осторожностью тронул ритмача за руку повыше локтя.— Извини, что рассказал.       Тот от такого поворота событий даже обернулся и попытался снова задрать голову, чтобы убедиться, что Тилль не шутит, но только снова охнул. Потом глянул на Криса, который оглядывался то на одного, то на другого, не до конца понимая, в чем они все увидели причину для стеба. Да, Поль язва, но стебаться над больным, по его мнению, было все равно, что бить лежачего.       — Почему-то мы постоянно забываем, что слова больше, чем просто звук, — неожиданно тихий растерянный голос ритмача тронул каждого.       Риха смутился, переглянулся с Тиллем и Флаке, Олли глянул на Шная, тот — на Пауля.       — Ты как вообще? Играть сможешь? — спросил он, подходя, но остановился на расстоянии. Так и не приближается.       — Куда я денусь, — вздохнул Хайко и осторожно поднялся на ноги.       Но играть оказалось тяжело. Как бы он не храбрился — тянущая боль от шеи расползалась при движении в стороны, отдавалась в плечо и руку. От нее немели кончики пальцев и при неосторожном движении кисть будто током дергало. Кусая внутреннюю сторону щеки, какое-то время он упорно притворялся, что все в порядке, но Риха, подбиравший свою партию к одному из окончательно домученных текстов песни, видел, что ему тяжело.       Не-то совесть, не-то жалость одолели его от вида страдающего Полика, и после обеда он, отложив гитару, обратился как-то ко всем сразу.       — Да почините же вы его кто-нибудь? — взгляд метнулся от Флаке к Тиллю, Олли и от того — к Шнайдеру. Последний сразу же отвел глаза.       — А? Ну е-мое!       — Рих, я в порядке, — подал голос Поль, но вместо привычного пожатия плечами, только неловко дернул головой.       — Ага. Конечно, я вижу, — потом снова ко всем. — Ну? Чего вы сидите? Будто никто ничего не умеет, — перемена поведения Рихарда удивила даже Олли. Чего это он? Или, правда совесть завелась?       — Полик, если хочешь — я могу размять тебе шею, — неожиданно отозвался Тилль, сидевший в кресле с блокнотом и ручкой. — Как-никак пока занимался спортом — кое-чему научили.       Пауль подозрительно покосился на него, представляя, чем ему эта идея может обернуться. Очередной горой гадских шуточек? Синяками на плечах и несчастной шее? А, может… аукцион невиданной щедрости продлится, и вокалист ему правда поможет? Черти их знают, чего ждать. К Линдеманну раньше несколько раз обращались Шнай и Флаке с растянутыми ногами-руками-спинами, чтобы тот им размял косточки, но, поняв, что ему норовят присесть на голову — по быстрому отвадил обоих. В этот раз он вызывался сам, что еще больше удивляло.       Поколебавшись еще с минуту, глядя то на вокалиста, то на согруппников, которые сами с удивленными физиономиями ждали, чем все кончится, Ландерс в итоге сдался. Противная боль выматывала его, было гадко чувствовать себя развалиной.       — Хорошо. Что нужно?       — Да ничего. Раздевайся и садись сюда, — Линдеманн подтащил к креслу, где сидел, какой-то из ящиков, прикинул на взгляд — вроде выдержит. Поль еще раз оглянулся на остальных: Риха уселся за компьютер с очередной кружкой кофе, Шнайдер ушел и Ларс тоже — уже бубнил в соседней комнате. Разобрало его, наконец, а то никак не мог собраться с мыслями для партии. Только Флаке продолжал наблюдать за ними. Ну и ладно, чего он там не видел. Если Тилль поможет и оно перестанет болеть — он согласен как угодно.       Высвободить руки из рукавов толстовки удалось с трудом — от боли мутилось в глазах. Справившись, он неуверенно подошел к Тиллю, который потирал ладони, согревая их.       — Падай, порождение хаоса, — он указал взглядом на короб от какой-то из частей Шнаевой установки.       Полик осторожно уселся спиной к Линдеманну, тот подобрался и расставил ноги — Ландерс как раз оказался между его разведенных в стороны коленей.       — Да расслабься ты, я тебя не бить собрался, — тихо буркнул Тилль, глядя на съежившегося Пауля. Тот честно попытался разогнуться и сесть ровно, но боль заставляла неестественно приподнимать плечи, как бы втягивая голову.       — Эх… Холера ты мелкая, какой хрен тебя дернул так одеваться? — риторически спросил Тилль и начал с поглаживаний. Широкими плавными движениями от плеча к середине спины между лопаток, по шее от затылка тоже вниз — Поль зажмурился в ожидании боли. В их привычном понимании «размять шею» было той странной дурацкой шуткой из детства, когда тебя со всей дури хватают пальцами за шею у основания черепа и сдавливают так, что ты начинаешь орать, как кот, которого тянут за шкварник. Он ожидал чего-то из этой серии, но Линдеманн его удивил.       Еще пару минут он просто поглаживал шею и плечи Пауля то раскрытыми ладонями, то по-хитрому сложенными пальцами, давая привыкнуть. Ритмач только громко сопел.        Постепенно усиливая нажим, стал энергично растирать в разные стороны, а еще через пару минут, когда плечи бедолаги чуть опустились и он поднял голову из своей вынужденной позы — стал мягко разминать пальцами трапецию и мышцы шеи. Что застывший пластилин. Понятно, чего Полик так воет.       — Как ты там? Живой? — спросил, потому что пациент подозрительно притих.       — Живой, только как лимонов объелся, — Флаке ответил.       — Больно? — Тилль отнял руки. Поль не ответил, но мелко-мелко затряс головой в отрицательном жесте. Он не мог определиться. Было больно, почти очень, но как-то особенно, как-то так, что аж хорошо. Казалось, Тилль крошит в его несчастных плечах и шее кристаллики льда, от чего те тают и непонятная горячая субстанция растекается по жилам, заставляя волоски на руках и загривке вставать дыбом.       — Будет больно — говори, — горячие большие руки вернулись на прежнее место и снова движение изменилось. Делая круговые движения большими пальцами, Линдеманн стал разминать мышцы вдоль выступающих остистых отростков позвоночника. Поль не выдержал.       — Ннн… — ощущение было таким, будто он влез под кожу и почесывал там внутри что-то. Больно, свербит, тянет и…хочется сильнее, чесаться-чесаться, что блохастый кот, чтобы успокоить это ощущение.       — Больно? — Линдеманн снова остановился, но руки не убрал.       — Н-нет, продолжай, — выдохнул ритмач, не замечая, что Флаке уже смотрит на них, не отрываясь, и на физиономии его блуждает ехидненькая улыбка. Риха ушел с головой в компьютер и не реагировал. Или делал вид, что не реагирует.       Руки Тилля переместились ниже, на спину между лопаток, продолжая то же движение. Поль непроизвольно дернул плечами — казалось, вокалист задевал какие-то точки, от которых мышцы дергались сами по себе, но опять же — он не мог сказать, что это больно. Странно.       Зажмурившись, он прислушивался к своим ощущениям. Тилль снова сменил способ массажа на совсем странный. Захватив пальцами кожу и перебирая ими, стал двигаться в сторону от позвоночника так, что казалось, будто огромная гусеница ползет по нем, и перебирает лапками. От сравнения чего-то стало смешно, он хмыкнул и тут же снова затряс головой, потому что вокалист остановился. Нет, все нормально. Гусеница побежала дальше — на другую сторону его спины. Потом заползла и потопталась на одном плече, а следом — на другом. Очень осторожно.        Он даже представил ее себе — огромную, зеленую, с коротенькими кривенькими, толстыми и цепкими лапками — он никогда их не боялся. Разве что тех, что с длинными щетинками, увенчанными синими бусинами — они жалились.       Чувствуя, что Пауль уже совсем размяк, Тилль еще усилил воздействие и сменил движение. Повел пальцами вдоль позвоночника снизу вверх, довольно сильно нажимая, и, добравшись до головы, снова кругами стал разминать мышцы у основания черепа. Пауль рвано вздохнул, и…       — А-ааа… Тилль, я сейчас кончу! — простонал в голос. Риха дернулся, как от пинка, подавился кофе, и, оторвавшись от компа, вытаращился на них. Флаке кашлянул, Линдеманн сам усмехнулся, но не убрал рук от плеча Ландерса.       — Да ну тебя, нафиг Пауль! — проворчал, чувствуя, что тот тоже беззвучно ржет.       — Эээ, Тилльхен, ты там осторожнее, а то я ревновать начну, — Лоренц погрозился кулаком вокалисту и тот уже рассмеялся в голос        — Да идите вы в мандос, засранцы! Не мешайте.       — Аа, так тебе еще и не мешать? — Флаке, видимо, решил заменить вышедшего из строя Ландерса в части подколов.        — Да, постарайтесь, пожалуйста, — невнятно промямлил Полик. — А то он мне шею свернет, пока ржать будет.       — Лаадно, — Лоренц махнул на них рукой. — Так уж и быть, живи, разлучник! Развернулся, и, подмигнув давящемуся смехом Рихе, ушел к Ларсу и Шнайдеру, тихонько хихикая.       Когда вокалист снова переместил руки с шеи к левому плечу Ландерса и стал довольно чувствительно мять его пальцами тот передернулся весь и со страдальческим выражением лица наклонил голову к рукам Тилля в неопределенности, оттолкнуть или нет. Больно, очень, но, казалось, с каждым движением-нажатием крошатся-крошатся-крошатся эти треклятые кристаллики льда, уже не могут так грызть его и другая, тяжелая боль, сковавшая плечи, шею и пробравшаяся даже в голову, отступает.       — Поражаюсь разнообразию твоих талантов, Тилль, — буркнул Риха, вытирая с клавиатуры и стола разбрызганный кофе и отчаянно стараясь не ржать. И так постебался уже.       — Сам себе удивляюсь, — невинно пожав плечами, ответил тот и перебрался к другому плечу Ландерса. И стал делать то же самое, что и с левым, но Поль отреагировал прямо противоположно первому разу.       — А-ай! Больно, Тилль, пусти! — резко сжался, прикрывая головой плечо.       — Да ты определись, тебе больно или ты сейчас кончишь? — Линдеманн не удержался от подкола, рук не убрал, но остановился.       — Я сейчас сдохну! — ритмач вырвался, схватился за плечо сам и согнулся, чувствуя, что шея немного отошла, стала шевелиться и в голове полегчало, но это плечо… Казалось, что в нем не мелкие кристаллики забились, а один здоровенный кусок льда встрял глубоко под кожей и слоем мышц и от нажатия Тилля зашевелился там, разрывая все острыми гранями.       — Сильно болит?       — Да, блин, сильно — он разогнулся, не убирая руки от плеча, огляделся.        Риха смотрел на них с полуулыбкой, Олли, выбравшийся к ним с басухой в руках, слегка обалдело.       — Это пройдет, надо еще немного размять и станет легче.       — Да ну его нах, Тилль, я правда сдохну от этого. Пусть уже так — шевелюсь и хорошо. Спасибо, — он поспешно сполз с ящика, на котором сидел и стал одеваться. Руку одну получалось поднять свободно, другую — со скрипом. Линдеманн пожал плечами и развел руки.       — Как хочешь, конечно, насиловать не буду, но само оно не пройдет.       — Не-не. Не надо больше. Давай уже не сегодня. Завтра я соберусь с духом, и продолжим, если считаешь нужным, — Полик поспешно застегивал теплый балахон на себе и отфыркивался. Перед глазами мельтешили цветные мошки.       — Продолжите-продолжите, куда вы денетесь, — подперев плечом дверной косяк, заговорил Олли, — Иначе ты еще неделю будешь кособочиться.       — Ну, нет. Не хочу неделю, — не заметить действия Тиллевых манипуляций нельзя было. Полик оживился, стал снова походить на самого себя. Немного пришибленного еще, но уже привычного. — И вообще, чего вы все вытаращились? Давайте шевелиться дальше, и так перерыв растянули.       Окинув ухмыляющихся согруппников быстрым взглядом, он попытался скрыть боль и смущение за деловитостью, но только рассмешил всех.       — Ладно, пошли, порождение ты хаоса, — поднявшись со своего места, Тилль с осторожностью сгреб маленького гитариста, и они всем скопом перебрались к Шнайдеру в соседнюю комнату.       Играли еще довольно долго — настроение заметно улучшилось. Зацепившись за новоявленную партию Олли, они еще два раза перевернули с ног на голову одну из песен, потыкали Тилля, чтобы тот немного поправил текст, потом Флаке вплел своего немного, потом Риха подумав, еще досыпал немного риффов, а Полик следом за ним. В итоге посчитали, что получилось круто, несколько раз отыграли то, что получилось, снова полюбовались на самих себя и довольные, решили собираться по домам.       За всем этим, как бы не старался он прятаться, все видели подавленность Шнайдера. И понимали, чего он такой. Перемешанный со стыдом страх, плескался у него в глазах, и как бы он не жмурился, самозабвенно стуча по барабанам, все равно все пробивалось наружу.       Все расходились, а он копался. Раз за разом находил новый повод задержаться в студии и уйти последним: то шапку искал, то ключи от машины, то еще какую-то ерунду — что угодно, лишь бы не уходить со всеми вместе и не отвечать на вопросы, которые у всех висели на языке. Ларс, видя его смятение, решил тактично уйти и ничего не спрашивать — знал, что со временем Шнай ему сам все расскажет.       Ландерс тоже копался, но не преднамеренно — у него снова от активного шевеления разболелась шея, и двигаться опять стало проблематично. Ему приходилось делать простые вещи медленно и очень осторожно. Упаковывая гитару, он задержался, рассматривая привычный ремень.       «Собака, что же он так трет?» — думал Поль, — «Надо взять пошире. Или это из-за переохлаждения так кажется?». Он даже залез рукой себе под одежду, потрогал плечо — казалось, кожа на нем слезла нафиг.       — Пауль, — неожиданное обращение заставило вздрогнуть и обернуться на голос. В дверях подсобки стоял Кристоф со своей старой сумкой в руках — когда-то притащил кроссовки и еще какую-то ерунду, и по ходу дела благополучно забыл. Теперь, видимо, решил забрать обратно домой.       - М? Ты еще тут? Я думал ты с Ларсом ушел.       — Нет. Я… — Дум замялся, бросил сумку на пол и сжал пальцами сложенный кулак. — В общем, я тебя ждал.       Поль округлил глаза.       — Зачем?       — Твоя шея. Прости, я как трус поступил. Все ждали от меня этого, а я заныкался, — он вышел, закрыл подсобку и скинул шапку на диван. Взялся за куртяк, глянул на Пауля так же открыто, как утром. — Давай помогу.       — Да ну, Шнайдер, не нужно. Это мелочь, само пройдет. Ну, или Тилль починит, в конце-концов. Что тут такого? — он видел решительность ударника, но и напряженная складка между бровей, и потемневшие нервно бегающие глаза не могли укрыться от его внимания.       — Поль, я не могу так. Это… Нечестно с моей стороны, — он уже подошел к Ландерсу и теперь смотрел на него уже напряженно (думал, что Ландерс сразу согласится?). В глазах читалась борьба с самим собой. Со своим страхом.       Он помнил то жуткое ощущение утекающей из тела энергии и накатывающий холод, помнил безумный взгляд Пауля и сомневался. Сомневался до последнего, можно ли снова касаться едва восстановившегося ритмача. С другой стороны его грызла совесть за то, что он ему отказывает в помощи и ведет себя как девка, хотя уже понял, как все нужно делать, чтобы не навредить — Рихард ничего не почувствовал, когда он лечил его порванную псом ногу, и сейчас был абсолютно нормален.       — Шнай, — Полик отступил от него на шаг, заразившись сомнением. — Ты точно уверен, что тебе стоит это делать? Я тоже не хочу так больше, — голос его надломился, потому что и его воспоминания от первого соприкосновения с силой Шная были как наждаком по открытой ране.       — Да, Пауль. Мы…я… я, — он, казалось, запутался в словах и мыслях. — Я как отслаиваюсь теперь, выпадаю из общего состава нефти.       — Что? — ритмач не понял смысла выражение Шнайдера.       — Стыдно мне, — он приподнял брови в несчастном выражении.       — Тебе страшно. И ты сомневаешься, Шнай. Не ломай себя из-за такой ерунды, — Ландерс махнул рукой и поморщился.       — Нет, это не ерунда! — Кристоф схватил друга за полу куртки. — Давай, стаскивай одежду.       — Не надо, Шнайдер! — тот оттолкнул его и вырвался, но Кристоф неожиданно перехватил за руку. Как ледяной водой окатили обоих от прикосновения, но это был просто страх. Ничего не случилось.       — Ты что-то чувствуешь? — сжимая пальцы на тонкой кисти Пауля, спросил драммер.       Пристально глянул ему в глаза. Первым. Ландерс ответил. Тоже посмотрел, осторожно-осторожно, едва прикасаясь — настойчивость, страх, волнение — синяя глубина темнела с каждым вздохом.       Отвернулся, вспомнил, что нужно ответить.       — Нет, — он действительно не испытывал больше того сворачивающего мозг, ощущения. Просто прикосновение.       — Вот. Нелле тебя восстановила, и, даже если захочешь у меня что-то забрать — тебе это не удастся. Ты заполнен до краев! — Дум выпустил его руку, гитарист вяло посмотрел на нее и мотнул головой — ну и дичь!       — Хорошо, пусть так. Не смогу взять, но что будет после? Я опять начну кидаться на людей?       — Ну, Рихард же не кидается, — Крис рассказал Паулю о случае с собакой и в глазах у того всплеснулась горчично-желтая, едкая обида (он же говорил, что больше никого не лечит!).       — Слушай, Шнай, это твоя сила и тебе ею распоряжаться, но я тоже человек, а не кукла для тренировок!       — Пауль… — Дума как по лицу хлестнули — не ожидал такого ответа и растерялся.       — Думаешь, мне в кайф было делать то, что я делал? Ты знаешь, что такое ломка от наркоты? Пробовал когда-нибудь?       — Нет, — сконфуженно шепнул драммер.       — А я теперь знаю.       — Но, я не хотел тебе навредить! — уже и Шнайдера разобрало. Там, в кафе, он вообще не знал, что может все так обернуться. Он просто пытался спасти их с Тиллем, как умел.       На миг они сцепились взглядами — пресный голубой и морской зеленоватый лед с хрустом столкнулись, разбрызгивая мелкое холодное крошево.       — Черт, Шнайдер, — Поль фыркнул и развернулся, в попытке уйти, но Дум схватил его за плечо. Мягко, но цепко.       — Я …хочу показать, что мы больше не опасны друг другу.       — Ты хочешь сам в этом убедиться, а не мне показать.       — Нет, Пауль… Я просто устал так. Когда ты сердишься на меня, когда я боюсь. Это надо закончить, разве тебе самому не хреново?       — Не хреновее, чем было тогда.       — Если ты что-то только заподозришь — оттолкни меня. Просто позволь.       Он смотрел на маленького гитариста уже совсем жалобно и не убирал руки с его плеча. Тот чувствовал, что его разбирает мелкая дрожь. Обычная нервная дрожь, а не то запредельное возбуждение. Обычный психоз из обиды, боязни, зачатков радости и понимания глупости ситуации.       — Что, опять раздеваться? — обернулся, не поднимая взгляда.       — Куртяк скинь. Больше не нужно, — робкая радость дрогнула и в голосе Шнайдера, уголки губ чуточку приподнялись.       Пауль выполнил просьбу, и уже собрался было опять отвернуться к нему спиной, но тот остановил.       — Не надо. Мне так привычнее, — подошел совсем близко к Ландерсу и мягко положил руку ему на больное плечо. Тот судорожно вздохнул и закрыл глаза.       — Оттолкни, если только что-то почувствуешь, — попросил снова.       — Еще и по морде дать могу, если сильно хочешь, — криво ухмыльнулся ритмач.       Шнай не ответил. Сам глубоко вздохнул и опустил взгляд в пол. Положил вторую руку Хайко на шею и стал осторожно массировать, как если бы себе разминал затекшую шею. В таком положении это было почти похоже, только руки лежали не обратным захватом. Полик ощутимо напрягся, чувствуя, как от холодных прикосновений мурашки побежали по загривку, но стоял не шевелясь.       Крис снова вздохнул и приоткрыл глаза, глянул на гитариста иначе, сквозь его пламенную ауру. Белый, оранжевый и желтый цвета в ней плескались и свивались друг с другом подобно настоящим языкам пламени, лохматая внешняя оболочка напоминала дрожащую поверхность огненного озера. И потянулся к ней, поднял щиты, закрываясь от темной энергии извне, одновременно потянул из ближайшего окружения такую, которая ему была нужна.       Гитара Пауля лежала еще не упакованная до конца, и Кристоф стянул с нее тоненькую огненную ниточку, нужно было не слишком много. Пропустил сквозь свою защиту, отлущил ненужное, что навешалось на это золотое руно, и направил его на Пауля.       Бережно, медленно, кое-где изменяя частоту, если все же слои ауры Полика не совпадали с передаваемой энергией, протягивал эти горячие ниточки ему под кожу, согревая, заставляя окоченевшие на холоде мышцы, расслабиться. Движения рук были скорее маской, поводом и формой, в которую облекалось содержание. Он мягко, круговыми движениями продолжал разминать пальцами шею притихшего Хайко, одновременно касаясь его иначе.       Тот не стенал, как с Тиллем, но реагировал. Сильно и естественно — шея у него была чувствительным местом. Дыхание сбилось и ускорилось, он крепко зажмурил глаза и сжал кулаки, кусая губу.       Что-то в груди сжалось, перехватило горло и защипало в глазах, но не от того удовольствия — он мог поклясться чем угодно, что не чувствовал ничего необычного. Приятно, но так, как было бы, если б любой другой ему шею помял. А еще колотится сердце, какого-то хрена чешется нога, и… ощутимо-быстро слабеют руки Шнайдера — он уже только вяло водит горячими пальцами у него между лопаток. И от этого быстро отступает боль, выворачивавшая ему весь день шею и плечи.       В какой-то миг он решился открыть глаза и глянуть на Криса — тот стоял, чуть приподняв голову и глядя куда-то сквозь него полуприкрытыми глазами. Уголки чуть приоткрытых губ подергивались — он будто силился что-то сказать, лицо заметно побледнело, а на висках и лбу проступили капли пота.       «Ему тяжело?» — возникла мысль, но тут же ее как сдуло. Кристоф глубоко вздохнув, закрыл глаза полностью, наклоняя голову на бок, нахмурил брови и провел раскрытыми ладонями от затылка Хайко по плечам и рукам вниз, и вслед за этим движением из Пауля неожиданно быстро утекли последние отголоски тянущей боли в застывших мышцах.       Он судорожно выдохнул, а Шнайдер отшатнулся от него, неловко вскинув перед собой раскрытые ладони — их жгло, как огнем.       — Вот и все, — тихо проговорил он. — Как…чувствуешь?       Ландерс на миг завис, захлопал ресницами, но потом очнулся, понял, что от него хотят. Повел плечами, повертел головой в стороны, поднял правую руку и повертел ею…       Все было как с конвейера, только что не блестело.       — Как только с завода, — ритмач снова оглядел себя и невольно облизнулся. Глаза его блестели. — У тебя руки…светятся.       Обалделый взгляд остановился на ладонях Шнайдера — вокруг них дрожало бледно-сиреневое свечение.       — Не страшно. Это…сброс, — ответил тот, переводя дыхание. Его потряхивало, голова немного кружилась и хотелось пить. Он быстро облизнул губы и вдруг смущенно улыбнулся.       — Видишь. Все получилось.       — Да, — Поль растерянно огляделся, не зная, куда девать взгляд. Радость, стыд за себя, что тоже боялся, примесь отходящей обиды и абсолютно непередаваемое ощущение…прощенности?       — Мир? — он протянул Кристофу руку со сжатым кулаком и оттопыренным мизинцем. Дум обалдел, глаза округлились, губы сложились в заковыристый бантик, но он не выдержал и засмеялся, прикрывая ладонями лицо, чуть присел. Ноги подводили.       — Мир, — переводя дыхание, неловко протянул руку с таким же оттопыренным пальцем. — Хотя мы и не воевали.       — Подтверждение мира лишним не бывает, — Ландерс, сцепившись с ним мизинцами, потянул на себя, и Шнай неожиданно легко поддался, едва не рухнув на Полика (от смеха сил совсем не осталось) — тот с трудом подхватил.       Кое-как устояли.       — Все, Поль… Видишь, мы снова нормальные. Все хорошо, — тихо проговорил Кристоф и обнял гитариста.       Тот тоже осторожно сомкнул руки на его спине. Прислушался к себе — ничего… Совсем ничего, только тепло.       — Кажется, правда… Если не нормальные, то не токсичные точно.       — Ты у кого…таких слов нахватался?       — У того, кто нас нефтью считает.       Драммер улыбнулся. У него перед глазами все поплыло и покрылось черно-желтыми пятнами, навалилась оглушающая слабость, отдаляя все ощущения и давая свободу чувствам. Успокоению, победе над страхом и тоже — прощенности. Они проросли цветами в ранах, оформились и вернули в его ауру утраченный насыщенный кобальтово-синий цвет. Так они стояли несколько минут, вцепившись друг в друга, поддерживая (Пауль понял, что Кристофу тяжело стоять), и беззвучно обмениваясь эмоциями. В какой-то миг Ландерс открыл глаза, и удивился, сморгнул, подумав, что виной муть в глазах, но ничего никуда не пропало: оранжевые и сине-фиолетовые гаммы их с Крисом аур столкнулись, и на границе соприкосновения заиграла необычная, неполноцветная, но от этого не менее красивая радуга халькопритовой цветной побежалости.       — Шнай, ты тоже это видишь? — он позвал, заставляя того открыть глаза.       — Вижу… Как на закаленном металле.       — Точно…       Сравнение показалось Ландерсу очень удачным. Измененный высокой температурой, металл, покрывался пленкой окислов и уже не поддавался коррозии. Может, и с ними так выйдет? После всего пережитого они тоже станут прочнее, и больше не будут поддаваться человеческой ржавчине?