Цепная реакция (Д-рамм-блы)

      — Ларс!!! — испуганный вскрик Шнайдера не помог, Оливер физически не успел увести машину с траектории удара — здоровенный грузовик, потеряв управление, летел на них боком — вот-вот перекинется.       А-А-А-А-А-А!       Вопль ужаса утонул в диком грохоте и скрежете металла — тяжелая машина, вскользь ударив их, пролетела еще несколько метров по инерции и ухнула с дороги. Покатилась вниз по насыпи, как и их легковушка, только немного подальше, но это их и спасло.       Скрежет, грохот, треск стекла и боль, удары и боль — равно, что в бетономешалку с камнями попасть.       Закрыть голову руками — подушка безопасности, вспухшая огромным рыбьим пузырем мешает за что-либо схватиться, чтобы хоть как-то удержаться в кувыркающейся посудине и не свернуть шею. Железный лязг взрывается с неимоверной силой — влетели в невысокое заграждение, отделяющее от спуска к озеру, вдоль которого шла дорога — нечеловеческий вскрик рядом.       «Олли? Олли!»       Не успевает позвать — машина встает на колеса и на голову падает что-то тяжелое, переместившееся к потолку пока они катились. Тьма.       Ранняя весна непредсказуема. Густые туманы и толстый слой инея на дорогах — утро не лучшее время для поездок.       Запах горелой проводки, тупая боль во всем теле и холод. Левая нога онемела. Первые ощущения. Пошевелиться?       Ай!       Больно как… Голова как набатный колокол гудит — значит, живой.       Шевеление рядом — черт, открой же ты глаза, лентяй! Нет, не лентяй. Это слиплись от подсыхающей крови веки. Откуда ее столько? С головы, волосы тоже слиплись.       Черт…сотрясение точно обеспечено.       Открыть глаза получается, только помогая пальцами — смешно? А вот и нифига! Держит не хуже порядочного клея.       Кто-то рядом снова шевелится и стонет. Кашляет. Олли!       В глазах двоится и расплывается, но надо быть совсем слепым, чтобы не увидеть — в развалившемся кресле Ларс раскинулся неестественно, задрав голову. В разбитом окне, как раз там, где должна была быть его голова, если бы кресло не развалилось, торчит железный прут от ограждения, которое они сломали — он разорвал его подушку безопасности. И такой же точно, криво обломанный и рифленый Олли как-то странно прижимает к своему боку. Зачем?       — Олли? — трогает его руки — кровь везде. На обломке, на одежде Риделя, сочится между его сжатых пальцев.       — Шнай! Шнай, что это? Как оно…вошло? — ощутив прикосновения, он шепчет, не открывая глаз.       Вошло? Вошло… Да. Прошило дверь, как подушку, и вместе с нею — тело Олли. Что там — пушинка по сравнению с металлом и пластиком.       — Нет-нет Олли, не трогай! — с запозданием доходит, что тот лезет чуть ли не в рану — не приходит на ум ничего лучше, чем отодрать его руки от проклятой железины. Холодные, скользкие от крови, дрожат так, что трудно удержать.       — Шнай, пусти… — не чувствуя в шоке боли, Ларс пытается приподняться, возится, открывает глаза — огромные, лихорадочно блестящие и влажные, — оглядывается и не видит, но чувствует.       — Ннннаа! — снова делает попытку рвануться в сторону.       — Тихо ты! Не двигайся! — Шнайдер прижимает плечи Оливера к покореженной спинке сидения — в голове будто взрыв, все смазывается в грязное пятно перед глазами, но то ерунда, можно пережить. Лишь бы тот не дергался и не разрывал тем самым себе внутренности еще большее.       Сдавленный хрип-выдох, сведенные пальцы на рифленом толстом куске железа — будто, действительно, пытается вынуть, напрягается, жмурится, вытягивается…       — Олли, не двигайся… Пожалуйста! — схватить за плечи, за руки, сжать, привлечь внимание. Удалось — глаза открыл и смотрит с почти детской надеждой — «Ну, Крис, скажи, что сейчас все пройдет!». Но ничего не проходит.       Рваный выдох. Трогает арматурину, потом свой живот — тонкие пальцы сильно дрожат, лихорадочно царапают липкую от крови ткань одежды, снова перебегают к обломку — все настоящее.       — Крис…как? — жмурит глаза снова, а когда открывает — понимание случившегося заполняет их вязкой тьмой.       — Нас грузовик смел.       — Нет… Как…ты сам? Ты цел?        — Да, вроде, — не говорить о рассеченной макушке, (хотя, один черт все лицо в крови), не говорить о ноге, которую он не чувствует почему-то, не говорить, что его мутит, как после дикой гулянки. — Молчи, Олли, береги силы. Сейчас… я позвоню в службу спасения. Нас скоро вытащат, не бойся! — говорить как можно мягче и спокойнее, чтобы не нагнетать страху больше, хотя на самом деле хочется орать во всю глотку.       «Да что же это?! Черт возьми, я же мог бы все исправить, если б не чертов обломок… На кой-черт вся эта сила тогда?!» — сам не зная зачем, он дергает ручку двери, но она не поддается — искорежена. Заклинило.       — Вытащат, — тихий шепот Ларса выметает панику и ярость из головы.       Попытка найти телефон в перевернутой машине была бы безуспешной, если б он не сунул его в карман штанов. Уже радость, но ее размеры ничтожны по сравнению со страхом, заполняющим глаза Ларса — он неловко поворачивает голову и смотрит.       — Крис, выбирайся…если она рванет…никто не успеет, — вот оно что. Мысль в таком состоянии дошла с запозданием.       — Они взрываются только в кино, — пытаться изобразить улыбку, тыкать в кнопки, когда у тебя трясутся руки и держать контакт взглядов, не давая ему погрузиться в шок окончательно, довольно трудно, но необходимо. Он должен видеть и понимать, что не один.       Язык заплетается, мысли скачут в больной голове, цепляются одна о другую и спутываются в сплошной комок, поэтому описать место своего нахождения, состояние Риделя и свое собственное удается с трудом. Кажется, что он сам вот-вот потеряет сознание — муторные волны жара поднимаются одна за другой от груди к голове, застилают глаза красной пеленой, застряют в горле горячим комком.       «Что за хрень» — пытается развернуться, поменять свое положение между креслом и беременным пузом подушки безопасности (может, полегчает?) — лодыжку застрявшей ноги пронзает острая боль.       «Тихо!.. Тихо, не ори. Не пугай его» — рот заполняется соленым — губа не выдержала укуса. Отвлекись. Передай, что сказали спасатели.       — Олли, слышишь? Они сказали, что будут в течение семи минут. Олли?       Дотянуться до него. Коснуться — аура дрожит бледно-зеленым, тает. Глупо как и бесполезно — он ничем не может помочь, когда это так нужно. В груди что-то рвется от этой мысли — тонкое-тонкое и болючее. Будто нервы.       Но, может, так можно отдать? Он все отдаст, все силы, лишь бы полуприкрытые, кажется, подсыхающие, глаза Ларса ожили.       Совсем немного времени оказалось нужно, чтобы фаза возбуждения шока сменилась своей противоположностью.       — Оливер? — мягко, почти нежно, повернуть его лицо к себе, попытаться снова схватить взгляд. Кожа влажная и холодная, с приоткрытых губ срывается неестественно-частое дыхание. — Олли, глянь на меня.       Ничто не дрогнуло.       — Ну же! Не говори, просто покажи глазами, что слышишь, — никакой реакции.       — Ларс, твою мать! Будь со мной! Кто меня дальше учить будет, а? Что я всем скажу?       В этот раз достучался — ресницы дрогнули, взгляд обратился к нему. А, может, и сквозь.       — Вот-вот, хорошо, — неожиданно получается отнять его руки от арматурины — холодные, податливые. И уже не дрожат. Крови не так и много — небольшое пятно на светлой рубашке, на руках больше. Видимо, внутреннее кровотечение, иначе бы он так быстро не слабел.       — Шнай… ты звал? — еле слышно. И тут же. — Холодно, — уже достижение в таком состоянии. Во рту совсем сухо было бы, если б не кровь. Ларс едва открывает рот, но Кристоф видит — она красит зубы в красный цвет.       — Бери, Олли, бери. Как Пауль это делал, бери! — сжимает его руки — он отдал бы всю свою энергию, еще раз пережил бы все то, что сделал Пауль, но ничего не происходит.       Судорога пробегает по лицу Ларса, заставляет зажмурить глаза и сводит брови к переносице дрожащей линией.       — Не могу, — короткий выдох и красные капли в уголках рта.       — Тебе нужнее!       — Я…так не могу…физически… Пауль иначе, чем я. — короткая фраза отнимает последние силы, он закрывает глаза.       — Ну, нет! — Шнай выворачивается к нему — нога! — черт с ней, хватает ладонями голову басиста, вертит в стороны, шлепает его по щекам, сильно, но на влажной бледной коже не остается следов, кричит, сильно нажимает точку под ухом — это обычно гадски больно, но никакой реакции.       Прижимает пальцы к шее и так и держит. Чтобы чувствовать, что живой.       Несмотря на обморочную одурь, навалившуюся тяжелой душной периной, сирены машин спасательной службы Шнайдер слышит кто знает откуда.       — Ларс, они едут! Нас сейчас вытащат отсюда, слышишь? Тебе помогут! — завывающие звуки машин, казалось, придали сил, он снова заглядывает Оливеру в лицо и неожиданно натыкается на почти ясный взгляд.       — Хорошо, — меловой бледности губы складываются в улыбку — слабую, жуткую, испачканную в крови. — Значит… еще допишем ритм-линию к…той песне.       — Допишем, Олли, обязательно!       Вылущивание их из разбитой машины длится довольно долго: заклинившая дверь со стороны Шнайдера поддалась не сразу, но заняла меньше времени, чем освобождение его ноги из искореженных обломков металла — лодыжка оказалась сильно изрезана острыми краями, и крови натекло полный ботинок. Еще больше времени заняло освобождение Оливера.       Медики как-то прощемились к нему через окно, осмотрели, что-то вкололи для поддержания и анестезии — он даже снова очнулся ненадолго.       Потом спасатели начали распиливать обломки заграждения — Шнайдеру было страшно смотреть на это. Снопы искр и вой пилы — вот, что он запомнил. Его самого уже уложили на каталку и погрузили в карету скорой помощи — двое медиков возились с его ногой и рассеченной головой — прикосновения к травмированным частям тела взболтнули боль, и она как-то быстро стала утаскивать его в темноту. Укол (видимо, тоже анальгетик), только усугубил состояние. «Если это вынули из него — я мог бы…» — мысль оборвалась на половине.       Очнувшись, он понял, что машина движется. Они едут в больницу. Воют сирены. Кричат рядом и толкаются люди.       — Назад.       — Даю разряд!       Какой-то странный треск — рядом на каталке неестественно дернулось тело Ларса.       Муть перед глазами. Чернота наплывает нефтяными разводами и в окне-промоине снова мелькают руки-лица-пятна света.       — Еще разряд! — в звонком женском голосе истеричные нотки.       — Анна, все! Уже бесполезно. Девять минут, — мужской. Усталый и разочарованный, хриплый голос.       — Ну, нет!       — С таким кровотечением могло спасти только чудо. Время смерти?       «Что?!» — уколом адреналина в сердце.       — Семь-четырнадцать, — еще голос. Женский. Усталый тоже.       Удается вырваться из муторного полузабытия и поднять неимоверно тяжелую голову. Оглядеться — синие и красные форменные одежды медиков, они закрывают собой вторую каталку. Видна только безвольно свисающая тонкая рука, перепачканная в крови.       — Олли!       — Эй, ты же говорил, что он отключился! — все оборачиваются к нему.       — Олли! Что с ним?! — как же тяжело! Говорить, пытаться держать глаза открытыми — как в страшном сне, когда хочешь их открыть, а не можешь, двигать руками в попытке схватить кого-нибудь.       — Тише, парень, не дергайся, у тебя серьезное сотрясение и кровопотеря, — пожилой мужчина (видимо, главный в бригаде) говорит с ним, как с душевнобольным, ненормальным. Что-то вводит в трубку капельницы, уже воткнутой ему в сгиб локтя и уже к остальным.       — Причина смерти?       — Геморрагический шок. Если б не сместился обломок, может, и довезли бы… — вздыхает кто-то.       — Что? — он же кричит, спрашивает. Да? Но никто не отвечает, только старший этот смотрит как-то…понимающе?       — Аааааааааа!       Аааааааааа! — истошный крик разрывает серость утра, Рихард рывком вскакивает на постели, оглядывается, хотя толком еще не видит ничего — все еще в лапах кошмара.       — Шнайдер! Ридель! — его трясет, мокрая от пота футболка липнет к телу, сердце гремит, как восьмицилиндровый движок. Он лихорадочно шарит руками по постели в поисках телефона. Неосознанно, не понимая еще, но уже чувствуя разницу сна и реальности — в реальности еще ничего не случилось. Не должно было.       На столе у кровати телефон.       Дрожащие пальцы не сразу попадают в нужные цифры — Шнайдер с Ларсом собирались рано утром ехать в лес за город на какие-то там синрин-йоку-хреновы-лесные-ванны. Очередная практика от Ларса — отпросились даже, попросились позже приехать на репу, уверяли, что для этого действа лучше всего самое раннее утро.       «Ридель, что ж ты не отвечаешь? Неужели опоздал? Неужели они уже сдернулись? Темень-то какая…. Шести часов еще нет!» — заполошные мысли мечутся в голове гитариста, он крепче сжимает трубку.       — О, привет, Риха! А тебе чего не спится в такую рань, — неожиданно бодрый голос басиста окатывает его ковшом ледяной воды — аж сердце пропустило удар.       — Олли? Ты где? — не голос — хриплое каркание.       — Дома еще, собираюсь. А что? Что-то случилось?       — Случилось. Никуда вы со Шнайдером сегодня не едите! — пережитый страх выплескивается в злой тон.       — В смысле? — в голосе Ларса звучит удивление.       — В прямом! — дальше лид-гитарист, особо не выбирая выражений, нещадно соврал, что среди ночи ему звонил Эмму, грозился, что утром устроит им (Олли и Крису) разбор полетов за последний фортель (было дело, пропали на три дня), и велел рано утром быть на месте всем до единого.       Ларс сперва опешил, потом отчаянно выругался, что ему обломали все планы, но потом, психанув, тихо-тихо, как угрожающе шипящий сосуд под критическим давлением, ответил, что будет.       И весь день прошел коту под хвост, потому что все переругались вдрызг. Недовольный Шнайдер и злющий Оливер игнорировали Рихарда, Тилль бесился на него за то, что тот перепакостил день всем и сразу (он планировал в тишине-спокойствии дописать то, что начал), Пауль сначала не встревал, а потом после обеда вдруг встал на сторону Круспе.       Флаке стало интересно, отчего ритмач так поменял свою позицию, и он решил достать того с вопросами.       Ландерс сдался под вечер, когда все по-прежнему злые, но уже тихо, не взрывоопасно, так толком ничего не сделав, стали собираться домой.       — Поль, так все-таки, чего ты за него заступаешься? Зараза, весь день же изгадил!       — Это тебе он, может, день изгадил, а этим двоим — тычок пальцем сначала на Ларса, потом — на Шнайдера, который на очередной крик выбрался в общую комнату и бухнулся за стол с компьютером. — Жизни спас! Он сделал все, чтобы это недоразумение, — снова тычок в сторону басиста. — Не скончалось на руках у того! — в сторону Шная.       — В смы-ысле? — брови Флаке поползли вверх. Ларс отложил какой-то блокнот — на лице его отразилось смешанное чувство. Удивление, злость, интерес…       — В смысле-в смысле, — как-то вдруг стушевался Полик. — Он сон видел. Плохой. Рассказал мне его: там Олли должен был погибнуть в аварии!       — Твою ма-ать, — протянул подошедший и услышавший все Линдеманн. — Теперь мы из-за снов будем портить всем все, что только можно и врать? А мне что тогда делать, если я свою смерть по пять раз на неделю во сне вижу?       — Что хочешь, то и делай, Тилль. Я сделал все, что мог, — Рихард неожиданно ввалился в комнату с курилки и направился к холодильнику. Достал бутылку пива, ковырнул ее и, не говоря больше ни слова, вышел в репетиционную.       — И? Кто-нибудь что-нибудь понял? — вокалист оглядел всех по очереди.       Никто не ответил, только Лоренц пожал плечами.       Повисло молчание. Повисло и затянулось. Шнайдер выбрался из-за компьютера и стал собираться, Олли, глядя на него, тоже. Пауль не знал, с кем идти, а Флаке потерянно оглядывался, ожидая хоть каких-то объяснений.       «Не день, а холера какая-то» — подумал раздраженно. Взял пульт и зачем-то включил маленький телевизор на стене — там бубнело какое-то мыло. На экранчике молоденькую красавицу страстно целовал зрелый ловелас.       — Ну, хоть у кого-то любовь сегодня будет, — буркнул вслух и тоже пошел собирать вещи.       Несколько минут Тилль еще молча смотрел на включенный телевизор, потом плюнул, чертыхнулся, забрал куртку и уже почти ушел.       «Возвращаемся к событиям сегодняшнего дня. Как показали результаты осмотра места аварии, случившейся сегодня утром на трассе…» — дальше назывался участок дороги, по которой собирались как раз ехать Олли и Крис. Мыльные сопли по телевизору сменились выпуском новостей, голос диктора заставил Линдеманна остановиться. Стоя в коридоре, он услышал, как кто-то сделал звук громче.       «Причиной ДТП, в результате которого погиб водитель легкового автомобиля и водитель грузовика, послужил сильный туман и гололедица на дороге…».       — Вы все слышали, дубины? — окрик Ландерса перекрыл даже дальнейшее брюзжание телевизора. — Риха, теперь ты знаешь, что у тебя за способность!       В голосе ритмача проскочила яркой искрой ликующая радость — Рихард тоже немножко «супер», а не как думал. Получил-таки свою желаемую-нежелаемую силу.       «И спас нам басиста» — тихая мысль толкнулась в сознание Тилля, развеяв пылью раздраженность поганого дня.