Цепная реакция (Д-рамм-блы)

      — Шнай, поищи аптечку! Может, там есть что-то от живота? — кричит Флаке из туалета в комнату номера. Драммер оглядывается — где она может быть? Бросается к комоду и лихорадочно начинает копаться в ящиках — нет ничего.       Из туалета снова слышится захлебывающийся стон и чуть погодя — ругань Пауля.       — Добейте меня уже, что ли? Чтобы не мучился.       — Вернее будет вызвать врача. Тут дело дрянь, сами фиг что сделаем, — Тилль.       Набирает номер ресепшена в телефоне и поглядывает на Ландерса, который в очередной раз обнимается с белым другом и сгибается в выворачивающем внутренности спазме. Казалось, желудок пытается сбежать от нерадивого хозяина. Шнайдер возвращается ко всем с растерянным видом.       — Аптечки у них не предусмотрены в номерах, — говорит тихо и с жалостью смотрит на Пауля, у которого уже сил нет отползти в сторону от унитаза.       — Шнай… А если бы не отказались, все было бы уже в порядке, — бормочет, едва ворочая языком.       — Не было бы, Пауль! Отсутствие мозгов — это врожденный дефект, а он такое не мог лечить, — Флаке. Опять бурчит. Тилль тыкает его локтем в бок.       — Нет, ну, а что? Чем он думал, когда ел ту дрянь из жареных тараканов?        Гадский Мехико, гадские их экзотические блюда, гадский тот чувак, с которым Ландерс на спор решился съесть это гребанное.        Черт, даже название этого блюда похоже на матерщину. Съел. И отравился. Завтра новое выступление, через час им в дорогу, а Полика, похоже, заберут в больницу… И какого черта они отказались от своих сил?       О, тьма египетская. Но они едут.       Но, не в автобусе, а на машине втроем. Риха, Пауль и Олли. Опаздывают. Через полчаса должна начаться финальная репетиция перед концертом уже на стадионе, а они катастрофически не успевают. Решают сократить путь и проехать через жилой квартал — и как назло их останавливает полиция. Район оцеплен, на днях там произошло какое-то происшествие, и чтобы проехать — нужен паспорт. Ларс и Пауль достают свои, показывают, Рихард за рулем шарит по карманам, но уже понимает, что забыл документ в номере гостиницы.       — Твою мать! Нет паспорта, — шепчет панически. Полик высовывается в окно и пытается объяснить стражам порядка, что они музыканты известной группы, что они опаздывают и им просто жизненно важно проехать по закрытой дороге, но те его не слушают.       Преграждают путь и приказывают разворачивать машину обратно.       — Ну…твою мать! Ну, зачем мы это сделали? Я бы мог их убедить и мы бы успели, а так нас сейчас выебут и высушат! — Ландерс канючит снова о загубленных силах и у Рихарда с Оливером в душе с неимоверным упорством скребется сомнение.       Они разворачиваются и гонят, нарушая все, что только можно и нельзя, но успевают. Тилль и Шнай уже на сцене, Флаке возится за кулисами, они хватают гитары и запыхавшиеся, тоже вываливаются на сцену — еще не началось.       Суетятся техники, размещая заряды фейерверков на краю сцены и на рампах над установкой Шная. Тот выползает из-за нее и подходит к Тиллю. Ждут, пока все закончат.       — Тилль, мы того… Сильно опоздали? — решается спросить Ландерс.       — Как видишь, — вокалист пожимает плечами.       — Еще не начинали.       — Их ждете? — Олли. Кивает головой на техников.       — Ну, теперь их, а сначала — вас. Они решили доделать там что-то, пока репетиция не началась.       — Блин, Тилль, извини, по-дурацки все вышло… — Рихард объясняет Тиллю, как все произошло и почему они опоздали — тот мрачнеет.       Его тоже огорчает тот факт, что он больше не может угадывать состояние других и в общении это учитывать. Будто уши ему заткнули — слушает и не слышит людей. Говорит им, а они его не понимают.       Пиротехники заканчивают свои дела на удивление быстро, сворачивают лестницы, уносят коробки и мотки проводов, освобождают место музыкантам и те начинают. Вездесущий Эммануэль появляется на сцене тут же, как только звучат первые ноты открывающей песни, и все начинается как обычно. Игра, подколы, ругань временами, беготня по сцене и облюбовывание удобных, безопасных и не очень, мест для игры.       В итоге, к концу репетиции, несмотря на опоздание гитаристов, Фиалик остается доволен. Да и сами раммштайновцы тоже — эта сцена им нравится, и они больше не боятся друг за друга.        Спокойный Олли подходит к Шнайдеру, что-то ему говорит — тот отвечает. Ларс улыбается, потом перемещается к Паулю. Риха видит, что Дум встает из-за установки, разворачивается в сторону кулис, но успевает сделать только пару шагов, потому что в следующий миг раздается громкий металлический треск и рампа, на которой закреплена часть системы освещения и пиротехники, с грохотом обрушивается и накрывает собой установку, усилители и Шнайдера, не успевшего уйти далеко.       — Кристоф! — у Рихи вырывается запоздалый окрик. Они все бросаются к рухнувшей конструкции, пытаются сдвинуть с места — Шнайдера не видно. Мешанина проводов, стекла и металла на полу.        Высыпаются техники, бросаются на помощь и уже большим количеством рук удается сдвинуть громоздкую решетчатую конструкцию с места.       — Кристоф! — Тилль бросается к ударнику — тот скорчился возле разбитых усилителей, закрыв голову рукой. — Ты живой?       Осторожно трогает бедолагу за плечо — стон в ответ. Живой. И даже в сознании. Усилители спасли, не дали рухнуть рампе прямо на пол и переломать кости укрывшемуся возле них человеку.        Ему помогают подняться — встает сам. Испуганный, с разбитой брови течет кровь, на одном плече наливается сиреневым большой синяк, другое плечо ободрано и рука висит плетью.       — Что с рукой? — Техники и Тилль, проводящие его за кулисы, замечают это. Линдеманн осторожно трогает поврежденную конечность, на что драммер реагирует вскриком, ошалело таращит глаза на свой неестественно вывернутый локоть и тихо мямлит:        — Похоже, сломал, — по лицу разливается меловая бледность, он вздыхает — кажется, вот-вот сознание потеряет…        — Подожди, не паникуй, Шнай, медики сначала пусть посмотрят. Звал их хоть кто? — уже к парню из техподдержки.       — Да, сразу, как только увидели.       — Ладно. Пойдем-пойдем, Крис, — вокалист уже крепче придерживает его за бок, чувствуя, что на ногах тот держится нетвердо. Но нет. Доходит сам до ближайшего стула уже за кулисами и осторожно садится, придерживая покалеченную руку.       — Нет, перелома нет. Вывих, вероятно, разрыв связок, — медики, появившиеся спустя минут пять, быстро осматривают пострадавшего, дают ему укол обезболивающего — Шнай немного оживает.       — Больше можно сказать только сделав рентген-снимок, так что мы забираем его.       — Простите, мужики, — как-то потеряно и расстроенно просится Шнай. — Я не хотел. Не знал, что оно рухнет.       — Да никто не знал, Дум, успокойся, - Флаке, стоящий рядом с ним, собирается хлопнуть по плечу, но задерживает руку — лучше не надо. «Я бы мог знать!» — стонет про себя Рихард, — «Мог бы, это б точно увидел и предупредил бы… Твою мать, ну зачем, а?».       — Зачем, вы отказались от всего, Рих? Трындец теперь всему, тур накрылся! Кто знает, может на сцене ничего бы и не произошло, а так… Риха! «Лоренц, ну чего же ты так орешь?».       — Риха! — уже тише.       — Рих, Риха, проснись, тебе плохо? Проснись! — голос становится тонким и нежным, как у девушки. Девушки? Ну нифига себе, Флаке?       Нет, не Флаке.       Открывает глаза. Агнет…       — Агни?        — Да, Рих, я, что тебе снилось? Ты стонал во сне. Тебе плохо? Сама еще сонная и растрепанная она гладит его по щеке и голове, заглядывает участливо в глаза.       — Нет…нет, я в порядке. Просто сон. Приснилось плохое, — он тяжело опускается обратно на постель и тут же Агнет обнимает его, закидывает ногу ему на ноги.       — Тебе снятся кошмары? — она смотрит на него, подпирая голову ладонью.       — Хуже. Мне снятся вещие сны, — гитарист криво усмехается.       — Ого. Правда? Они сбываются? — у нее в глазах тут же вспыхивает игривый интерес — думает, что он травит ей очередную байку.       — Правда, — сам не знает, зачем говорит ей это, но она снова улыбается.       — Значит… Ты предсказатель?       — Нет, скорее… Какой-то экстрасенс-недоучка. Предсказатели вроде как гадают на чем-то… — он сам усмехается, понимая комичность ситуации. Скажи правду и тебе не поверят. Вот и она не верит — улыбается, смотрит хитренько, ведет пальчиком ему от уха по шее на грудь, затем уже всеми легонько царапает живот.        — Экстрасекс, говоришь? Сейчас мы это проверим, — тянется к его лицу, улыбается и он ей в ответ тоже.        — Да, экстрасекс, — он повторяет и поддается ей. Пусть так, лишь бы переключить мысли. Он не любил скромняжек. Что это за женщина, что с ней как на льдине? Она должна разжигать страсть, ну или согревать хотя бы. Агни была пламенем. Агни-огонь…божество пламени у индусов. Олли зараза, заразил своими байками.       А Агнет уже перебралась и оседлала его бедра, наклонилась и стала горячо целовать. Шею, щеки, порочно-чувственные губы — Рихард не хотел даже сопротивляться. Сон мелким холодком еще скребся в душе, но быстро таял под ласками девушки.        Он чуть отстранил ее от себя, глянул снизу вверх жадно и довольно. Она ему нравилась. Любовь? Черт его знает, он не был уверен, что способен на это глубокое чувство, но ему однозначно досталась та женщина, которая и в анабиозном еже страсть разбудит. И ему это нравилось. Она ему нравилась, и ему было хорошо рядом с ней. Да и ее вроде бы тоже устраивали их отношения. Ни к чему не обязывающие, приятные…       Рих мягко стянул с плеч любовницы бретели ночной рубашки, заставляя ткань упасть вниз и открывая взгляду ее небольшие красивые груди — руки сами потянулись к ним. Она запрокинула голову и встряхнула волосами, когда он мягко сжал их в ладонях, а потом какой-то бес его дернул сделать это.        Он чуть отстранил ладони и взглянул на нее сквозь прикрытые веки, иначе. И едва не ахнул от удивления.       Аура Агнет переливалась фиолетово-черными текучими цветами… как у Шнайдера, но одновременно иначе. Она не растекалась вокруг нее живой амебой, а наоборот покрывала тело гладким блестящим слоем изомальтовой глазури.       Рихард завис на пару секунд, держа раскрытые ладони перед собой.       — Ты чего, Рих? — увидев его замешательство, Агнет взяла его за руки, переплела пальцы.       — Н-нет, все нормально, — чуть заикаясь, ответил он и качнул головой, снова глянул на нее как обычно.       — Точно? Ты выглядишь не совсем здоровым, может, не будем сегодня?       Утренний секс вместо будильника для них стал приятной ежедневной практикой.       — Б-будем! — хмыкнул гитарист, дурашливо притворяясь пьяным, и, обхватив девушку за спину и талию привлек к себе, заставляя почти лечь на него.       Обычно он не стонал в голос, обычно он не любил на боку, но в этот раз все получилось иначе.       Может, потому что он увидел в Агни это? Вероятнее всего.       Ему стало интересно, и он попытался ее прочувствовать.       Они смотрели друг на друга почти неотрывно, только на время поцелуев разрывая контакт взглядов, но тогда Рих улавливал ее дыхание. Никто не вел — двигались вместе, навстречу друг другу, и когда она, приближаясь к финишу, простонала «Я скоро…давай вместе», — он сорвался.       Крепко сжал, уткнулся лицом ей в шею, стал сильно и быстро вколачиваться в гибкое, горячо льнущее к нему тело и неожиданно громко ахнул вместе с ней, когда их одной волной взвило вверх на пик оргазма.       И тут же они сорвались вниз, водопадом горячего, пульсирующего удовольствия. Она поймала его в поцелуй — жадный и глубокий, высасывая из него все силы и тут же наполняя взамен своими.       Еще двигаясь в ней, вздрагивая от электрически-протряхивающих тело отголосков, Рих отстранился от ее губ, взглянул: она смотрела на него пьяными от удовольствия глазами и улыбалась.       — Мне оч-чень понравилось, — выдохнула она, передразнивая «пьяного» Риху и легко засмеялась.       — Мне тоже, — он поцеловал ее в кончик носа и тоже засмеялся. Это было каким-то резонансом, передавалось от одного к другому через взгляд, через что-то невидимое, струящееся между ними. Они смеялись, глядя друг другу в глаза, все еще трогая друг друга, поглаживая волосы, плечи, легко целуя.        А потом Рихарда снова одолело любопытство, и он глянул на все иначе. И замер, как током ушибленный.       На границе их аур исчезла сила поверхностного натяжения и они больше не соприкасались, как шарики воды и масла, а смешались. Проникали один в другого, и если бы мог видеть кто из группы — сказал бы, что Рихардова аура немного разгладилась и выровнялась. Исчезли острые иглы-протуберанцы, оставив только короткие колючки, как те, что иногда торчат у него на голове на концертах, а она была все такой же блестяще-гладкой, ровной, только на густо-фиолетовой поверхности ауры расплывались пурпурные градиентно-тающие разводы. Если бы кто-то видел. Если бы Олли видел, что бы он сказал?       Черти бы его все это забрали, так что же делать? Отказываться или нет?