Цепная реакция (Д-рамм-блы)

      Шнайдер проснулся первым. Еще не открывая глаз, прислушался к себе: странное ощущение поселилось в теле, будто с пространством что-то. Лежит он или висит в воздухе — не понятно, он не ощущал опоры под собой и само тело казалось неправдоподобно маленьким. Он чувствовал себя маковым семечком на поверхности озера, настолько маленьким, что вода его держит, не смачивая, и медленно качает.       Вверх-вниз… Вверх-вниз… Ощущение показалось до боли знакомым, всколыхнуло страх в памяти, и уже от него Крис проснулся окончательно. Дернулся, ударился затылком об пол, открыл глаза и охнул. Огляделся: с одной стороны от него лежал Рихард, с другой — Пауль. Он был неестественно бледным и растрепанным; лежал на спине, раскинув руки и задрав голову, тяжело дышал.       — Пауль, — Дум тронул его за плечо — кожа холодная и влажная — потормошил, но тот не отреагировал.        Чуть поодаль лежал Тилль, отвернувшись спиной ко всем.        «Что случилось?» — Крис растерянно оглядывал комнату: они находились дома у Олли, но где он сам? Они что, пили?       Память подводила, он не мог вспомнить последних событий. Снова оглядел друзей и увидел больше. Риха раскинулся позади него в позе звезды и тоже был весь мокрый от пота, часто дышал приоткрытым ртом, как и Пауль. Кажется, им обоим было порядочно плохо.       — Поль, — Крис снова потянулся к ритмачу, пытаясь разбудить. Почему-то его внешний вид вызывал больше волнения, чем Рихардов, — Полик, просыпайся. Но маленький гитарист не реагировал.       «Блин, да что ж мы делали?» — он перебрался к Тиллю, по дороге потормошил Рихарда — тот тоже спал, как убитый, но при этом ни от кого не было слышно запаха спиртного.       — Тилль, хоть ты проснись, — уже к вокалисту. Тот глухо простонал что-то, шевельнулся, но проснуться не смог.       «Да что же это?» — Шнайдер отчаянно пытался вспомнить, что произошло, но в сознании словно молоко разлилось. Или даже молочный кисель. Густой-густой такой, белый и вязкий, в котором вязнут всякие мысли, пытающиеся пробраться глубже и вытянуть предыдущие события.       А еще он безумно хотел пить, но было страшно вставать на ноги. Тело по-прежнему ощущалось странно, как при пониженной гравитации. Казалось, оттолкнись чуть сильнее от пола и взлетишь, треснешься головой о потолок. Или зависнешь в метре над полом, не способный ни встать на ноги ни за что-то схватиться. Но в итоге жажда, и подключившееся любопытство пересилило страх — с кухни послышался тихий звяк и голос. Кажется, говорил Флаке.       — Да не нервничай ты так, Олли.       — Не могу. Они слишком долго не приходят в себя.       Пауза.       — Надеюсь, ты не переборщил со своими зельями?       — Не знаю, Кристиан. Я дал им совсем немного, но у каждого своя восприимчивость.       Что? Зелья?       Тут у Шнайдера вспыхивает перед глазами картина…        Они сидят у Олли дома все вшестером. Тот купил новую гитару и теперь они обсуждали ее звучание, решали, пригодится она им или нет, и пили чай, который им предложил Олли.       Хоть и ворчали они обычно на его пристрастие, но дома что-то в Ларсе менялось и он предлагал действительно вкусные вещи, а не ту пакость, что пил в студии. И они соглашались, соблазненные восхитительным запахом. В этот раз было так же.       Какой-то фруктово-пряный букет, но Дум чувствовал в нем что-то лишнее. Выбивающееся из общего рисунка. Горьковатый, слабый-слабый запах, отдающий в сырость.       Он уже слышал его, он помнил страх Оливера, когда он, Шнай, попытался попробовать, что это такое. Он успел понять, что с чаем было не все в порядке, но сделать ничего не успел. Сначала его отвлек с вопросами Риха, а потом как-то все вдруг стало неважным. Мир перед глазами немного поплыл, краски стали ярче, а мысли выветрились из головы как по волшебству.       А потом было вовсе что-то странное: Риха, Поль и Тилль, и он сам, все они сидят полукругом перед Оливером, будто какие-то сектанты перед своим гуру. Качаются, сами того не замечая, а Олли поет. Непонятно что, язык незнакомый и слов не разобрать, да и Шнай почти и не обращал внимания на это. Он видел только руки. Пальцы, выкрашенные белым и красным, отбивающие странный ритм на еще более странном барабане.       Это длилось долго, он уже перестал различать хоть что-либо вокруг себя, но и не мог вырваться, встать и уйти, как и остальные участники этого странного действа. Сидели, покачиваясь и неотрывно глядя на руки Риделя, вслушивались в повторяющийся напев. ! Ом таре туттаре туре соха. Ом таре туттаре туре соха. Ом таре туттаре туре соха…» И так до бесконечности.        А потом были несколько привычных, разборчивых слов, которые он не мог вспомнить, но которые в нем что-то изменили. Вызвали странное ощущение отключенности от мира. Как у компьютера лишившегося доступа в интернет, выпавшего из общей большой сети, у него тоже прекратился доступ к чему-то большому и пронизывающему все пространство вокруг. К той самой энергии.       — Они теперь обычные? — голос Флаке оторвал от мыслей.       — Да, Кристиан. Должны стать, если ничего не произошло неожиданного, — В голосе Ларса не было уверенности.       Обычные…       Кристоф уже привычно потянулся рукой к Паулю, прикрыл глаза, но…ничего не увидел. Все. Значит, Ларс все-таки нашел способ связать их силы.       Может, оно и к лучшему, потому что замешанный на энергии психоз уже близко-близко подбирался к отметке критической массы.

***

      — Ну, уж нет, дудки! Я не откажусь от этого! — кричит Пауль и вскакивает со своего места.       — А как иначе, Ландерс, у тебя совести совсем нет, ты морочишь всех на каждом шагу!       Лоренц. Если остальных ритмач просто заставлял делать что-то в угоду себе — подать, принести, согласиться, то над клавишником он открыто стебался, заставляя делать нелепые вещи и тот, как назло, не мог защититься.       — Флаке прав, Полик, ты задолбал уже всех со своими выходками, — мрачно бросает Линдеманн, прикуривая сигарету.       — А будто ты не задолбал со своими психами, Тилль! Шо беременная баба, честное слово!       А вот это уже было слишком. Линдеманн выбросил сигарету, встал с насиженного места в павильоне курилки и не спеша подошел к Ландерсу. Тот воззрился на него глазами невинного ангела, но ярость, которую вокалист отчаянно пытался сдержать, была намного сильнее Поликовых внушений.       — Повтори, что ты сказал, — от голоса Тилля вздрогнул даже Шнай, сидевший дальше всех от эпицентра.       — Да что? — ритмач поняв, что его уловки не работают, попытался улизнуть, но Линдеманн вдруг схватил его за ухо и резко вздернул вверх, как нашкодившего мальчишку. Тот вскрикнул и замахал руками, но Тилль только повернул кисть руки, грозясь оторвать несчастное ухо.       — Все, я понял, понял! Тилль, пусти, я понял и больше не буду! Молчу! — Поль уже взвыл.       — Да пусти ж ты его! — Риха не выдержал и вскочил со своего места, кинулся к друзьям, не то разнять, не то двинуть кому-то из них по роже. По хорошему обоим не помешает…       — С какого хрена, Рих? Этот гад морочит нам головы, а ты заступаешься? Тебе это нравится? — Поль скособочился, закусил губу, чтобы больше не издать ни звука, вцепился обеими руками в руку Тилля, стараясь хоть как-то отстраниться, но тот держал крепко.       — Нихрена мне это не нравится, Тилль, как и то, что ты снова распускаешь руки. Отпусти его, — он кивнул на Ландерса и глянул Тиллю в глаза. Жестко, требовательно.       — А то что? — в голосе вокалиста прозвучал взрывоопасный азарт, услышав его, Шнайдер встал, приблизился к сбесившимся, попытался отвлечь, остановить, но Тилль только отмахнулся от него, а Полик одарил совсем несчастным взглядом.        — Отпусти его, Линдеманн, по-хорошему прошу! Иначе я тебе снова фингал под глазом устрою! — Рих угрожающе повел плечами.       — А давай, я не ты, за своей физиономией так не трясусь, — Линдеманн широко усмехнулся и развел руки, отпуская ритмача (тот со стоном сложился пополам и, держась за ухо, вывернулся, уходя из эпицентра закручивающейся заварухи) и двинулся на Круспе.       — Стойте! — вдруг вскрикнул молчавший до этого Ларс. Ощетинившиеся противники обернулись на голос, неожиданно наполнившийся непривычным металлическим звоном.       — Угомонитесь, отойдите друг от друга на метр! — он выставил вперед руки с раскрытыми ладонями в примиряющем жесте. — Неужели вы не видите, что с вами, с нами всеми происходит? Мы только то и делаем, что ругаемся, — в голосе уже вперемешку с металлом зазвучала почти детская обида.       Тилль хмыкнул, Риха переглянулся со Шнайдером.       — Ну почему все? Вы, вот со Шнаем вон душа в душу, — начал было Тилль, но замолчал под взглядом басиста. Прямым и металлически-твердым. С отблеском какой-то глухой тоски.       Да, он плохой учитель, но ведь и они даже не пытаются ему пойти на встречу. Хотя…это вполне закономерно, плохих учителей ученики доводят до петли.       — Да. Душа в душу. И Крис тоже готов отказаться от своих сил, чтобы сохранить нас. Группу, — он нашел в себе силы заговорить дальше. Бросил взгляд на Шнайдера.        «Правда?».       «Правда».       Горький, расстроенный, но понимающий взгляд в ответ. Глаза-ледышки неожиданно теплые.       — Так ты же говорил, что это нельзя отменить? — Риха.       Кажется, передумал бить морду Тиллю и переключил внимание на него, Оливера. Пока без кулаков — и на том спасибо.       — Или все-таки можно?       — Я…я не знаю, Рихард, — он признавал свою слабость, свою не квалифицированность как мастера-шамана, свои ошибки. — Не знаю, но попытаюсь найти способ.       — А если его нет, что тогда? — Тилль встрял. — Если нас нельзя вернуть обратно в прежнее состояние?       — Нк!       Олли невольно вздрогнул. Он ждал этого вопроса, но не знал ответа и запаниковал.       — Не знаю. Я не знаю, что нам тогда делать. Я не знаю, что будет с нами, когда мы выйдем на сцену…       И он высказал все свои опасения, которыми на днях ночью делился с Тиллем.       — Тогда и я ударюсь в эзотерику и начну искать способы, как это исправить, — тихо буркнул Лоренц.       Ему совсем не хотелось, чтобы исполняя «Buck Dich» Тилль в порыве безумия, подхваченного от фанатов, все проделал с ним по-настоящему.       — Я тоже, — мрачный, как туча Дум поддержал.       — И я, — Риха. — Иначе я не доживу даже до выступления со своими снами…       — Поль, ты последний. Все от тебя зависит, — уже совсем тихо обратился к нему Ларс.       Маленький гитарист скуксился, обиженно глядя на всех по очереди, будто они вожделенную игрушку у него отнимали. Кристоф перебрался со своего места к нему, невесомо, почти не касаясь, погладил раскрытой ладонью по голове вниз, на шею мимо пострадавшего уха и боль ушла.       — Но он так больше не сможет, чуваки! — обернулся к барабанщику, но наткнулся на спокойный, уже решившийся на все, взгляд — как пришло, так и уйдет, — и вдруг сам с горестным вздохом опустил плечи.       — Ну… Если вы все так хотите этого… Я один против всех не устою. Делайте, как решили.