Цепная реакция (Д-рамм-блы)

      Это случилось ранним утром, когда все спешили на работу. На улицах было людно, сновали машины, начинался обычный день. Что-то грохнуло на заводе, но это не был взрыв — будто железное что упало, большое и тяжелое. Никто не обратил внимания. Не заметили в шуме города, но… Когда стало немного теплее и поднялся ветер — началась паника. Запах… Его ни с чем не спутаешь, и во рту такой привкус сладковато-металлический.       Выброс был большим, ветер выгнал облако газа из низины, где находился завод, в жилые кварталы и оно потекло по улицам. Люди пытались убежать, но было некуда: желтовато-зеленый, тяжелый газ быстро расползался, заполняя собой все вокруг, и чем больше жертвы метались, тем сильнее травились, вздох за вздохом глотая новые порции отравы. Кашляли, кричали — оно выедало глаза и глотки, забивало легкие, в лучшем случае вызывая рефлекторную остановку дыхания. И без того оживленные улицы делового центра города превратились в залитый токсичным дымом разворошенный, воющий и хрипящий муравейник.       Кто-то пытался звонить спасателям, полицейские, пост которых находился в зараженном районе, еще пытались вывести людей из зоны поражения, но их было мало, не было никаких средств защиты, и никто не знал, куда деваться. Непонятно было, где остался еще нормальный воздух…        Улицы вскоре наполнились воем сирен воздушной тревоги — он заглушил стоны агонизирующих. Машины на дорогах сбивались в пробки, люди закрывали окна и пытались выехать из ядовитого облака, но вскоре движение окончательно остановилось. Машины никогда не были полностью герметичными. Люди выскакивали из них, потому что тесные железные коробчонки тоже стали заполняться токсичными испарениями. Девчонка-неформалка лет пятнадцати, выворачиваемая наизнанку кровавым кашлем, вывалилась из машины на асфальт, на колени, прижимая к себе извивающийся комок серой шерсти — котенок. Животное с пронзительным хриплым визгом вырвалось из ее рук, оцарапав лицо, и упало на землю уже мертвым. Из машины за девочкой потянулась тонкая старческая рука, женская, со скрюченными пальцами, попыталась поймать, чтобы затащить обратно, но схватила пустоту и бессильно упала на сидение машины.       — Я видел все сначала, но не чувствовал ничего, не мог ничего сделать. Потом глаза стало жечь и в горле, в груди… Тогда я закричал и проснулся... — Рихарда колотило всего, когда он это рассказывал, он заикался и прятал лицо, стыдясь своего состояния.       Окончательно проснувшийся к тому времени Тилль, предложил налить ему чего-то крепкого, но Олли запретил — не стоило мешать Сому со спиртным. Дали каких-то простеньких успокоительных и завернули в одеяло — дрожь не проходила. Пауль, лишившись своего дара, ворчал, что мог бы успокоить его, но и только. Вопрос потери сил отошел на второй план по сравнению со сном непонятного статуса.       — Если судить по его состоянию, то нам есть чего опасаться. — Флаке с тревогой смотрел на Круспе, который кутался в одеяло, глотал горячий мятный чай, который ему принес Шнайдер, и тер ненормально-красные глаза, будто его и вправду обожгло тем газом.       — Похоже, что да. Такие сны у него особо реалистичны. — Тилль. Подсел к Рихарду и обнял, привлекая к себе внимание.       — Рих… Если тебя хоть как-то утешит — это был последний такой сон. Больше не повторится. — Он сам еще не отошел до конца от Сомы, тело было ватным, а в глазах двоилось, но Круспе в своем полушоковом состоянии вызывал гораздо большее беспокойство, чем собственные проблемы с координацией.       — Д-да. Олли м-мне сказал, — он поднял глаза на Тилля потом глянул на Ларса, потом — на Пауля. — Я б-больше не вывезу такого.       — Прости, что заставили тебя еще раз пережить это, но то, что ты рассказал, может спасти жизни многим. — Флаке. Он держал в руке телефон.       В тот же день они обратились в службу спасения и полицию с тем, чтобы на заводе проверили все резервуары на наличие в них газов и предупредили близживущих людей о порядке действий в случае утечки токсичных веществ, но их вежливо послали.       Тогда они собрали вещи и переехали в новую студию, благо, там места хватало, предупредили родных, чтобы законопатили все щели в окнах, по возможности держались на верхних этажах, и по утрам не выезжали в прилегающие к заводу районы города.       Но ни в тот день, ни через день, ни даже к концу недели так ничего и не случилось. Кто мог из них, предупреждали знакомых, друзей, друзей их друзей — кого могли. Слишком страшным было описанная Рихардом картина.       Возможно, это было только игра воспаленного Сомой воображения, но если нет — никто из них бы не простил себе того, что не предупредил. Лучше показаться придурком в глазах других, чем промолчать о возможной угрозе.       А время шло. Рихард, мучаемый нервным напряжением, сделался совсем невменяемым, так, что пришлось его тащить к врачам и выписывать транквилизаторы. Помогло. Бедолагу спустя недолгое время отпустило и они благополучно закончили работу над альбомом, уже не отвлекаемые своими силами от дел.        А еще спустя немного времени они совсем покинули город, но не из опасений аварии, а потому что выдвинулись в новый тур. Сначала по стране, а потом — потом видно будет, куда дальше.       Суматоха дорожной жизни, концерты, короткий отдых и переезды захватили их всех подобно смерчу. Волнение перед выступлением было гораздо более сильным, чем обычно: с новыми песнями впервые всегда было страшно выходить, а опасение за свою все же новую сущность подливало масла в огонь — не случится ли его? Не сломаются ли Ларсовы установки в них? Что все-таки будет, когда они выйдут на сцену? Сильных впечатлений было более, чем предостаточно поэтому они перекрыли собой Рихины сны, как вспышка ядерного взрыва свет солнца.        Первый звоночек прозвенел только тогда, когда Поль на удивление легко отделался от приставучего охранника в баре — просто сказал ему, что нет у него с тобой спиртного, и тот не стал обыскивать. В бар, куда они пришли после выступления, запрещалось приносить свое, но они тогда протащили подаренные бутылки текилы и набрались неимоверно.       Вторым сигналом был не сложившийся скандал между Тиллем и женщиной-горничной в гостинице. Она разлила у него на полу в номере ведро воды с моющим, а он, увидев ее и мыльную лужу почему-то не рассердился, а подумал о больном ребенке и бессонных ночах. Не сказав ни слова, помог ей собрать воду, напоил шоколадом и заставил лечь на своей кровати и спать столько, пока сама не проснется. Но в общей суматохе и этому не придали особого значения. На площадке, где они должны были выступать тем вечером, к чертовой матери отсырели заряды фейерверков и концерт грозил остаться без значительной доли файер-шоу, и Тиллю, как главному пироману группы, пришлось лихорадочно бегать по специализированным точкам с еще двоими пиротехниками, скупая то, что пришлось выбросить по причине негодности.        Только когда пушечным выстрелом долбанула в газете новость об аварии на старом заводе в Берлине — все вспомнили сон Рихарда. Они дремали в рейсовом автобусе, он ехал по сырым, дождливым пригородам, перевозя их на новое место. Опускался поздний весенний вечер, в открытое окно задувал сырой, удивительно пахнущий весной воздух. Поль стащил у водителя газету, которую тот купил, и стал лениво листать, но когда наткнулся на новость об аварии - чуть не свалился со своего кресла. Окликнул всех, и когда они подобрались ближе, зачитал текст статьи.       Там говорилось, что погибших не было, хотя с отравлением и химическими ожогами в больницы попало очень много людей, чему способствовала незаконная застройка санитарной зоны вокруг завода. Эти районы, как и жителей делового центра, куда ветром отнесло облако газа, были эвакуированы на время в отдаленные части города, спасательные службы и полиция обследовали территорию завода.       Было обнаружено место утечки — старый газгольдер, который проржавел и треснул от того, что на него обрушился кусок перекрытия. Говорилось, что он был на половину пустым, иначе бы зараженная территория была бы обширнее, а количество жертв - больше. По вопросу халатности и несоблюдения требований охраны окружающей среды возбуждено уголовное дело против бывших владельцев завода и строительных фирм, проводивших застройку санитарной зоны, и так далее, но эти подробности уже никому не были интересны.        Все бросились звонить родным: мать и дочка Тилля по его настоянию выехали в их загородный дом; родители Шнайдера жили в другом городе, как и мать Ларса; Поль своих тоже отправил к приемной бабке Эмки, и только Рихард после разговора по телефону, как-то вдруг посерел. Забрался с ногами в кресло, обхватил колени руками, да так и застыл.       — Рих, что? — увидев его состояние, к нему тут же пересел со своего места Пауль.       — Агнет…она была дома. Спала еще в то время.       - О господи, что с ней? Она жива?       — Да. В больнице. Ожоги глаз и верхних дыхательных… Она…еле говорила. Хрип какой-то. — он с силой вцепился пальцами в джинсы на коленях. К ним подошли Тилль и Олли.       Водитель за рулем поглядывал в зеркало заднего вида на все происходящее.       — Говорил же ей, живи у меня…восьмой этаж, она бы даже не заметила ничего! * А так… Черт, у нее квартира на первом этаже, там окна до половины в пол утоплены, она была дома, спала. Это же верная смерть!       — Тише-тише, успокойся, Рих. Она жива. Чудо, может, не знаю, но она жива, ты сам слышал. — Полик. Мелкая вертлявая заноза, он сидел, осторожно почесывая пальцами Рихарду затылок и шею, пытался отвлечь.       — Да… Но я должен был… Заставить ее, не знаю... — он судорожно вздохнул, представив, что довелось ей пережить и как теперь может выглядеть его прелестная Агни…       — Рихард, тут нет твоей вины, слышишь? Благодаря тебе мы и так всех, кого могли, предупредили… Ты ж, действительно, не мог ее запереть у себя дома.        Шнайдер, высунувшийся с кресла позади лид-гитариста, тоже попытался прикоснуться к нему.       Чувствуй! Мы все с тобой.       — Да. Но теперь, если такое и случится еще раз — предупредить будет не кому. — Полик. Он зыркнул на драммера не зло, он осуждающе.       — Нет! Молчи, Пауль! Молчите все! Не хочу — не хочу — не хочу! — Круспе лихорадочно замотал головой, вцепившись пальцами себе в волосы.       — Вот, блин! — Тилль ужом вывернулся в проход между креслами, закопался в сумке гитариста, ища лекарства, которые ему выписали, и через минуту вернулся к нему, протягивая блистер и бутылку воды.       — Держи, Рих, выпей. — бедолага схватил таблетки, вылущил две и бросил в рот, запил, поперхнулся, облился — руки дрожали, и все так же, неописуемым образом свернувшись в кресле, отвернулся к окну и замолчал, показывая, что не хочет говорить больше ни с кем.       Шнайдер и Пауль перекинулись взглядами — досадливыми и обиженными.       «Ты мог бы ему помочь».        «Ты тоже».       «Ты мог не согласиться отдавать силы».       «Ты мог не решатся на это первым».       — Так, хватит, — тихо сказал Линдеманн, доставая с полки над рядом кресел плед, чтобы укрыть Свена. — Перестаньте дуться друг на друга. Что сделано, то сделано. Все живы, и это самое главное. У нас сейчас другие задачи: на утро будем уже в гостинице, потом — саундчек, короткий отдых — и снова на сцену.       Ларс и Флаке, сидевшие на соседнем ряду, покосились на вокалиста. Как и Дум с Ландерсом — слишком уж точно он угадал их настроение. Слишком нетерпящим возражения был его тон.       — Ты уверен, что он сможет играть в таком состоянии? — так же тихо озвался со своего места их водитель. Он все видел и слышал, он был в их теме, и ему было откровенно жалко гитариста — никому не пожелаешь уметь видеть свое будущее.       — Я все теперь смогу, Тобе. — вяло пробормотал тот, от чего музыканты прикусили языки.       Не заснул, оказывается. Да и с чего бы, лекарство еще не набрало силы.       — Точно? — маленькая, крепкая и теплая рука Пауля ложится на плечо, проходится по согнутой спине широкой лентой прикосновения. Он переживает.       — Да… Хочу. Надо…отвлечься, а фаны…они теперь так интересно ощущаются… — похоже, его разбирало. — Хорошо от них.       Шнайдер, Тилль и Поль переглянулись. Вокалист укрыл все-таки Риху и тихо отошел, придерживаясь за поручни — автобус заворачивал на крутом склоне дороги. Что-то грохнулось с задних полок на пол, но Свен не отреагировал. Его придержал от падения Полик, который первым понял, что тот таки отключился.       — Все. Кажись, теперь заснул. Ох и ядерные у него колесики. — он озадаченно поскреб макушку.       — Без них ему пока лучше не оставаться. Видишь, что происходит? Совсем вымотало его это. — Лоренц. Смотрел на гитаристов со своего места как длинная очкастая цапля. Тоже изрядно помятый, не выспавшийся и подавленный.       Хуже был только Олли, который молчал все это время, и который выглядел сейчас бледным привидением с искусанными губами и совершенно убитым взглядом.       Шнайдер ткнул Тилля локтем в бедро, кивнул на Олли — вокалист все понял.       Перебрался к Риделю и протянул ему тот же набор, что и Рихе.       — Давай-давай, Олли, бери. Пей. Ты хоть и молчишь, но все равно по тебе видно, что и твоя крыша уже держится на честном слове. — тот неожиданно с коротким, благодарным взглядом принял лекарство, вылущил белую плоскую бусину и закинул в рот, проглотил не запивая.       — Спасибо…       — Постарайся заснуть. Нам всем надо хоть немного поспать перед новым концертом.        И, хотя отдохнуть им все же удалось, на сцену они в следующий раз выходили как не свои.