Опустевший бокал рядом с нетронутым ужином

Раздолбанный, будто после бомбежки, тротуар был очищен от снега. Потрескавшись и вспучившись, он задорно чернел на фоне заснеженных кустов. Я облегченно вздохнул, останавливаясь на минутку на участке почти по-весеннему сухого асфальта и, едва ли не повизгивая, как счастливый щенок, пробежался по пятачку земли взад-перед, попрыгал, наслаждаясь твердой почвой под ногами. Все горизонтальные поверхности города, куда был доступ нашим беспощадным ботинкам, укатались и обледенели, — только и следи, чтоб ноги не разъехались. Ненавижу зиму за постоянный риск сломать себе шею. Немые многоэтажки подмигивали глазами-окнами, и я с интересом принялся вглядываться в эти цитадели уюта, отмечая, что кое-где жители каменных джунглей уже повесили новогодние гирлянды. Может, и ёлки уже стоят… Залаяла собака, куривший на балконе мужик зябко поежился… Как хорошо стоять вот тут и никуда не спешить. В предновогоднем полумраке хотелось ходить на цыпочках и говорить шепотом, боясь спугнуть застенчивый лунный диск. А еще развалиться посреди нетронутого снега, словно шоколадная крошка на вершине шарика ванильного мороженого, и делать «ангела», заглядывая в чужие окна, пытаясь ухватить и себе кусочек зыбкого тепла. Наверное, впервые за месяц мне не нужно лететь домой, чтоб быстро сжевать бутерброд, а потом нестись на смену. Потому что ни работы, ни бутерброда у меня больше нет. До нового года осталось всего пару недель, а я без работы, денег и перспектив. Легкие раздирал кашель и, несмотря на то, что врач запретил выходить на улицу, тем более без шапки, лечиться и следовать его рекомендациям я не мог. Да и не хотел. Просто, когда наваливаются проблемы, первое время так хочется залезть в какую-то темную и теплую дыру, чтоб никто и не думал тебя там искать, а потом вдруг понимаешь, что ты ведь и так в жопе. И она ничем не хуже. Мы тут уже и обои поклеили, и интернет провели. Намотав шарф по самые глаза, я вслушался в царящую вокруг сонную тишину и улыбнулся, стараясь дышать медленно и размеренно. А дома снова мать храпит, да пушистый засранец восседает копилкой у окна. Назвать я его так и не решился. Всё как-то времени не было, да и я надеялся отдать его кому-нибудь. Имя… возможно, когда-нибудь я и придумаю что-то стоящее. Мысли о теплой постельке заставили меня сдвинуться с места. Жмурясь от летящих в лицо снежинок, я достал ключи от квартиры и вдруг услышал эхо чужих шагов за спиной. Шаги раздавались все ближе и ближе, а я, вместо того, чтоб обернуться, тоже ускорился, стараясь не поскользнуться на укатанной дорожке. Вот уже и мой подъезд… В спину что-то ударило и рассыпалось, я развернулся на сто восемьдесят, встречаясь взглядом с Айкайсаром… Светились окна, с балкона на третьем этаже в небо поднимался сигаретный дымок, тихо хрустел снег под ногами у случайных прохожих, мигали лампочками гирлянд, а Айкайсар, мать его за ногу, Эстемиров пришел поиздеваться надо мной. Как прозаично. — Чего тебе нужно? — голос прозвучал глухо из-за шарфа, но он услышал. Кивнул на пакет в моих руках и поинтересовался: — Лекарства, что врач выписал, купил? — Купил, — нагло соврав, тут же захожусь приступом кашля, как пинок под зад от шаловливой кармы. Ложь — не спасение, мальчик. Легкие будто вывернулись мясом наружу, выкрутились, словно белье после ручной стирки. Никто не совал мне под ребра вязальные спицы, нет? Айк отобрал пакет и заглянул вовнутрь. Ничего кроме кусочка мяса для кота, хлеба и нескольких упаковок лапши быстрого приготовления да готовых супов для нас с матерью, там нет. На его лице застыл вполне закономерный и справедливый вопрос, а я столь омерзительно снова соврал, понадеявшись на исконно русское «авось». Этому кавказцу не понять нашей загадочной души. — Дома. Ну не пойдет же он домой ко мне! Ага, конечно. Надейся, птенчик. Эстемиров выцарапал из моей ладони ключи, и мне ничего не оставалось, кроме как молчаливой тенью последовать за наглецом, пробирающимся в мою квартиру, в которой, к слову, никаких лекарств нет. Блять. За вранье он меня убьет. Внутри темно и тихо, значит, мать еще в загуле. Странно, я думал, она уже дома. Кот первым делом по-хозяйски заглянул в сумку, шурша целлофаном, и мяукнул, приветствуя. Ласковый такой, уютный. Вот бы нам с ним наедине остаться. Покушать в романтическом полумраке и баиньки. — Ну, надо же, как воспушал, — Айк опустился на корточки, принимаясь почесывать попрошайку за ушком, а тот и рад тереться об руку, подставлять спинку и всячески заигрывать перед практически незнакомым человеком. Интересно, а как кот относится к другим незнакомцам? — Угу. Я неопределенно повел плечом и прошел на кухню, планируя разгрузить сумку и что-нибудь приготовить. Что-нибудь? Ого, у нас сегодня есть выбор. Последняя зарплата, как-никак. Теперь пока не найду работу, есть нам нечего. А что? Можно оформить матери инвалидность. Она, вроде как, болела чем-то. Летом она пыталась устроиться дворником, но не взяли. Есть еще вариант с центром занятости. Нужно подумать. Не сейчас: слишком сложно думать, когда в квартире ощущается чужое нежеланное присутствие. От нервов у меня всё валилось из рук, и я, плюнув на глупые истязания немногочисленных продуктов, прикурил, судорожно вдыхая дым в больные легкие. Курить начал недавно, признаюсь. Пару дней назад, если быть точным, когда понял, что нужно срочно что-то менять. Сразу после того, как троица придурков отправила меня домой после универа. Прямо в ларьке у тети Гали и купил. Пристроив тощую задницу на колченогий табурет, прикрыл глаза, выпустил тонкой струйкой дым в потрескавшийся потолок. Курить мне понравилось с первой затяжки. Легкость, головокружительное удовольствие, колючее удовлетворение от самого действия. Это было сравнимо с первой быстрой дрочкой в туалете. Толком ничего не понял. Потом, правда, после второй, после третьей, после десятой наконец-то разобрался, что вдыхать нужно глубже, удерживать надо дольше. Рука появилась из ниоткуда, отбирая едва начатую сигарету, и я возмущенно вскрикнул, когда осыпавшийся грязным снегом пепел попал на пальцы. Больно, но бывало и хуже. Жалко только денег. Сигареты — они, падлы, дорогие. Айкайсар затушил отобранное «лакомство» в пепельнице, прямо в куче других выкуренных мною и матерью до фильтра бычков, и критически осмотрелся вокруг себя. Долго изучал плафон над головой. — Печальное зрелище. — Не нравится? — воинственно вскинулся я, ощерившись. Прозвучало грубо, но мне было настолько насрать на себя, что уже и не важно, даст он мне в табло или нет. Я старался делать по дому всё, от меня зависящее: постоянно мыл пол с таким усердием, что на нем можно было оперировать, а еще кое-как ладил мебель, хотя, например, кухонный шкафчик упорно не хотел держаться зубами-гвоздями в рассохшейся старой штукатурке. Он открыл рот, чтобы ответить какой-нибудь гадостью, но грохот из коридора заставил нас обернуться, а кота недовольно повести ушами. А, ясно, вот и мамочка вернулась. Пять минут кого-то крыли матом, то ли вешалку, то ли меня, то ли соседа, пока она добиралась до спальни и валилась на свой диван, побросав одежду прямо в коридоре. — Надеюсь, твой отец не придет? — Айкайсар приподнял бровь, а я от чего-то отчаянно покраснел, отворачиваясь к окну. Объяснять ему, что отца уже много лет не было и он не появится, смысла не нашел, но заполнить пустоту чем-то было надо. — Чай будешь? — неловко спросил я, и только потом понял, что чай-то закончился давно. — Буду, — нагловато улыбнулся Айкайсар, и я вслед за ним расплылся в неласковой идиотской улыбке, и выдал остроумную, как мне тогда показалось, шутку «за триста». Мое лицо, наверное, напоминало лицо психически нездорового человека, который засунул отрезанную голову товарища в тумбочку, и хихикает в кулачок, дожидаясь, пока тот «проснется» и начнет ее искать. А может быть, так оно и было, и мне в «дурку» пора: кукуху-то никто не проверял. — Так пойди и купи, — истерически-веселым голосом завопил я, захохотал, как припадочный, взвился на ноги и принялся поочередно открывать дверцы шкафов. Горло в клочья раздирал кашель, а злые слезы непроизвольно брызнули из глаз и от смеха, и от страха. Ничего нет. Все полки пустые, как и моя жизнь. Айкайсар смотрел на это с холодной отчужденностью, а когда я заткнулся, спросил искрящимся, как вольтова дуга, голосом: — Где лекарства, которые выписал врач? — В аптеке, блять, — от непонимания, как можно быть таким слепым идиотом, перехватило дыхание, вырывающийся из глотки шипящий кашель задушил своими тонкими высушенными лапками. У меня нет денег, ау-у! Или для господина Эстемирова такого понятия, как отсутствие денег, просто в природе не существует? — Телефон есть? — очень спокойным и очень ровным тоном спросил он, а меня дико выбесил тот факт, что он, такой весь царственный в своих заграничных шмотках, сидит на моей пустой кухне, и всё-равно создает впечатление почетного вельможи. — Какой нахер телефон? — я закатил глаза, устало прикладывая ладонь к раскалывающемуся лбу. Наверное, опять температура. Айкайсар без лишних слов ушел из квартиры, громко хлопнув дверью, но что-то подсказывало, что он ненадолго. Его не было полчаса. За это время я успел отварить мясо для кота, мелко нарезать и перебодяжить с запаренной овсянкой. Обычно я варю ему гречку и смешиваю с паштетом, который, кстати, теперь в доме у нас ел только он. Не знаю, откуда у меня появилась такая безграничная любовь к кошаку. А еще понятия не имею, где матушка кормится. Наверное, у собутыльников. Или ворует. Или попрошайничает. Айкайсар открыл дверь свистнутыми у меня ключами и, не разуваясь, как и прежде, прошел на кухню. От вида мокрых следов на полу мне хотелось ему врезать. Я, хоть и бедно живу, но свинство на дух не переношу, но разве запретишь самой главной свинье в городе что-нибудь? Он поставил на стол пакет, и не сложно было догадаться, что внутри можно найти продукты и даже, возможно, лекарства. Он пододвинул пакет мне, но я точно так же отпихнул его обратно. Мы несколько раз погоняли продукты из одного угла стола в другой, не разрывая наэлектризованного зрительного контакта, а потом Айк вдруг ядовито улыбнулся, и меня буквально унесло с его последующих фраз: — Если ты сейчас же не перестанешь ломаться, как девка, я засуну тебе всё это в задницу. — Иди нахер, — с чувством произнес я в ответ, презрительно щурясь. Я уже думал, что он вот-вот меня ударит, но Айкайсар, не переставая улыбаться, принялся невозмутимо выкладывать купленное на стол. Достал пакет молока, чай, яйца в картонной упаковке, палку московской колбасы и еще много того, чего я не ел уже о-очень давно. Я отвернулся, потому что довольно проблематично удерживать оскорбленное выражение лица, когда от зрелища едва ли слюни не капают. Да, все это сложить обратно в пакет и отдать ему, будет непросто. Морально. Кот с любопытством обнюхал кусок сыра в вакуумной упаковке, а у меня слезы на глаза навернулись от злости. Блядство, снова он ставит меня перед тем самым выбором: сохранить гордость, но отказаться от еды, или принять акт милосердия, но попасть в рабскую зависимость? — В благородство решил поиграть?.. — надтреснувшим голосом спросил я. Да, в голове это звучало лучше. Мужественнее, что ли. В любом случае он лишь одарил меня нечитаемым взглядом, не отрываясь от рассовывания припасов по шкафам и холодильникам. В полной тишине мы сидели минут десять. Айкайсар внимательно изучал инструкции к купленным лекарствам, а я старался не смотреть в сторону провизии. Кастрюля гречки в холодильнике и три упаковки лапши уже не казались мне желанными. Господи, еще и живот урчит на всю кухню! Позорище. — Приготовь что-нибудь, — не отрываясь от чтения, приказал Эстемиров. — Я не хочу есть. — Зато я хочу. И кот тоже хочет. Делай, что говорят. Эти таблетки нельзя на голодный желудок пить. Пришлось становиться у плиты, вновь включать газ. Не хотел я с ним спорить, не хотел перечить: сил не было. Но и подчиняться не собирался. Разбил в сковородку два яйца — для него, кинул разогреваться кусочек уже вареной курицы, себе же заварил кипятком лапшу быстрого приготовления. Кстати, я так и не узнал, можно ли кошкам давать яйца вкрутую? А где узнать-то? Нужно будет попросить Ирку погуглить. Да, мое тупое истеричное поведение не пролезало ни в какие ворота, и выглядел я со стороны, мягко говоря, как школьница, ломающаяся, тем самым пытающаяся набить себе цену. Знал, но всё-равно поставил перед собой тарелку с лапшой, а перед ним вполне, по моим меркам, полноценный ужин. Плошка с вершиной кулинарного искусства лучшего китайского шеф-повара Сунь Хуй Вчай взлетела вверх, подхваченная карающей сильной рукой. Айкайсар распахнул окно, едва не выбивая нахрен хлипкое стекло, и отправил мою лапшичку в первый свободный полет птенца мифической птицы сирены. Эксцентрично, ничего не скажешь. Надеюсь, он никого не убил и не обварил. Я сидел неподвижно, пялясь на круглое пятно конденсата на столе, ожидая, что же он скажет. Странное удовлетворение победой в игре «доведи господина Эстемирова до черты» смущало и озадачивало, но я не стал копаться в причинах своего странного поведения. Температура. — Ну и чего тебе надо? Чтоб я готовил? — мужчина резко подался вперед, уперся руками в столешницу, нависая. Я поднял на него глаза, заглядывая в два клубящихся туманом нефтяных озера, и только хмыкнул, склоняя голову к плечу, мол, будь добр. Айкайсар задумчиво потер щетинистый подбородок, окидывая взглядом мою дохленькую тушку в старом, покусанном молью свитере и произнес: — Ок, я приготовлю. О-ху-еть. Я был готов получить в морду, но только не это его «ок». Айкайсар сгреб нужные продукты на рабочую поверхность и принялся что-то резать, недовольно гремя посудой, будто обиженное дитя, и через минуту передо мной на стол опустился самый аппетитный, самый желанный бутерброд. Как в рекламе — квадратный кусочек нарезного кунжутного хлеба, на нем ароматный соус, сверху пластинки маслянистого сырка, аппетитные овальчики колбасы, сочные кружочки помидорчика, кружевной листик салата, а сверху еще один кусочек хлеба… Живот заурчал, и я смущенно отвернулся, пряча взгляд. Казалось бы — ерунда: ломтик хлеба с сыром, колбасой и овощами, но, боже мой, я готов был плюнуть на гордость за него. — Ешь, иначе я перемелю его в блендере и затолкаю тебе в рот силой, — угрожающе произнес Айкайсар. Звучало забавно, но зная его… Неужели мне придется съесть его. Я как завороженный уставился на еду. — Для начала найди блендер, — да, и это еще одна шуточка «за триста». Встречайте. С трудом выговаривая слова, предпринял последнюю попытку: — Я не хочу брать с тебя денег. — Ты не берешь с меня денег, — мужчина устало вздохнул, будто общение со мной было самым тяжелым и неприятным, а главное, бессмысленным делом в его жизни. — Ох уж эта твоя гордость. Почему я, пытаясь помочь тебе, должен еще и уговаривать? — Весомый резон. Я вновь взглянул на бутерброд, и мне стало как-то мучительно стыдно. Торгуюсь тут, как будто корову на базаре покупаю. Наверное, мои глупые отговорки с его стороны выглядят еще более жалко. — Может быть, потому что я не верю, что ты помогаешь безвозмездно?.. Мой вопрос провалился в пропасть, к кучке таких же, оставшихся без ответа, просто потому что ответ на него и не требуется. Я сломался. Ничего не видя вокруг, принялся есть. Сначала думал растянуть удовольствие, но потом представил, как это будет смотреться, и отказался от этой идеи. Как голодная собака я проглотил его, не жуя, не чувствуя вкуса, ощущая лишь боль в животе, будто желудок забыл, что нужно делать с сыром и колбасой, и принялся втирать ее в стенки, а не растворять. Боже, о чем я думаю?.. Увидев, что я сломался и принял подачку, Айкайсар удовлетворенно кивнул и вернулся к готовке. Спустя пару минут кухня наполнилась сногсшибательно восхитительным запахом яичницы с тонкими пластинками шкварчащего мяса. Я не удержался и спросил: — Что это? Ответ меня обескуражил: — Это бекон. Никогда не пробовал, но много слышал. У нас такое в магазинах только в самом дальнем конце ряда найти можно. В отделе элитных товаров. Передо мной вновь опустилась тарелка с самой ароматной вещью на свете, и в этот раз удержаться я не смог. Еда исчезала мгновенно. Кот крутился рядом, урча, как трактор, терся об ноги и просил кусочек, но я знал, что он не голодный. Я бы сам сдох, но кота накормил. Но поделиться беконом было дело святое. Айкайсар не отходил от плиты. Удивительно, но готовить он умел, и умел хорошо. Я наблюдал за его перемещениями, и что-то внутри меня разбивалось вдребезги, словно мозг, не успевая переваривать информацию, принялся бить столовый сервиз. Эстемиров своими руками готовит мне еду. На моей облезшей крохотной кухне. Когда за стенкой храпит мать. Господи, кажется, я в аду! — Насчет работы… — задумчиво произнес он, присаживаясь на край подоконника. Помолчал, доставая из кармана пачку сигарет, прикурил и уставился в потолок, будто слова подбирал. — Пойдешь помощником супервайзера. — Совсем больной? Меня не возьмут. Мужчина выдохнул дым и покосился на меня как на умалишенного. Будто я такие странные вещи говорю, куда там! — Там возьмут. Мой брат договорится. Днем, с официальным трудоустройством, два через два. — И когда я буду учиться? Айкайсар прищурился. Насмешливые глаза пристально вперились в меня, будто два чернеющих смертоносных дула. Он выдохнул дым через нос и деловито осведомился: — А ты учишься? Когда последний раз ты что-то учил? Я приподнял бровь, телепатически, сука, пытаясь объяснить ему, что это не его дело, учу я что-то или нет. Скопировал мой жест и совершенно бесстыже ухмыльнулся. В точку попал и радуется. — Ок, я согласен. — Как будто бы у тебя есть выбор. Бери, пока дают. Потом меня накормили таблетками и строго-настрого приказали завтра сидеть дома и принимать всё вовремя. Я тупо кивал, слушая вполуха, и мечтал побыстрее добраться до кровати… кхм… матраса, чтоб, закутавшись в одеяло, под уютное урчание кота погрузиться в глубочайший, как мое недавнее отчаянье, сон. Когда Айкайсар ушел, я первым делом спрятал самые дорогие продукты в дальний угол холодильника, молясь всем известным богам, чтоб мать не нашла и не утащила палку дорогущей колбасы «под закусь». Подумав немного, открыл окно и сунул замотанную в целлофановый пакетик великую ценность в пустой цветочный горшок на креплении. Туда мать точно не полезет. Главное, чтоб дворовые кошаки не унюхали. Сон срубил меня мгновенно. Удивительно, а я уже и забыл, как это приятно — засыпать сытым.