Опустевший бокал рядом с нетронутым ужином

Разрубленный безжалостной календарной сеткой на квадратики декабрь медленно двигался к своему логическому завершению, хватал за воротник, нашептывая последнюю волю, звал священника, диктовал завещание. Очередной рабочий день закончился для меня внезапно: у гражданина начальника нарисовались какие-то очень важные рабочие дела, и он свалил, приказав и мне идти домой, так что я с легкой душой закутался в куртку, натянул на уши теплую шапку и, обмотавшись шарфом, вышел на промерзшую улицу, улыбаясь во весь рот. Предательски подкашивающиеся от усталости ноги несли меня к главной ёлке города, где уже почти месяц как разбили ярмарку с одинаковыми деревянными палатками, сияющими гирляндными созвездиями, пахнущими глинтвейном и чаем, искрящиеся детским смехом и бесконечными «All I Want for Christmas Is You», «Jingle Bells» и «Happy New Year» в различных интерпретациях. Я завороженно попялился на всё это безобразие в вылизанном, подчеркнуто праздничном европейском стиле, а потом всё-таки не удержался, поддался общему приподнятому, чуть выпирающему настроению и, выцарапав из кошелька сэкономленные на обеде деньги, купил какое-то пойло, названное чаем, с плавающей на поверхности солнечной долькой лимона, парой бутончиков гвоздики, чуть надломанной звездочкой бадьяна и ароматной палочкой корицы. На вкус ведьмовское варево было еще лучше, чем на вид, чуть горчило и пахло мёдом, и я, вполне удовлетворенный покупкой, поплелся шляться по улицам, с бесстрашием юных кавалеров подбираясь к окраинам, где риск попасть в руки бродящей в потемках шальной императрицы возрастал в разы. Окраины — они как омерзительный кокон с шаблонной бабочкой. Они опоясывали каждый постсоветский город щупальцами спальных районов с серыми, пугающими, как замыленные уродливые ксерокопии паспортных фотографий, домами. Но внутри-то? Внутри — точно такие же люди, как и все остальные. Ютятся в своих тридцати трех квадратных метрах, мечтая о большем, но не надеясь на большее; растят там детей, провожают в последний путь родителей. Я остановился под потерявшим всю листву платаном и покосился на знакомую подъездную дверь Иркиного дома. Раньше я частенько зависал у нее, да и вообще раньше мы много времени вместе проводили. Пока у меня не начались финансовые проблемы, и пока я не встретил ублюдков. Интересно, скучает ли дома в зимних шелках моя верная подруга или шатается где-то, влекомая предновогодней суетой? Я дернул никогда не закрывающуюся дверь и почти бегом взлетел на четвертый этаж. Дома в холодильнике появилась еда, и теперь, на контрасте с минувшим, надеюсь, что навсегда, голодом, я чувствовал в себе столько энергии, что готов был бежать марафон, не говоря уже о скачках козлом по лестницам. Вдавил кнопку звонка и дождался приветливого щелчка замка. В лицо дохнуло теплом, запахом свежей выпечки и ароматических свеч, от которых тащилась Иркина мама. Кажется, это был иланг-иланг. — Здрасте, Алексей Викторович, а Ира… — Привет! — радостно пискнула подруга, едва ли не отпихивая отца от двери. — Какими судьбами, Ярославский! Я думала, ты там уже подох! — Ирина! — строго отдернул ее батька, пригладив свои благородные усы к простецкому, изборожденному морщинами, лицу честного, безленостного человека советской закалки. Этого дядьку я знал очень хорошо. Можно даже сказать, что он относился ко мне по-отцовски, и, возможно, даже лелеял надежду однажды сосватать нас. «Ты парень, говорит, работящий, патлы бы твои только срезать…». Никакие патлы я резать, конечно же, не собирался, да и Ирка бы вряд ли согласилась со мной встречаться, если бы я предложил ей. У нее были какие-то стереотипы по поводу того, что парень должен быть обязательно выше, сильнее и мужественнее девушки. Я же на Иркином фоне выглядел… Как не парадоксально, но эта девятнадцатилетняя умудренная жизнью женщина прекрасно была осведомлена о всех своих недостатках, как тех, исправление которых было в ее руках, так и тех, что она исправить была не в силах, и к обеим категориям она относилась философски. Попросту принимала себя такой, какая она есть. Не мечтала о подтянутых принцах, зная, что они ей не светят, но и не загонялась мыслями о вечном одиночестве. «На каждый товар найдется свой покупатель» — однажды глубокомысленно изрекла подруга, и я не смог не согласиться. — Заходи, не стой на пороге, — пожимая мне руку, заторопил Алексей Викторович, почти втаскивая меня в дом. Я поспешно разулся, радуясь, что додумался надеть нормальные, не дырявые носки, и прошелся на кухню, где уже вовсю шла оживленная дискуссия. — …лучше зеленым раскрась. — Но я хочу фиолетовым! — Где ты видел фиолетовые сосны? Тебе опять учительница сделает замечание. — Но я хочу фиолетовые! — Не бывает таких деревьев, Егор, ну в самом деле! — Тогда синие. Синие бывают?.. Я поздоровался с матерью Ирки, потрепал по голове мелкого, исправно выполняющего домашнее задание, перекинулся парой слов о погоде с главой семьи и был уволочен подругой в ее комнату, где мне тут же была вручена тарелка с домашним печеньем в виде снежинок и домиков, еще теплых, только из духовки, источающих сладкий аромат ванили и корицы. — Ты очень вовремя зашел, я как раз думала наведаться к тебе, — плюхаясь в кресло, усмехнулась девушка и нервно забарабанила пальцами по столу. — Ну? Смотрю, отъелся, да? Работу нашел? Ярославский, честное слово, я подарю тебе телефон. Невозможно же! Никакой связи с тобой нет, а за окном, между прочим, двадцать первый век! Я едва ли не подавился печеньем от такой предъявы, машинально взглянув на торчащий из окна кусок страны, и только головой покачал. Ну, если в ее понимании вот это вот — двадцать первый век, то… — Я серьезно! Страшно смотреть было, какие ты рожи корчил, — продолжала Ирка, недовольно поглядывая на меня из-под челки. — Потом еще этот твой больничный… — Ир, можешь кое-что поискать? Слова вырвались так внезапно, что я и сам не успел их осмыслить. Так и сидел, продолжая на автомате жевать, обдумывая, как теперь выкручиваться. — Что? — Погугли что-нибудь про Эстемирова, а? Девушка нахмурилась. По лицу ее пробежала тень: брови взлетели вверх, заострились обычно мягкие черты лица, губы приоткрылись в удивлении. — А что там гуглить? — переспросила Ирка, не сводя с меня внимательных глаз. — Всё в инстаграме есть. Или ты хочешь сказать, что это он тебя на работу устроил и… Проклиная ее то за развитую женскую интуицию, то за поразительную способность к логическому мышлению, я тихо выругался и кивнул, потому что смысла врать не было. Она все равно раскусит, догадается, а потом еще будет дуться на меня весь год, за то, что не доверяю, что соврал. — Он… странный. Он оплатил лечение, он договорился о работе. Я не знаю, Ир, у него, я думаю, был повод так делать, и я бы хотел знать хоть что-нибудь, чтобы… быть готовым. Понимаешь? Она серьезно кивнула, разворачиваясь к компьютеру. — Для начала посвящу тебя в чудеса техники, пещерное ты дитя! — фыркнула девушка, вбивая что-то в строку поиска. Я подсел ближе, заглядывая в экран. — Это его страничка. Скажу тебе, страничка такая же, как и у всех наших пацанов. Ну, кальяны, тачки, девки… Я ткнул пальцем в одну из фоток, узнав красотку из клуба. На фотографии она была в объятиях Айкайсара, и хоть лица не было видно, но волосы, грудь, ноги — точно её. — М-м, это, кажется, Амина. Ирка прищурилась, приближая к монитору лицо. — Ты ее знаешь? — А кто ее не знает? Все «сторис» с ней. Говорят, она его девушка, и что они помолвлены. Хах, ну кто бы сомневался. Посмотри, какая жопень. Я кивнул, соглашаясь с ее словами. То, что я видел в клубе напрямую указывало на их связь, а вполне восточная внешность этой Амины предполагала, что она из его круга. Наверное, они с Эстемировым вместе росли. — Дальше давай, — попросил я, ткнув в другую фотку. Где были Никита с Толиком. Качалка, не иначе. Айкайсара на фотке не было, но подпись была красноречивая: много буковок о пользе здорового образа жизни и спорта. На следующей фотографии — полная тележка бухла. Я уселся обратно на диван, потеряв интерес к дальнейшему просмотру, и принялся с остервенением грызть печенье. — Что-то здесь не то, — наконец выдал я, отправляя крышу домика в рот. — Не то? А мне кажется, все ясно. Обыкновенный мажор. Я отставил тарелку в сторону, и, не в силах усидеть на месте, принялся мерить шагами комнату, совершая путешествие от окна к двери. Возможно, я параноик, но, возможно, и нет. Всё то, что было, оно не нормально. Так не бывает, когда взаправду. — В том-то и дело, что он не обыкновенный мажор. Я слышал их разговор, Ир. Они что-то мутят нехорошее. — В каком смысле? — подозрительно прищурилась девушка, разворачиваясь ко мне всем корпусом. — Наркотики? Оружие? — Нет! Да! Не знаю… В душе, как в хипстерском смузи перемололось всё: и стыд, что приходится выворачивать душу, и злость, от непонимания, и полная растерянность. Ирка вновь вернулась к компьютеру и уже в гугле вбила набившие оскомину имя и фамилию. Гугл выдал. Гугл нехотя раскрыл тайны. Гугл знал почти всё. ООО «Сrescent», будучи стивидорной инвестиционной компанией, фактически делилась между четырьмя знакомыми мне лицами. Я припал к экрану, вчитываясь в имена. Болмосом Анатолий Семёнович, Исаев Никита Олегович, Эстемиров Айкайсар Алиевич и… та-дам! Шиян Амина Таировна. Кто бы мог подумать. — Охренеть, — я перехватил мышку, прокрутил колесико вниз, вычитывая данные про годовой оборот, другие финансовые показатели. Первый раз в жизни, когда мне пригодились университетские знания. — А что тут такого? — Ирка поковыряла пальцем стол, без особого интереса наблюдая за мелькающим текстом. — Родители оформили на деток компанию… — Да нет, ты не понимаешь! — воскликнул я, не в силах сдерживать эмоции. — Они не обычные мажоры, честное слово, ты не слышала их! Ира толкнула меня в плечо, усаживая на место, и гипнотизируя взглядом, принялась с настойчивостью соседского перфоратора высверливать из меня всё новые и новые факты. Пришлось припомнить все их слова. И про брата Айкайсара, и про слишком высокую цену, и про идею, которая не понравится Никите. Я даже рассказал то, что ни Амина, ни Толян, никакого участия в обсуждении не принимали. — Ну, если они действительно не серийные тупицы, как я всегда думала, а что-то да умеют, то смею предположить, что Болмосов этой гоп-компании нужен только как дополнение к своему отцу депутату, способному лоббировать вопросы, а девчуля эта, возможно, тоже чья-то дочка. Но знаешь, что не сходится… — Ирка задумчиво закусила губу, обдумывая. Шестеренки в ее голове крутились как надо. — Если ты говоришь, что Никита тоже как бы не дурак, то, учитывая нами предполагаемое скорое родство Эстемирова и фигуристой армяночки, то у них в сумме почти контрольный пакет акций, а точнее половина всех акций. Половина, понимаешь? — Может они начали встречаться после того, как основали эту компанию? — И что за цена? Что за идея? Да и потом, если они все такие деловые… — на этих словах ее голубые глаза впились в меня цепкими шипами. Я поежился, уже зная, о чем она думает, — зачем им ты? *** Я наклонился ниже к его лицу, приближаясь почти вплотную, едва ли не касаясь своим носом его, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в зыбком полумраке кухни. Прядь волос выбилась из-за уха и медленно поползла вниз, и я резко отпрянул, опасаясь, как бы она не коснулась его щеки и не разбудила. Айкайсар абсолютно точно спал, сложив руки на груди в протестующем жесте, и в его белых крепких зубах всё так же была зажата давно погасшая сигарета. Он спал уже два часа с тех пор, как пришел ко мне домой без предупреждения, приглашения или мотива. Промычал что-то невразумительное на мое «какого хрена?», прошел на кухню, закурил, начал молоть какую-то чушь про странствия, силуэты парусников, собачьи тропы, да так и уснул на стуле, едва ли не в процессе моей ответной гневной тирады. Это было странно. Это было дико. Это было так на него не похоже, что я боялся уйти куда-нибудь к себе, хотя спать хотелось неимоверно. Утром мне ехать на работу, а он тут расселся, придурок! Зло зашипев, я принялся совершать бессмысленный челночный бег от холодильника к окну и обратно. Мать дрыхла в комнате и вряд ли проснется до обеда. А время-то идет! Я, сгорая изнутри от выжигающей внутренние органы бессильной ярости, опустился на табуретку рядом с ним, позволяя себе такую роскошь, как не заботиться о противном скрипе. Чертов Айкайсар! Разбудил меня в половине пятого утра и спит себе как ни в чем не бывало! А, в жопу эту дикую собаку! Я сложил руки на столе, не обращая внимание на впивающиеся в локти хлебные крошки да пробирающий по ногам сквознячок, и, занавесившись волосами, положил голову на ладони. Костлявые костяшки пальцев больно впивались в не менее костлявые скулы, волосы мешали дышать, но усталость брала свое. Гадкая еловая ветка, которую я с какого-то перепугу подобрал на улице возле точки, где продавали целые деревья, разносила на всю квартиру свой тусклый хвойный аромат, нисколечко не добавляющий новогоднее настроение, скорее наоборот напоминающий мне о том, что праздник этот касается всех, кроме моей семьи. Да и кто вообще решил, что новый год обязательно нужно праздновать? Выкину я этот веник и возьму смену на тридцать первое. И первое. Всё равно каникулы. «Бамс!» От раздавшегося где-то справа грохота в моей несчастной, измученной бессонной тревожной ночью голове что-то будто разбилось, и осколки режущими краями впились в затылок, полыхнувший нестерпимой болью. — Система, блять, ниппель! — глухо зарычал Айкайсар, отбрасывая в сторону оторванную с мясом дверцу шкафчика. Крашеная деревяшка врезалась в стоящую с прошлого года банку заплесневелого малинового варенья, звякнуло стекло, и по кухне пополз до омерзения сладкий запашок тления и брожения. — Мать разбудишь! — пискнул я хриплым ото сна голосом и потер глаза. Часы говорили, что шесть утра — это значит, пора вставать с мягкой теплой постельки и идти в душ. Только сперва… — Какого черта ты тут делаешь? Айкайсар бросил на меня еще один зверский взгляд, уперся руками в бока и цокнул языком, ничего не отвечая. — Какая досада, что ты так безгранично туп. Я рассерженно зашипел, пытаясь удержать рвущиеся из глотки ядовитые слова. — Ну уж простите, что не столь гениален как вы, ваше превосходительство! — чеканя каждое слово, процедил я, сжимая кулаки. Он вел себя так, будто был у себя дома. Хлопал оставшимися в живых дверцами шкафчиков, в поисках чего-то, ставил чайник, лазил в холодильник, а я, обиженно отвернувшись, только и мог, что слушать, не желая смотреть на высокую статную фигуру в предрассветном тумане моей старой кухоньки. — Я потерял машину во дворах где-то возле твоего дома, можешь посмотреть в окно и убедиться, что ее нет. Денег на такси не хватало, а ночевать на улице или идти пешком слишком холодно. К тому же я был очень зол. Прямо как ты сейчас, только у меня были причины. — Причины?! — я едва ли не поперхнулся от неожиданности. — Это какие еще у тебя были причины? Точнее, в каком смысле причин нет у меня? Ты не дал мне выспаться! А мне на работу, между прочим! Айкайсар залил кипятком найденный чай и, проигнорировав абсолютно всё, что я сказал, пошел в коридор. Я смотрел ему вслед отупевшими от недосыпа глазами и хрипло пробурчал уже спокойнее: — Ну, не буду утверждать, что понял тебя, но пока что у меня нет основания тебе не верить так что… Это ж мля как надо было наклюкаться, чтоб проебать автомобиль?! Из коридора до моих ушей донесся невнятный «хмык», а потом звук открывающегося замка. Я вскочил на ноги, не зная, то ли бежать за ним и выяснять, что он собирается делать, то ли оставаться и смотреть, что будет дальше но… Айкайсар утащил мою кружку?.. Только когда хлопнула входная дверь, я понял, что да. Он просто заварил чай в керамической чашке и прямо с ней пошел на метро. С керамической. В метро. Или искать свою тачку. Уж не знаю, что там придет в его дурную голову. — Ебануться, — прошептал я, глядя в зарешеченное окно, как этот придурок, такой деловой, прошел мимо детской площадки и направился к проспекту. Мне хотелось открыть окно и крикнуть что-то обидное, но я не мог собрать воедино разбегающиеся черносливными тараканами мысли. Он пришел ко мне переночевать? Ага. Потому что денег на такси не хватило? Ага. У Айкайсара не хватило денег? Бред, почему нельзя было приехать домой и вынести из дома деньги водиле? — Кто приходил? — похмельным слабым голосом протянула мать, но я не собирался отвечать ей. Спать хотелось до омерзения, и сил хватило лишь на то, чтоб умыться, собрать волосы в грязный пучок, почистить зубы и наконец-то донести голову до мягкой подушки.