Опустевший бокал рядом с нетронутым ужином

Глазок в двери моей квартиры не был предусмотрен, да и сама дверь явно сделана от честных людей, ибо держалась, откровенно говоря, «на соплях», а взломать замок мог бы любой школьник мамкиной шпилькой для волос. Я швырнул тряпку в таз и с удовольствием выкинул резиновые перчатки в мусорное ведро, тем самым поставив жирную точку в уборке. Пол блестел чистотой, тухлый воздух наконец-то выветрился, а пакеты с мусором отправились на свалку. Под раздражающую трель звонка я неторопливо вымыл руки, блокируя мысли о том, кто это может быть. Надеюсь, это алкаши. Если алкаши — не открою. — Кто? — крикнул я, выходя в коридор. — А кто спрашивает? — ехидный голос из-за двери, и меня будто холодной водой окатили. То, что он заявился ко мне после всего, что было прошлой ночью… Просто, блять, немыслимо! Но я предполагал. — Дома никого нет! — заорал я в ответ, ударяя кулаком по дермантиновой обшивке. По ту сторону повисла непродолжительная тишина. Я затаил дыхание, прислушиваясь, не ушел ли. — Ярославский, я ее нахер с петель сниму, — ласковым тоном, слегка понизив голос, пообещал он, и я понял, что да, снимет, если захочет. Но и я не на помойке себя откопал. После вчерашнего… Молча отступил на шаг, решая просто свалить, и пусть выламывает себе двери. Наверное, так будет правильнее. Пусть полиция приезжает, пусть оформляют протокол… Айкайсар решил блефовать: — Ты вчера кое-что у меня забыл. Я пришел вернуть. — Девственность мне верни! — зарычал я в ответ, прижимаясь спиной к двери. Стены в этой хате настолько картонные, что мой ответ, наверное, слышал весь подъезд, не то что наглая морда ублюдка. — Ты что, девочка-старшеклассница, так переживать из-за этого? Тем более, мне кажется, я был предельно нежен. Да, был, не спорю. Так, как никогда ранее был. Показал, как говорится, «небо в алмазах». — Я ни о чем не переживаю. Уходи. — Я не уйду. Можешь вызывать полицию, но я вытащу тебя из квартиры раньше, чем они проедут первый светофор. Вытащит. Сучара. И опять к себе отвезет. И будет продолжать глумиться… Психанув, я открыл замок, распахивая дверь перед придурком, не понимающим слово «нет», и тут же получил по лицу букетом. Холодные лепестки коснулись кожи, остужая пылающие щеки, в нос ударил сладкий запах роз. — Ты что, совсем охренел? — вот и всё, что я мог сказать, сжимая в руках охапку тёмно-бордовых Black Baccara. Наверное, баба Валя из соседней квартиры, привлеченная нашими голосами, уже глаз в глазок целиком засунула. Ага, одной рукой свитер для правнучки вяжет, другой крестится. Боже, а еще и Миля… — Если ты решил, что я считаю тебя телкой, то крупно ошибаешься. Следующий раз жду цветы от тебя. Я люблю пионы. И мне плевать, где ты найдешь пионы в январе. Он толкнул меня в плечо, заставляя вернуться в квартиру и дать ему дорогу, а я, блять, даже ноги нормально переставлять не мог — так и шел, словно на ходулях. Нет, я понимал, что не выгляжу как альфа-самец, да и после вчерашнего есть повод сомневаться в моей ориентации, но букеты — это уже перебор. Зыркнул на него поверх роз и, блять, как же гармонично он смотрится с этими своими пижонскими финтами, цветами, понтами. Как в какой-нибудь сопливой мелодраме. Только вместо меня должна стоять жгучая брюнетка в коротеньком кружевном пеньюарчике. Вроде Амины. — Ваза есть? Его вопрос прозвучал в моих ушах грохотом даффа. Кажется, я опять загоняюсь. То, что было вчера, возможно, никогда и не повторится, и я могу выдохнуть спокойно. Вообще-то оно и не должно никогда повториться! — Банка трехлитровая подойдет? — Тебе виднее. Твои цветы, делай с ними что хочешь. Хочешь выкинь, хочешь пол мети, а лучше отбрось предрассудки и признай, что ты в восторге. Я глухо зарычал от таких заявлений. В его ядовитых речах слышалась издевка, насмешка, которую я раньше… не слышал, что ли? Равнодушие — вот что сопровождало каждый его шаг. Он смотрел без интереса на меня и на всё, что делал Толян, что делал Никита, но я не видел эмоций в кофейном взгляде. Откуда же теперь взялась эта снисходительность? Хотелось швырнуть цветы в его наглую рожу, но воля оказалась сильнее. Пусть думает, что он тут самый умный, неотразимый и вообще «Царь во дворца, ходи то, делай сюда». Пока я лез на антресоли за банкой, размышляя, шутит он или действительно настолько самоуверенный тип, Айкайсар прошел на кухню и по-хозяйски засунул нос в холодильник. Действительно, чего уж тут стесняться, когда наполненность моего желудка напрямую зависит от его королевского изволения? Ох, как многозначительно звучит. Тошно. — Ты куда-то собрался уезжать? — спросил он как бы между прочим, но я подозрительно прищурился, набирая в банку воду из-под крана. Розы покоились на столе, и я все никак не мог перестать разглядывать бархатные черные лепестки на фоне глянцевой изумрудной листвы, а в башке всё картинка из мыльной оперы прокручивалась: Хулио дарит Педро цветы. Мария в слезах. — Нет. Я перенес наполненную «вазу на минималках» на подоконник и принялся остервенело всовывать в нее странный неуместный подарок. Несмотря на немаленькое горлышко, стебли всё равно были прижаты друг к другу так же плотно, как люди в метро в час-пик. — Чего тогда у тебя холодильник пустой? — Эстемиров показательно распахнул дверцу, демонстрируя повесившуюся мышь, катающийся шар и одинокую пачку дрожжей. — Вчера всё сожрали. Ты вообще видел контингент? — пожимая плечами, я оперся задницей о подоконник, всё еще испытывая проблемы с приземлением пятой точки на твердые горизонтальные поверхности. Лепестки коснулись плеча, ненавязчиво напоминая о себе. Хотя как можно забыть о них, когда их аромат всю кухню заполонил, сплетаясь с морозной свежестью проветренной, выстуженной квартиры. — Еще осталась гречка в пакете и макароны. И дошик. Сварить тебе чего-нибудь, или сразу свалишь? Айкайсар только ухмыльнулся, складывая руки на груди, и неизменный величественный вид сменился ранее невиданной нежностью. — Что? — первым не выдержал игру в молчанку я. — Ты не особо возмущаешься, — кивнув на букет, пояснил он. — Внутренне негодую. Я поспешно отвернулся к окну, скрывая незваный румянец на щеках. Всего на секунду. На одну секунду я позволил себе представить дешевую американскую мелодраму и спроецировать ее на нас. Вот он подходит сзади, опираясь руками в подоконник по обе стороны от меня, прижимается сзади… Хочется замотать головой, как собака, отгоняя от себя идиотские мысли. Фу, о чем я только думаю! Совсем раскис! Кажется, секс на шкурах у камина растянул единственную извилину вдоль позвоночника, и теперь в образовавшуюся черепную пустоту прокрадывались самые гадкие, самые гнусные мыслишки. Но отрицать то, что тело прострелила волна возбуждения, было сложно. Это не вылилось в видимый результат, но щеки уже горели. — То, что было вчера… — Айкайсар не подходил ближе, но голос его приобрел странные нотки. Стал грубее, плавнее. — Я не хочу это обсуждать, — оборвал его на полуслове, потому что я и сам еще не решил, как мне реагировать на то, что было вчера. — Ты был в хламину и ты… — Если бы я был абсолютно трезв, то вряд ли сказал тебе хоть что-то, — Айкайсар только развел руками и, бля, неужели он настолько уверен в своей правоте? — Включи мозг, Ярославский. Даже пьяный в дым я думал в первую очередь о тебе. До тебя что, туго доходит? Я поймал его взгляд в отражении стекла и не нашелся что ответить. Вернее, ответить мне было что, но я еще не подполз к той грани, где прорывается дамба и словесный поток вырывается наружу. Мы молчали. Молчали так долго, что тишина приобрела вязкую консистенцию и застряла комком где-то в районе горла. В который раз пересчитал розы, полюбовался завихрением лепестков, огладил взглядом рыжеватые шипы… — Тогда какого хрена ты всё это время вытирал об меня ноги, будто я кусок половой тряпки какой-то, — произнес эти слова чуть более обиженно, хотя не планировал ничего говорить вовсе. Боже, дайте мне по морде! Ну кто меня за гланды тянул?! Но стоп-кран отказал, и наш поезд с гордым названием «Кукуха» сходит с рельс. Провожающих просим покинуть вагоны. Чай, кофе? Может, водочки? Я неспешно развернулся, страшась неподконтрольности выделенной мне тушки. Бешенство разрывало тонкую материю изнутри, выцарапывая себе путь наружу. — Ты, блять, равнодушно смотрел, когда Толян твой, сука паршивая, выбивал из меня душу, а теперь думаешь, что просто один раз поимеешь, как девку, и я уже под тобой уютным ковриком расстелюсь?! Будто белка из дупла, из спальни выглянула мать. Открыла щербатый рот от удивления, постучала согнутым пальцем себе по лбу и хотела уже начать что-то орать с похмелья, но, видимо, перехватив мой зверский угрожающий взгляд, спряталась обратно. Айкайсар даже головы в ее сторону не повернул. — Думаешь, мне нужны все эти ухаживания, цветы, секс на овечьей шкуре у камина? Даже если на минуточку предположить, что твои паскудные слова правда? — я уже откровенно рычал, распаляясь до состояния плюющегося кипящей магмой вулкана. Всё, что накопилось, всё мое безмолвное подчинение, холодное принятие данности, рабская беспомощность — всё это обратилось в неконтролируемый поток гнилостных помоев, выливаемых из ведра на средневековую улицу в окно.  — Я просто, сука, пытался выжить, понятно тебе? Я поступил в этот универ, чтоб получить диплом, чтобы найти работу, чтоб не стать таким, как она! А ты… ты… Я задушенно всхлипнул, занавешивая волосами лицо. Хотелось банально разрыдаться от концентрации напряжения, но так низко падать я был не готов. Не теперь. — Я просто хотел жить как все люди, — обреченно, сгорая от осознания собственной беспомощности, простонал я, не открывая глаза. Пальцы дрожали. Чертовски хотелось закурить. — Зачем? Ты же взрослый мужик, Айкайсар. Зачем ты так со мной поступал?.. Последнее — на грани слышимости. Я обездвижен, я придавлен тяжелым, как железобетонная плита, взглядом Эстемирова, сдирающим с меня по-живому кожу. Ледянистый аромат баснословно дорогого парфюма резанул по оголенным нервам-проводам, горячее дыхание коснулось щеки, губ. Я замер, закованный в цепи его подавляющей силы, вдыхая ядовитый сигаретный дурман, сплетенный из воспоминаний о новогодней ночи, горького прошлого, туманного настоящего. Пропитанные никотином губы восточного принца коснулись моих — искусанных, истрескавшихся, исцелованных, и я наконец-то очнулся. Уперся руками ему в грудь, не подпуская ближе, оттолкнул со всей доступной, еще клокочущей внутри яростью и отвернулся, показывая, что разговор окончен. Розы ткнулись в ладонь, холодные, будто носик дворового котика. Такие красивые, такие… Позволяя себе немного полюбоваться контрастом черных бутонов с белой кожей, я слушал хлопок входной двери, с каким-то мрачным удовлетворением отмечая: закрыл он ее с такой силой, что у соседей, должно быть, с потолка посыпалась побелка. Отсчитал пять секунд. Рванул створку, впуская морозный воздух в кухню. — Эй, Айкайсар! — заорал я, перегибаясь через подоконник, едва не вываливаясь наружу. Он обернулся уже у самой машины. Кружащиеся в хороводе снежинки мерно опускались на черные чуть вьющиеся волосы, поднятый воротник, широкие плечи… — И цветы свои забери, ублюдок! С трудом подняв полный воды и стеблей трехлитровый бутыль, я почти швырнул, почти столкнул его вниз, отправляя в полет, как и он сам не так давно поступал с тарелкой горячей китайской лапши. Удовлетворившись звоном стекла, я с силой захлопнул окно, не дожидаясь реакции. Это и не важно. Будет он обижен, или зол, или расстроен, или что-то еще, мне просто наплевать. *** — Знаешь, Ярославский, помимо прочих многочисленных талантов, у меня есть еще один абсолютно потрясающий. Знаешь какой? — Ирка прищурила глаза и без тени улыбки продолжила: — моментально замечать всё, что тревожит других. Например, я с первого взгляда поняла, что Новый год у тебя прошел херово. Она потопталась на коврике, сбрасывая снег с обуви, и поспешно переступила порог, спасаясь от пронизывающего подъездного сквозняка. Я только вздохнул, помогая ей снять куртку. Вытряхнул из капюшона снег прямо на пол — всё равно перемывать после безалаберного Айкайсара, который даже и не подумал снять обувь. Джентльмен херов. — Ну так что, я угадала? — Так получилось. — Ну, я даже примерно догадываюсь, что именно «получилось». Опять эт… Ирка оборвала свою глубокомысленную, нравоучительную речь на полуслове, выдохнула, застывая в дверном проеме статуей с отвалившейся челюстью. Я судорожно заметался, заглядывая ей через плечо, что же она там такого увидела. Может, мать проползла на кухню, пока я с замком возился? Да нет, храп на всю квартиру стоит богатырский. Может, кот наблевал? А чего тут удивляться? Это же кот. Да и вон он трется о ноги, опутывает хвостом. — Это же то, о чем я думаю? Ну, конечно, о чем еще можно подумать, при виде разгромленной кухни? Перевернутый стол, табуретка, валяющаяся на полу без одной ножки, сорванная застиранная штора, оторванная дверца шкафчика и гора битого стекла и керамики… — Мать опять собутыльников приводила?.. — растерянно глядя на воткнутый в фанерный центр рабочей поверхности нож, спросила подруга, аккуратно переступая через чашку без ручки. — Да, — буркнул я, отковыривая ногтем край отстающей обоины. Под ней обнаружились другие — фиалковые в блевотно-синий цветочек. — То есть нет. Я это… ремонт делать решил. — Ага, полномасштабный, — обреченно простонала Ирка, поворачиваясь ко мне лицом. — Ты думаешь, я поверила? Отвечай быстро, кто это всё натворил? Она поморщила нос, будто моя ложь и мое молчание приносили ей ощутимую боль, а потом аккуратно вытащила лезвие ножа из фанеры и сунула его в ящик. — Впрочем, можешь не отвечать. Я даже не буду делать вид, что верю. Сейчас мы тут всё приберем, и ты мне расскажешь по порядку. Я замотал головой как собака, хотя знал, что она вытрясет из меня правду любым способом, даже если придется использовать раскаленный утюг. Подумал, посмотрел на осколки, устилающие пол, вспомнил бессонную ночь, вспомнил, как убирал утром бутылки и остатки жратвы, вспомнил гостя, которого я видеть не только не хотел, но и страшился встречи с ним, и произнес почти умоляюще: — Я сам уберу. Идем отсюда к чертовой матери. — Куда? — Куда-нибудь… Убирать не хотелось. Просто не было сил. Я потратил их все до капли, ломая мебель и швыряя на пол посуду, с неизбежностью осознавая, что это, блять, происходит со мной. Прямо сейчас. Прямо здесь. Мы остановились в ближайшей от дома кафешке, и я с безграничным удовольствием пообещал заплатить за нее, потому что в кошельке оставались еще деньги. Пусть их было немного после новогодних покупок, но они были. Первый день после праздника официанты ползали, как сонные мухи. Фальшиво-праздничные красные колпаки на их головах звенели колокольчиками, раздражая, но чай оказался на удивление вкусным, и горячий шоколад, если верить Ирке, тоже. — Это он, да? — заговорщицки понижая голос до шепота, спросила девушка, перегибаясь через стол. — Кто? — попытался включить я дурачка, но подруга ожидаемо не клюнула. — Как догадалась? Она только хмыкнула, воззрившись на меня, как на умственно отсталого. — Не каждый день можно увидеть валяющиеся на снегу пять косарей в цветочном эквиваленте, да еще и рядом с разбитым бутылем, да еще и под твоим окном. Я отчаянно покраснел, пряча лицо в ладонях. Боже, как же стыдно. Теперь точно отвертеться не получится. Пытливый взгляд колол меня иголочками, и пришлось-таки поднять глаза, потому что негоже это — заставлять даму ждать. — Мне кажется он изменился, — начал я издалека. — Ха! — истерически хохотнула Ирка, взмахнув рукой, так что едва не снесла со стола чашки. — Ну да, конечно, изменился! Бросил всё и начал работать над собой. Прошел курсы, получил сертификат, да? Ты не башкой случайно кухню громил? С башкой явные проблемы. Я уставился на нее с удивлением, гадая, какая муха ее укусила. — Я не говорю, что в лучшую сторону. Просто, он стал… другой. — И давно ты знаешь этого обновленного Айкайсара Эстемирова? — продолжала Ирка на повышенных тонах, так что на нас начали уже оборачиваться другие немногочисленные посетители. — Неделю наскребешь? — Нет! — взвился я, отчего-то злясь на нее. Возможно, из-за несправедливости ее наездов, а возможно из-за того, что сам не разобрался во всем до конца. — Больше! — Две? Три? — издевательски протянула она, угрожающе сдвигая брови. — Не две! — я завопил так, что проходившая мимо официантка с любопытством обернулась. Кто-то раздраженно зацыкал. Да почему она так на меня разозлилась-то?! Я же уже обсуждал с ней его странное поведение, еще тогда, до Нового года. Какого черта она смотрит на меня, как на дебила?.. Хотя я и есть дебил, раз позволяю крутить себя, будто партнершу в танце. Хочешь — бей, как грушу, хочешь — имей, как публичную девку. И мы уже… — Мы с ним спали. Голубые глаза изумленно округлились. Голубые глаза заметались по кафешке от столика к столику, выискивая камеру и ведущего, что вот-вот выскочит с имбецильным криком «Вас разыграли!», но камеры всё не было, и не было. Я трижды проклял себя за несдержанность, отгрызая кусок пересушенной кожи с губы, с мрачным беспокойством обдумывая в какую бы дыру себя засунуть. Боже, Вселенная такая огромная, а мне не хватает личного пространства: я задыхаюсь в четырех стенах мерзостно-мандариновой кофейни. — То есть, загнали-таки хомячка в норку? — осторожно начала Ирка. — Что? — слабым голосом переспросил я, мертвецки бледнея. — Ну, трамвай заехал в депо? — верная подруга продолжала настойчиво высасывать мой разжиженный мозг через трубочку. — Какой трамвай? — Запустил барина в карету? — Как?.. — обреченно простонал я, отталкивая от себя чашку чая, к которой почти и не притрагивался. Заводить этот разговор в кафе больше не казалось хорошей идеей. На каждом безумном вопросе Ирка только повышала громкость. — Это ты мне расскажи «как»?! — злобно-вопросительно зашипела она. — Я тут волосы на груди рву, чуть ли не рыдаю от сочувствия к твоей трагической судьбе, а он мне «изменился»? Ты ебанулся, друг? Ну вот всё и стало на свои места. Я хотел уже кинуться успокаивать ее, мол, что ты, дурочка, себе напридумывала, но злость почему-то никуда не ушла, сворачиваясь под ребрами неприятным склизким комком. — С чего ты вообще решила, что я хотел этого? — Да что-то ты не выглядишь недовольным, небось… — она вдруг оборвалась на половине, в бессильной ярости затрясла кулаками, сдерживая рвущиеся из сердца обидные фразы. Ее искрящиеся гневом глаза еще чуть-чуть покидались Зевсовыми молниями, а потом весь пыл внезапно сдулся, как воздушный шарик. Я молча наблюдал за этим калейдоскопом эмоций, радуясь, что буря миновала, и мое собственное негодование растворялось, исчезало, оставляя горькое послевкусие. — Извини, — хмуро буркнула она, отворачиваясь. — Я не это хотела сказать. — Всё нормально, — махнул я рукой, дескать, не парься, вообще-то ты права, но это не то, что стоит произносить вслух. — Просто я волнуюсь за тебя. Я не хочу, чтоб ты сдауничал и попался на удочку. Понимаешь? Цветы, дорогая тачка, секс… Я мог бы возмутиться, как она вообще могла так обо мне подумать, но решил промолчать. Ирка ведь действительно переживала. Да и я сам только сегодня всё это высказывал Эстемирову. Перебесившись, успокоившись, я смог рассказать ей почти всё, упуская пикантные подробности, и она слушала меня молча, что обычно было ей несвойственно. По окончании увлекательного рассказа о «чудесной» новогодней ночи и не менее «чудесном» продолжении уже у меня дома, я готов был волком выть на колючие звезды, потому что переживать подобное — это одно, а вот говорить о подобном — совсем другое. — Ну, и что ты решил? — Что я решил? А есть выбор? Разве я знаю, что придет в больную голову этого гнусного содомита? — фыркнул я, рассматривая абстрактный узор на столешнице. — Может, он завтра меня застрелит, может, принесет новый букет, может, к мамке свататься придет, будет просить «руки Вашей барышни», а может, ничего не изменится. Я не знаю. Ирка одним махом, словно рюмку брусничной водки, хряпнула свой давно остывший горячий шоколад и ткнула пальцем в меня, кажется, намереваясь попасть в глаз. — Ты. Ты будешь держать меня в курсе. Понял? — Как? — устало полюбопытствовался я, подпирая щёку кулаком. Подруга жила на другом конце города, и добираться до нее на метро как минимум час. Но если от работы — то полчаса пешком. — А вот это уже другой вопрос. Она полезла в свою сумочку, выуживая оттуда коробочку. — Не сильно радуйся. Это, конечно, не iPhone последней модели, но и не «кирпич». Я какое-то время пялился внутрь коробки в немом изумлении, рассматривая черный зеркальный экран, в котором отражалась моя физиономия с придурковато открытым ртом, а потом всё, на что меня хватило, — это возмущенный крик: — Ты… Я не думал, что… — Эй, успокойся! — ее пальцы легонько погладили мою руку, а губы изогнулись в теплой улыбке. — Всё нормально, можешь вернуть его мне, когда купишь сам. Окей? Не переживай. В глазах защипало. Чертовы слезы готовы были прорвать дамбу и захлестать в три ручья, изливая накопившийся стресс. Я шмыгнул носом, растерянно поглядывая на шкодливо улыбающуюся подругу. — Что? — Ничего. Просто подумала, что из нас двоих, ты первый лишился девственности. Помнишь наш спор? Ты теперь торчишь мне шоколадку.