Анорексичка

Чану — сколько помнит Джунхи время его пребывания в школе — завидовали почти все. Он быстро схватывал на лету, по экзаменам получал высшие баллы, участвовал в жизни футбольной команды, а ещё все с ума сходили по его красоте. Лет в пятнадцать стало понятно, что он будет именно что сводить всех остальных с ума. Но успешность не всегда приносит ребёнку радость. Он может загордиться и спутать обожание с искренней любовью, однако это был не его случай. С ним всё было наоборот. Отстающие в классе постоянно просили помочь с учёбой, в футбольной команде ставили палки в колёса, чтобы он не стал главным, а с любовью не везло совсем. С ним хотел переспать каждый второй, будь то парень или же девушка, но никто не собирался его любить. По-настоящему. Так, Чан впервые попал к Паку Джунхи в кабинет. И когда Джунхи взглянул на подростка, то увидел там только тень от успешного в прошлом любимчика школы. Это были голубые линзы, чокер на шее, тёмная подводка под глазами, футболка с кричащей надписью под школьной рубашкой, цветастые кеды — ничего из этого не разрешено было в школе! И потому его регулярно вызывали к директору. В его плеере играли Chase Atlantic. Он скатился по всем предметам одновременно. Он ушёл из футбольной команды, лишив себя дополнительного шанса на стипендию в колледже. Он забыл, что он, в общем-то, ещё совсем ребёнок, что он может наслаждаться тем же, что и его сверстники, что можно просто быть самим собой, не угождая другим ради мимолётного ощущения нужности. Джунхи был школьным психологом. И ещё Джунхи впервые за всю свою практику нарушил главное правило врачебной этики: не влюбляться в своих пациентов. — Доброе утро, — Чан ещё совсем сонный, и глаза не хотят открываться, так что на голос Джунхи, зарывшегося в его волосы пальцами и перебирающего прядь за прядью, он почти не реагирует, только невнятно мычит. Джунхи нравится просыпаться раньше него, хотя бы по той причине, что младшего раньше мучила бессонница, и он засыпал позже него, а просыпался раньше, уходя и оставляя постель остывать. Джунхи чувствовал, что нужен ему, но как врач ощущал себя бесполезным, неспособным помочь парню, в которого влюбился с первого взгляда. Это было не в кабинете, встретив его в разноцветной одежде, поломанного и забитого — хотя он любил его и таким. Это было раньше на целых полгода, в первый рабочий день Джуна в школе и первый день осени, когда Кан Ючан был ещё внешне вполне жизнерадостным ребёнком. Джуну хотелось вернуть ему эту радость, но сделать это не только внешне. Наполнить ею внутри, помочь ему вскарабкаться на те вершины, на которые он уже забирался и с которых наверняка было больно падать. — Я слышал, как Бёнкван и Сэюн что-то химичили на кухне. Хочешь завтрак? — Завтрак? — всё ещё не до конца проснувшись, переспрашивает рассеянный подросток. — Звучит неплохо… Но я не хочу травануться, — улыбается он. — А почему ты не собираешься на работу? Разве не?.. — О, я неофициально вернулся же раньше из командировки, никто не в курсе, что я уже приехал. Так что пара дней в запасе у меня есть. — Ты ведёшь себя плохо, при всей твоей идеальности, — смущённо хихикает Чан, переворачиваясь на живот, оголяя часть спины под футболкой, и пряча своё смущение в подушку. Джунхи улыбается. Видеть его улыбку спустя несколько месяцев приятно. — Всё для тебя, — Джун мягко дотрагивается до бледной, но горячей кожи под хлопком, стараясь вложить в своё касание только нежность. Было бы здорово, если бы Чан перестал зацикливаться на своей внешности так сильно, как этого не было очень давно, ведь ему казалось, что он подарил ему спокойствие и уверенность в любви, притом безграничной. Но это не работало так просто. Они были вместе уже почти год, и уже четыре месяца как Чану исполнилось двадцать, он уже был совершеннолетним и уже выпустился из школы, и загонялся он как раз потому, что Джунхи любил его слишком сильно, оберегал слишком сильно… и до сих пор отказывался от близости с ним. Он избегал этого, чтобы уберечь от последствий, и это и было ошибкой. Но понял это Джунхи только в командировке, когда получил от Бёнквана сообщение. Чан плетётся на кухню за Джуном, как маленький хвостик, готовясь к новым выяснениям отношений самой громкой парочки в их доме. Иногда казалось, что Донхун точно не выдержит две парочки, то ругающихся, то слишком приторно сюсюкающихся друг с другом, и выпнет их из дома, но потом вспоминал, что это квартира Пака, и порядки тут устанавливает он. А на кухне никого не оказывается. Он в недоумении смотрит на стол, на котором уже сварена каша, лежат блинчики на большой круглой тарелке, а рядом чай, джем и ещё много других вкусностей. — А где?.. — А я их выгнал, чтобы мы смогли побыть вместе немного. Ты против? — Джунхи приглашает его сесть за стол, отодвигая для него высокий деревянный стул. Чан даже задыхается воздухом — это выглядит слишком красиво, чтобы быть правдой. И бесшумно садится, куда его пригласили. — Всё для тебя, — повторяет свою сказанную пять минут назад фразу Джунхи. Улыбается ему глазами, и Чан прячет взгляд в тарелку. Утро удаётся, и всё благодаря его парню. Чан вспоминает вчерашний разговор и краснеет. Становится стыдно, душно и хочется выйти на балкон, подышать. Джунхи не заслужил его истерики. Вернее, это Чан не заслужил такого парня, как Пак Джунхи. Где бы он был сейчас, не будь Джунхи рядом? Чан знает на это ответ. — Чан, — после завтрака в полной тишине Джунхи выглядит более, чем серьёзным, но это не отпугивает, — скажи мне, чего ты хочешь. Чётко, чтобы я понял. Потому что причинять тебя дискомфорт или тем более делать больно — последнее, чего я бы хотел. — Всё, что угодно? — он подгибает под себя ноги, умещаясь на стуле, настолько он маленький и худой. И почему он решил, что доверить ещё такого ребёнка будет разумно двум таким же детям с ветром в голове? Но он постоянно забывает, что Ючан уже не ребёнок. — Всё, что угодно. Я сделаю это для тебя. Ючан молчит, колеблется, собирается с мыслями, закусывает губу, и в этот момент он выглядит невинным и сексуальным одновременно. Это безумие. По имени Кан Ючан. Джунхи не знает, куда деваться, но одно знает точно — от него уже никуда не сбежать. Он вместо крови по венам, вместо кислорода в лёгких, и это не голословно. Он ждал его слишком долго. Он по нему скучал, даже когда не знал о его существовании. — Тебя, — шепчет Чан, и смотрит в глаза, а у самого в зрачках — бездна. Джунхи боится в ней тонуть. Знает, что не выберется. Он — его чёртова анорексичка, его боль, его эпидемия, его самый лучший мальчик.

***

Башню у Джунхи сносит в полпятого. Примерно в это время Чан выходит из душа, капли воды стекают с его иссиня-чёрных волос на плечи, а совесть он оставляет там, за дверью, потому что кроме белья и простигосподи блядских чулков на нём больше ничего не остаётся. — Какого… — Если ты хотел сказать «чёрта», то… — Чан почти невинно, почти! , смущается, но его глаза подкрашены, и этим глазам Джунхи больше не доверяет. Он не хочет знать, с кем Чан переспал до него, с каким количеством, были ли это только парни, или девушки тоже, и именно у них он научился таким грязным приёмчикам. Нет, он хочет знать, но ревность глушит все чувства. Это тело не принадлежит никому, кроме Чана, и Джунхи всего лишь хочет, чтобы младший всегда об этом знал. О том, что у него есть выбор. -…то я уже здесь. Чан бесконечно красивый в глазах Джунхи. Он старается говорить об этом каждый день, но, может быть, он говорит недостаточно? Что он любит его не за что-то конкретное, а просто потому что. Потому что это он, и ни с какими другими не хочется. Он обнимает его крепко, перекидывая на спину и нависая сверху. Кожа Чана бархатистая, только ключицы и рёбра сильно выпирают. Но Джунхи знает, что всё это поправимо. Чан ластится почти как кошка, просит и ждёт. Джунхи всегда осторожен, а сегодня — вдвойне, потому что отпугнуть очень просто неверными действиями, а вернуть доверие — вот что действительно слишком сложно, а иногда и практически невозможно. Если Чан и вправду чёрт, то Джун его личный дьявол-искуситель, хотя насчёт этого младший бы поспорил. И, может быть, он был бы прав. Пак всегда был слишком добрым, чтобы играть роль плохого парня. Поцелуи начинаются почти невинно, осторожно. Джунхи исследует кусочек за кусочком, каждую часть тела парня, который даёт себя любить. Он мог бы закрыться ото всех, но позволил Джуну дотронуться до его разрозненной, постоянно живущей в хаосе, души, раздробленной на кусочки сомнениями, страхами, затравленной и оставленной истекать кровью. Джунхи знает: детские травмы не забываются. Они просто со временем перестают болеть. А шрам остаётся. И всё же он оставляет засосы. На впадинках у ключиц, под рёбрами, внизу живота, когда спускается, ведя губами по ароматной после душа коже. Джунхи просто хочет любить, отдавать Чану всё лучшее, что есть в нём и в мире, который их окружает, но так не бывает. Столкновения с отвратительной частью жизни неизбежны для каждого, и от всего не защитить при всём желании. Паку нравится, когда у его мальчика припухлые после поцелуев губы, когда руки дрожат в нетерпении, когда ноги сводит от удовольствия, и Джунхи точно знает, что тогда оно у него неподдельное. Когда-нибудь Ючан научится принимать себя таким, какой он есть. Не будет травить себя диетами, убивая свой организм, не будет гоняться за стандартами, которые полярны настолько же, насколько далеки друг от друга север и юг. Этому всему он его научит. А пока что он хочет научить его любить. Не кого-то, потому что полюбить кого-то гораздо проще, а полюбить себя. Научить его видеть то, что видит он сам. Джунхи даёт ему привыкнуть к новым ощущениям, когда последняя мешающая деталь одежды снята. Они сливаются телами воедино, обнимая друг друга так крепко, словно каждый боится, что другой его отпустит. Но Джунхи точно знает, что нет. Он никуда не денется, оставаясь рядом всегда, чтобы каждый раз напоминать: Пак Джунхи тонет в нежности к лучшему мальчику.