Рукотворный Избранный

Руфло всегда относился к Лизе с нежностью и отзывчивостью за её скромность и неприхотливость. Однако, за эту хозяйскую благосклонность она платила высокую цену в виде пренебрежительного отношения сверстниц, что страшно её ревновали. Глупышка же искренне не понимала, чем заслужила это и почему подруги меняют своё к ней отношение из раза в раз, за что прослыла ещё и недалёкой дурочкой... Лиза была совершенно не приспособлена к подобной среде с цветущей в ней конкуренцией, интригами и притворством, чем выгодно выделялась в глазах хозяина этого «гарема»... Маленькие служанки лишь при нём относились к ней с нежностью и лаской, сюсюкались, но стоило хозяину отвернуться — маски лицемерности сбрасывались, обнажая стервозные натуры. Ну кто бы мог подумать, что такие черты проявятся у совсем ещё детей, «невинных» и «чистых»... В хозяйскую спальню без стука зашёл юноша-слуга, весь красный и сильно взволнованный чем-то. — В-вы в-все, — просипел он, заикаясь и тяжело дыша. — З-з-за мной! — Куда? — невинно поинтересовалась Лиза, за что была одарена недобрым взглядом других девочек. – А мы не можешь оставить её здесь? – спросил вдруг кто-то, как бы невзначай. – Хозяин разозлится, если с ней что-то случится… – Что ж… Тогда выбора нет, – пожала плечами шутница… Однако почему-то у Лизы сложилось смутное ощущение, что она и не шутила вовсе. Стало не по себе. Дом был не так велик, как могло бы показаться снаружи. Хозяйскую спальню от первого этажа отделял один коридор и лестница, да и в целом все помещения были размещены компактно и с толком. Подвал же был самым тёмным и прохладным местом (что и не мудрено), проход в который был недалеко от лестницы, буквально в нескольких метрах. Он раскидывался под всем фундаментом и содержал в себе запасы на зиму в виде ящиков с овощами и фруктами, бочками с вином и соленьями, верёвками с копчёным мясом и прочую незамысловатую провизию. Источником скудного света служили маленькие бойницы, расположенные вплотную к земле и предназначенные для накопления дождевой воды, стекавшей по специальным каменным желобкам в резервуары. Здесь было отличное место для игры в прятки – много укромных уголков и свечи редко зажигались. Впрочем, пачку свечей с огнивом им с собой вручил юный слуга (которые, правда, никто так и не соизволил использовать), после захлопывая дверь и щёлкая замком. Но, не смотря на его наличие, проход вполне можно было открыть изнутри, просто открутив петли створок. Девочки тут же ударились в бурные обсуждения происходящего, выдвигая самые страшные догадки. Всё это им казалось забавным и несерьёзным… До определённого, совсем не смешного эпизода. Они слышали голос хозяина, его брань, слышали его тяжёлое дыхание где-то неподалёку... Слышали ещё одни шаги, чужие, почти бесшумные, но скрипящие половицами. Лиза мелко дрожала, зажавшись в уголок, пока другие девочки боролись за место у щёлки, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи. Они то и дело шипели друг на друга, видимо, давно уже выдав своё местоположение, но златовласый незнакомец, казалось, их и не замечал. — Хозяин валяется на полу, незнакомый красавчик стоит над ним… – подробно расписывала происходящее самая старшая из девочек, завоевавшая таки всеми востребованное место. – Они молча пялятся друг на друга… Пялятся… П-я-я-ялятся… О, о, о! Красавчик берёт его за шиворот!.. — Она в восторге завиляла бёдрами, но её таки оттащили, и уже другая разведчица сообщала детали происходящего… Как вдруг наверху раздался страшный грохот и хруст, свидетельствующий о том, что броском чего-то громоздкого проломили несколько стен. Девочка у щели застыла с открытым ртом, не реагируя на шёпот и тормошение сгорающих от любопытства подружек, пытавшихся узнать, что же произошло. — Он... тоже умрёт... — Лиза хныкала всё громче и громче под оглушительное шиканье со всех сторон. — Я… я лишусь и сэра Руфло... Как лишилась и брата, и... и... — Заткнись, дура! — Старшая властно приблизилась к Лизе, отвешивая две звонких пощёчины, по одной на каждую щёку. — Если он нас услышит, ты лишишься ещё и жизни! А мы — вместе с тобой! Другие девочки одобрительно загомотали. — Я... Наверное, я... прокаженная... Проклятая... — Иначе и не скажешь, — съехидничал кто-то из темноты. — Все, кого я люблю... К кому привязываюсь... Все умирают! Она почти сорвалась на отчаянный крик, и сразу три руки тут же зажали ей рот... Но все девочки в подвале оторопели, когда с заднего двора раздался протяжный, душераздирающий вопль. На сей раз никто не пытался подсмотреть происходящее через маленькие бойницы под потолком. На малышек нахлынула внезапная апатия, безразличие. Они отвернулись друг от друга, обречённо расходясь по углам. А Лиза... Лиза не прекращала тихонько плакать, захлёбываясь собственными солёными слезами, ведь утереть их не было возможности: обе руки зажимали уши, но даже сквозь пальцы до перепонок доносились душераздирающие вопли Дональда Руфло, пытаемого златовласым незнакомцем на заднем дворе... После некоторой паузы одна из маленьких горничных оживилась, пронзая Лизу странным взглядом. – Полагаю, теперь нет причин о ней заботится, – произнёс кто-то со странной интонацией… Как бы невзначай. Произошёл короткий обмен недвусмысленными взглядами, после чего сообщницы наполнились решительностью. Они обступили малышку Лизу полукругом. – Вставай, – холодно произнесла самая старшая, не решаясь, тем не менее, коснуться. – Тебе пора на выход. *** Фармацевту не составило труда отыскать ускользнувшего от его взора Руди по истошным крикам, разносящимся из-за поместья. Войдя через выбитые парадные двери, он моментально прочувствовал всё здесь произошедшее по следам крови и щепкам выбитых стен, что ровной линией вели чрез весь дом, как если бы кто-то метнул снаряд. Юноша-раб же, которому было приказано закрыть дверь на засов и спрятать девочек, обнаружился в дальнем углу прихожей в позе младенца и слезами на глазах. Он сильно трясся и дрожал, стиснув уши локтями, не желая слышать душераздирающие вопли хозяина, что приютил его, взрастил и накормил… -- Нет нужды в слезах, дитя, -- произнёс Доктор мягко, подходя к маленькому человечку и садясь рядом с ним на корточки. Он протянул руку в перчатке, проведя пальцами по взъерошенным сальным волосам. Молодой раб тут же забился в беззвучных судорогах – Фармацевт зажал ему рот, не отнимая ладони до самого конца, после отстраняясь, с чувством глубокого удовлетворения своим милосердием продолжив путь. На лице паренька, в том месте, где была прижата ладонь, остался чёрный след, напоминающий огромный синяк. Из приоткрывшегося рта полилась пена. Глазные яблоки впали в череп, оставив после себя чёрные отверстия, а все капилляры и прожилки почернели, сеткой испещрив искажённое агонией лицо… Питомец обнаружился на заднем дворе над изувеченным, перекорёженным, истерзанным и изрезанным, но ещё живым телом, некогда принадлежащим землевладельцу… Теперь же это был ещё кричащий, каким-то чудом выживший после всего пережитого кусок мяса, что продолжал терзаться Рудольфом, который вновь и вновь поднимал клинок… – Достаточно, мальчик, – повелел Фармацевт ровным голосом, ни капли не смутившись кровавого зрелища. Никакой реакции. – Я сказал достаточно, Рудольф. Ещё замах – и обскобленный череп отделился от позвоночника, отлетая в сторону сада. Питомец тяжело дышал, застыв на месте и глядя перед собой вновь омертвевшим взглядом. Как странно… Он проигнорировал приказ, чего быть ну никак не должно. Повиновение было заложено в его сущность долгим и утомительным трудом. Доктор аккуратно приблизился к юноше со спины, мягко похлопав его между лопаток. – Всё хорошо, мальчик. Ты молодец… «Разве что сильно перестарался…» Даже Фармацевт понимал, что бедолага Руфло не заслужил такой участи. Доселе Рудольф не был столь кровожадным, даруя неприятелям быструю и безболезненную смерть… Возможно, всё дело в личном мотиве? Кто знает… – Ну же… Идём домой. Юноша пришёл вдруг в движение, отступая от кровавого месива и пряча перепачканный кровью мифриловый меч назад в ножны, становясь как прежде, послушным и прилежным, готовым исполнять любой приказ. У Фармацевта вырвался невольный вздох облегчения. – Вот и хорошо, что всё хорошо… – Б… брат? Барона передёрнуло от тонкого голоска, раздавшегося за спиной. Он медленно повернул голову в маске чумного доктора, и его раскрывшимся от удивления глазам за стеклом предстала маленькая девочка лет десяти с каштановыми кудрями. Рудольф вдруг оживился. В его зелёных глазах вновь загорелась искра жизни, но несколько иная, не такая злобная и агрессивная на сей раз… Он стал сам не свой, без повеления придя в движение, но не решаясь подойти к малышке, стремясь, тем не менее, всеми силами… Девочка была страшно перепугана, спиной вжимаясь в стену дома. Зелёные глазки, такие же, как и у брата, округлились от ужаса… Вероятно, всё дело было в истерзанном теле. Доктор поспешил сдёрнуть серый плащ с плеч Руди, укрыв останки, тем самым скрыв жуткое зрелище от глаз ребёнка. Бедное, бедное дитя… В таком-то возрасте ей, вероятно, немало досталось. В холодном куске сокращающихся мышц в груди Фармацевта что-то кольнуло, что-то шевельнулось. Что-то вроде сожаления, сочувствия, сострадания… Ему было немного, совсем чуть-чуть, самую малость жаль бедную сиротку, лишившуюся брата, попавшую в дом к детолюбу, а после вновь обретшую самого дорогого и важного для себя человека на всём свете… пусть и в таком «новом» виде. Доктор учтиво присел на корточки, как-никак сравниваясь с ней ростом, пытаясь подобрать хоть какие-то слова… О чём можно говорить с детьми? Его никогда не интересовала подобная тема до этого момента. Кто бы мог подумать, что такой социальный навык мог пригодиться в его… работе. Что ж, надо хотя бы попытаться. – Как твоё имя, дитя? Она не ответила сразу, глядя прямо ему в лицо вновь подёрнувшимися солёной влагой глазками… Ах, чёрт. Маска. Видимо, всё дело было в ней. – Я… Лиза, сэр. – Кхм… Лиза, значит. – Фармацевт нервно посмеялся.— Что ж, мне очень приятно познакомиться с тобой. – Мистер Птица… Мой брат всё это время был с вами, да? «Со мной?» – Кхм… Прости, дитя, я… не совсем понимаю, о чём ты говоришь. – Брат… Руди… Ему… ему ведь… хорошо с вами, да? Голова с длинным клювом чуть наклонилась вбок в молчаливом непонимании, на что девочка яро помахала ладошками. – Нет-нет, я… Я вовсе ничего не имею против! В-вы можете оставить его себе, мистер Птица… если Руди сам этого хочет, и... и если он не против, я… я уступлю его вам… Девочка вновь была готова расплакаться. До Фармацевта наконец дошло. – О-о, нет-нет-нет, ну что ты! – точь-в-точь также махнул он рукой в ответ. – Я вовсе не отбирал твоего брата, Лиза. Он целиком и весь твой… Рудольф, ну что ты стоишь, как истукан?! Иди и обними сестру! Юноша подчинился с непривычной задержкой, будто обдумав что-то. Доселе всё делая решительно, его шаги на пути к сестре напомнили походку стушевавшегося мальчонки на свидание. Доктор совершенно не понимал, что происходит… Он не учёл что-то? Погрешность расчётов? Разве может марионетка… чувствовать? Чего же он не предусмотрел? Рудольф застыл над Лизой тёмной тенью в нерешительности. Приказ был ясен, но конфликт в голове защемил какую-то шестерёнку… «Братик, сестрёнка хочет, чтобы ты обнял свою сестрёнку… Ну же, братик, сколько ещё ей здесь ждать? Она же не просидит здесь вечность…» Голос сестры, звучащий в голове, просил его обнять другую свою сестру так, будто она не была ей вовсе… либо была чем-то отдельным и абстрагированным. Тем не менее, юноша был уверен, что девочка пред ним – самая настоящая, не фальшивая, не кукла, но живая и состоящая из плоти и крови. Руди, доселе ни на секунду не задумываясь и не сомневаясь в своих действиях, руководясь желаниями Лизы, пусть и выдуманной (чего он знать, конечно же, не мог), испытал то, что именуется «конфузом». Фармацевт же, пронаблюдавший всё это со стороны, выдвинул точно такую же гипотезу. Для манипуляции марионеткой необходима эмоциональная привязка. Такой привязкой для Руди служила никто иная, как его родная сестра, Лиза. И встреча Лизы «выдуманной» с Лизой «настоящей» породило некий парадокс в зомбированном сознании, что было крайне и крайне занятно наблюдать… У Фармацевта совершенно спонтанно родилась совершенно безумная идея. А что, если… Нет, нет. С этим стоит повременить. Есть повод получше это проверить… Уже скоро. Да, скоро, на заседании… Каким прекрасным будет повод несчастного случая! Барон Микстур восхитился собственной гениальности и дальновидности, едва не зааплодировав самому себе, но быстро взял себя в руки. – Руди, мальчик мой, нам пора. Питомец повиновался со скрипом, неохотно отводя взгляд от сестры и возвращаясь к хозяину. – …Пожалуй, мы можем захватим с собой и твою сестру, как трофей… если она не против. Что думаешь об этом, Лиза? Ты же не против? Лиза похлопала пышными ресничками. – А куда мы пойдём, сэр Птица? – Ко мне домой, конечно же. – В ваше гнездо? На мгновение Фармацевт смутился, секундой позже заливаясь весёлым хохотом. – Гнездо, да? Хе-хе-хе… – Доктор запустил руку в перчатке под маску, утерев запотевшие стекляшки глазниц. – Забавно, очень забавно! А ты довольно сообразительна для своих лет, верно? – Мне часто так говорят. Правда, только взрослые… Барон вновь хохотнул, повернувшись спиной к ней, лицом к солнцу. – Что ж, дитя. Мы будем идти быстро, но недалеко. Постарайся не отставать… Либо же можешь попросить Руди взять тебя на руки, если он согласится. Каталась когда-нибудь в карете, а? – Ни разу. У вас есть карета, мистер Птица? – Конечно же. У всех уважающих себя птиц есть карета… – А она летает? – С чего бы ей летать..? На фоне рассвета – носатая фигура в длинном балахоне и вторая, её сопровождающая, с развевающимися на ветру длинными золотыми волосами, шествовали навстречу светилу, лениво стремящемуся к зениту… Сторонний наблюдатель заметил бы ещё и третью фигурку, маленькую и в платьице, спешно следующую за ними. Разношёрстная компания не переставая болтала о чём-то. Точнее, болтал джентльмен в носатой маске, когда его спутник весь путь не проронил ни слова. Фармацевт и подумать не мог, что ему будет так приятно общение с ребёнком… Хотя, возможно, дело было ещё и в том, что ребёнок этот был чудесен, чист и непорочен, не взирая на пережитые им невзгоды. Он несколько раз искоса смотрел на Рудольфа, как и всегда бывшего бесконечно беспристрастным. Похоже, встреча с сестрой и впрямь никак не сказалась на его с Фармацевтом связи, чем второй был неимоверно горд, в который раз восхищаясь собственным талантом. Однако, не взирая на всё своё мнимое могущество и самодовольство, он не мог заглянуть в голову Рудольфа, внешне казавшуюся холодной, спокойной и гладкой, как поверхность моря в штиль… На деле в этом океане разума бушевала настоящая буря сомнений и конфликтов навязанных постулатов и догматов, что были ему внушены без его ведома в процессе инкубации. Шестерёнки манипуляционного механизма сбоили, и неполадки разрастались в закованном кандалами сознании юноши. Лёд дал первую трещину. Как известно, для гигантского айсберга этого часто достаточно, чтобы рассыпаться в мельчайшую труху…