Мальчишка

      Один день сменял другой, сменялась погода, обсыпав Лоян первым снегом и обдав первыми серьезными заморозками, после которых лужи снова оттаяли и сырости стало еще больше. Город продолжал жить той же жизнью, что и всегда, как могло показаться — та же суета, тот же шум, те же люди на улицах, в автобусе. Правда, те же: вот толстяк в круглых очках, постоянно промакивающий лоб платочком и до побеления пухлых коротких пальцев сжимающий поручень, вот пожилая женщина с ужасно надменным лицом и огромными серьгами в ушах — наверное, в наследство достались, а вот близняшки-школьницы, одна из которых постоянно засыпает стоя, повиснув на плече сестры, но стоит кому-нибудь уступить ей место, она отказывается. Чжань так и не смог различить, это каждый раз одна и та же из близнецов не высыпается или нет? Все выглядит так же, как и всегда, все то же, но у каждого жителя города на самом деле каждый день, каждую минуту что-то неумолимо менялось, неуловимо и безвозвратно.       У Чжаня вот в перечень его обыденных действий постепенно вписывались ответы на сообщения Ибо, куда он пихал то фото бездомного кота, которого решил подкормить по дороге из школы, то необычной формы облака, то стершиеся от тренировок подошвы кроссовок — руками махать пока нельзя, но нагружать ноги никто не запрещал. Тем более конкурс очередной.       15:03 Ван Ибо: «Чжань-гэ, ты был когда-нибудь в Пекине?»       15:22 Сяо Чжань: «Неа. А что? С экскурсией от школы едешь?»       15:23 Ван Ибо: «Пф, нет. Лучше. На конкурс заявку подали с пацанами»       16:09 Сяо Чжань: «Конкурс в Пекине? Мощно (°ロ°)»       16:09 Сяо Чжань: «И когда?»       16:10 Ван Ибо: «Первый этап у нас тут. В феврале. Вообще их три. Если пройдем, то на последний в Пекин. Большая сцена и все такое»       16:11 Ван Ибо: «Можно эту хрень снять пораньше?»       16:17 Сяо Чжань: «Вот как чуял, что неспроста все это!»       16:17 Ван Ибо: «Можно, да? Я тогда завтра зайду?»       16:54 Сяо Чжань: «Не можно. Еще четыре дня. Я все помню»       16:54 Сяо Чжань: «Ты хочешь чтоб стало танцы=боль?»       17:01 Ван Ибо: «А просто зайти можно?»       17:15 Сяо Чжань: «Просто можно»       Все мысленные доводы Чжаня о том, что они из разных миров и никакого нормального общения из этого не выйдет, ломались понемногу: о ту встречу, о переписки, которые размыли границы статусов, возраста, социальных ролей и всего того, к чему почти каждый с малых лет привыкает, впитывает в себя и укрепляет с годами. Если думать абстрактно, без опоры на реальную ситуацию, то у двух людей из разных социальных групп, с большой разницей в возрасте и жизненном опыте нет причин для сближения. Если думать более конкретно, видя перед собой диалоговое окно с «жди в конце смены» от Ибо, зная о его интересах и увлечениях и не имея в этом никаких точек пересечения, можно сделать вывод, что шансов завязать какие-то теплые дружеские отношения практически нет. Если посмотреть на реальное положение вещей, останется только разводить руками, потому что а черт его знает, как так вышло.       С Ибо по большей части легко, весело и интересно. Этот мальчишка еще до всех событий не стеснялся заваливать Чжаня рассказами о том, что его занимает – тогда это был мотоспорт, – видя, наверное, что его слушают, что к нему относятся с вниманием, то теперь, когда отношения перестали носить формальный характер, он был, кажется, готов обрушить на Чжаня всего себя. Не разом, порциями. Иначе просто раздавит, как лавиной. Но при всем этом Чжань видит взаимный интерес – это не игра в одни ворота, – хотя и не может сказать, на сколько его еще хватит. Он не тот, кто умеет удивлять и удерживать на себе чужое внимание, в отличие от такого яркого Ибо.       За прошедшие дни Чжань успел узнать, что Ибо похож на хомячка, когда ест, не стесняется говорить с набитым ртом, если приспичило что-то сказать, а еще смотрит до невозможности глупые, но забавные видео и смеется как охрипшая гиена — и нет, это не про милое хихиканье, а именно про дикое ржание прямо до слез! — но Чжань скорей язык себе откусит, чем скажет об этом вслух, и плевать, что это всего лишь шутка, — не простит себе, если заставит Ибо хоть в чем-то себя стыдиться или испытывать неловкость, потому что смех у Ибо, конечно, хриплый и гиений, но Чжань от него в восторге, как и от хохочущего Ибо.       На подобных мыслях он себя и поймал однажды в пиццерии, пока сидели в углу за столиком, прижавшись плечом к плечу, и с наушниками одними на двоих смотрели с телефона Ибо очередной несусветный бред. Смех быстро, но плавно сошел на нет, осталась только растерянная улыбка.       А чего он, собственно, ожидал? За два года в чужом городе не так просто найти людей по душе, что-то больше, чем просто знакомого. В основном находятся просто знакомые, без «больше»: люди с работы, парень-канадец с соседнего подъезда, молодая и немного высокомерная девица с театра. Кажется, она почти месяц не объявлялась… Не стоит, конечно, забывать о ребятах с Чунцина, которые как раз «больше», но они в Чунцине. А Чжань в Лояне, куда сам же по глупости свинтил. Бросать все, просто потому что тебя самого бросили, — не самый умный поступок, но тогда, учитывая все обстоятельства, это казалось лучшим решением — жизнь с чистого листа и все такое. И вот то, к чему пришли: вечер после работы (кошка даже смирилась с поздними возвращениями Чжаня домой и больше не смотрит так, будто ее бросили в этой квартире навеки), маленькая пиццерия в торговом центре, гогочущий Ван Ибо, который из «ну ладно, почему бы нет» переплавился и разросся в глазах Чжаня до «почему с тобой так офигенно?». Нормальных, объяснимых и понятных причин на это все так же не было, а вот офигенно было.       Пока Ибо не заваливается с подбитым лицом.       Приходит среди рабочего дня, и черт знает, сколько он просидел перед кабинетом, пока Чжань возился в своей операционной, сшивал разорванные ткани, накладывал повязку, убирал окровавленные одноразовые пеленки с кушетки… Заваливается, кидает рюкзак на пол и стоит в дверях операционной, прислонившись к косяку.       – Что случилось?       Чжань торопливо стягивает перчатки, выбрасывает не глядя, потому что взгляд все еще цепляется за Ибо. Ссадина на скуле, раскроенная и уже прилично опухшая нижняя губа, сбитые костяшки. На левой больше, чем на правой.       – Подрался, – не спрашивает, а делает вывод, зная, что он безошибочен.       Ибо угукает, сцепляет руки замком, но это не скрывает их дрожь.       – Из-за чего? Что произошло?       Хотя Чжаню при любом раскладе его собственноручно покалечить захотелось: только неделю как снял фиксаторы, а уже кулаками машет!       – Ты понимаешь, что…       – Я ничего не сломал, не растянул, не вывихнул. Успокойся.       Этот тон осаживает Чжаня, на какую-то долю секунды заставив почувствовать себя курицей-наседкой над яйцом. Неприятно.       – Ну отлично, я рад этому. А пришел тогда зачем?       Слова вырываются раньше, чем Чжань успевает задуматься, как это может прозвучать, и уже готовится ловить Ибо за руки, когда тот со своей задетой гордостью или чувством собственной важности рванет обратно — проходили уже. Но он никуда не бежит. Стоит на месте, сжимает крепче руки, вгоняя ногти в кожу, бегает взглядом по полу операционной и молчит, пока Чжань переваривает в себе и задавливает мешанину из желания заботиться, достаточно острого чувства ответственности за этого пацана и просто раздражения, которого, пожалуй, больше сейчас, чем всего остального. Наивно, но Чжань ожидал той же откровенности, что и раньше, безосновательно успев к ней привыкнуть.       – Раз пришел, давай обработаю. Раздевайся и садись.       Уже не хочется, чтоб Ибо что-то рассказывал и вообще говорил — ежу понятно, что ничего хорошего не скажет, а вот психануть — это запросто. А тут вообще-то смена, времени не вагон, да и Чжань тоже живой человек, а не унитаз, куда можно выблевывать свои негативные эмоции, у него тоже день может быть не самым хорошим, и раз уж нормальный диалог не выходит с самого начала, он предпочитает тишину. Но кое-что спросить все-таки нужно.       – Зубы нормально? По лицу тебе хорошо, конечно, прилетело. Не болят, не шатаются?       Ибо морщится, кривит разбитые губы с крупной коркой из запекшейся крови на нижней.       – Да нормально.       И хочется огрызнуться (был бы кто-то другой, такой же побитый и рычащий злой псиной, не хотелось бы, просто потому что это всего лишь реакция на стресс и боль, и ничего личного), хочется сказать, что здесь он в первую очередь врач, а не кто-то там, кем Ибо его для себя считает, и спрашивает то, что ему как врачу знать нужно, но прикусывает язык и отворачивается к столу надеть новые перчатки.       Ибо так и не успокаивается, пока Чжань возит марлевым тампоном по ободранной коже на суставах пальцев. Кажется даже, что все становится только хуже. Сидит Ибо по-знакомому тихо, но эта его молчанка не похожа на прошлую: в ней было все сильнее ощущающееся наэлектризованное напряжение и тяжесть. Будто стоит Ибо открыть рот, как наружу вырвутся неконтролируемой волной тщательно сдерживаемые сейчас боль и злость, проступающие в изломе бровей, раздувающихся ноздрях и крепко сжатых челюстях.       Чжань перебирается новым тампоном на губу, и вроде вот только Ибо наконец спокойно отвечает «нет» на банальный вопрос «больно?», как потом опять сидит со стеклянными глазами и таким лицом, будто в любую секунду готов вскочить и разгромить его кабинет к чертям. Жутковатое зрелище на самом деле. Представить, что могло вывести Ибо аж до такого, ни фантазии не хватало, ни знаний о нем. Хотя с его характером совсем не удивительно нажить не только друзей, но и врагов.       Теперь бы как-то аккуратно его отправить домой, думает Чжань и заполняет электронный журнал — Ибо для всех, конечно, его родственник, но беспричинное торчание этого родственника в больнице руководство не одобрит. «Родственник» продолжал торчать в больнице, сменив под своим задом кушетку в операционном кабинете на кушетку в приемном.       Надо поскорее отправить его домой, но пообещать вечером, когда Ибо утихомирится и будет готов говорить, а не огрызаться и бесить этим, что угодно — и выслушать, и поддержать, и помочь. Как бы ни кричала современная молодежь о том, что никто никому ничего не должен, и это самая правильная позиция (интересно, Ибо так же считает?), Экзюпери писал, что мы в ответе за тех, кого приручили. Чжань предпочитает верить классику гуманистической мысли и нести посильную ответственность.       Правда, вот с масштабами прирученности он немного промахнулся.       – Чжань-гэ?       Зовет Ибо его, а смотрит, кажется, на ножки стола.       – Что?       – Погладь, пожалуйста. Ну, – делает паузу, будто сконфуженно запнувшись о слова, – по голове.       И это не менее жутко, чем то выражение лица и та энергетика, что была, пока обрабатывал содранные костяшки. Жутко, потому что все это осталось, и интонации не разобрать, потому что такими словами он собственноручно делает себя уязвимым перед Чжанем, потому что неизвестно, во что может это вылиться. А Чжань все еще на работе, и где-то за дверью могли сидеть люди, которым необходима его помощь как врача, пока он тратит время на чужие ссадины и непонятные эмоции. Знает же, что доктор Цяо на больничном, и сейчас очередь не разбить на двоих, за все отдуваться только ему, а он…       Ибо с кушетки так и не двигается, сидит, чуть ли не втянув голову в плечи, и ждет.       Это все ужасно непрофессионально, и после Чжань точно будет себя пилить — он клятву, мать вашу, давал, когда шел во врачи, а это вот нихрена не похоже на ее исполнение! И он безответственно надеется, что этот непрофессионализм не обойдется кому-то дороже, чем боль — чувствовать ее дольше, чем можно было бы.       У Ибо очень мягкие волосы и теплое дыхание, греющее кожу живота через ткань рубашки. Чжань гладит его, как огромного, внезапно притихшего в его руках пса. Гладит обеими руками и не только по голове, переходит на плечи и мимоходом слегка задевает шею. Ибо расслабляется, Чжань чувствует это ладонями. И сам он расслабляется, тихо радуясь, что никаких слез, никаких откровений, истерик, криков — он с внутренним содроганием готовился ко всему, когда преодолевал расстояние от рабочего стола до кушетки с Ибо. Кажется, в тот вечер, когда Ибо пришел с вывихнутым локтем и просьбой о помощи, он так сильно не напрягал своей непредсказуемостью, как сейчас. Но сейчас были только обнимающие за талию руки, уткнувшееся в живот лицо Ибо и ясное осознание, что все, приплыли, и Чжань сам на все подписался. Если вот аж с таким лезет к нему, Чжаню, значит, больше не к кому?       – Все будет хорошо, Бо-ди, – слова с трудом выдавливаются из горла, но Чжаню кажется, что это стоит произнести, иногда такие простые слова оказываются очень значимыми.       Ибо шумно вздыхает, будто нос наполовину заложен.       – Спасибо.       – Если хочешь, можем встретиться где-нибудь после работы. Поговорим… Ибо фыркает возмущенно ему в живот, и эта странная атмосфера рушится.       – Да алё, блин, Чжань-гэ! Кончай со мной как с дитём. Я сам решаю свои проблемы, понятно? Раз не говорю, значит, нечего там говорить. Херня.       Не рассмеяться — от этих слов и просто нервно — миссия почти невыполнимая. Сидит, значит, этот решающий свои проблемы, и как маленький тычется носом в живот, предварительно устроив немую драму в четырех действиях и расшатав ею все нервы. Чжань закрывает глаза, выдерживает паузу и на выдохе заговаривает.       – И чего тогда, позволь спросить, прилетел сюда?       Не забыть бы сказать потом, чтоб больше не приходил на работу, мысленно ставит пунктик Чжань.       – Просто хотел…       … чего? Тепла и чувства защищенности в контраст той враждебности, которую довелось в очередной раз испытать на своей шкуре?       – Ну, – опять запинается о слова Ибо, немного отстраняясь от Чжаня, – короче, вот так вот хотел. Теперь все ок, я спокоен и не хочу никого закатать в асфальт.       Чжань все-таки пропускает нервный смешок.       – Я тебя сам закатаю в асфальт, веришь?       Не забыть бы сказать, чтоб не приходил больше в больницу просто так… Потому что тогда все-таки забывает, и из-за вот уже которого прибегания Ибо сюда, Лю Фань, неловко улыбаясь, спрашивает: «доктор Сяо, вы настолько любите детей, что нянчитесь с этим своим родственником?». Чжань от этого вопроса давится чаем и еще долго не может откашляться.       Женщина аккуратно похлопывает его по спине, наклоняется — на таком расстоянии ощущается запах свежих, травянистых духов — и внимательно смотрит.       – В порядке? – спрашивает она, как только Чжань выпрямляется, и с участием оглядывает его лицо.       – Да, да, уже все в порядке.       – Вы, наверное, подумаете, что я ненормальная, но…       Женщина взволнованно поджала губы, глядя в свою чашку. На разговор она, видимо, настроилась заранее и отступать не собиралась.       – Такое ощущение, что этот мальчик для Вас как удачная отговорка, чтобы не встречаться со мной где-то вне больницы. Да, – ее речь сбилась, ускорилась, с головой выдавая волнение, – наверное, это звучит и правда дико, но у меня именно такое ощущение складывается. Вы хороший, я знаю, но если Вы боитесь меня обидеть или… Я не знаю даже…       И с плеч Сяо Чжаня словно гора сваливается.       – Лао Лю, простите, мне очень жаль, что заставил Вас объясняться со мной, когда сам должен был это сделать, – теперь уж откровенность в ответ на откровенность, раз пошел такой разговор. – Вы очень хороший человек, и я бы совсем не против видеться с Вами где-то еще, ходить в кино или просто поужинать, но я не хотел давать этими встречами надежду на что-то. Вы мне нравитесь — еще бы нет, иначе бы мы не общались! — но я не испытываю романтических чувств. Вы просто по-человечески нравитесь.       Чжань наконец выдыхает, высказав все, на что Ибо его уже дважды подбивал, и сделав это с максимальной прямотой.       Женщина слегка покусывает губу — жест ни разу не сексуальный, не игривый, а больше похожий на попытку ободрать зубами сухую кожицу. Ее брови медленно приподнимаются внутренними краями, делая выражение лица трогательно-жалостливым.       – Правда?       – Да, правда.       – Ну, пожалуй… Мы могли бы просто общаться, дружить? Отказ ведь не повод портить просто хорошие отношения? Было бы глупо ходить буками и не разговаривать, – неловко смеется она и резковато взмахивает свободной рукой, – просто потому что не взаимно, если можно построить совсем другого плана отношения.       – Боже, мне так стыдно сейчас за все это, – бормочет Чжань, на секунды закрыв ладонями лицо.       – Да ладно уж, – снисходительно тянет Лю Фань. – Главное, что поговорили.       – Да, Вы правы. Еще раз простите, мне правда жаль, что принес этой молчанкой столько переживаний Вам, но…       – Уже все в порядке, доктор Сяо, – мягко прерывает его женщина. – Может, это даже в сто раз лучше, что все сложилось именно так?       – Спасибо, лао Лю.       – И Вам спасибо. За чай тоже.       Она приподнимает пустую чашку прежде чем поставить ее обратно Чжаню на стол и покинуть его кабинет.       20:53 Сяо Чжань: «Поговорил сегодня с Лю Фань, насчет наших взаимоотношений»       20:53 Сяо Чжань: «Точнее, это она со мной поговорила»       20:54 Сяо Чжань: «Но не суть»       20:55 Сяо Чжань: «Главное, что все обсудили и поняли друг друга. Теперь можем общаться просто по-дружески, и никто не будет клеить твоего гэгэ»       20:55 Сяо Чжань: «Надеюсь, она не будет себя некомфортно чувствовать»       21:20 Ван Ибо: «Много морочишься. Будь проще»       21:26 Сяо Чжань: «Да, наверное, ты прав. Стоило это сделать раньше, а не отмалчиваться»       21:27 Ван Ибо: «Может быть»       – Орешек, – обращается Чжань к растянувшейся на его коленях кошке, показывая ей открытую переписку с Ибо, – он не в настроении или мне кажется?       Кошка нюхает экран и глядит на Чжаня своими умными большими глазами.       – Да, ты права, он не в настроении. Ладно, не буду его пока трогать.       Ибо еще два дня кидался короткими сухими отписками, наводя Чжаня на мысль, что он просто-напросто наигрался в дружбу, сполна получил его внимания и забил. Но все же эту мысль он довольно скоро отмел — этот пацан бы за словом в карман не полез и все сказал прямым текстом. Может, проблемы свои решает? Не ввязался бы только в какую-нибудь дрянь…       Очередную попытку расшевелить Ибо Чжань делает субботним утром. Волноваться-то он, конечно, волновался, но еще он все-таки соскучился. С этого мальчишки, с его появления начался самый яркий и оживленный период в этой новой, лоянской жизни, и когда Ибо стало так мало — лишь сообщения, да и то нечасто, — Чжань понял и почувствовал, что да, он скучает. Он очень скучает по Ибо. Не просто по приятному человеческому общению, а именно по общению с Ибо.       Удачливости Сяо Чжаня в это утро можно было только позавидовать: мало того, что именно в эту субботу любимое арт-кафе устраивает закрытый показ, так еще и он успевает урвать два места. Теперь, даже если Ибо начнет отнекиваться, Чжань готов был идти напролом, как обычно делает сам Ибо — прав был пацан все же, что им есть чему друг у друга поучиться.       10:12 Сяо Чжань: «Если не занят сегодня вечером, сходим на фильм? В кафе одном будет. Я успел забронировать два места»       11:00 Ван Ибо: «С больницы отказалась что ли?»       Чжань пару раз смаргивает, глядя в экран.       11:02 Сяо Чжань: «При чем тут лао Лю?»       Не все Ибо может сказать прямым текстом, как начинает понимать Чжань, далеко не все. Он не удерживается от смеха, и Орешек, распластавшаяся на половине дивана пушистой сонной колбасой, подскакивает и ошарашенно глядит на хозяина. Так значит, Ибо настолько жадный до внимания, что бесится из-за необходимости делить его теперь еще с кем-то, то есть с Лю Фань? Серьезно? Ох, этот пацан настоящий директор уксусного завода, раз уже который день упивается своей ревностью и гордо отмалчивается. Его будущей девушке можно только посочувствовать: как она, бедняжка, будет справляться с этим ревнивым чудовищем, если он с друзьями такой собственник?       Самое, как показалось Чжаню, любопытное в этой ситуации то, что Ибо, при его упрямстве и готовности брать штурмом все, что ему необходимо, не лез, не писал, стараясь перетянуть внимание на себя, а наоборот морозился.       11:14 Сяо Чжань: «Ван Ибо, не тупи. Там бронь поименная. Паспорт возьми, если надумаешь. И предупреди заранее, чтоб адрес выслал тебе»       А правда, Ибо со всеми друзьями такой?       11:16 Ван Ибо: «Ни при чем она. Шучу. Я свободен. Пиши адрес и время»       Мимолетная мысль, что, быть может, он для Ибо особенный, отозвалась нежным теплом в груди. Это было бы очень приятно, быть особенным для него.       Чжань оказывается не единственным ждущим кого-то у входа арт-кафе, но то либо друзья по двое-трое, либо, что чаще, парочки. Чжань смотрит на молчащий после «ok, выезжаю» телефон и жалеет, что сразу не сказал Ибо, про вход в кафе со двора, в закутке, потому что недавно отправленное сообщение с этой информацией остается до сих пор непрочитанным.       – Не отвечает? – слышит он совсем близко и на автомате утвердительно мычит, прежде чем повернуть голову.       – Мне вот тоже, – досадливо улыбается девушка своими ярко алыми от помады губами. – Обидно.       – Есть такое…       Чжань с интересом рассматривает ее лицо, не в силах оторвать от него взгляд. Черты лица почти один в один — Кико Мидзухара. Только, пожалуй, более утонченные и аккуратные. Мелкие серебристые звездочки в уголках век, черная подводка — вроде совсем простенько, но выглядит эффектно. Девушка смешливо щурится и приподнимает бровь.       – Что такое? Хотите сделать мне комплимент? – коротко посмеялась она, и этот неожиданный вопрос вызвал на лице Чжаня ответную улыбку.       – Да, честно говоря, – кивает он. – Макияж у Вас классный. Вроде совсем мало косметики, а получилось впечатляюще.       – Вау! Спасибо.       Как только она отворачивается, Чжань бегло оглядывает ее целиком: кожаная куртка с меховым воротничком, темно-серые джинсы-скинни, ботинки на каблуке. Девушка переминается с ноги на ногу, улыбается, оглядывается по сторонам, а после снова обращается к Чжаню, чуть наклонившись в его сторону.       – Если уж наши спутники решили на нас забить, может, посмотрим фильм вместе? Это всяко лучше, чем смотреть в одиночку. Даже звучит уныло. М?       В этом кратком мычащем звучке и приподнятых бровях было столько робкой надежды, но…       – Я все еще верю, что на меня не забили.       Девушка вздыхает и снова переминается с ноги на ногу, и Чжань думает, это ботинки неудобные — все же не всем женщинам комфортно носить каблук — или она так нервничает из-за своего непришедшего спутника?       – Да я тоже, но… Блин, даже телефон выключен!       Чжань еще не звонил. Может, тоже стоит? До начала меньше десяти минут, а нужно еще найти места так, чтоб сидеть рядом. Он еще раз оглядывается, проверяет сообщения — Ибо так и не прочитал его последние. Но Ибо, размахивая руками на ходу, уже сам несется на всех парах навстречу, вырулив из-за угла здания.       – А сказать сразу нельзя было, что это находится в жопе мира, в которую нужно еще завернуть? – с ходу, только подойдя, пыхтит Ибо, как после забега.       – А посмотреть в телефон нельзя было? Я писал тебе.       – Зарядка сдохла. Телефон что-то фигово совсем ее держит последнее время.       – На Вас все же не забили, – вклинивается в диалог девушка. – Хотя я была уверена, что Вы ждете даму.       От этих слов становится немного неловко, будто сделал что-то неуместное. Наверное, и правда самым ожидаемым было появление молодой женщины, а не субтильного подростка в объемной куртке нараспашку и с подбитым лицом.       – Надеюсь, Ваш спутник тоже придет вскоре, – пытается приободрить ее Чжань, но, кажется, напрасно.       – Да, я тоже надеюсь. Наверное, еще пять минут подожду и пойду внутрь, – улыбка девушки надламывается и сползает с губ.       Попросив какую-то группку друзей подвинуться на один стул, они с Ибо нашли место почти в самом конце, куда, спасибо организаторам, додумались поставить высокие барные стулья, вместо обычных, вытянутых из-за столиков. Последние свободные два места оказываются раскиданы друг от друга почти по разным концам импровизированного кинотеатра.       Полотно на стене уже было раскручено, проектор настроен, и долговязый парень с пультом в руке глядел на наручные часы, готовясь, дабы включить все ровно в шесть.       Впереди, чуть левее вдруг освобождается стул. Мужчина сует телефон в карман брюк, подхватывает куртку, лежавшую на одном из тех оставшихся незанятых стульев, и спешно пробирается к выходу.       – Можем поближе пересесть, – сразу реагирует Чжань и слегка пихает Ибо локтем. – Вон там. Идем?       – Да не, пофиг. Здесь же хорошо, – отнекивается сначала Ибо, а после добавляет: – Или тебе не нравится и ты хочешь пересесть?       – Да нет, мне и так нормально. Думал, тебе…       – Не, хорошо так.       – Тогда ладно.       В зале погасили свет, и полотно засветилось застывшим на нем первым кадром, окрасив все помещение в синий.       – Чжань-гэ, а про что фильм, знаешь?       – Про джазового музыканта.       – Смотрел раньше?       – Нет. Сегодня только прочитал про него, поэтому позвал тебя. Здесь иногда устраивают такие вот показы. Они на своем сайте объявление кидают, когда будет показ и какой фильм. А там кто успел забронировать, тот и смотрит.       – Много тут посмотрел чего?       – Только «Сияние».       – А с кем?       Внутренне Чжань хихикает, вспомнив утреннюю переписку.       – Один.       Синий свет сменяется чернотой, огромными буквами на экране с названиями то одной кинокомпании, то другой. В этот момент к тем двум стульям пробирается девушка, похожая на Кико Мидзухару. Одна. Она садится на один стул, на второй кладет руку и оглядывается. Встретившись взглядом с Чжанем, она расстроенно качает головой и отворачивается к экрану.       Под ускоряющуюся барабанную дробь на экране появляется совсем простая белая надпись на черном фоне: «Whiplash».       Ибо погружается в фильм почти с самых первых кадров, внимательно вглядывается в сидящего за барабанами парня и на «покажи мне дабл-тайм свинг» вовсе отключается от реальности.       Где-то минут через двадцать, под вопль Флетчера «ну а хрена ли ты сразу не сказал?!», обращенный к толстяку, пригнувшись, в зал протискивается девушка с каре и аккуратным беретиком на макушке — красным, даже в полутьме он бросается в глаза — и сжимает в руках пальто. Чжань провожает ее взглядом и видит, как она останавливается рядом с той, похожей на Кико Мидзухару. Она тут же оборачивается и что-то спрашивает у вошедшей, наклонившись к самому ее уху, та неловко жмет плечами и отвечает таким же образом, а после вытаскивает из пальто телефон и вертит им в воздухе. В итоге «Кико Мидзухара» забирает ее пальто себе на колени, хлопает по барному стулу рядом с собой, и, когда та усаживается, берет ее за руку, улыбаясь так, как не улыбалась Чжаню там, на улице. И совершенно неожиданно оборачивается, словно почувствовала, что на нее смотрят, улыбается (уже иначе, как на улице), поднимает до уровня плеча сжатый кулачок и оттопыривает вверх большой палец. Ее спутница оборачивается, «Кико Мидзухара» ей снова что-то говорит, и после девушка машет кивающему в ответ Чжаню свободной рукой — вторую все так же сжимают пальцы ее подруги.       Для Ибо этот жест, несмотря на всю погруженность в фильм, не остается незамеченным, и Чжань натыкается на его вопросительный взгляд. Он наклоняется к уху и зачем-то, может, бессознательно позавидовав тому прикосновению рук девушек, касается руки Ибо.       – Ее подруга все-таки пришла.       Недолго, лишь пока говорит, а после убирает и снова кладет ладонь себе на колено. Ибо переводит взгляд с лица Чжаня на то место, где сидят теперь две девушки, несколько секунд глядит на них и вдруг как-то очень понимающе ухмыляется.       А ведь Чжань тоже ошибся, думая, что она ждет мужчину. Только вот она выглядела, когда пришла ее спутница, счастливой, а не растерянной. Она уж точно не испытывала ни смущения, ни какого-то внутреннего диссонанса из-за того, что шаблон чужих ожиданий был разорван.       Как он выглядит в глазах окружающих, когда ходит куда-то с Ибо? Что скажут знакомые, если увидят их вместе? С Лю Фань проще — она после тех слов Ибо уверена, что он действительно дальний родственник Чжаня, но остальные… Одноклассники, учителя Ибо. Они ходят по тем же улицам, заглядывают в те же кафе и торговые центры. Как отреагируют родители Ибо, если увидят их где-то вдвоем? «Много морочишься, будь проще», но имеет ли Чжань право быть проще в этой ситуации? Что подумала эта девушка, когда увидела, кого ждал Чжань? Младший брат? Хорошо. А если нет?       Чжань давно не подросток, чтобы тянуться к кому-то вроде Ибо, и будь на его месте кто-то другой того же возраста, не тянуло бы точно, он уверен, уже думал об этом. А к нему тянет. Потому что не в возрасте дело, а в нем самом. И тянет так легко, так естественно и неумолимо, что до сегодняшнего дня и не приходилось всерьез размышлять над всем этим, не приходилось волноваться за чужие взгляды и возможные сплетни. И по-нормальному вот теперь, когда дошло, что могут быть и последствия — в обществе живем, в конце концов, а не в вакууме, — лучше бы попрощаться, потому что не знаешь, когда к Ибо пристанут с вопросами о том, что за мужчина с ним таскается.       Чжань поворачивает голову вправо, туда, где сидит Ибо, и смотрит на него, быть может, так же неотрывно и внимательно, как смотрел недавно на лицо той девушки у кафе, но чувства совершенно другие. Как и картинка перед глазами. Лицо Ибо отсвечивает бронзой и охрой из-за мелькающего на экране зала консерватории, губы кажутся еще ярче в этом освещении, они будто горят, налитые кровью, и здоровенная ссадина, рассекающая половину нижней губы, против всех правил и эстетических канонов придает его необыкновенно одухотворенному в этот миг лицу очарование чего-то запретного, горячего, будто то самое пламя, которое горит в этом мальчишке двадцать четыре на семь — Чжань уверовал в это больше, чем в детстве в бога. «Хорошо, что в тот день оно не погасло», – отстраненно думает он, и ощущает, как нечто удушливой волной затапливает его нутро, нежно сжимает грудь и одним шумным выдохом выталкивает воздух из легких.       Ибо поворачивает к нему голову, несколько секунд смотрит в глаза и улыбается. Мягко, расслабленно. И это как поразивший синдром Стендаля. Только вместо произведения изобразительного искусства — его губы и блестящие восторженные глаза.       От мысли, что может собственноручно стереть эту улыбку, становится больно физически.