Мальчишка

      Выходные перед новогодними праздниками всегда самые суматошные и веселые. По крайней мере, именно так можно сказать, если посмотреть со стороны на предновогоднюю ярмарку. Шумно, оживленно, многолюдно, ярко.       На улице солнечно и немного морозно. Люди снуют между палатками ярмарочных торговцев, украшенных красным и золотым, выбирают подарки, сувенирчики на память для кого-то, покупают фонарики, конверты для денег… Кто-то с семьей, кто-то с друзьями, кто-то со своей парой, кто-то один, но это реже.       Подарки для родителей найти куда проще, чем для кого-либо еще. На этот новый год он все же навестит их, навестит свой родной Чунцин и отпустит все дурные воспоминания раз и навсегда. Время идет, и оставаться мыслями в тех безрадостных днях и дальше — просто-напросто глупо. Пора отпустить. В конце концов, на душе больше нет той тяжести, нет сожаления, обиды, и Чжань может даже сказать, что счастлив. Не эйфорически совсем, а тихо так, на грани покоя, но счастлив. С этой работой, пусть спокойной ее не назвать совершенно, со своими безыскусными радостями, в этой небольшой квартире с кошкой, в окружении этих людей. А еще Ибо…       Ибо отдельно от остальных. Он то пламя, которое согревает душу, и одна нелепая попытка отказаться от него дала ощутить разницу, как это теперь, когда вкусил удовольствия от его присутствия и внимания, остаться без, как без него может в одночасье стать темно и холодно. Два дня не читать его сообщений, не отвечать на звонки, а после сорваться, извиняться, врать про необходимость побыть наедине с собой и выслушивать от Ибо предложения поговорить, высказаться ему, ведь "Чжань-гэ, ты ж капец замороченный и вечно все усложняешь, а я мог бы помочь раскидать все по полкам, да хотя бы просто выслушать, это же нормально — помогать друг другу". Как же было мерзко от себя после этих его слов и взволнованного голоса... Знал бы Ибо правду, не простил бы, наверное, и был бы прав, назвав бы трусом и свиньей. А кем себя еще считать, если действительно заморочился сильнее, чем можно было, струсил, пусть и боялся больше за Ибо, чем за себя, и попытался вот так сбежать, посчитав, что это и есть ответственность — не создавать Ибо лишних проблем. Так близоруко и безответственно. Правды о тех двух днях Чжань ему никогда и ни за что не скажет, зато теперь всегда сможет найти, что сказать каждому, кто посмеет косо на них с Ибо посмотреть: в обществе живем, конечно, а не в вакууме болтаемся, но общество не должно диктовать, каким тебе быть, что любить и с кем общаться. Ибо как никто стоит того, чтоб за него бороться.       И все же, что подарить этому парню, Чжань понятия не имеет. Он нашел даже довольно милый шарфик для Лю Фань, но вот ни одной приемлемой идеи для подарка Ибо ему в голову не пришло. Все же в его случае стоит учитывать, что он школьник, и получи он что-то дорогое, родители сразу обратят на это внимание, что может создать для него массу проблем. Или с их постоянной занятостью и не обратят? Но все же рисковать не стоит, а потому любая одежда отпадает сразу. Дарить ненужное, но красивое барахло, лишь бы что-то подарить, не в стиле Чжаня, так что прилавки с трогательными или смешными статуэтками людей и животных игнорируются. Дарить Ибо книгу — ни о чем. Он не читает ничего, кроме необходимого для школы. Сладкое? Бестолково и романтикой попахивает.       Чжань останавливается у одного из прилавков с сувенирами, просто устав ходить, и бездумно разглядывает лежащие на лотке вещички. Взгляд привлекает стеклянный колокольчик — фурин. Вспоминаются слова Ибо про лето и желание остаться в нем, там, на волнорезе, наедине с солнцем и шумом моря. Фурин — это застывшее в стекле звучание нежного летнего ветра, вечная память о лете, вечное лето, звучащее, стоит только воздуху всколыхнуться. Он мог бы стать для Ибо тем маленьким порталом в его любимое время.       Чжань разглядывает один из трех, лежащих на лотке колокольчиков, берет аккуратно в руки. Подойдет ли Ибо что-то такое? Здесь цветы лотоса и синим с бирюзовым нарисованы волны у самого края. Чжань опускает колокольчик обратно и дальше проходит между торговых рядов со всякой всячиной, пробегается взглядом по прилавкам с сувенирами, одновременно считая идею подарить фурин глупой и вполне себе хорошей. Во всяком случае, это не вызвало бы вопросов у его родителей.       Найдя еще одну лавочку, где были колокольчики, он останавливается. Здесь их больше, разных цветов и размеров.       Стоило взять один, как телефон в кармане завибрировал и запищал сигналом о сообщении. И пока Чжань доставал его из кармана и снимал блок, он успел издать еще два таких же писка.       14:42 Ван Ибо: «Чжань-гэ»       14:42 Ван Ибо: «(^０^)ノ»       14:43 Ван Ибо: «Обернись»       Сяо Чжань ставит обратно на лоток с сувенирами фурин с красным фениксом на округлом боку и оборачивается. Перед ним проходит почти впритык пожилая пара, и он немного отстраняется, вглядывается в людей перед собой, силясь найти одного-единственного человека, но выцепить его из предновогодней толпы ищущих, как и он сам, подарки, все никак не получалось, пока немного правее не замаячила вытянутая вверх рука. Ибо проскакивает мимо людей, протискивается, оббегает и выныривает из этого живого потока к Чжаню, тут же глянув на прилавок.       – Кому подарок выбираешь?       – Да никому. Просто смотрю, – отнекивается Чжань.       – Нравятся такие штуки? Хочешь, подарю тебе такое?       – Не хочу, – мотает головой и улыбается этому вечному энтузиазму Ибо, когда дело касается его самого, Чжаня.       – А что хочешь? Если не скажешь, я сам придумаю, – беззаботно жмет плечами Ибо.       – Ты с родителями тут?       – Не, один. Скоро с парнями из команды пересечемся. Хотел подыскать кое-что, пока они не пришли, а нашел вот тебя.       – Что, разочарован такой находкой?       – Ага. Нахрен ты вообще тут нарисовался? Не тебя я хотел.       – Ах, меня не хотел, значит? – делано дует губы Чжань. – Ну и пошел я тогда от тебя.       Он только и успевает развернуться да сделать один шаг, как его ловят за рукава пуховика.       – Нет уж, поздняк дергаться, возьму, что есть.       Они отодвигаются от лавочки с сувенирами в сторону, дабы не мешать остальным людям, и проходят немного вперед.       – А ты чего без шапки вообще? Уши уже красные.       Чжань обхватывает голову Ибо ладонями и аккуратно разворачивает к себе, из-за чего оба опять останавливаются.       – Ну вот, я нашел грелку для ушей. Уже неплохо, – посмеивается Ибо.       – Шапку бы лучше дома нашел.       – Да нафиг? У тебя руки теплые.       Чжань качает головой и закатывает глаза. Он подтягивает Ибо поближе к себе, дабы не мешать сильно движению прохожих, но отпускать его не хочет.       – Да, гэгэ, грей меня, – самодовольно изрекает Ибо, улыбается и довольно жмурится.       В солнечном свете стал заметным светлый пушок на раскрасневшихся от мороза щеках. Чжань зачарованно оглядывает его кожу и аккуратно, чуть касаясь, гладит большим пальцем по щеке. Под подушечкой пальца нежно и бархатисто.       – А меня кто греть будет, эксплуататор мелкий?       – Я не мелкий, – бурчит в ответ Ибо, открывает глаза и смотрит с едва заметным приятным волнением. – Ты замерз?       – Нет, – поспешно отвечает Чжань и начинает растирать понемногу отогревающиеся в его ладонях уши парня.       – Ай-ай, стоп!       Ибо вдруг морщится, втягивает голову в плечи, и Чжань одергивает руки.       – Что такое? Больно?       – Да у меня тут прокол как бы.       Ибо шипит и морщится, прикасаясь к левому уху.       – Прости, я не видел. Дай, посмотрю.       Чжань прихватывает пальцами подбородок и поворачивает его голову. На левом ухе в середине мочки торчит крохотная серебристая капелька с прозрачной стекляшкой, которой раньше не было. И как он не почувствовал ее сразу? Мочка покраснела больше, чем нужно. Чжань подцепляет ее пальцем, оглядывает с обратной стороны и облегченно выдыхает.       – Крови нет, все хорошо. Но с только проколотым ухом тем более нельзя ходить без шапки по холоду.       – Оно уже зарасти должно вообще-то… Почти, – уточняет Ибо, – но что-то больно было.       – Прости-прости, я правда ее не почувствовал, – продолжает извиняться Чжань, надеясь, что все обойдется без последствий.       – Подуй.       – А?       – Подуй, – повторяет Ибо, – чтоб не болело.       Чжань сконфуженно шарит взглядом перед собой, игнорируя лицо Ибо. И как он это представляет?       – Мы на улице, если ты забыл.       – Так, значит, ты сожалеешь о содеянном, да? – в шутку упрекает его Ибо и глядит с прищуром.       – Ну… Не настолько, чтоб делать что-то подобное на людях.       – Ладно, шучу я.       – Знаю я твои шутки, – на автомате отвечает Чжань, и, в общем-то, да, действительно знает шутки Ибо. Если хочешь спрятать вещь — положи на видное место, если хочешь сказать что-то всерьез — скажи, что это шутка. Или что-то вроде того.       – Ну, если знаешь, что тогда?       Ибо смотрит спокойно, даже расслабленно. И какого, спрашивается, хрена?       – Ничего тогда. Тебя друзья не ждут?       – Уже не терпится отвязаться? Покалечил и бросаешь?       – Уймись, а то реально покалечу.       – Ну и что ты мне сделаешь? – снова этот тон "а слабо?" и шкодливая улыбка.       – Рот зашью, чтоб не таким болтливым был.       – Есть и другие способы заткнуть человека, – уже не сдерживается и ржет Ибо.       – У тебя день пошлых шуток что ли?       – Что пошлого в поцелуях и подуть на ушко?       Чжань чуть ли не багровеет от этого всего, делает страшное лицо и тянет руки к горлу Ибо.       – При-ду-шу, – одними губами по слогам произносит и шутливо легонько обхватывает Ибо за шею поверх шарфа.       – Я бы сказал, что меня штуки вроде удушения и порки не заводят, но промолчу, – с трудом сквозь хохот выговаривает Ибо. – Больше не буду смущать гэгэ, а то его хрупкая психика не переживет таких откровений.       Лицо по ощущениям и правда начинает пылать, но совсем не от злости, а от смущения и комизма всей этой ситуации.       – За что мне это чудовище? Где я нагрешил? – жалостливо тянет Чжань, поднимая взор к небу.       – Я твой ад на земле. Гори.       Ибо ничто, кажется, не смущает. Он так же беззастенчиво гыгыкает над Чжанем, но все же берет его руки в свои и отстраняет от шеи.       – Все, утихомирился?       – Не знаю. Сейчас посмотрим, – ведет плечом он и лезет рукой в карман куртки. За телефоном, как и ожидалось.       – Уже да, – досадливо морщит нос и убирает телефон обратно.       – Пора?       – Ага. Кстати, на все праздники я с родителями уезжаю к папиной родне, так что отдохнешь от этого чудовища.       – И встречу скучнейший новый год без него, – бледно усмехается Чжань. – Шучу.       – Знаю я твои шутки. У тебя есть планы?       – Есть. Иди уже, тебя ждут.       – Дождутся. Какие у тебя планы?       – Купил билет до Чунцина. Навещу родителей. С ребятами встречусь. В горы, может, выберусь.       Понимающая улыбка Ибо очень греет. Он все знает и про разрыв с девушкой, что почти стала его невестой, и про реакцию родителей, особенно отца, который без злого умысла, но весьма настырно капал на мозги своим «а я говорил, что такая девушка тебе не пара» — да про все, из-за чего Чжань уехал в Лоян — первое место, где дали ответ на его резюме. Все выспросил, и Чжань про все рассказал как есть, не побоявшись раскрыть свои раны перед Ибо так же, как он открывает свои, или показаться слабым. Скорее всего, если бы Ибо повел себя иначе тогда или задавал другие вопросы, или если бы Чжань увидел в этом всем лишь праздное любопытство, разговора бы не получилось, во всяком случае, он не был бы таким откровенным. И взаимного доверия тоже не было. Но та беседа окончательно уравняла их отношение друг к другу.       – Сфоткаешь мне горы?       – Обязательно. И сувенир привезу даже.       – Класс. Вот теперь я могу со спокойной душой оставить гэгэ, – говорит Ибо и обнимает его одной рукой за шею.       – Какой заботливый, с ума сойти, – смеется Чжань.       – Ага. Привезу тебе тоже сувенир из деревни, – тепло говорит, ткнувшись носом в закрытое шапкой ухо. – Если найду.       Отпускает, позволяет взъерошить себе волосы и уходит, оставляя после себя тень мелькнувшей из-за плеча улыбки.       За пять праздничных дней Чжаню прилетело около двух десятков фото — небольшие сосульки на крыше простого деревенского дома, смазанный на всех кадрах щенок («я честно пытался нормально, но он носится как в жопу ужаленный» – оправдывался перед ним Ибо и скидывал следом еще несколько фото того же щенка, одна из которых все же каким-то чудом оказалась четкой), он сам с розовыми от холода щеками и носом на фоне заснеженного поля с редкими торчащими колосьями то ли какого-то злака, то ли просто травы. А еще сообщения. Про бабушку по папе, которая готовит как богиня, про звезды, которые в Лояне не видно, но видно здесь, и «я бы сфоткал тебе, но камера на телефоне не тянет».       Ибо не оставлял в покое как в Лояне, так и в Чунцине, и это не столько приятно, сколько вызывает огромное, почти необъятное чувство благодарности. И там, в груди, в самом сердце, в легких все заполнено этими постоянными проявлениями внимания, всем тем, что составляет жизнь Ибо, и его необходимостью быть важным для Чжаня. Чжань весь перетянут его привязанностью, привязан, прикручен эмоциями, приклеен мыслями, весь переполнен Ван Ибо и этим невыразимым чувством нужности.       Чжань и не думал, что снова придет в ту кофейню, где когда-то услышал «знаешь, не стоило торопиться со свадьбой, лучше все отменить» — прямо как в дерьмовой мелодраме, — и не почувствует ничего. Просто потому что Ибо опять перетянет все внимание на себя: попросит сфоткать коричный рисунок на кофе, а после и вовсе позвонит по видеосвязи, чтоб показать, что тут в деревне снег не просто нормальный и выглядит прямо сугробами, а еще и лепится; что он будет, дыша паром в морозном воздухе, лепить какую-то неведомую зверушку, рассказывать про то, как было в детстве, когда последний раз сюда приезжали с семьей, и говорить, что хочет сюда Сяо Чжаня, чтоб показать это все, чтоб он тоже испытал эти эмоции при виде бескрайнего, будто теряющегося дальним пределом в пасмурной белизне заснеженного поля за деревней, при виде так и не замерзшего полностью ручья или звезд, усыпавших черноту неба. Наверное, там точь-в-точь как у Синкая, думает Чжань и спрашивает, нет ли там вишневых деревьев. Оказывается, есть. У железнодорожной станции самое огромное. Чжань смеется на это — почти такое же место, как в любимом аниме! И не удерживается от комментария — авось поймет отсылку.       14:05 Сяо Чжань: «Пять сантиметров в секунду — это скорость, с которой опадают лепестки сакуры»       14:07 Ван Ибо: « Вау… Гэгэ такой романтик ( ◡‿◡ )»       14:07 Ван Ибо: «Хочешь посмотреть со мной на цветение сакуры?»       14:08 Сяо Чжань: «(ಠ_ಠ)»       14:08 Сяо Чжань: «Это из аниме. Просто пейзаж почти один в один как там. Ты даже его не видел что ли? Оно же такое известное! Ты вообще что-нибудь хорошее смотрел?»       14:09 Ван Ибо: «Ниче не знаю. Лучшим, что я видел, был тот фильм, на который мы ходили, и «Форсаж» (︶︹︺)»       14:10 Сяо Чжань: « Что? «Форсаж»?! Да там кроме машин, смотреть не на что! Сплошные понты и тупые подкаты. Пфф»       14:11 Ван Ибо: «凸(￣ヘ￣)»       14:13 Ван Ибо: «Но раз ты так переживаешь, можешь мне показать свое хорошее, о добром и вечном, без понтов и тупых подкатов»       14:14 Сяо Чжань: «Сам посмотришь, если захочешь»       14:14 Ван Ибо: «Неа, сам не посмотрю. Только с тобой»       Чжань, конечно, не звонит ему ответно с видео, когда уходит с бывшими одноклассниками в горы, но как и обещано было, делает фото, снимает на видео всю панораму, когда добираются до туристической базы, где намеревались остановиться на ночь, а после отсылает все фотографии, дополняя каждую длиннющими комментариями, где и собственные впечатления — он и забыл, что может вот так снова дух захватывать при виде этого огромного пространства, — и случаи с прошлых подъемов, и то, как строились новые туристические домики и вообще обновлялась база — да, на глазах Чжаня, можно сказать, — и рассказы про огромных лохматых псов, про лыжников вместе с признанием в том, что на лыжах кататься так и не научился.       Су Лянь раскладывает по столу контейнеры с закусками, Мэн Цзяо как и в юности тырит еду украдкой, просто вертясь вокруг — все как всегда. Чжань перекладывает из одной руки в другую бутылку еще холодного с улицы байцзю и косится на этих двух мужчин, которых знает еще со школы, когда они были совсем пацанятами, и думает: а почему, когда переехал в Лоян (они в свое время спокойно, с дружеским уважением отнеслись к его решению уехать), не было и мысли слать им фотографии, рассказывать подробно обо всем, что происходит? Вот так, как сейчас Ибо.       Когда люди долго знают друг друга и достаточно хорошо, мало уже чем можно поделиться. Но тогда было чем делиться. Было, а особо активно не делился. Иногда обменивались новостями, спрашивали друг у друга, кто как устроился да передавали приветы. Не то чтобы отношение друг к другу охладело, просто теперь у каждого была своя жизнь, та, при которой друзья невольно оттесняются на второй план. Это не плохо и не хорошо. Это просто есть, и Чжань не испытывает сожаления. Они все те же друг для друга, те же ребята, с которыми было столько пройдено, с которыми не потерялась связь и на расстоянии, и едва ли между ними что-то изменится уже. Но друзьями назвать для себя их уже не может — дистанция стала великовата, чтобы это называть дружбой. Ибо тоже другом язык не поворачивается назвать — не тот уровень еще, но...       – Эй, Сяо Чжань, вылазь из телефона! – шутливо возмущается молодой мужчина и ставит рюмку с недопитым байцзю на стол. – Ты в школьное время столько не торчал в нем, как сейчас. Чего такое там у тебя, а?       – Ничего, – тянет Чжань и, искоса глянув на приятеля, продолжает печатать сообщение.       – Ну-ка, – деловито вклинивается третий в их компании и почти хватается за телефон Чжаня.       – Мэн Цзяо! А ну руки прочь от моей техники!       Мэн Цзяо получает шлепок по ладони, а телефон неуклюже ныкается в карман — успел.       – Ну ты чего там прячешь, а? С кем-то из Лояна сошелся?       – Лянь-гэ, какое нафиг сошелся? Бредишь что ли? – пьяно фыркает Чжань. – У меня кошка в чужой дом на каникулы уехала. Не могу же я не справляться о ее здоровье?       Рот Су Ляня растягивается хитрющей, всезнающей улыбкой.       – Кому ты чешешь?       – Только не начинай, я тебя умоляю…       – Да с такой мордой о кошке не спрашивают!       – Ага-ага, конспиратор хренов, – поддерживает друга Мэн Цзяо, наклоняется ближе и пихает локтем в бок.       – Окей, окей, все, я вас понял! Как созрею, так познакомлю вас, идет? – соврав, примирительно поднимает руки Чжань и глядит то на одного полувменяемого пьяного приятеля, то на другого.       Те дружно одобрительно загалдели.       – Другое дело.       – Сразу б так.       02:27 Сяо Чжань: «Ты самый необыкновенный человек, которого я встречал. Спасибо, что ты есть»       11:09 Ван Ибо: «Полночи обо мне думал? (¬‿¬ )»       11:09 Ван Ибо: «Шучу»       11:10 Ван Ибо: «Чжань-гэ для меня тоже особенный»