Мальчишка

      По возвращении из Чунцина Чжань может с уверенностью заявить, что его кошка его почти ненавидит. И еще бы! Сначала тащил ее, тихую, домашнюю совсем, в переноске по холоду и городскому шуму, пугал ее людьми в автобусе, а потом и вовсе приволок в чужой дом, к какому-то рыжему гиперактивному котенку, который постоянно пытается втянуть ее, юную, но все-таки уже не ребенка, в свои детские игры. Приносит, значит, выпускает из переноски, разговаривает с какой-то женщиной, улыбается ей, а потом… просто уходит! Ладно, не просто, а попрощавшись, попросив не скучать и пообещав забрать совсем скоро, но все равно уходит.       Обратно он ее забирал уставшую, жутко угрюмую и глядящую на него такими глазами, будто все пять дней, проведенных в чужом доме с этим рыжим недоразумением, которое и в последний момент не давало покоя, она вынашивала план мести и в ближайшее время готова его воплотить в жизнь. Человеческая особь, у которой бедняге Орешку пришлось кантоваться, говорила, что все прошло хорошо, кошечка, конечно, скучала первое время, но потом даже подружилась с малышом Персиком. Но Орешек-то знает правду!       Чжань убеждается, что кошка действительно решила ему мстить за дни в чужом доме, когда в гости приходит Ибо.       Как только он впервые переступает порог квартиры Чжаня, принося с собой новые, еще не знакомые для кошки запахи улицы, своего дома и вообще самого себя, Орешек, как порядочная представительница своего рода, держится в стороне, присматривается, принюхивается, старается, так сказать, разведать обстановку. Пока Ибо расхаживает по квартире, разглядывает мебель, вещи, она продолжает наблюдать за ним со стороны и иногда поглядывать на Чжаня.       Ибо первым делом — этого стоило ожидать — хватает с дивана зайца, того самого, что вытащил из автомата и подарил Чжаню, прижимается к нему лицом, что одни только сощуренные глаза видны, и гаденько хихикает «да ты спишь с ним, в обнимку прям, и даже не отмазывайся». Он листает валяющегося в углу дивана потрепанного библиотечного Эриха Фромма с тонкой веревочной закладкой ближе к самому концу, теребит пальцами ворот висящего на спинке стула свитера, открывает тюбик крема для рук и нюхает — обследует все не хуже любопытного щенка, который всюду лезет в новом доме. Кошку только не трогает, которая все еще предпочитает держаться на некотором расстоянии, только смотрит на нее, улыбается и шепотом зовет «Орешенька». Она за это невторжение в ее личное пространство, по-видимому, благодарна, и в итоге смелеет и пару раз даже тянется, принюхиваясь, к рюкзаку Ибо, который он все таскает за собой.       Собственно, месть ожидает Чжаня по возвращении из кухни — спросил, называется, хочет ли Ибо кушать! Пока он там заваривал обещанный вкуснейший чай, который Ибо когда-либо пробовал, его вероломно предали. Как говорится, «он, она, диван»: Орешек с довольным выражением мордашки растеклась по коленями Ибо, а он только и рад ее наглаживать да чесать за ушками.       – В этот момент я должен шокировано выпустить чашки из рук и ахнуть от возмущения, – говорит Чжань, глядя на эту идиллическую картину, – но чашки я с собой не брал, так что просто скажу то, что должен сказать: ты увел у меня мою девочку.       – Ты можешь к нам присоединиться.       Ибо нагло лыбится, а после, словно что-то внезапно вспомнив, с чистым детским восторгом подзывает рукой к себе. Он хочет удивить его собственной кошкой? Серьезно?       – Глянь.       На глазах Чжаня он подносит указательный палец к носику кошки и задерживает над ним на небольшом расстоянии. Разнеженная кошка из-за того, что ее перестали гладить, открывает сощуренные глаза и вдруг с тихим «мурк» тычется носом в палец Ибо.       – Ты видел такое?       Ладно, удивить получилось.       Чжань переводит взгляд с Ибо на Орешка и обратно.       – Что ты с ней сотворил? Она на Лю Фань смотрела как на врага народа, даже когда я ее забирал. Вообще к ней не привыкла. А ты… Уже выдрессировал.       – Просто я ей нравлюсь. Кошки ж чувствуют, какой человек перед ними. Она вот понимает, что я классный. Больше, чем ты, понимает это!       – Мне тоже залезть к тебе на колени и помурчать? – скептически приподнимает бровь Чжань.       – Ты опоздал. Мои колени уже заняты. Но ты можешь побороться за них.       – Нет, Ван Ибо. Ты мог выбрать меня, но ты выбрал ее, и лишил меня возможности, показать тебе, что я тоже понимаю, какой ты классный.       – О… Правда?       – Нет, – из вредности отвечает Чжань, перестает дурачиться, и спрашивает то, что собирался изначально: – Ты кушать хочешь?       – Чжань-гэ умеет готовить?       Чжань открывает и закрывает рот, глядя на него как на альтернативно одаренного.       – А мне, по-твоему, кошка готовит?       – Орешек, я знаю, что на самом деле это ты готовила, – шепотом обращается он к кошке и обхватывает ладонями ее мордочку. – Не волнуйся, я не позволю ему присвоить твои заслуги. Кошка сопротивляться даже и не думает, позволяя тискать себя за щечки, расслабленно щурится и перебирает лапками.       – Тоже мне, защитник слабых и пушистых.       – Кто ж, если не я?       – Так, ладно, есть ты, говоришь, не хочешь. Дело твое, – решает за него Чжань, с преувеличенным безразличием пожимает плечами и разворачивается.       – Эй! Хочу!       Кошка аккуратно, но быстро перемещается с коленей на диван и с недоумением глядит в спину убегающего вслед за Чжанем Ибо.       Чжаню до чертиков приятно от того, что его еда Ибо нравится. Кто знает, может, поэтому он почти не болтает, а с какой-то особой сосредоточенностью вылавливает кусочки мяса или овощей из тарелки. И чай нравится. И кошка, которая не захотела оставаться в одиночестве и опять полезла к Ибо на колени тереться мордашкой о руки и выпрашивать ласку. Особенно нравится кошка, похоже.       «Приятно» распадается и осыпается на кожу мелкими мурашками, когда Ибо вытаскивает из рюкзака бумажный пакет со словами «бабушка сахарное печенье пекла и говорила друзьям передать, ну и как бы вот».       Ван Ибо принес печенье от бабушки. Ему.       – Я же обещал сувенир из деревни. Это, конечно, не сувенир, но…       Это оказалось настолько трогательно, что сердце мягко сжалось в груди. Да, от того, что тебе просто приносят печенье, которое испекла бабушка и которое везли из деревни, чтоб вот с такой улыбкой передать в руки. Раньше не везли, не передавали, не улыбались так просто и уютно.       Чжань кладет хрустящий пакет на стол и сгребает в охапку всего Ибо, что тот кое-как руки вытаскивает, чтобы тоже обнять. Прижимается носом к шее, вдыхает.       – Это лучшее. Спасибо. И бабушке мою благодарность передай обязательно.       – Передам.       Отпускать Ибо сразу не хочется, хочется еще чуточку постоять вот так, впитывая его запах — кожа, немного дезодорант и кондиционер для белья, — его тепло, прикосновения его ладоней к спине. Еще хотя бы пару секунд насладиться этим ощущением особенной, совсем непривычной душевности, которая исходит в этот момент от Ибо, хотя с ним это, казалось бы, сложно связать. Но вот оно как опять выходит.       – Чжань-гэ такой сентиментальный, – без доли насмешки бормочет Ибо ему в плечо, но все же это немного усмиряет эмоции.       – Ничего ты не понимаешь, – отмахивается Чжань и отпускает.       – Все я понимаю.       И опять этот спокойный, уверенный взгляд. Действительно понимающий.       – У меня для тебя тоже есть и сувенир, и подарок на Новый год.       – Оо, давай, – оживляется Ибо и в предвкушении хлопает в ладоши.       – Идем.       На дне рюкзака с приезда так и остались лежать две обтянутые красной упаковочной бумагой коробочки — одна, что поменьше, купленная здесь, в Лояне, а вторая — обещанный Ибо сувенир, найдена была как раз в Чунцине, и Чжань особенно рад был, что не поторопился тогда и не купил на ярмарке фурин.       Ибо мигом забирается на диван с ногами, скрещивает их, ерзает, усаживаясь удобнее, и жадно, с предвкушением смотрит на идущего к нему с коробочками Чжаня.       – Вот тебе сувенир из Чунцина, – говорит Чжань, садится рядом и протягивает коробочку, что побольше. – Это уж точно сувенир-сувенир. Иначе и не назовешь.       Вторую, совсем маленькую, кладет себе на колени и глядит на Ибо. Тот торопливо рвет обертку, раскрывает коробочку и с удивленным «воу» вытягивает на свет маленький стеклянный колокольчик. Голубой краской по нижнему краю плескались волны, а по центру, на неодинаковом друг от друга расстоянии, так, чтоб было видно все и разом с любого ракурса, были нарисованы два красно-золотистых карпа [1]. Ибо крутит фурин и обводит нарисованных рыб пальцем, медленно, чуть касаясь. А после глядит на висящий на стеклянном язычке ярлычок с написанным рукой Чжаня «верь в себя, и ты станешь драконом!». Он смеется, поглаживает глянцевую поверхность ярлычка большим пальцем и несколько раз кивает.       – Спасибо. Радует, что ты так считаешь и желаешь мне этого. Мне нравится, – говорит с улыбкой и гладит уже прозрачные бока колокольчика, оставляя на них полосами следы своих пальцев. – И пожелание тоже. Спасибо. И карпы милые.       Его улыбка меняется, делаясь как будто смущенной, особенно когда Ибо бегло прикусывает нижнюю губу и наконец поднимает глаза на Чжаня.       – Я рад, что тебе понравилось, – немного растерянно отзывается Чжань, пока далекий от понимания таких улыбок Ибо.       – Повешу у себя на окошко.       Фурин бережно засовывается обратно в коробочку и откладывается в сторону, и взгляд Ибо обращается уже к тому, что покоится у Чжаня на коленях.       – А это вот, собственно, подарок.       Маленькая квадратная коробочка легла в центр вытянутой ладони Ибо.       – Мне кажется, тебе бы очень подошло такое.       Под слоем красной бумаги оказывается такая же красная бархатная коробочка. Точь-в-точь как для колец.       – Да ладно, Чжань-гэ? Ты решил мне подарить кольцо? И ты даже знаешь мой размер? – в голосе смесь крайнего удивления, неверия и восторга.       Чжань вздыхает — кажется, пацан будет разочарован.       – Просто открой.       – Ладно, – тянет Ибо, откладывает в сторону разорванную бумагу и наконец раскрывает коробочку.       – О, – многозначительно изрекает он и глядит на лежащий внутри на подушечке циркуляр с шипами на концах. – Ты думал обо мне, когда выбирал, и выбрал именно это?       – Конечно. Как видишь, – спокойно кивает Чжань, но внутри готов почти взвыть от досады.       Ибо в самом деле хотелось кольцо? Да черт возьми, он же не носит кольца! На кой оно ему сдалось? И откуда Чжаню знать размер его пальца? Бред же.       – А что за металл?       – Титан.       Парень хмыкает, проводит пальцем от одного шипа на сережке до другого и обратно. Маленький тактильный маньяк, думает Чжань.       – Это офигенно, – неожиданно шепчет Ибо. – Это в сто раз лучше кольца.       – Нравится?       – Очень. Это действительно мое, – уже не шепотом, но тише обычного говорит Ибо, все не отрываясь от подарка. – Я, когда прокалывал ухо, думал вдеть потом просто сегментное кольцо, но, блин… Вот это — самое оно. Да, ты реально думал обо мне, когда выбирал.       И наконец смотрит на Чжаня. На улыбку нет и намека, но во взгляде есть нечто такое, что ценнее улыбки.       – Спасибо, Чжань-гэ.       И тянется к нему, немного неуклюже наваливается, больно упираясь в бедро коленом, и крепко обнимает свободной рукой за шею.       – Спасибо, – повторяет с поцелуем в щеку.       – Я рад, что ты рад, – смеется Чжань и поглаживает чужие ребра через толстовку.       – Вденешь?       Чжань угукает, аккуратно выпутывается из объятий Ибо и уходит в ванную.       Возвращается уже с чистыми и холодными от воды руками, упаковкой ваты и антисептиком. Руки не дрожат только из-за профессионального навыка. Внутри же все аж вибрирует, и вроде такая мелочь — всего лишь сережку сменить — но почему-то это заставляет Чжаня нервничать.       Ибо подтянул под себя ноги и развернулся для удобства боком, убрав за ухо наполовину закрывавшие его волосы. Чжань аккуратно снимает застежку, вытаскивает «гвоздик» и проталкивает в чуть красноватую дырочку новую сережку, щедро обработанную антисептиком. Осталось закрутить шипик с одной стороны и…       – Больно, – шепотом произносит Ибо.       Это слово флешбеком откликается в сознании, но уже не вызывает неловкости — без чужих любопытных глаз можно исполнить этот маленький каприз Ибо.       – Ох, прости. Я все исправлю, – тараторит Чжань, склоняется ближе и тихонько дует на мочку.       – Все, больше не болит? – спрашивает, посмеиваясь, и отстраняется.       – Болит.       Этого он не ожидает. Улыбка пропадает, сметенная этой мелкой внутренней дрожью, прошедшей сильной волной по нутру, и Чжань чувствует себя загнанным в тупик. Что на этот раз?       – Бабуля всегда в детстве целовала, если я ранился, – деловито поясняет парень, глядя в пространство перед собой, но не на Чжаня, замершего с незакрученным шипиком в руке. – Если разбивал коленку, целовала коленку.       – Ну здравствуйте, приехали. Я — не твоя бабуля, если ты не заметил, и ты уже не ребенок. Тебе сколько лет тогда было-то?       Ибо всерьез, кажется, задумывается.       – Ну, до класса первого или второго она точно так делала…       – А сейчас тебе сколько, помнишь?       – И че? – гоповато отзывается Ибо и смотрит искоса, насупившись. – Как будто это что-то значит.       Возраст или поцелуй? — хочет спросить Чжань, но осекает себя и ждет, пока вновь проснувшийся в Ибо ребенок перестанет дуться. И ведь действительно дуется! Губы опять как две пельмешки. Взгляд только не детский да манера говорить как у типичного хулиганья.       И вот знает же, что Ибо тот еще провокатор и манипулятор, но все равно ведется. Касается пальцами его щеки и тянет к себе, чтобы прикоснуться губами к мочке, а после уж и закрутить наконец сережку. Но вместо того, чтоб пододвинуться, Ибо под этим движением разворачивает голову и едва носом не сталкивается с Чжанем.       – Поцелуешь?       Чжань ощущает, как волосы на руках дыбом становятся, но старается сохранить лицо, если там вообще осталось что сохранять.       – Хрена с два, – врет. – Смотрю, не обиженная ли моська у тебя.       – Обиженная.       – Да чтоб тебя… – вздыхает и закатывает глаза. – Детский сад, штаны на лямках.       И теперь уже решительно обхватывает голову Ибо и целует ухо. Точнее смачно чмокает, вжившись в роль умершей бабушки пацана и представив, как это могла делать она.       – Твоя бабуля по-любому делала это именно так, – на всякий случай поясняет он, будто это поможет успокоить самого себя и справиться с этой дурацкой дрожью в солнечном сплетении. – Теперь твоя душенька довольна?       – Нет.       – А ты не обнаглел?       – Наглость — второе счастье, – огрызается Ибо.       – И как, чувствуешь себя счастливым?       – А не надо мне делать одолжение и целовать наотъебись.       – Кто-то по губам получит за брань.       – Валяй. Только можно я перед избиением тоже тебе кое-что подарю?       У стариков скачет давление, у подростков — настроение, — раздраженно ворчит про себя Чжань на эту очередную перемену в Ибо. Умеет же выводить из равновесия.       – Валяй, – в тон отвечает Чжань. – Может, я тогда передумаю с избиением. Только прикрутить мне все на место дай сначала.       Ибо дожидается, пока шип займет свое положенное место на циркуляре, трогает его — не бежит к зеркалу, а после наконец сползает с дивана. Приседает на корточки у лежащего на полу рюкзака, копошится, — слышен шелест то ли фольги, то ли плотного целлофана — что-то достает, сжимает в кулак и, развернувшись, сразу прячет за спиной.       – Закрой глаза.       – Зачем? – тупо спрашивает Чжань, и тут же мысленно сам себе отвечает «за хреном», но голосом Ибо — его дурацкая фразочка, которую сейчас отчего-то не произнес.       – Закрой, – повторяет он вместо этого. – Ну?       И Чжань послушно закрывает — хочет сделать сюрприз, удивить? Хорошо.       Он ощущает, как по плечам скользят руки Ибо и обхватывают за шею. Теплое дыхание мягко щекочет щеку. От этого по-новой побежали мурашки по рукам, отчаянно захотелось открыть глаза, посмотреть, что он собирается делать. Но обещал же. Сжимает зубы крепче, едва дышит и ждет. А после по шее как будто цепочка проезжается, развернутая чужими руками, и на грудь что-то опускается. Медальон, значит?       – Смотри.       Чжань кладет ладонь на грудь, прихватывает пальцами цепочку и смотрит — не медальон. Кольцо. Простое совсем, без изысков, судя по цвету, скорее всего, титановое. Да и школьник не смог бы позволить себе дорогое украшение.       – Поэтому ты так отреагировал? – усмехается Чжань. – Да уж, забавно бы получилось тогда.       – Ну да.       – А почему именно кольцо?       – Вообще я хотел подарить тебе книгу, но я ж понятия не имею пока, что ты не читал или что бы тебе хотелось просто, чтоб у тебя это было. А спрашивать напрямую… Ну, это как-то слишком очевидно, – тараторит Ибо. – Так что с книгой хотелка отпала. А на цепочку повесил не потому что, типа, Фродо и кольцо, не. Я не фанат "Властелина колец", и тебе не навязываю. А потому что ты ж травматолог, тебе нельзя украшения на руках вообще. И да, я не знал твой размер. Но я помню, что у тебя пальцы побольше моих чутка, вроде, так что выбирал так, чтоб на моем было свободно. Можешь примерить, если хочешь, посмотреть, на какой подойдет. На какой-то стопудово должно подойти.       – Хорошо, потом померю, – улыбается Чжань, мысленно отмечая, что по существу-то на вопрос так и не ответил. – Спасибо.       Он еще раз поворачивает в руке кольцо, на автомате засовывает почти до второй фаланги указательный палец, застывает в таком положении, вытаскивает и торопливо прячет украшение под футболку — такие вещи не для посторонних глаз. И не потому что страшно или стыдно, а потому что слишком интимно. Кому попало кольца не дарят. Ибо же это понимает?       Остаток дня проходит на диване за просмотром аниме — «ну что, показывай мне свое хорошее, о добром и вечном», — сначала одного, потом другого, тоже синкаевского, и «Ловцы забытых голосов» Ибо цепляет больше. Во всяком случае, он так говорит. Говорит и во время просмотра: спрашивает то одно, то другое, додумывает что-то — слишком многое тут для него оказалось непонятным. На «Пяти сантиметрах в секунду» молчал да с кошкой обнимался — повторенную шуточку про смотреть вместе на цветение сакуры можно не считать.       Кольцо долго за пазухой не пролежало, вытянутое обратно на свет — руки так и чесались его снова потрогать, потеребить цепочку. Все же первый раз такую вещь от кого-то получает. Раньше только дарил, и то невесте. Бывшей невесте.       Между просмотрами пьют чай с привезенным печеньем, оказавшимся действительно безумно вкусным — неудивительно, что за день умяли вдвоем весь пакет, — дорассказывают то, что не получилось вместить в сообщения, рассказывают о планах на ближайшее время. Точнее, планы тут у Ибо — усиленные тренировки перед конкурсом, заучивание нового танца. У Чжаня же давно расписанные рабочие будни с вкраплением чего-то еще, что на самом деле редко планируется заранее — сплошная импровизация, спонтанность, но без будоражащего душу адреналинового флера. Все так же тихо и просто, очень в духе Чжаня.       За окнами стемнело. Ибо уже вовсю копошится в прихожей, собираясь уходить. Застегивает куртку, натягивает на голову шапку, шнурует ботинки. Когда, уже собранный, закинувший на плечи рюкзак и попрощавшийся, он касается дверной ручки, готовый уйти, Чжань наконец решается. Полдня с передышками юлил себе этим мозги.       – Иди сюда.       С вопросительным «м» Ибо отпускает ручку и разворачивается. Чжань не смотрит на его лицо, быстро склоняется — все же в полголовы разница в росте не так уж мала, как иногда казалось, да и сидя было бы проще, наверное, — приподнимает край шапки и мягко прикасается к уху губами. Нежная, бархатистая кожа и теплый металл. Тогда этого почувствовать не получилось, все было быстро и несуразно. Чжань оставляет еще один поцелуй на мочке, там, где прокол, и еще — чуть выше, где мог бы гипотетически быть еще один.       – А теперь? Теперь ты доволен?       – Теперь точно не будет больно.