Мальчишка

      Парк в зимнее время года не так многолюден. Даже в выходной день его аллеи почти пусты. Кто на туристических и горнолыжных базах, кто в торговых центрах, кто дома, и вот уже любителей насладиться относительной тишиной и аскетичной красотой заснеженных голых деревьев остается совсем мало. Только в ту сторону парка, где устроили каток, слетаются люди стайками, стоят в очереди в прокат коньков или толпятся у лавок с горячими напитками и едой, что раскинулись поблизости, нарезают круги по льду — кто-то почти профессионально, красиво, а кто-то неуклюже, возможно, только начиная учиться, — играют, дурачатся, сталкиваются друг с другом, поднимаются и с неловкими улыбками и извинениями разъезжаются вновь. Там шумно от людей и музыки, оживленно до ряби перед глазами. Чжань очень хочет обойти это место по большой дуге и продолжить гулять с Ибо по полупустым аллеями и дальше, раз уж им обоим так захотелось подышать свежим воздухом да просто спокойно побродить по парку.       У него уже пошел самый напряженный период работы из-за гололеда и пика активности экстремальных зимних курортных точек — травмированных было хоть отбавляй, и все беспокойно, на нервах, особенно если какая-нибудь шибко непоседливая для своего преклонного возраста дама сломает шейку бедра — один из самых, пожалуй, проблемных переломов, — так еще и с раздроблением; все чаще приходилось заглядывать в операционную, отведенную для тяжелых случаев, ассистировать доктору Цяо, которая все же была старше и опытнее Чжаня. Про поздние вызовы со скорой помощи можно было и не заикаться. Нагрузки хватало, моральной в том числе. Хотелось отвлечься, хотелось покоя. Да и у Ибо не все мягко и гладко. Когда до конкурса оставалось меньше месяца, он как с цепи сорвался. Он и раньше иногда слал селфи из студии, даже записал небольшое видео, но в последнее время, учитывая частоту таких фото, создавалось впечатление, что пацан решил поселиться в своей танцевальной студии: если днем прилетает фото Ибо с мокрыми волосами, покрасневшим лицом и почти пустой бутылкой воды у щеки и «Чжань-гэ, только сегодня действует уникальная акция по спасению природы Китая: принеси водички своему диди — спаси уникальный живой организм», то вечером того же дня Чжань видит кусок этой же зеркальной стены, этот же светло-коричневый пол и разорванный на правой ноге кроссовок, а под фото очередной комментарий: «Хана уже новым кроссам, прикинь?». На вопросы об отдыхе и самочувствии Ибо только отмахивается и говорит, что все отлично, он силен и вынослив как бык. Хочется верить. Но когда позвал Чжаня встретиться, все же уточнил: «не хочу шума, давай просто по парку походим?». Устает, конечно, не робот же. Тем более школу никто не отменял. И учитывая все это, что могло стукнуть в голову Ибо вдруг, что он, только завидев вдалеке каток, сразу заруливает в его сторону?       – Давай покатаемся, а? – оживляется он.       Чжань в ответ на это только морщится и кривит губы, безо всякого энтузиазма к этой затее косясь на Ибо.       – Чего? Не любишь кататься? Или не умеешь? Я могу научить.       – Не надо. Просто не хочу, – отнекивается Чжань, но все же добавляет по-честному: – Не умею, да, но и не хочу.       – Да ладно, – не унимается Ибо, – нечего тут стесняться. Ну подумаешь, не умеешь. Я обещаю, что не буду ржать над тобой.       Но сам уже лыбится и глядит насмешливо, хоть и по-доброму.       – Ты уже почти ржешь только от перспективы увидеть мою неуклюжесть, – шутливо возмущается Чжань и легонько пихает Ибо локтем в бок, сразу ловя ответку в плечо.       – Я немножко. Ну правда, не бойся. Я не дам тебе упасть.       Как бы то ни было, желания тащить свою совершенно не спортивную тушу на лед нет и вряд ли оно появится. Может, отправить Ибо, пусть поносится там, раз так хочет, а он сам подождет?       – Если хочешь, иди…       Но Ибо не дает договорить, сразу понимая, что Чжань скажет.       – Что мне там одному делать? Это тупо. Я же с тобой хочу.       – Нет, Ибо, я пас. Коньки, лыжи, сноуборд и все в этом духе — не мое. Что угодно, но не это. Тем более хотели, вроде как, просто прогуляться, без чего-то такого.       – Ну разок же можно? – продолжает канючить, а смотрит так, как, помнится, смотрели ребята с универа в свое время, когда Чжань на общей тусовке отказывался пить что-то крепче пива — мол, хватит ломаться, чего как не мужик-то?!       – Не будь ты такой занудой, пойдем. Я научу, – и то ли кажется, то ли в голосе Ибо и правда проскальзывает что-то похожее на раздражение. – И это не «не нравится», а ты нормально не пробовал ничего и боишься попробовать. В конце концов, чем ты таким за всю жизнь занимался? Ничем. И не имеешь практически никаких спортивных навыков. Ты даже на велике не умеешь кататься!       Эти слова и интонация одним махом откинули Чжаня к исходным позициям, к тому времени, когда думал об их с Ибо непохожести и далекости друг от друга. Невольно вспомнилось самое начало: торговый центр, яркий, гиперактивный и упрямо лезущий к нему Ибо, чьи мотивы он не мог понять. На самом деле не смог их понять и после, когда привязался уже, просто решил, что и правда нет смысла усложнять, поверил Ибо и позволил себе расслабиться и плыть по течению. Он так и не знает ничего о мотивах Ибо наверняка — догадки догадками, они лишь в голове Чжаня.       – Не умею. И что? – обиду и нарастающее волнение в голосе совсем задушить не получается, они все равно прорываются и звучат полутонами. – Боюсь даже представить, какой унылостью тогда должна тебе казаться моя жизнь, раз так говоришь. До сих пор иногда задаюсь вопросом, как тебе еще скучно не стало.       Забавно, что могут сделать несколько фраз. И кто виноват, что всю уверенность в себе и в чужой искренности можно сдуть как соломенный домик поросенка из сказки? Дай только малейший повод.       – А почему должно-то стать скучно? Ты мне, кстати, и тогда не сказал нормально, почему.       Ибо хмурится и смотрит цепко, внимательно.       – Потому что мы разные, – все же срывается с языка и подступает к горлу дальнейшим коротким или не очень монологом — он еще сам не знает, сколько может сейчас сказать, когда старые сомнения вылезли вновь, набрали силу и накрыли холодной волной.       Чжань опускается на ближайшую скамейку, стряхнув ладошкой в перчатке налетевший снег, и продолжает с уже нарочито скучающей объяснительной интонацией, блеклыми улыбками и взглядами не на Ибо, который рядом так и не садится:       – Это тебе нравятся такие вещи, они в твоем характере: спорт, танцы, мотоцикл. Это ты весь такой классный, активный и спортивный, ты можешь запросто делать что-то, вызывающее восторг или восхищение. А я из другого теста, если ты не заметил, и меня, представь себе, банально на лед выйти напрягает. Я и в самом начале об этом говорил уже, и, видимо, не зря. А ты...       – Гэгэ, какого хрена? – резко и громко обрывает Ибо, опустившись на корточки перед ним и схватив за рукава пуховика. Ногти звучно скрипнули по гладкой ткани.       – Мне не нужен еще один я. Мне себя достаточно. Ты чего загнался опять? В чем дело?       Да уж, вот он, взрослый, рассудительный и самостоятельный человек: сам испугался, сам загнался, сам накрутил себя и мысленно проиграл весь возможный внутренний апокалипсис имени Ван Ибо, если он… Со стороны, наверное, должно быть смешно. Чжань и сам бы посмеялся над этим и над собой, будь в другом расположении духа. Но сейчас от этого совсем не смешно, и губы зудят горечью усмешки над самим собой. Глупый мальчишка Сяо Чжань, какого черта происходит?       – Блин… – желание защититься срабатывает быстрее, чем Чжань это хоть как-то успевает засечь — защититься вербально, отстраниться от ситуации, избежать, отговориться, но не продолжать разговор и не вешать на Ибо свои нелепые страхи — и так чуть не сделал это. – Видимо, уже все, донервничался со своей работой, вот и реагирую теперь неадекватно. Наговорил тут… Проехали, ладно? Извини?       Чжань вымученно улыбается и пытается вытянуть из хватки Ибо свои рукава — не отпускает, пододвигается ближе только и перехватывает удобнее за запястья. Судя по выражению лица, он едва ли верит этой отговорке, молчит и покусывает обветрившуюся нижнюю губу. Чжань не дергает руками, не говорит отпустить, по привычке уже ждет, пока пацан сам утихомирится.       – Со мной что-то не так? – вздыхает Ибо после затяжной паузы.       – Да боже… Нет, все с тобой так. При чем здесь…       – А что тогда? – опять обрывает Ибо. – Почему ты опять это говоришь? Тебя раздражают мои предложения или что?       – Ибо, прекрати. Я уже сказал — просто дурная реакция на стресс, вот и цепляюсь ко всему подряд. Глупо получилось, знаю, но я уже извинился. Ты все еще хочешь пообсуждать это?       – Да, хочу, – лицо Ибо совсем рядом, взволнованное, напряженное, почти злое. – Ты в прошлый раз отмалчивался, игнорил меня на пустом месте. Я все еще не заслуживаю доверия?       Запястья больно уже, Чжань морщится, тянет руки, но Ибо то ли не замечает этого, сжимая только сильнее, то ли настырно не хочет отпускать, пока не получит все ответы.       – При чем тут доверие? Ибо…       – А почему ты не можешь сказать мне все как есть?       Сказать что? Что он не знает, почему одно слово «зануда» включило в нем что-то сродни панике и неконтролируемый поток худших возможных вариантов ближайшего будущего, где этот пацан разочаровывается, понимает, что ошибся, наигрался, просто перегорает с этой абсурдной привязанностью и, наконец, уходит; что все разговоры, время вместе, вся эта близость в своих различных проявлениях за считанные секунды предстали в ином свете — это сказать? И да, именно сейчас, вот так внезапно, потому что до не думал об этом, а тут из-за какой-то мелочи все внутренности перевернуло. Как маленький камешек на рельсах, из-за которого сходит с путей и разбивается целый поезд…       – О, слушай, Чжань-гэ, мне тут интересно, – совсем другим уже тоном обращается Ибо, и хватка на запястьях пропадает, смещается обратно к самым краям рукавов.       Он придвигается еще ближе, упираясь коленями в ноги Чжаня — не встать, не уйти.       – А вот твоя бывшая эта, какая она была? – слова Ибо все равно продолжают фонить чем-то болезненно-стальным и нервным, а пальцы теребят края рукавов.       – Почему вдруг тебе стало интересно? Хочешь сравнить, насколько мы с ней были разные?       Ибо опускает голову — перед глазами теперь только здоровенный найковский свуш на его шапке — и жмет плечами.       – А почему бы и нет? Ты тогда не рассказал, какой она была. Характер, увлечения… Интересно вот стало.       – Какой она была, – бестолково передразнивает Чжань. – Звучит, будто ее нет в живых...       – Не цепляйся к словам. Зато сменим тему.       – Отличная смена получится, – Чжань спинным мозгом чувствует, что ничего хорошего этот вопрос не сулит, но ведется — будь что будет. – Ладно, если тебе так приспичило сравнить, давай. Только не понимаю, что тебе это даст. Могу так сказать, что мы с ней разные.       – Так ты расскажешь?       – Расскажу.       Образ некогда любимой девушки оживает в памяти не сразу. Первым вспоминается, что ожидаемо, расставание, потом предложение отменить свадьбу — все движется в обратном направлении к самому началу, к знакомству и первой встрече. Быстро, за считанные секунды внутренний кинотеатр транслирует все от самого конца к началу, выделяя какие-то кадры четче, какие-то пробегая в режиме ускоренной перемотки. Слова подбираться отказывались, разбегались, не склеивались одно с другим, а то, что подбиралось, звучало сухо, плоско и отрывисто.       – Она учитель математики, это ты и так знаешь. Очень любила то, чем занималась. В отличие от многих, никогда не жалела, что выбрала эту специальность. Она вообще старалась ни о чем не жалеть. Говорила, что это глупость: нужно либо исправлять то, о чем жалеешь, либо забивать на это. Хм… Для нее было важно передавать знания, чувствовать себя кем-то значимым, поэтому и пошла в школу учить. Абсолютно не любила художественную литературу. Если что и читала, то научпоп или… М, вот, кстати, увлечена была долгое время философией Ницше… Хотя это вряд ли тебе вообще о чем-то скажет, но да ладно. Каких-то серьезных хобби или вроде того, у нее не было — она была повернута на своей работе, прямо горела этим. Ходила в спортзал иногда, занималась йогой, очень следила за своим телом и вообще за своей внешностью.       Чжань замолкает, вспоминая, что еще может сказать о ней, успевая даже самую малость увлечься и отвлечься, но Ибо больше и не нужно.       – Да, она реально не похожа на тебя. И она скучная. Обычная, – подчеркивает Ибо и добавляет: – Обычная, как и ты.       Чжань цепенеет, ожидая дальнейших слов: выведенный из себя Ибо даже не нарочно способен больно ужалить своей правдой, а если уж он собрался бить прицельно…       – Ну а что? Разве нет? – в той же дерганой, нервозной манере продолжает, так и не поднимая головы, и теребит ниточку, вылезшую из шва на рукаве Чжаня. – Ты врач, ни на чем кататься не умеешь, все активное и экстремальное — не для тебя, оно тебя вообще пугает, интересуешься только книжками, фильмами, аниме и своей работой, мало с кем общаешься, не женат, вообще брошен невестой и живешь с кошкой. Звучит не лучше, чем ее описание. Даже, наверное, хуже, да?       – И что дальше? – голос не хочет слушаться, садится и сипит, будто горло передавили. – Я и без тебя все про себя знаю. Что ты хочешь мне этим сказать?       – То, что хоть она самая обычная, заурядная женщина и нифига на тебя не похожая, ты ее почему-то любил, для тебя она была необыкновенной, неповторимой, целой, мать твою, вселенной. Да? Да!       Только сейчас Чжань замечает, что руки у Ибо трясутся, пока он пытается непонятно зачем завязать узелок на этой дурацкой нитке. Безрезультатно.       – А знаешь, почему? Потому что ни она, ни ты, ни я не наборы каких-то там качеств, вот таких характеристик и прочей херни. Если так смотреть друг на друга, то мы все скучные, обычные и вообще не совместимые друг с другом. Нудная серая масса, которая никого ничем не может зацепить, которую не за что любить и вообще… – Ибо шумно втягивает воздух, прежде чем снова заговорить, а говорить тяжело, слышно, каких усилий ему стоит не повышать голос. – Ты ведь не смотрел на нее вот так! А почему тогда думаешь, что я смотрю на тебя только как на набор каких-то характеристик, и если они не исключительны или не пересекаются с моими, то нахрен тебя? Почему ты думаешь, что я не могу к тебе так, как ты к ней?       От этих слов у Чжаня будто легкие огнем обжигает. Дальше игнорировать, куда их обоих заносит, — безответственно, но устраивать разбор полетов и выяснять отношения сейчас — запросто дров наломают и ни к чему не придут. Да и как выяснять, если самому ничего не ясно, если собственный опыт всех возможных людских отношений не дает аналогов происходящего, как ни подбирай? Не дружил так ни с кем и, если уж совсем в омут с головой, не влюблялся вот так. А что это именно на таком же уровне, сомнений нет. Назвать только как?       Да и если уж совсем начистоту, еще одна вещь ни за что не даст Чжаню ввязаться в подобные разговоры, во всяком случае, пока: он не готов услышать от Ибо «к тебе так, как ты к ней» другими словами. Где гарантии, что это не было сказано с именно таким подтекстом? Гарантий нет, но надеяться пока можно.       А Ибо не унимается.       – Или что, вспомнил, что я школота, решил, типа все это несерьезно и можно дать задний ход? Или как, Чжань-гэ? Это, – тычет пальцами Чжаню в грудь, туда, где должно находиться висящее на цепочке кольцо, нащупывает через слои ткани и больно вдавливает его в кожу, – по-твоему, тоже просто так?       Чжань уже сам хватает Ибо за руки, сжимает покрасневшие от холода ладони и прячет в своих. Только что больно тыкавшие в грудь пальцы ни капли не расслабляются, но хотя бы не пытаются вырваться, позволяют себя гладить, греть.       Выяснять отношения сейчас бессмысленно, а вот сказать правду стоит — Ибо не заслуживает молчанки в ответ.       – Перестань. Пожалуйста, Бо-ди… – просит Чжань, пытаясь в мыслях уложить свою правду в более краткую и удобоваримую форму, чтобы Ибо понял, чтобы не нашел за что зацепиться и надумать лишнего, чтоб не обнадежить его, не испугать, не оттолкнуть.       – Да, я, как ты выразился, вспомнил, что ты школота, что все это запросто может быть твоим временным заскоком, испугался, что ты поймешь, что мы слишком разные, тебе наскучат эти забавы, и в конечном итоге ты уйдешь. А мне ты, мягко говоря, не посторонний человек. Так что да, сам испугался и тебя взвинтил.       Ответом Чжаню уже знакомое напряженное молчание, рой неизвестных для него мыслей в голове Ибо и нечитаемые эмоции. В этом молчании становятся снова слышны доносящиеся с катка музыка и людской гомон, который вот только что еще не замечал вовсе.       Ибо сжимает губы до побледнения, крылья носа раздуваются как у разъяренного быка на корриде, и если бы это было только раздражение или злость…       – Ну что ты на меня так смотришь? – не выдерживает Чжань. – Хотел правду — вот тебе правда. Что?       Все происходит так внезапно, и первой реакцией на резко выдернутые из своих руки Ибо было рвануть вперед, к нему, удержать. Но не тут-то было — никто не собирался убегать.       Первый удар приходится по бедру — близко и прямо под рукой, но последующие посыпались уже куда придется, безо всякой логики и прицела — плечи, руки, бедра, грудь, живот. Чжань не успевает нормально прикрываться от них, а бьет Ибо хоть и не со всей силы, но довольно ощутимо. Молча, без возмущений, претензий, обидных или каких-либо вообще слов. Сжимает губы, надсадно пыхтя, и беспорядочно колотит по Чжаню, пока от очередного удара в живот не выбивает дыхание.       – Ну все, все, – насилу давит из себя Чжань, сгибаясь — надо же было так заехать в солнечное сплетение. – Перестань, а то я сам тебя отколочу.       Ибо и правда прекращает, рывком поднимается, шлепается рядом на скамейку и, откинув назад голову, наконец расслаблено выдыхает.       Когда Чжань разгибается, сталкивается взглядом с какой-то дамой в возрасте, держащей под руку другую такую же, но раза в два полнее. Она тоже смотрит то на него, то на развалившегося рядом Ибо (боковым зрением Чжань замечает его вытянутые и широко расставленные ноги). Видимо, наблюдали за этой сценой, пока шли по аллее.       Чжань еще раз бегло скользит по ним взглядом и оборачивается к Ибо. Тот так и не шевелится и, уложив голову на спинку скамейки, глядит куда-то вверх. Чжань поднимает голову — небо ярко-голубое, то тут, то там подернутое полупрозрачными перистыми облаками, безмятежное, бескрайнее, вечное. Наверное, этот вид и правда приносит душе Ибо покой, когда он в этом нуждается. Сейчас нуждается. Чжань тоже, но только небо его не успокоит. Вид задравшего голову вверх Ибо также не успокоит, но Чжань предпочитает смотреть все-таки на него. Шапка съехала почти на самые глаза, нос и щеки матово-розовые от холода, над приоткрытым ртом мягко клубится пар.       Ибо будто чувствует, что на него смотрят, поворачивает голову и глядит в ответ. Все так же молчит, дышит через рот, сглатывает пару раз, облизывает губы, и иногда кажется, что хочет что-то сказать, но все же не говорит. Точнее, говорит не сразу.       – Ты все время вот так это воспринимал?       Чжань мотает головой.       – Только сегодня?       Кивок и:       – Твои слова натолкнули на такие мысли, честно говоря.       – Что ты ни на чем не умеешь?       Теперь это действительно кажется смешным и нелепым, но только сейчас, озвученное Ибо, и Чжань смеется. Смех дурной, нервный и чуть ли не до слез, но совсем не истерический. С ним приходит легкость.       – Капец ты… Сам надумал, сам загнался? – не в пример недавнему, Ибо говорит ласково и немного утомленно, совсем тихо, а под конец немного насмешливо. – Только не плачь, Чжань-гэ.       – Размечтался, – фыркает, едва отсмеявшись. – Я ж не девица из твоей школы, чтоб слезы тут лить по тебе.       – Ну блин… Я уже представил, как ты рыдаешь в подушку ночами.       – Тешь себя фантазиями, Бо-ди.       Ибо усмехается расслаблено и снова едва уловимо меняется в лице.       – Ты вообще веришь моим словам? Вот на данный момент.       – Верю.       – Ты ведь правильно понял мои слова?       «Какие из» застывает в глотке, и слава всем богам, что не ляпнул по инерции — не сегодня такие беседы. Наговорились уже, навыясняли, хватит.       Чжань повинуется первому же импульсу, первой мысли, которая приходит в голову — первая же обычно самая верная. Для него идея диковатая, но почему бы нет?       – Вставай. Идем.       – Куда? – сразу подобрался Ибо и настороженно нахмурился.       – На каток. Ты сказал, что научишь и не дашь мне навернуться. Я запомнил. Пришло время отвечать за эти слова. Идем, – повторяет, шлепает Ибо по бедру и поднимается. – И никуда мы не уйдем с катка, пока не научишь.       – Да с чего вдруг? Ты ж не хочешь и боишься.       – Боюсь. И стесняюсь.       – Так зачем заставлять себя? Из-за меня этого делать не надо. Я ж объяснил, что это не важно.       – Я не заставляю себя. Я хочу. Что мне мешает, в конце концов, взять и попробовать? Или ты струсил со мной возиться, решил дать задний ход?       Использовать фразочки и уловки Ибо, наверное, не очень благородно, но кто ему запретит?       – Да нет, конечно, просто…       – Вот и пойдем.       До катка доходят весьма резво. Ибо окончательно оттаивает, снова оживляется, но раз десять еще переспрашивает, точно ли это не из-за его слов.       У кассы проката застревают, споря об оплате. Чжань так и не дает Ибо оплатить прокат коньков, найдя вполне себе достойный для этого аргумент, не припоминая тому в очередной раз, что он школьник и все в этом духе — «это моя тебе плата за обучение, так что постарайся, учитель Ван».       «Учитель Ван» выходит на лед первым, останавливается у прохода и, шкодливо лыбясь, тянет к Чжаню руки в его же перчатках — уговорил-таки надеть.       – Предупреждаю на всякий случай, – в шутку грозит Чжань, вцепляясь в ладошки Ибо, – только попробуй меня отпустить. Я вылезу с этого катка на четвереньках, но вылезу, а тебя не прощу.       Ибо прыскает со смеху и чуть сам не оказывается на четвереньках — но нет, руки Чжаня все еще в его руках, так что он просто оседает на корточки. И ржет.       – Я очень хотел бы это увидеть. Черт… Даже не знаю, как поступить теперь.       – Чудовище ты мелкое, – бурчит Чжань со смущенной улыбкой.       Ибо не пытается таскать его за собой, вынуждая абы как перебирать ногами, чтоб успевать, как это делает носящийся неподалеку парень со своей, вероятно, девушкой, пытаясь ту научить кататься тоже. Ибо просто держит за руки, показывает, как тормозить, как переставлять ноги на повороте, и просто говорит «привыкни к ощущениям, почувствуй, как нужно двигаться, чтоб было удобно, оно само придет, просто пробуй, а я буду подстраховывать, чтоб не грохнулся». И Чжань пробует. Вцепляется в руки Ибо, как кот над тазом с водой в своего хозяина, но пробует. Медленно, робко совсем двигается, пытается приноровиться, чтоб не разъезжались ноги, слушает советы и подколы Ибо, и искренне думает, что из него вышел бы отличный учитель. Моментами тот еще тролль, конечно, но он делает самое главное, о чем часто забывают многие учителя — не важно даже, чему именно учить: при всех советах и поддержке он позволяет учиться самому.       Так проезжают круг, уже чуть быстрее улитки — второй, и как бы это все со стороны нелепо ни выглядело, Чжань не чувствует себя неловко. Это странно, неожиданно, но факт. Увлеченность Ибо подкупает, от нее в груди совсем тепло и действительно хочется научиться, чтобы в какой-нибудь следующий раз самому позвать его. Не из любопытства уже, тем более не ради того, чтоб угодить и провести время так, как хочется Ибо, а ради совместного удовольствия, потому что самому нравится уже.       За спиной Ибо все так же продолжают носиться люди — кто быстрее, кто медленнее — в разных направлениях, но одного парня Чжань мигом выхватывает из толпы. Тот в упор смотрит на Ибо и на всех парах несется в их сторону. Он оказывается совсем рядом, когда Чжань успевает позвать, сказать «повернись», но вот повернуться Ибо не успевает, а подъехавший сзади парень резко тормозит, высекая ребром конька ледяную пыль, сдергивает со своей головы полосатую шапку и, ухватив за помпон, с размаху припечатывает ею Ибо по заду. И возмущенный окрик Чжаня ничего с этим не сделал.       Выражение лица Ибо меняется до невыразимости.       – Кому тут жить надоело?! – вскидывается он, перехватив руку Чжаня и обернувшись.       Но увидев наглеца, позволившего себе такое, утихает, плечи опускаются и ослабляется хватка на пальцах Чжаня. Парень этот надевает шапку обратно и хохочет, чуть ли не икая.       – Вообще печенью не дорожишь? – несерьезно грозит Ибо и, дернувшись вперед, пихает того кулаком в живот. – Ты один тут, что ли?       – Не, ты че? Эти два долбозавра додумались чаю напиться, так вот поссать приспичило. А, – осекается парень, переведя взгляд на Чжаня, – здрасте.       – Здравствуй.       – Это Цзысюнь, я говорил про него.       Чжань кивает, да, мол, помню.       – Сяо Чжань, – сам представляется мужчина и протягивает Цзысюню руку.       Парень торопливо сдергивает перчатку, крепко пожимает и улыбается в ответ.       – Рад знакомству, гэгэ.       И хлюпнув покрасневшим носом, снова обращается к Ибо.       – Раз тоже на каток пошли, чего с нами идти отмазался?       – Да это незапланированно вышло. А вы чего не на нашем, а тут?       – Там что-то тухло в этом году все сделали, – морщится Цзысюнь и засовывает руку обратно в перчатку. – Мы пришли, посмотрели, и думаем, нах… нафиг оно надо, короче.       На это исправление друга у Ибо губы сжимаются и подрагивают от сдерживаемого смеха.       – Погнали тоже, а? Наши скоро появятся.       – Нет, я гэгэ научить хочу, – решительно отказывается Ибо и поднимает руку, в которой все еще сжимает ладонь Чжаня — не отпускает ни на секунду, как и обещал.       – Аа, блин, жалко. Но ладно тогда, все равно пересеклись, гэгэ твоего увидел, – кивает парень на Чжаня, улыбается широко и смотрит игриво с этим почти лисьим разрезом глаз.       – Взаимно, – посмеивается Чжань. – Слышал о вас всех уже столько, наконец увидел целиком, а не мельком руку или половину ноги на фото.       – О! А видео он тоже Вам кидал?       – Где кусок переделал и кто-то об этом очень цензурно оповестил, да? – усмехается Чжань, уже понимая, что этот кто-то именно Цзысюнь.       Он помнит то видео в минуту с небольшим. Еще бы нет. Ибо давно обещал показать что-нибудь из конкурсного, и не так давно отправил вечером кусок хореографии на второй этап — на третий будут ставить танец, если пройдут местный уровень. Тот же зал, желтый свет, Ибо, миксованый хип-хоп, танец… Залюбоваться можно было, честно, если бы не «этого ж не было, чего завыебывался?» в самый динамик под конец и немного запыхавшееся «потому что могу» от Ибо.       – Ай, блин, неловкость, – Цзысюнь смущенно потирает пальцем кончик носа, получает тычок в плечо от Ибо и отводит взгляд.       Это и есть друзья Ибо: парни простые, веселые и шумные, особенно Чэн-Чэн — человек с шилом в заднице и незакрывающимся ртом. Они так и не хотят оставлять их с Ибо, пытаются втянуть в свои развлечения, будто бы действуя по принципу «друг Ван Ибо и мой друг тоже», и им откровенно до лампочки, что Чжань нифига не умеет еще, а Ибо вообще-то упорно изображает хорошего тренера. Хотя все же не изображает: у него получается добиться от Чжаня уверенности и отпустить наконец его руки. На этом маленьком достижении и останавливаются, потому что Ибо уже совсем начинает ворчать, что «я с тобой побыть хотел — их я и на тренировках вижу», и хотя Чжань рад бы побыть только с Ибо — полностью комфортно и на своем месте в такой компании он точно себя не почувствует, это не его люди, какими бы хорошими они ни были, — но возможность, будучи наедине, вернуться к тому же разговору нервирует. На катке он успел отвлечься от этих мыслей, почти забыть, а забыл ли Ибо?       Нет, Ибо не забыл, конечно, но не поднимает снова эту тему, пока Чжань по обыкновению провожает его до моста, не ведет себя странно, говорит в основном о ребятах из команды, зачем-то извиняется, что никакое спасибо до сих пор бабушке не передал, потому что у самого нет ее номера, а отец точно забудет такую мелочь, когда решит снова созвониться со своей матерью, а самому звонить — занят, несостыковки в расписании с родителями. Той, которой больше нет, он мог бы позвонить и ночью — бабуля бы не ругалась и не обиделась бы. Хотя чего уж там звонить — она жила с ним в одной комнате все детство и заботилась, пока мать с отцом старались добиться хороших должностей и высокой зарплаты, чтоб обеспечить Ибо всем самым лучшим. Говорит все как на автопилоте — мысль идет, слова идут, и он говорит. Не так, как обычно. Потом замолкает обрывисто, смотрит на светящиеся вывески на противоположной стороне дороги. Устал. Оба устали за этот день и физически, и морально. Перед глазами все еще всплывают дрожащие руки, пытающиеся завязать узелок на нитке, а тело начинает уже ощущать последствия встречи с кулаками Ибо — особенно ноют запястья. А еще хочется спросить «как ты сейчас» и «что ты чувствовал тогда», попытаться понять его, обнять, погладить по спине, пусть через слои верхней одежды это будет ни о чем.       На мосту Ибо возвращает перчатки — Чжань засовывает их, еще теплые, в карманы пуховика — и не тянется обнять на прощание. Стоит, смотрит и как будто ждет, что будет делать Чжань сам, проверяет, обнимет или нет, скажет ли что-то, кроме «пока». Во всяком случае, так это выглядит. Говорить на ту тему Чжань точно ничего не собирается, но прихватывает куртку Ибо на груди и с «иди ко мне» тянет на себя, чтоб все-таки обнять, погладить. Ибо не сразу поднимает руки для ответного объятия. Они так и висят плетьми, пока он тычется носом в шею Чжаня, тянется, прижимает подбородком воротник его пуховика, и Чжань слышит и чувствует, как дышат ртом ему над низким воротом свитера — тепло и немного влажно, так, что в груди что-то тихо-тихо скулит. И лишь потом чувствует руки Ибо на своей пояснице.       – Все хорошо? Сильно устал? – беспорядочные вопросы вполголоса почти на ухо.       Нашивка на шапке колет щеку. Чжань рефлекторно потирается ею, чтобы избежать неприятного ощущения, отмечая, что стянул, наверное, шапку Ибо опять на самые глаза.       – Чжань-гэ, верь мне, ладно? И в себе не смей сомневаться. И не смей больше загоняться молча.       Этого заботливого и серьезного тона Ибо Чжань не может выдерживать.       – Прости, Ибо, – только и находит он.       Больше не знает, что еще сказать. Чувствует вину за дрожь Ибо, за его натянутый голос, даже за те удары, которыми сейчас болит тело, чувствует вину.       – Прости, – повторяет и сильнее прижимает к себе, как будто это сможет защитить Ибо от ненужных переживаний, причиной которых является он сам, Чжань.       – Я ведь тоже иногда этого боюсь, гэгэ, – признается Ибо.       – Я не уйду никуда.       Ибо издает какой-то фыркающий звук, отдаленно напоминающий смешок.       – Ты сейчас домой от меня уйдешь, – возражает Ибо с улыбкой в голосе.       – А ты мне предлагаешь на мосту заночевать с тобой за компанию?       Снова этот же звучок и новая волна его теплого дыхания по шее.       – Пока, гэгэ.       – Пока, – отвечает Чжань, и Ибо отстраняется.       По шее тут же пробегает холод. Чжань непроизвольно ежится, поправляет воротник пуховика и уходит.       Дома кошка беспокойно вьется у ног, мяркает, лезет на колени — чувствует настроение хозяина.       За ужином вспоминается юность, школа. Тогда был один человек, к которому ощущал нечто похоже. Но лишь похожее — на то, что чувствует сейчас к Ибо, не тянет все равно. Или же нет? Или ошибается, и лишь со временем изменилось восприятие, но все на самом деле держится в таких же рамках, как когда-то с Юй Бинем, к которому было что-то большее, что-то теплее, чем то, что можно назвать просто дружбой? Его Чжань считал той самой родственной душой, о которых любят красиво писать в интернете подростки, соулмейтом. Тогда, давно, лет десять назад, если не больше. Больше — одиннадцать все же. Одиннадцать лет прошло с тех пор как Юй Бинь переехал с родителями в Шанхай. Оба разревелись даже, когда за день до поезда встретились попрощаться. Вот же ирония: тогда плакал, не хотел расставаться, а сейчас не вспоминает его почти. Расстояние никого не щадит — всего за полтора года Юй Бинь из самого близкого стал всего лишь воспоминанием, фантомом, по факту никем. Переписки не могли дать того, что было раньше, и за круговоротом реальной жизни — у каждого своей уже — все умерло тихо, естественно и безболезненно.       От сигнала сообщения Чжань дергается, вытянутый из диалога со своим прошлым.       19:33 Ван Ибо: «Передавай привет Орешеньке и погладь ее от меня. Я по ней соскучился»       Фото с вытянувшейся на подоконнике кошкой и гладящей ее рукой Чжаня улетела в чат с Ибо, и потревоженная внеплановой съемкой Орешек снова закрыла глаза.       Нет, с Юй Бинем было все не так, как с Ибо. И близко не так. С Юй Бинем было весело, но при том очень спокойно, без волнения, скачков нежности и нервозности, с ним было уютно и просто как с собой. С Ибо не так просто. С Ибо тепло до поры до времени, но шаг вправо, шаг влево — расстрел; он чувствителен к эмоциям Чжаня, вспыхивает от них мгновенно, а от отдачи то сердце тахикардией напоминает, что оно есть, то вот так. Не то чтобы Чжань неженкой был, но едва ли кто-то на взводе может контролировать силу, и все чувства Ибо сейчас отзываются ноющей болью в теле, на что Чжань не может не пожаловаться.       19:38 Сяо Чжань: «У меня все болит от тебя, садюга»       19:40 Ван Ибо: «Поцеловать, где болит? ( ‾́ ◡ ‾́ )»       19:42 Сяо Чжань «Губы сотрешь столько целовать»       19:43 Ван Ибо: «Не недооценивай меня»       19:43 Сяо Чжань: «凸(￣ヘ￣)»       С Юй Бинем не было шуток про поцелуи. И поцелуев тоже не было.