Omelas

      Джин напряжённо считает шаги в своей комнате, с тревогой смотря в окно, где виднеется тёмный лес, окутанный белоснежным снегом. Он, сколько себя помнит, любит зиму, холодное и морозное утро, и хрустящий снег под ногами. Но сегодня он не может насладиться этим, так как ожидает визита Её Величества — его матери, которая вот уже последние пять лет безуспешно пытается женить своего сына-омегу.       Успех до этого был, но только у людей, которые были непозволительно старше Джина, что так претило молодому человеку. Его мать повторяла, что такому как он нужно держаться за любую возможность, а не выбирать, ведь есть большой шанс остаться одному навсегда. Его пытались женить насильно, но избранные его матерью кандидаты мистическим образом умирали прямо перед днём бракосочетания, что вызывало немало слухов. Многие говорили, что Джин проклятый, что каждый, кто коснется его, умрет страшной смертью и желающих жениться на красивом, но проклятом омеге становилось все меньше. По правде, это никак не огорчало самого Джина, ведь он хотел бы учиться, повидать свет, стать частью большого мира. Семья же просто отодвигала его планы далеко, примерно, на "никогда" и требовала от него других желаний, более земных.       Массивная дверь открывается без предварительного стука и слуга, которого Джин называет своим помощником, кланяется вошедшей женщине и уходит, прикрыв за собой дверь. Джин кивает головой и возвращает свой взор к окну, давая понять матери, что её уговоры ничего не значат для него.       — Этот сезон — твой последний. Если ты не выйдешь замуж после Рождества, мы будем вынуждены отправить тебя в пансионат для омег. Поверь, нам сложно было принимать такое решение, но..       — Но я и так оставил немаленькое пятно на вашем безупречном семейном реестре появившись на этот белый свет, так? — громкая пощёчина заставляет Джина улыбнуться грустно, и снова отвернуться от матери.       Мужчины-омеги были очень редким и позорным явлением. Многие семьи у которых они рождались считали себя провинившимися и вымаливали себе прощение. Но чуть позже ажиотаж вокруг них немного стих и их начали воспринимать как не более чем рабов, если они были рождены в простых семьях и в качестве любовников, если они рождались в богатых. Позора быть отцом омеги отцу Джина было предостаточно: он не мог опуститься ещё ниже и отдать его в качестве любовника, поэтому родители пытались выдать его замуж официально. Хотя желающих сделать из него своего любовника было немало, об этом ему говорил каждый третий с кем он танцевал на официальных встречах, балах или благотворительных мероприятиях.       Он был красив. Некоторые, безнадежно влюбленные даже слагали оды о его красоте, об изящных руках, о густых смоленых волосах в которых скрыта красота ночи, о миндалевидных глазах, и о стройности молодого тела. Были среди них и художники, которые писали прекрасные картины, где он был ангелом и лесной нимфой, где он улыбался мягко и завораживал своим взглядом. Джин не верил ни словам писателей, ни кистям художников. В своей голове он был никому не нужным молодым человеком, которого не любили его родители и которого не любил он сам.       — Я согласен отправиться в пансионат. Не нужно лишнего шума и торжества, — через время говорит он, зная, что мать ещё стоит на своем месте.       — Бал будет завтра, мы пригласили всех и не можем отменить его только из-за твоей прихоти, — он слышит в её голосе дрожь, но все равно остаётся спокойным и не оборачивается до её ухода. Как только хлопает дверь, он прикрывает глаза из которых текут маленькие слезы обиды на свою судьбу и на себя.       Старинная кровать с зелёными балдахинами, на стойках которой нарисованы цветущие деревья вишни снова заставляют его думать об истинном. Он думает, что его истинный пахнет именно так: цветущим деревом вишни.

***

      Ханбок, сшитый из китайского шёлка, идеально сидит на его фигуре, подчёркивая изящные изгибы тела и аристократическую осанку. Синий цвет выгодно оттеняет белоснежную кожу и темные глаза, которые сверкают из-за освещения в зале, будто маленькие звёзды. В канун Рождества устраивать бал было необдуманным решением, ведь все готовятся к основному празднику, и у многих такие мероприятия вызывают крайнее раздражение и траты. Джину не хочется спускаться в основной зал, ведь он знает, что все собрались чтобы в очередной раз его пожалеть и посмотреть на ещё один его провал. Осознание раздражает до такой степени, что болит голова, сдавливает виски.       Вышколенные слуги всегда сопровождают его везде, где бы он ни был. И сейчас они идут позади него, смотря прямо перед собой. Его шаги отзываются эхом, привлекая внимание, и все замирают, вглядываясь в него, в руках держа свои бокалы. Он ненавидит это, ненавидит своих родителей, которые каждый год заставляли его чувствовать эти жалостливые взгляды и перешептывания прямо в лицо. Высшее общество, люди голубых кровей, весь этот фарс вызывает у него отвращение.       Музыка начинает играть, и будто всё снова возвращается на свои места, гости весело разговаривают друг с другом и кланяются Джину, улыбаясь во все лицо. Он идёт к родителям, которые следят за ним будто коршуны, их лживые улыбки больше походят на оскал. Ничего не меняется, всё идёт так же, как и в прошлые разы — провально. Он помнит эти лица, практически слышит, глядя на них то, что они ему раньше предлагали. Ни единый мускул не шевелился, когда они свои желания озвучивали. И сейчас они по кругу высказывают свои восхищения, жадно облизываясь и облапывыя его взглядом.       Очередной танец с очередным потенциальным женихом, которому далеко за пятьдесят, но Его Величество одобрительно кивает, когда мужчина просит у него разрешение. Если "жених" умрёт от недостатка воздуха прямо здесь, на Джине поставят очередной красный крест. В этот раз — навсегда. Он танцует с непроницаемым лицом, не слушая очередные восхваляющие бредни, надеется, что пианист завершит свою композицию преждевременно. Но его молитвы остаются неуслышанными и он чувствует, как чужая рука на пояснице опускается все ниже, заставляя Джина недовольно нахмуриться. Он растягивает свои губы в ухмылке, что искажает его красивое лицо. Пытаясь самостоятельно остановить танец, Джин наступает на ноги мужчине, но тот не теряет своей хватки. Дверь в основной зал открывается слишком громко, пианист замирает на очередной ноте, и по залу проходится гул, который становится все тише и тише. Джин поднимает свой взор на того, кто так бесцеремонно нарушил все правила этикета. Бронзовая кожа, свидетельствующая о любви незнакомца к странствиям, не по моде длинные, собранные в хвост на затылке волосы, в которых переливаются серебряные пряди. Его белоснежная льняная рубашка расстегнута на верхние три пуговицы, открывает обзор на мощную грудь, которая равномерно вздымается при каждом вдохе. Накаченные ноги облачены в черные штаны и под ними можно увидеть, как сокращаются мышцы при движении. В довершение на мужчине красуются высокие сапоги, зашнурованные до икроножных мышц. Глаза незнакомца искрятся яркими оранжевыми лучами, что напоминают Джину закат в июльскую ночь и бессовестно влекут его. Полные губы и упрямый подбородок вздёрнутый вверх, надменный взгляд, исследующий каждого и бескрайняя наглость, которой пронизан каждый жест — всё это заставляет охать собравшихся. Джин улыбается внутри себя, но в лице не меняется, спокойно разглядывая чужака.       — Моя законная очередь, — голос его незнакомый, кажется немного резким и грубым, не таким тошнотворно-сладким, как у остальных. Он заставляет отодвинуться очередного женишка от Джина, и кланяется, выставляя руку в пригласительном жесте.       — Ваше Высочество! — Возмущается мать и это заставляет Джина с мягкой улыбкой подать свою руку незнакомцу. Жёсткая и мозолистая ладонь мужчины, совершенно не похожа на мягкие и ухоженные руки, к которым он привык. Вторая ладонь ложится на поясницу, аккуратно притягивает Джина поближе, но правил приличия незнакомец не нарушает, сохраняет уважение к Джину. Начинает играть незнакомая мелодия, и Джин оглядывается в сторону пианино, где сидит уже другой человек, явно нездешний. Это видно по его одежде, и играющей музыке, которую он не вытягивает из себя, как это делают местные пианисты. Он возвращает своё внимание к незнакомцу, встречаясь с ним взглядом. Мужчина улыбается нагло, на его щеках появляются ямочки и Джин сдерживает отчаянный порыв прикоснуться к ним. Необычные чувства заполняют его тело и разум, заставляя плыть и следовать за этим загадочным мужчиной. Его охватывает волнение, неконтролируемое и беззаботное, и он начинает улыбаться искренне, смущённо опуская свой взгляд. Глаза его останавливаются на загорелой груди незнакомца, осознание этого заставляет его лихорадочно тут же поднять взгляд обратно и залиться краской. Чужие глаза, все это время наблюдавшие за ним, будто смеются и в них Джин видит себя: напряжённого, раскрасневшего, взбудораженного.       — Ваше Высочество, — бархатный баритон заставляет его вздрогнуть всем телом, и сбиться с ритма. — Не волнуйтесь, все в порядке, — подбадривает его мужчина, — просто следуйте за мной, — добавляет он, слегка наклонившись к его уху.       Джин уверен, что сейчас он походит на спелый помидор, но восхищённые глаза напротив доказывают, что каким бы он сейчас ни был, этому мужчине он по вкусу. В огромном зале танцуют только они, остальные смотрят на них разинув рты, не скрывая своего шока, у некоторых на лицах мелькает недовольство.       — Кто вы? — единственное, что успевает спросить Джин, но музыка останавливается и мужчина отходит от него. Он не знает, услышали ли его вопрос, но разочарованный вздох не проходит мимо ушей мужчины, который кланяется и подмигивает ему при этом, закусывая нижнюю губу. “Бесстыдство”, — сказала бы его мать. Представив ее лицо, Джин начинает тихо смеяться. Её Величество не будет в восторге.       — В далёкой Англии есть такая рождественская традиция. Того, кто стоит под веткой омелы, целует тот, кому он нравится, и этот человек ему не вправе отказать, — не отрывая взгляда говорит мужчина и зелёная ветка омелы появляется в его руках, он крутит её перед собой. — Хорошая традиция, мне она нравится, — Джин хмурится, переваривая то, что сказал мужчина, и ахает, когда незнакомец вскидывает свою руку вверх и она застывает прямо над головой Джина. Он смотрит сначала на мужчину, который встречает его растерянный взгляд и, не разрывая его, обнимает Джина за талию.       — Вы сейчас стоите под веткой омелы, Ваше Высочество.