There There

я так легко скользнул в их рутину, что сам иногда пытался понять, как так получилось. у нас было много хороших дней, спокойных, идиллических, я бы даже сказал. ахеренно было жить возле океана, мы гуляли с коляской вдоль пляжа и подолгу болтались на мелководье. я закатывал джинсы и держал Анну за ручки, приподнимая над волной. она болтала ножками в воде и хохотала, а Тео сидел на берегу и улыбался, позволяя прибою лизать его голые ступни. на выходных закупали продукты, и очень непривычно было проходить мимо рядов с алкоголем, зато потом Тео становился жарить стейки. он собирал волосы в пучок на затылке, чтоб не мешали, но одна прядка у лица все время выпадала, и он раздраженно дергал головой вбок, пытаясь смахнуть ее. за лето в Калифорнии он выгорел, стал почти русоволосым, и иногда я подходил и убирал светлый локон, сопротивляясь желанию дунуть в его пунцовое ухо. он вообще неожиданно хорошо готовил, это его успокаивало, заземляло что ли. но иногда, когда у меня случались приступы вдохновения, я приволакивал из русского магазина сало с черным хлебом, или становился варить борщ, или лепить пельмени. Тео улыбался, мужественно терпел мою ругань, отважно ел мои кулинарные шедевры и самоотверженно потом убирал засраную кухню. не думаю, что ему на самом деле было вкусно, американцы не любят русскую еду, да и то, что у меня в итоге получалось, иногда было просто несъедобным. - что это, Борис? - это, Поттер, holodets! - я был горд собой, я был просто божественен. - что? - holodets. ты попробуй! полезно для костей, для суставов, для хрящей. - для каких хрящей?.. - Поттер, ну вот сколько можно препираться? какая разница, каких хрящей? человеческих! ты что, мне не доверяешь? я тебя разве травил хоть раз, а? - я зачерпнул ложкой. - ты сказал, вареники тебе понравились! - вареники - да.. - он смотрел с сомнением, понюхал. - почему оно дрожит, Борис? оно, blyad', живое.. - это желе, придурок! оно застыло просто, так надо! - я видел, что он почти сдался, надо было чуть-чуть только дожать. - что ты ломаешься? я сейчас обижусь! я над ним девять часов проторчал! - ладно, Боже, не начинай.. - он поднял руки капитулируя, и я подсунул ложку ему под нос. Тео вздохнул стоически, слизал холодец, кашлянул. - ну как? - я следил за ним, как коршун. - необычно. выражение его лица было слишком уж нейтральным, чтоб я поверил. это было подозрительно. - необычно? и это все? тебе не понравилось! я что, хрена мало положил? - я откромсал себе кусок. дрожащий, надо признать. - а нет.. не мало.. ну, было немного островато.. с кем не бывает. по утрам Тео брился в маленькой ванной, которая вообще-то была слишком тесной для двух взрослых мужчин, но он никогда меня не прогонял, когда я заваливался туда чистить зубы или плескаться в душе. в первый раз я был заворожен тем, как он водил бритвой по линии челюсти, над верхней губой, по кадыку, чтобы борода была аккуратной, а не как у попа, задирал голову, и тогда на шее натягивались мышцы, проступали вены и жилки. Тео брился, Тео стал большим мальчиком, превратился в мужчину, в последний раз, когда мы суетились в ванной с утра, на лицах ни одного из нас не было щетины.. мы толкались локтями и препирались по мелочам, а потом я делал нам кофе, пока он кормил Анну. мы все время таскали ее на руках, и один из нас постоянно гуглил что-то о детском питании, коликах, сыпи, почему дети так мало спят и так много плачут, когда начинают резаться зубы, что с этим делать, десять лайфхаков для отца-одиночки.. - ты не отец-одиночка, - заметил я, когда он читал мне вслух, что с ребенком нужно быть терпеливым и сдержанным, но не скрывать своих чувств, иначе он вырастет эмоционально травмированным, - не читай этот бред. - если я не буду скрывать свои чувства, мой ребенок вырастет эмоционально травмированным. - Тео пожевал щеку. - я отец-одиночка. ты не отец-одиночка. - у тебя есть я. и я не отец-одиночка, я вообще не отец. у меня нет детей. - а как же Астрид? - он отвлекся наконец от этой идиотской статьи. - та блондиночка? да они ж на фотке все беленькие, ну там даже близко меня нет! а я наплел, лапши тебе навешал, ты что, поверил? наивный ты, Поттер, вообще не изменился! - зачем? - что зачем? - соврал зачем? - он рассеянно наблюдал, как я меняю Анне памперсы. в жизни бы не подумал, сколько помещается в маленьком ребенке.. - понтонуться хотел, зачем еще. - я пожал плечами. - хороший понт дороже денег. ты такой из себя! антиквар, колледж, все дела, невесту себе завел! без пяти минут женат, а я что? ну да, бабла навалом, я весь такой важный, все на цырлах, и что с того? - у тебя был водитель. - мы переглянулись и захохотали. по вечерам мы валились на диван перед теликом и смотрели Опру. Анна у меня на животе, а Тео съезжал головой по плечу и почти всегда сразу отключался. иногда он упрямился, что не устал и еще почитает, и через пять минут уже дремал, книга выпадала из безвольных рук. я не признавался даже самому себе, но это было самым близким к счастью, что я когда-либо испытывал. ему все еще снились кошмары. он больше не кричал и не подрывался, как в Вегасе, но паника никуда не делась. он просыпался, как от толчка, дезориентированный, с бешено колотящимся сердцем, и я клал ладонь ему на грудь, шептал, как когда-то. чшшш, Поттер, это просто сон, я здесь, и он успокаивался, засыпал. обычно за день Анна выматывалась так же, как и мы, и спала себе тихонько, но как-то ночью я проснулся от плача. Тео встал к ней, в полумраке я видел его спину, он ссутулился с ней на руках, покачивая, прислонился бедром к кроватке. меня поразило, каким уставшим он выглядел, почти изможденным. - иди ложись. - я выпутался из простыней, потянулся за малышкой. - давай, ты стоя спишь. - Борис, ты не должен.. - не дури, иди, давай. - я шлепнул его легонько, забрал Анну. он похудел, трикотажные домашние штаны висели на нем почти неприлично низко, проехавшая на улице машина осветила на миг его лицо. мягкое со сна, синяки под глазами. юное, почти мальчишеское, как самыми душными ночами в невадской пустыне. я хочу его. кровь бросилась в лицо. меня это испугало, я сам себя испугал, я подтолкнул его к дивану, пытаясь отогнать образы того, что мне захотелось сделать с ним на этой постели. он не сопротивлялся, заснул еще до того, как голова коснулась подушки. Анна чмокала что-то мне в подмышку, пока я стоял и думал об ее отце очень недетские вещи. в ту ночь я больше не ложился. утром он выглядел посвежевшим. - спасибо, - он протянул мне чашку кофе. - ты хоть немного поспал? - да, спал, как убитый. - на щеке у него отпечатался шов от подушки, розовый на загорелом, и я глотнул кипятка, обжег язык. - blyad'! следующей ночью я тоже встал. и следующей. а потом опять он, и так мы стали делать это по очереди, не договариваясь, просто давая другому возможность отдохнуть. иногда он просыпался и наблюдал за мной, я чувствовал его взгляд, слышал, как менялся ритм его дыхания. сначала быстрый, а потом все медленнее, когда он проваливался в сон под мои мычащие бессловесные колыбельные. но были и плохие дни, тяжелые, когда болели его травмы после аварии. - открытый перелом. - сказал он мне, когда увидел, что я смотрю на заживший рваный шрам у него на предплечье. он мыл посуду, рукава были закатаны. - и колено. оно болело на смену погоды, и он начинал прихрамывать, глотать тайленол. морщился, между бровями залегала складка, которую так и хотелось сгладить, аж руки чесались. в один вечер его скрутило так сильно, что он практически не вставал, подволакивал ногу и скурил столько сигарет, что окурки в пепельницу не помещались. я укатил с Анной гулять, обошел три аптеки, набрал ему там мазючек разных. - Поттер? - его не было ни на кухне, ни в комнате, когда мы вернулись. я уложил задремавшую Анну в кроватку, когда увидел свет из-под двери. Тео обнаружился в ванной, маленькое помещение заволокло паром. - горячая вода, - пояснил он тихо, когда я вошел и присел на корточки возле него, - помогает. он дышал неглубоко, я видел, как сокращались мышцы его бедра, непохоже было, что помогало. я поднялся, примостился на край ванны. - давай ногу, Поттер. - я зашипел, когда опустил руки в воду, кипяток вообще, как он не сварился.. - сейчас получше станет. мышца была каменной, я смял ее, растер основанием ладони, массируя, пытаясь расслабить, снять спазм. он зарычал сквозь зубы, откинул голову на бортик. я работал, месил его бедро, мы оба шумно дышали, Тео коротко постанывал, так хватался за борта, что казалось, эмаль сейчас раскрошится. наконец мускулы стали мягкими, упругими, напряжение ушло из его тела. лицо его покраснело, намокшая прядка приклеилась к виску. - получше? - я утер пот со лба, ослабил ворот рубашки, погладил его по колену. он разлепил глаза, поморгал, приходя в себя, накрыл рукой пах. он был возбужден. - да. - взгляд его был тяжелым, темным, он сглотнул и закрыл глаза. - спасибо. нагнуться, прильнуть губами, языком, пальцами, у него стоял, у меня тоже, скользко, быстро, непристойно. прохлада кухни отрезвила меня, я вытряхнул сигарету из пачки, руки тряслись. сердце надрывалось, член пульсировал в штанах, и биение крови в ушах было почти как контузия, будто кто-то кинул шумовую гранату. сигарета обожгла фалангу, я чертыхнулся, вывернул кран, суя кисть под ледяную воду. что мы делаем, Тео? через месяц маленькая, но громкая девочка, его миниатюрная копия, назвала меня папой и засмеялась. а я заплакал.