Маленький мир

Утро в поместье не задалось с самого начала. Сперва ему в глаза слишком ярко слепило солнце, и пусть он любил все яркое, это было уже слишком, потом у него бессовестно украли подушку, зажали в объятиях, и отвоевать он её смог только с боем, а после чуть не споткнулся о ноги мастера и не влетел носом в дверь. Тенген глубоко уважал своего мастера, но из-за таких выходок, за которыми сам Агацума не следил, хотелось как следует его отчитать и иногда даже ударить, пусть по статусу и не положено. Наконец, убрав в шкаф футон, приведя себя в порядок и разбудив столпа в качестве маленькой мести, цугуко вышел из комнаты, где они спали, и направился на кухню. В этом доме было заведено, что тот, кто первым проснулся, тот и готовит завтрак обоим, и в это утро такая обязанность была как нельзя кстати, потому что можно было сбежать от любящего поныть Зеницу и немного прийти в себя. Сам же Зеницу хотел лишь подольше понежиться под тёплым одеялком с двумя подушками, от одной из которых так приятно пахло грозой и им. Этот мелкий и сам был, как гроза: громкий, яркий, неукротимый, но порой очень удивлял старшего своими действиями и словами. Обычно именно он смущал Зеницу, а тут сам смутился и убежал, стоило столпу сонно произнести его имя. Ну вот что за ребенок? Зеницу понимал, что поспать ему больше не дадут, а выходить на кухню и нервировать цугуко ему не хотелось, запустит ещё в него чем-нибудь поувесистее. Поэтому он решил просто поваляться, пока завтрак не будет готов. На кухне, тем временем, Тенген настолько погрузился в свои мысли и работу, что не сразу заметил, что мастер спустя почти двадцать минут так и не пришел. Наверное, это даже к лучшему. Он не мог долго дуться на Зеницу. Этот прелестный жёлтый цветок хоть и был столпом, постоянно окружённым огромным количеством народу, но почему-то звучал как-то грустно и одиноко. Тенген в нем души не чаял и все гадал почему., но никак не мог понять. И ему только и оставалось, что слушать звук учителя, который постоянно менялся, в зависимости от того какие люди находились рядом. Но одно он знал точно: когда заданий нет, когда они вместе в этом поместье и находятся в поле зрения друг друга — именно тогда Агацума звучит как счастье. Тогда по его губам скользит нежная, искренняя улыбка, и предназначена она только для Тенгена. Когда завтрак был готов, и Тенген пошел обратно к их комнате, чтобы позвать учителя завтракать, то на подходе услышал то, чего вот никак не ожидал. Зеницу пел. Негромко, спокойно, но так красиво, что парень замер, желая подольше это послушать. Он не знал эту песню — вероятно, столп сам её придумал или просто крутил на языке какую-то старинную мелодию, — но звучало это… счастливо. Словно горный ручей, что журчит, переливается по камушкам, бежит куда-то далеко вперёд, сам не зная куда, но радует всех своим появлением. Тенген не хотел прерывать своего мастера, тем более сам впервые видел его таким, но тот понял, что его подслушивают, и, на секунду остановившись, бросил: — Долго ты будешь там сидеть? Заходи уж. От осознания того, что его поймали за подслушиванием, Узуй вспыхнул, резко встал и, стараясь унять волнение и смущение в голосе, ответил: — Я пришел с-сказать, что завтрак готов, — и посмотрев на лежащего на спине учителя, добавил: — Чего вы разлеглись, мастер? Все никак не успокоитесь из-за подушки? Тот озадаченно посмотрел на цугуко снизу вверх и вверх тормашками. — Она моя, я не собираюсь отдавать её вам, — парень зашёл вглубь комнаты и сел рядом с учителем. — А в следующий раз и вашу заберу! — Жестоко! Как жестоко! — завопил Агацума, не желающий расставаться с единственной вещью, которую он мог обнимать во сне. Тенген лишь по-доброму ухмыльнулся. Его мастер такой эмоциональный, и именно это делает его таким очаровательным, и заставляет сердце биться рядом с ним быстрее. — Вы пели. Не припомню, чтобы вы когда-нибудь пели. Что это была за песня? — спросил Тенген, надеясь, что он не покраснел. Спрашивать такое напрямую как-то не очень. Но Зеницу глянул на него так, будто не понимал, о чем идёт речь, и требовал объяснений. — Ну… Это звучало как счастье, а вот ваш звук напоминает скорее грусть, вот мне и подумалось чт… — Тенген, — неожиданно перебил его наставник, прося внимания, — все мы звучим печалью, такова жизнь человека. Не ломай голову над тем, кто как звучит, это не стоит того, поверь, — он подсел ближе и протянул руку к лицу, аккуратно касаясь юношеской щеки пальцами. — Привязавшись к звуку, ты не сможешь забыть его, когда придет время, а это может больно ранить. В этот момент столп был серьёзен, а голос его звучал так печально и завораживающе, что у парня само собой с губ сорвалось тихое: «Зеницу», а рука потянулась к пшеничным волосам, перекинутым через плечо. Волосы столпа пахнут солнцем, пахнут счастьем и летом, он весь похож на яркое солнце, такое хочется забрать себе и никому не отдавать. А ещё хочется стать для него личным солнцем, чтобы отгонять все тучи и невзгоды. Агацума спокойно наблюдал за действиями ученика, за тем, как он перебирал его волосы, но когда тот завел руку за шею и начал тянуть на себя, Зеницу чуть вскрикнул: «Что ты?», и через секунду они вместе лежали на полу, а Тенген прижимался лбом ко лбу учителя и держал его ладонь в своей. Этот маленький жест выражал все то, что он не мог сказать вслух. Пока что не мог. Столп сперва удивился такому порыву, но на самом деле он все прекрасно понимал: он слышал, как звучит парниша рядом с ним, и Зеницу хотелось, чтобы его собственный звук этого был громче. Он смотрел на лицо Тенгена с закрытыми глазами, слегка подрагивающими ресницами, сложенными в мягкую улыбку губами, расположившееся так близко к его собственному, и сам не мог сдержать нежной улыбки. Этот парень ещё услышит, как может звучать любовь. «Не волнуйся, я всегда буду рядом» — подумали оба, но лишь Зеницу спустя несколько минут блаженной тишины сказал: «Пойдем скорее завтракать». Всё-таки это утро было волшебным.