Маленький мир

Танджиро часто задумывался о том, что уже и не помнит, какой была его жизнь до встречи с Кёджуро. Нет, вернее… Он отлично помнил все события, всех людей, но что насчёт чувств и эмоций? Вот тут неизвестность. Хотя какая сейчас разница? Главное, что Кёджуро с ним, а он с Кёджуро. Им вместе лучше всего. К слову, Кёджуро всегда был таким. В каком бы мире, в каком бы времени они ни встречались, Танджиро никогда не забывал его. Он будто бы переносил эти воспоминания из мира в мир, из жизни в жизнь — эти воспоминания о человеке, который подобен солнцу, подобен живородящему пламени, что несёт за собой тепло и нежность, желание жить и веру в то, что ты не один в этом темном мире; он переносил их из жизни в жизнь, и каждый раз при встрече с Кёджуро его сердце судорожно замирало, будто бы боялось, что это всё — иллюзия, сон, болезненные игры сознания или воспоминания из очередной прошлой жизни, где он не смог его спасти. Но стоило им встретиться взглядами, как оба сердца будто бы моментально связывались невидимыми нитями, а души протягивали друг другу руки и крепко-крепко хватались за них, боясь отпустить и потерять. И вот так каждый раз Танджиро находил его, хватался за него, любил и не отпускал. Казалось, будто бы Танджиро был растением, а Кёджуро — его солнцем, почвой и воздухом — всем тем жизненно необходимым, без чего не то что жизнь — существование просто напросто невозможно. Без него он не выживет, завянет, а мир его превратится в безжизненную пустыню. А Кёджуро ни слова против не говорил. И дарил ему эти светлые чувства, нежные поцелуи, тёплые объятия и всего себя, а ещё весь мир в придачу. Друзья их понимали и не осуждали, семьи — поддерживали. Только отец Кёджуро всегда был угрюм и как-то отстранён, но со временем Танджиро понял с какой стороны к нему нужно подступиться, чтобы заполучить доверие и признание. И всё-таки, их жизнь была чудесной. Абсолютно каждая жизнь вместе. Однако Танджиро противоречил сам себе, когда хотел, чтобы Кёджуро их помнил так же, как сам Камадо. На самом же деле он страстно желал, чтобы ни об одной из этих жизней Ренгоку не помнил. Особенно о той — с демонами. Каждый раз лично вспоминая её, Танджиро бросало в дрожь, и он крепко сжимал кулаки, дабы успокоиться. Слишком больно. Слишком тяжело. Та жизнь, пожалуй, была самой тяжёлой. Даже тяжелее чем жизнь, в которой они не могли физически быть вместе, ведь в то время, как один только начинал вставать на ноги и делать первые, неуверенные шажки в жизнь, другой уже несколько лет лежал засыпанный слоем холодной черной земли под бетонной плитой. И всё же, проще было смотреть на эту самую плиту и касаться пальцами утопающих в камне букв, чем не мочь ничего сделать и наблюдать за тем, как твой любимый человек погибает у тебя на глазах. — Что с тобой? Ты какой-то встревоженный весь день. Ты не заболел? — спросил с заботой Ренгоку, и Танджиро вынырнул из водоворота собственных воспоминаний. — А, нет, прости. Просто задумался, — поспешил ответить Камадо, дабы успокоить любимого. — О чем же? — О нас, — честно ответил парень и лёг к старшему на колени. Он не врал. Лишь чуточку умалчивал. — О нас, говоришь… — теплая широкая ладонь легла на голову Танджиро и начала мягко её гладить, и Камадо бы под таким проявлением заботы мог уснуть, если бы не сказанные в следующую секунду слова: — Я помню тот поезд. Танджиро в момент напрягся и замер, сердце, кажется, тихо издало какой-то звук, похожий на разбившуюся хрустальную вазу, и рухнуло куда-то вниз. Он помнит. Внутри всё сковало льдом. Он помнит! Зачем? Почему?! Танджиро считал это только своим долгом — нести на плечах этот груз, эту боль, а теперь выходит, что Кёджуро тоже страдает из-за этого. Немыслимо. Он поднял голову с колен и сел, стараясь не показывать, насколько ему тяжело. — Как много ты помнишь? — голос слегка дрожал, но парень старался выровнять его. Только бы Ренгоку не помнил ту битву. — Не особенно много. Помню то, как меня провожала Шинобу, как вы втроём подсели ко мне в поезде… А, ещё тот сон помню. Неприятный он был. Танджиро облегчённо выдохнул. Значит он не помнит, как… — А ещё помню, что ты плакал. Чёрт. — А я тебе что-то говорил, хотя и двинуться не мог. Чёрт! — Вот тут было больно, — Кёджуро положил руку на солнечное сплетение, как раз туда, где зияла в тот раз дыра от удара Аказы. Танджиро не знал, что говорить или не говорить. Не знал даже как реагировать. В его голове ярко горел один единственный вопрос «почему?», на который у него не было ответа. К нему снова и снова лезли те воспоминания, тот момент, когда Кёджуро с окровавленным лицом произносил его последние слова, даже на пороге смерти давал наставления и говорил быть сильными, и от этих самых воспоминаний у глаз предательски не вовремя собирались слёзы, и того момента как они потекли, Танджиро не заметил. Он будто бы одновременно был и не был здесь. Он только и мог, что смотреть на свои руки и видеть те самые, которые не смогли спасти Кёджуро. Поэтому когда его щёк коснулись тёплые руки, он вздрогнул и дернулся, испуганно подняв свой взор на человека перед собой. Но Ренгоку встретил его понимающим взглядом и теплой улыбкой, говорящей будто: «это всё в прошлом, сейчас я здесь, с тобой». И Танджиро не смог удержаться от желания и потянулся за лаской, за защитой прямиком в эти крепкие и тёплые руки. А они приняли его успокаивающими объятиями и настойчивыми убеждениями в том, что он ни в чем не виноват, не в его силах было что-то тогда изменить, главное то, что он выжил и смог жить дальше. И теперь всё, что мог Камадо — это растворяться в этой теплой неге, в этом уюте и в этой заботе. И мысленно умолять всевышнего о том, чтобы больше им не приходилось оказываться в таких ужасных местах, а в следующей жизни Кёджуро об этом забыл.