Маленький мир

Зеницу путешествует сквозь время и пространство. Перед его глазами сменяются эпохи и правители, времена года и положение часовых стрелок, исчезают одни государства и рождаются новые, мировые войны чередуются с перемириями, а души людей становятся все темнее. Зеницу живёт в лабиринте времён. Он ищет своё сокровище, свой «путеводный артефакт», с помощью которого узнает свою судьбу, пусть и знает наперед, в чем она заключается. Он не помнит, как давно его затянуло сюда, в этот водоворот путешествий и поиска, и не знает, когда это закончится. Вероятно, никогда, ведь никто ничего не знает об этой забавной вещице под названием «любовь». У Зеницу на мизинце повязана нить алого цвета, ведущая куда-то за леса и горы, за моря и океаны, падающая со скал и уходящая в облака. Она теряется на фоне огненных закатов и малиновых рассветов. Она пачкается чужой кровью и отмывается в кристально-чистых горных реках, берущих своё начало на заснеженных вершинах. У этой нити где-то там есть обратный конец, закреплённый на чьём-то пальце. Но Зеницу не пытается идти по ней, ведь он не знает даже примерно, где она может заканчиваться. Он идёт больше по наитию, доверяясь собственному чутью и чувствам. Он верит своему сердцу, хоть и не уверен, что выбираемый им путь самый верный. «Почему ты путешествуешь?» — спрашивают его восточные купцы, держащие свой путь в богатую Византию, везущие туда свои шелковые ковры, заморские вина и яркие рассказы. «Если бы я помнил причину», — отвечает Зеницу, принимая из рук главы каравана сладкий персик. В детстве он часто их ел. Убегал от сердитого брата, требовательного дедушки, прятался в персиковом саду, в тени широких деревьев и сидел там до самого захода солнца. Тогда весь мир казался иным: более добрым, более ярким, с запахом свежей травы и со вкусом наливных дедушкиных персиков. Он был полон сказок и мечтаний о дальних мирах. Сейчас же всё то время напоминает неудачно сложенный пазл со множеством потерянных частей и выгоревших на солнце цветов. Он хочет вернуться туда, вернуться назад: в своё прошлое, полное безмятежности, шалости и любимых персиков. Путешественник не замечает, как сменяются дни и лунные циклы, проводя всё своё время в одной из тех огромных библиотек, имя которой вписано в историю, но теперь пылится в каком-то забытом свитке, никем не вспоминаемое. Он пытается искать карты, способные помочь. Но их не находит. Он пытается понять, как работают здесь компасы. Но и этого не понимает. «Они здесь бесполезны. Они всегда и везде бесполезны», — тихим скорбным шепотом, утверждающим знание всех законов этого, и не только, мира говорит случайно встреченный путешественник с глазами цвета спелой вишни и шрамом огня на лбу. «Почему?» — интересуется Зеницу, но слышит лишь «Потому что. Люди придумали их ради утешения себя, чтобы было на кого сваливать вину за неправильно выбранную дорогу». Он всё ещё не понимает. Да, люди — странные создания, но разве могли они создать нечто настолько простое, насколько грандиозное только для того, чтобы тешить своё эго? Тот путешественник выглядит не старше самого Зеницу, скорее даже младше, но почему-то от него исходит такая теплая аура, что Агацума невольно верит ему. Если он так говорит, значит это правда. Значит так оно и есть. Зачем же врать первому встречному и самому себе? Порой даже самая, казалось бы, безобидная ложь способна посеять в душе семена сомнения, и они, разрастаясь, будут захватывать в плен твоё сердце, твой разум; будут поглощать тебя изнутри, не давая здраво мыслить и решать, постепенно превращая тебя в марионетку. Не каждый хочет быть бездушной и бездумной куклой. Зеницу точно не хочет. Он смотрит на алую нить и идёт за ней дальше: вглубь по коридору, налево, петляя между стеллажами и теряясь в лабиринте подземных тоннелей многовекового замка. Тьма окружает его, лёгкой поступью следует за ним по пятам и стелется перед глазами. Она забирается под одежды, нежно обнимает, шепчет на ухо и заверяет в своей надёжности, пряча в холодной улыбке острые клыки. Она просит верить ей, но сама пугается его и отступает, открывая проход к свету; за её тяжёлыми гобеленами прячется свобода и мир, и на выходе из тоннеля в лицо бьёт свежий ветер, солнце и море. Брызги волн окропляют лицо, сверкая в ярких лучах подобно бриллиантам. Куда-то туда, за горизонт, уходит его «линия жизни». Зеницу щурится, прикрывает лицо рукой и хочет остаться здесь. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на какую-то вечность. Он хочет этого ровно до момента, когда, поворачиваясь, видит войско Калигулы, сражающееся с не атакующим, но и не защищающимся врагом — морем. Оно только и может, что выбрасывать волны на острые скалы на берегу и принимать на себя очередные необоснованные атаки. Римский военачальник стоит подле своего императора, наблюдающего за ходом сражения, и не может понять его итог. Он просит прекратить эту бессмыслицу, увести войска обратно в Рим, но правитель не соглашается; он уверен, что если продолжать наступление, то Посейдон и весь его неукротимый океан, эта безумная водная стихия сдастся и падёт ниц перед силой самого Цезаря. Зеницу смотрит на это и решает идти дальше. За горизонт. Туда, куда уходит его нить. Он не то парит над водой, не то идёт по ней поступью Христа, каждый раз оборачиваясь к странному шуму, которого нет. «Снова показалось», — думает он, слыша сквозь очередной шум звук колокольчика. Такое с ним впервые. Он останавливается, крутит головой в поисках звука — ничего. Этот звук был таким лёгким, но в то же время настойчивым, что даже спустя время Зеницу не забывает его, вновь ища встречи с ним. И в одном из миров он его встречает. Прогуливаясь по берегу моря, почти того самого, не сдавшегося под напором армии великого Цезаря, он видит в тени деревьев толпу ребят лет двенадцати, пытающихся снять с веток воздушного змея. «Дурак! Ты его так не достанешь! Смотри, как надо!» — кричит один из ребят, и у Зеницу перехватывает дыхание. Звенит его колокольчик. Парнишка ловко забирается на дерево, вытаскивает застрявшую игрушку, но вот незадача: неудачно ставит ногу на сук и срывается вниз. Но падает не на землю и не на горячий песок — падает в руки Зеницу, так удачно (скорее очень расчётливо) оказавшегося рядом. «Ты цел? Не ушибся?» — волнуется Агацума и проявляет заботу о пострадавшем, как и подобает старшему, а паренёк так потрясен случившимся, что не сразу находит в себе силы говорить. Он смотрит на своего «спасителя», и сердце его мечется от «Что это за идиот?» до «Вау! Он такой крутой!» и обратно. И звучит в этот момент гораздо громче, но не как должно звучать сердце, а как звучит колокольчик. Зеницу уходит так же быстро, как и пришел, будто испаряется из реальности, но не из памяти этого парня. Следующая встреча — посреди толпы в шумном, быстром, ярком ночном городе. Узую восемнадцать, его жизнь бьёт ключом, он не тратит время на пустые посиделки дома с родителями, а проводит его с весельем и друзьями в самом ярком месте города. Узуй любит все яркое! Он сам яркий. Но даже посреди такой толпы он умудряется заметить тот насыщенно-жёлтый, впечатавшийся в память шесть лет назад на пляже. Он сам не понимает почему, просто срывается с места, бросает друзей и мчится за ним сквозь поток, поражаясь, как легко он идёт против движения. А Зеницу ищет. Он идёт на звук и ищет его, но шума вокруг слишком много, чтобы понять, откуда он идёт. Большие города ужасны! Здесь столько шума, столько грязи и злости — всё это мешается в кучу и так резко режет слух, что Агацуме кажется: ещё минута, и он оглохнет. Он действительно не замечает эту дикую толпу людей, они не существует для него. Он идёт за нитью как по невидимому коридору, позволяющему проходить где угодно и через что угодно. И только громкое «Эй, ты!» из-за спины заставляет его остановиться и обернуться, тут же выпадая из реальности, будучи оглушённым настигнувшим его звуком. «Это ты! Это ведь ты! Тогда! Когда я упал с дерева!» — парень перед ним пытается перекричать толпу, активно жестикулирует себе в помощь, чтобы Агацума вспомнил и понял с кем говорит, а тот не признается, что понял сразу, просто ждёт знак свыше. «Давай отойдем, где потише», — он берет этого парня за широкую ладонь и легко тянет за собой в глубь улицы, подальше от городского шума. Тот, замолкнув, лишь завороженно смотрит в спину и не понимает, что его дёрнуло погнаться за ним. Останавливаясь за поворотом, он даёт парню время прийти в себя, а потом начинает говорить: «Впервые вижу, чтобы ты так волновался, Тенген, расслабься», — он сам поражается тому, как говорит это, но парень напротив больше в шоке с того, что этот человек, встреченный им второй раз в жизни, знает его имя. Тенген слишком шокирован, чтобы думать рационально. У него в голове крутится десятка два вопросов: и к путешественнику, и к самому себе. И он каждый хочет задать, на каждый хочет получить ответ. И получает, слушая рассказ человека по имени Зеницу Агацума, живущего всегда и везде, идущего вперёд за своей целью, не зная дороги. Зеницу рассказывает про себя, про самого Тенгена, про их первую встречу и путешествия; говорит так красочно и увлекательно, что даже иногда забывает, что они знакомы лишь пару дней (по его меркам, ведь в мире Тенгена прошло уже несколько лет). Узуй не может поверить в эти сказки, не может принять такую действительность, но вглядываясь в Агацуму, понимает, что за всё время он ни капли не изменился: всё такие же солнечно-пшеничные пряди, всё такие же горящие солнцем глаза… Весь он будто бы застыл во времени, подтверждая свои рассказы. «Сколько тебе лет?» — перебивая, спрашивает Узуй, на что собеседник виновато улыбается и отвечает: «Если бы я знал точную цифру. Но мне гораздо больше семнадцати, на которые я выгляжу». Он не хочет прерывать этот диалог, не хочет прощаться, и Тенген чувствует это, одновременно ощущая необычное тепло на сердце; отпустить это солнце сейчас равнозначно расставанию неизвестно на какой срок. Он не хочет расставаться. Тенген не помнит себя, но поддается какому-то неизвестному ранее чувству и, медленно подступая, захватывает Зеницу в цепкие объятия, боясь отпустить, боясь того, что он вновь растворится словно мираж. Зеницу понимает это, но ничего не может поделать — он итак задержался в этом мире. Сейчас у него нет возможности остаться здесь на подольше, но он обещает вернуться как можно скорее. Алая нить на его пальце все ещё ведёт куда-то в молчаливую неизвестность, но Зеницу это больше не интересует: он аккуратно берет её в руки и резким движением в разные стороны разрывает, мысленно прося прощения у того, кто на противоположном конце, навсегда уничтожая связь между ними. Потом берет ладонь Узуя и привязывает конец своей нити к его мизинцу. Теперь он его судьба. И его путеводный артефакт. «Это для того, чтобы я нашел дорогу к тебе», — отвечает на молчаливый вопрос путешественник и растворяется в воздухе, подобно утреннему туману. А потом вновь приходит спустя несколько часов, или месяцев для Узуя, теперь оставаясь на долгие пятнадцать лет. Его «линия жизни» порвана, а это значит, что больше он не сможет вернуться в безвременье и вновь оказаться на развилке миров и эпох. Однако, его это не пугает и не волнует. Изначальные пятнадцать лет постепенно перерастут в двадцать, в тридцать и так далее, и Время будет предоставлять им столько, сколько им будет нужно, пока точка «настоящего» не достигнет Рагнарёка.