+++
Антона, пьяного и не в его одежде, Арсений никуда в ночь не отпускает. На самом деле, даже если бы отпустил, он бы сам не ушёл. Остался бы ночевать под дверью, хоть на коврике или под столом в их «гостиной-прихожей-кухне». Но до этого не доходит, потому что в спальне есть одно незанятое койко-место. Антон бы, конечно, хотел поспать с Арсением на одной кровати (он уже даже не удивляется собственным мыслям), но они не вместились бы, разве что только кто-то спал бы буквально сверху. Просыпается он от дикого желания поссать, и едва не ссыт от ужаса прямо в кровать, потому что на соседней сидит непонятный чувак и пристально пялится на него. Антон подозревает, что это продолжается уже довольно давно. — Ты чё? — Он еле шевелит сухим языком, поэтому выдавливает эти два слога с большим трудом. Странный тип не отвечает, только неспешно, будто в замедленной съёмке, подносит ко рту чипсину из пакета на коленях и начинает жевать, всё так же пристально глядя на Антона. Жуть какая. Они борются взглядами, наверное, с минуту, прежде чем Антон находит в себе силы обернуться и обнаружить пустую и аккуратно заправленную кровать Арсения. Кажется, словно он даже не ложился спать, хотя Антон точно помнит, что самолично повалил того на кровать сразу же по возвращении из душа. Он зацеловывал его шею и лицо и что-то бормотал о том, какой тот клёвый. Тампон в носу им мешался, поэтому избавился от него Антон ещё в душе. К счастью, кровь больше не лилась ручьём. Арсений смеялся, неубедительно отбрыкивался, но потом всё же поддался и дал себя тискать. Он отсосал Антону, как и обещал. В процессе, правда, несколько раз останавливался, потому что уставал, а Антон всё не кончал из-за количества выпитого алкоголя. В какой-то момент Арсений просто решил, что будет лежать с открытым ртом, а Антон пусть сам делает, что ему надо. Это одновременно было и смешно, и горячо до чёртиков. Спустя, наверное, вечность, кончить получилось (шалость удалась!). Арсений от ответной услуги отказался: сказал, что ему и так хорошо. Ещё он наклеил Антону на лоб пластырь и смазал какой-то мазью побитые костяшки на руках. И даже пошутил по поводу того, что они не будут использовать эту мазь как смазку. У Антона, между прочим, даже мыслей таких не было (были). Засыпая, пусть и в чужой кровати, он чувствовал себя хорошо и намеревался поговорить с Арсением максимально серьёзно, как проснётся. — Не забудь сказать «на новом месте приснись жених невесте», — фыркнул Арсений в темноту. — Эй, а чё-о-о-о это я невеста-а-а-а? — сонно растягивая гласные зевками, поинтересовался Антон и зарылся носом в подушку. — Спи, Антон. Сейчас, глядя на пустую кровать и всё ещё ощущая на себе пристальный взгляд соседа Арсения, Антон чувствует себя гораздо менее счастливым, чем когда засыпал. — Ты с Арсом? — подаёт голос крипи-чувак. Антон резко оборачивается и натягивает покрывало до подбородка (разумеется, из-за этого открывая босые ступни). — Чего? — интересуется он опасливо. — Он ушёл на зачёт. Ты с ним спишь? — Это не… — Я Илья. Он оставил твои вещи. — Илья кивает на аккуратную стопку Антоновых вещей, сложенную на стуле у изножья кровати. — И таблетку с водой, если херово будет. Те обнаруживаются там же: блистер с аспирином и полулитровая бутылка «святого источника». Антон всё ещё хочет ссать, поэтому игнорирует Илью и его вопросы, встаёт с кровати и, подхватив со стула вещи — бутылка летит на пол, и нагибаясь за ней, он только сейчас понимает, как ему хуёво — идёт в ванную. Таблетку в рот он засовывает и запивает водой, уже стоя над унитазом и отливая. Делать несколько дел одновременно, конечно, не лучшая идея, и вообще Антон никогда не был в этом хорош, но лёгких путей он не ищет. Стульчак он предсказуемо забрызгивает мочой. Поэтому, чтобы совесть не грызла, тщательно вытирает его туалетной бумагой, намотав её на руку в десять слоёв. Он умывается, чуть пошатываясь над раковиной, и ненавидит себя за то, что мешал алкоголь вчера. Медленно одевается, внимательно изучает своё отражение в зеркале и чешет щетину на щеке. Воспоминания вчерашнего вечера вовсе не флэшбэками настигают его: как ни странно, он помнит всё чётко, и это не может не радовать. Однако Антон понимает, что об одной вещи всё же забыл ещё вчера — о своём мобильном. Он оглядывается по сторонам и, разумеется, не находит тот нигде в ванной. Возвращается в комнату — Илья всё так же сидит на кровати, жуёт чипсы. — Ты не видел мою мобилу? — Вон та? — парень указывает подбородком в сторону кровати Арсения. Там, рядом с подушкой, лежит смартфон. С вдребезги разбитым экраном. — Да ну бля, — вздыхает Антон и берёт смартфон. Сенсор, к счастью, по-прежнему рабочий. — Бурная ночка? — Подрались с одним мудаком, ничего такого. Ты не знаешь, во сколько Арс вернётся? — Вы с ним спите? — снова бестактно интересуется Илья. — Это тебя не касается. — Касается. Я тотализатор веду. — Ты? — Мы. — То есть? — Тебе пора. — Илья наконец встаёт с кровати, откладывает пачку с чипсами (крошки прилипли к его штанам) и указывает на выход. — Да в смысле, блядь? — До свидания. Он совершенно бесцеремонно выталкивает Антона за дверь и закрывает ту перед его носом. Антон даже слышит звук защёлкивающегося замка. Они тут все со странностями, что ли? Их по этому критерию расселяют по комнатам?+++
Домой Антон не едет не потому что ему не надо проспаться и не потому, что он не ощущает себя как дерьмо под прессом, а потому что Ира прислала ему и Скруджи гневные голосовые, чтобы оба тащили свои задницы к ней. А не послушаться её себе дороже. — Значит, так, господа присяжные заседатели… — Эт типа шо, отсылка какая-то или она кукухой уехала? — уточняет Скруджи, поднимая наверняка такую же тяжёлую с похмелья голову, как и у Антона (таблетка перестала действовать, и весь груз вчерашнего дня снова навалился на плечи). Они смотрят на Иру, сидящую за столом напротив. Та выглядит так, словно не пила вчера вместе со всеми, не танцевала на столе, размахивая своим лифчиком, и не лакала текилу из пупка Дарины. Антон этого всего не застал, но он видел сториз в инсте, пока ехал к подруге в метро. — Я тут подумала… — Ира игнорирует вопрос и разглядывает свои ногти. — Когда успела только? — не выдерживает Антон. — А ты умеешь? — одновременно с ним бурчит Скруджи. — Я собиралась поговорить с вами ещё вчера, но вы куда-то съебались. — Ну я — да. А Скря куда? Опять Булаткина окучивать ушёл и мне не сказал? — А шо ты хочешь знать? Мы сначала долго друг другу дрочили, а потом мне в ебало прилетела его дырка, и после этого я плохо чё помню… Антон внимательно смотрит на друга, переваривая услышанное, но тот лежит лицом в стол, не двигается и больше не говорит: точно опоссум притворяется дохлым. Если бы от опоссумов, когда они «умирают», несло перегаром, то было бы прямо вот стопроцентное сходство. — Да заебали не слушать! — Ира грозно ударяет кулаком по столу. Так, что голова Скруджи на другом его конце слегка подскакивает. — Я слушаю! — восклицает Антон. — А я игнорирую, но это не мешает тебе меня донимать, — бурчит Скруджи, подпирая голову рукой, чтобы было мягче. — Значит так, я решила, что раз у вас нет яиц, нужно расчехлять свои. — Звучит так себе, — морщится Антон. — А картинка перед глазами вообще пиздец. Шпрот, может не надо? — Надо, Эдя, надо. Вы же так до следующего пришествия будете телиться. А я не молодею! — И что ты хочешь? Запереть нас в комнате, чтобы выяснили отношения, и не открывать, пока не поговорим? Это банально. — Антон откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Он ненадолго прикрывает глаза, потому что голова его всё ещё высылает на хуй. Не уснуть бы только. Хотя, почему нет… Уточнять, о чём именно говорит Ира, нет смысла, это и тупому (Антону) понятно. — Вот именно, что это банально и вряд ли сработает. Я, конечно, понимаю, что активные действия — это не про вас… — В смысле? — В смысле, не хочешь сделать что-нибудь, Шаст? — Ира щёлкает пальцами в воздухе, размахивая руками как пьяная мельница. — Не знаю я! На свидание пригласить. Да засосать в конце концов на виду у всего универа! Недолгая пауза, за которую Антон успевает понять, что его не пугает подобная перспектива, нарушается тихим всхрапом Скруджи. — Думаешь, слабо? — в итоге уточняет Антон. — Не думаю, уверена. — Ира изображает своё лучшее «битч-фейс». Он жуёт губу, хмурит брови, смотрит на подругу скептически и протягивает ей руку. — Спорим? — На что? Попытку изобразить удивление вместо того, чтобы порадоваться сработавшей уловке, Ира проваливает, но Антон, как настоящий друг, не говорит об этом. — Не знаю. На желание? — это тоже банально, но ничего оригинальнее и умнее в голову не приходит. — Хорошо. Но у меня условия: даю вам времени до вечера пятницы. — Ты подготовилась! И… в пятницу матч. — Да. Ну и что? Как раз предлог есть. — Пять дней… ладно. Скря, разбей. — Нет, — Ира отводит их сцепленные руки в сторону. — Эдик тоже участвует. — С хуя ли? — возмущается Скруджи, даже голову поднимает и смотрит на них двоих как на говно. — А вот. Ты тоже должен добиться поцелуя Егора на людях. — Я на это не подписываюсь. — Подписываешься, — твёрдо говорит Антон, берёт руку друга и кладёт её поверх их с Ирой «замка». — Ты не бросишь меня в этом дерьме одного, бро. — Суки вы пидорасы, — страдальчески вздыхает тот. — Ладно, хуй с вами. Надеюсь мне не придётся жрать говно енота, а то от Шпроты всякое можно ожидать. — Я как будто главный поставщик трэша среди нас. — Ира смеётся. — Мы с тобой где-то на одном уровне… — дёргает плечом Скруджи. — И ещё одно: продувает один, значит продувают оба. Так что вы как в песне — связанные одной целью, скованные одной цепью… и так далее. Не дожидаясь, пока Антон или Скруджи сообразят, что на это ответить, Ира свободной рукой «разбивает» их спор и выглядит донельзя довольной. — Пять дней, мальчики. И не продуйте игру.+++
В понедельник Антон полон энтузиазма выиграть спор. Он составляет план действий: как подойдёт к Арсению, что скажет, где улыбнётся, поблагодарит за то, что было после вечеринки и так далее. Ещё он всё время дёргает Скруджи, чтобы тоже не отлынивал от дела. Тот только отмахивается и говорит, что у него всё под контролем. — Ага, два года уже под контролем! — Отсоси. Арсения в понедельник он даже не встречает, так как тот бегает по зачётам и семинарам. Словно знает, что Антону от него что-то нужно, поэтому умело скрывается. Во вторник Антон полон энтузиазма! Он загоняется из-за спора сильнее, чем из-за зачёта по политологии, по которому, в отличие от философии, автомата не предвидится. Перед смертью, конечно, не надышишься, но он старательно вчитывается в конспекты Иры, которые та любезно предоставила, и сейчас с насмешкой наблюдает за потугами Антона. — Смотри не пукни. — Чё? — Антон вскидывается и чуть не роняет тетрадку. Стоящий рядом Скруджи покатывается со смеху и сползает по стене на пол. — Что я такого сказала? — Задела раны души! — отзывается друг, ни хуя не спасая положение. Антон чувствует, как у него горят уши. Вечером после зачёта у них тренировка, о которой Антон благополучно забыл и вспоминает только когда встречает в коридоре Матвиеныча в форме. Тот говорит, что ждёт всех на поле через пятнадцать минут. Игра через три дня, а у них конь не валялся! Он преувеличивает, конечно, но, как капитан команды, гоняет их и в хвост, и в гриву. После такого пропиздона Антону не то, что целоваться не хочется, но даже говорить о возвышенном не особо прёт. У него болит всё, даже волосы. Поэтому, как только оказывается дома, он вырубается, не переодевшись и не приняв душ. В среду Антон всё ещё полон энтузиазма. Выспавшийся, посвежевший, с мыслями о победе в игре, о победе в споре и о поцелуе с Арсением, он как будто окрылён всю первую половину дня. О сессии он не думает, хотя надо бы. Он находит Арсения — или точнее Арсений находит (читай: караулит) его — на выходе из аудитории, в которой Антон с трудом сдаёт социологию. Находит и тянет за собой сквозь толпу в сторону сортиров. Запирает их там и прижимает Антона к стене. — Я хочу поговорить, Арс! — пытается сопротивляться он, но кто бы его слушал… На самом деле, ему кажется, что в последнее время его вообще никто не слушает. Даже препод по социологии был где-то «не здесь», и задавал какие-то странные, не относящиеся к теме вопросы, на которых Антон чуть ли не обосрался. — Нет времени разговаривать, хочу тебе отсосать, снимай штаны! — категорично заявляет Арсений. Плоть слаба, сопротивление бесполезно. Антон позорно проваливает свою важную миссию и старается не орать в голос, когда Арсений берёт член так глубоко, как ни разу до этого ещё даже не пытался. Антон едва не плачет от нахлынувших ощущений. Арсений сваливает, пока Антон приходит в себя, и это подло до ужаса. «Поматросил и бросил» — это, конечно, не про них, но ощущает он себя именно так. На звонки Арсений не отвечает, на сообщения в Телеге тоже. Бесит, сука такая. Но минет был охуенный. Думать о том, где и на чём (или на ком) парень тренировался, совсем не хочется. А поцелуя Антон так и не добился. Успокаивает лишь то, что у Скруджи тоже пока тишина. В четверг в Антоне всё ещё теплится энтузиазм… Теперь он караулит Арсения на выходе из аудитории. И как только тот оказывается в поле зрения, Антон хватает его за руку, тащит в сторону и притискивает к стене рядом с окном, не давая шанса на побег. Упирается руками по обе стороны от головы Арсения, умостив локти на его плечи. — Ты чего? — тот смотрит на него удивлённо и немного испуганно. Оглядывается по сторонам, и как будто становится меньше в размерах, когда замечает на себе взгляды прохожих. Хотя Антон знает, что с размерами у него всё отлично. — Завтра игра. Придёшь посмотреть? — начинает он издалека. Он же даже речь подготовил! — Мог бы написать в Телеграм. — Ты не читаешь сообщения. — Уведомления не всегда приходят. — Арсений тот ещё мастер соскользнуть с темы. Но не сегодня, Антон не собирается отступать. — Как насчёт поцелуя на удачу для будущего чемпиона? — Антон… — парень отрицательно мотает головой, и Антон понимает, что это лютейший провал. Он проебался. Выходит, все те намёки и вероятные шансы, которые ему мерещились, всего лишь… хуйня из-под коня, вот что это. И ведь он мог бы запросто засосать Арсения против его воли. Но так ему не хочется. К тому же, условиями спора было оговорено, что тот сам должен поцеловать. Да и по яйцам получать у всех на виду тоже не круто. А Антон уверен, что обязательно получит, если применит силу. — Ладно. Я понял. Ладно. Он делает шаг назад, готовый уйти, раствориться в толпе и не смотреть на Арсения. Возможно больше никогда (или хотя бы ближайшие пятнадцать минут). Но тот берёт его за руку, притягивает обратно к себе, и Антону кажется, что время замирает: и вот-вот, в эту самую секунду, их губы соприкоснутся… Кто-то пробегает мимо, пихает Антона, — отчего он ударяется носом о лоб Арсения, — даже не извиняется и не оборачивается. Антон провожает неуклюжего пидораса взглядом и охуевает, потому что в конце коридора с возгласом «Да заебал!» Егор — «сука блядская» — Булаткин притягивает Скруджи к себе за грудки и засасывает в агрессивном поцелуе. — Бля, — открыв рот, констатирует Антон, наблюдая за этой сценой. Не он один охуевает (хотя он был готов к этому, как и к тому, что на него с Арсением тоже будут смотреть так же): собравшиеся вокруг уже достают телефоны, фотографируют, снимают видео и ржут над Скруджи, который показывает «папарацци» факи. Арсений явно пытается сдержать смех — уголки его губ дрожат. — Давай так же? — всё, что может из себя выдавить Антон, с трудом ворочая языком. Мысли о том, что «лишь бы не встал» затмевают сознание. Это странно и стрёмно, он ни за что никому не расскажет. — Not today, Satan. Not today. — Пользуясь тем, что на них никто не смотрит, Арсений встаёт на цыпочки и целует Антона в щёку, затем быстро юркает под его рукой, всё ещё упёртой в стену, и уходит, тут же теряясь в толпе. — Сука! — шипит Антон и снова смотрит на Егора и Скруджи, которые пусть и прекратили целоваться, но продолжают стоять и сверлить друг друга взглядами, словно в попытке испепелить на месте. Об них можно не только спички, а целые костры разжигать — так искрит. Антону почти завидно. — Всё, разбежались на хуй, спектакль окончен, — наконец говорит Скруджи всем вокруг и, поймав взгляд Антона, подмигивает. В пятницу у Антона не остаётся энтузиазма… +++ Ни перед одним зачётом он не ссал так, как перед матчем. Потому что зачёты у него получается абы как, но сдавать. Автоматами ли, с помощью Иры или даже благодаря собственным знаниям. Он с трудом отвоёвывает свои «уд-ы» и не парится больше. А перед тем, как выйти на поле, трясётся, словно на улице минус семь. Мороз и солнце, день хуйня. Но он понимает, что на самом деле его колотит вовсе не от предстоящей игры. — Если выиграем — нажрёмся, — заявляет Матвиеныч, одеваясь в форму. — А если проиграем — в жопу нажрёмся! — Разнообразие! — ржёт Скруджи и натягивает свои спортивные гольфы. Он ловит унылый взгляд Антона и кивает на выход из раздевалки, мол пойдём поговорим. Выйдя на улицу, они молча закуривают, и друг пихает Антона плечом. — Я в ебучей подростковой мелодраме, Скря, — выдыхая в вечерний воздух дым, жалуется тот. — Въебался таки. — Скруджи говорит это таким тоном, что до Антона впервые реально доходит, что, блядь, так и есть. Въебался, втрескался, по уши, очевидно безответно. Очень плохо. — Да пизда вообще. Ещё и спор проебал. Ну как так-то, блядь?.. А ты кстати… как? — Я сказал, что если он меня не засосёт, то не видать ему больше моего божественного хуя. — Скруджи смеётся, глядя на охуевшее выражение лица Антона. — Да я просто рассказал про спор. Ссу зверски от того, что Шпроте в голову придёт… — Ты читер. — Ну а хули кота за яйца тянуть. Говорю, что думаю, и всякая прочая еботня… К тому же, блядь, два года я его окучиваю, пора уже и пососаться. — В смысле? Вы никогда не сосались до этого? — Нет. Только в жопу долбились. Ахуй Антона теперь, наверное, можно потрогать. Потому что он буквально повисает в воздухе. К счастью хоть не пахнет, это же не пердёж. Но всё равно, блядь. Что? — И он просто взял и..? — Ты видел. — И никакой драмы? — Он, конечно, тот ещё хуй с крыльями, но нет. Сам охуел. Но мне кажется, он просто заебался и смирился, что я не отстану. А я бы не отстал. — И у вас теперь… что, это самое? — «Это самое», блядь, тебе пять лет? Хуй знает. Но после матча он обещал ждать меня у трибун, а не в раздевалках, когда все уйдут, как обычно. Антон рад за друга, но собственная неудача не даёт ему сполна это выразить. — Прости, я проебался. — Ещё нет. До конца дня есть время. А если проебёшь, я тебе в жопу свой кед запихаю. Не снимая с ноги, усёк? — Люблю тебя, Скря. — Эй, вы, двое, блядь, на поле давайте, шустро! — Матвиеныч, хоть и ростом метр с кепкой, всегда такой серьёзный и важный, когда дело касается команды, что даже Антон ощущает себя мелким пацанчиком рядом с этим воинственным коротышкой. Их матч начинается ближе к вечеру, как в большинстве подростковых американских фильмов про футбол. Поле освещается громадным количеством фонарей и софитов; трибуны ревут, хоть и заполнены лишь наполовину; у них и своя группа поддержки есть во главе с Ирой и Дариной (Антон даже не в курсе был, что те так подготовились), скандирующая какие-то подбадривающие кричалки. Антон ищет глазами Арсения, но разглядеть его среди пестрящей толпы физически невозможно, так что затея оказывается провальной. Как и их игра: первый тайм они проигрывают со счётом один-ноль. А во втором тайме Антону ставят подножку, и он пропахивает подбородком по траве несколько метров, подворачивает ногу и разбивает колено. Остаток игры он досматривает со скамейки запасных и в голос ревёт вместе со «своей» частью болельщиков, когда его команда пропускает ещё два мяча, не забив даже гол престижа. Так позорно они ещё не проёбывались. Хотя Антон считает, что чуть раньше он проебался гораздо сильнее. В раздевалку они возвращаются поникшие и недовольные собой, игрой и всем миром в целом. Уже у самого входа Антона выцепляет Арсений, отводит его хромающего в сторону, подальше от толпы. Антон не смотрит на него, пялится себе под ноги. — Ты хорошо играл, молодец. — Ага, мой полёт войдёт в тренды ютуба. — Это да. — Арсений усмехается. Он выглядит так, будто хочет ещё что-то сказать. Или сделать. Но Антон так устал и так накрутил себя по поводу матча, вчерашнего отказа Арсения и дурацкого спора, что просто аккуратно высвобождает свою руку и кивает в сторону раздевалки. — Я пойду к ребятам. Надо выслушать от Матвиеныча, какие мы никчёмные и кривоногие. — Но я собирался… — Давай завтра, ладно? — Точно? — Да. Спасибо, что пришёл. Арсений сощуривается, кивает, но вместо того, чтобы уйти, приподнимается на цыпочки, обвивает шею Антона руками и целует в губы. А Антон и рад, что их никто не видит, потому что ему ни с кем не хочется делиться этим моментом. +++ Скруджи внимательно рассматривает себя в зеркало и, судя по выражению лица, подбирает нужные слова, чтобы выразить максимально нецензурно всё, что он думает об Ире, об их споре и об Антоне, из-за которого они и влипли. — Я тебя ненавижу, ты знаешь? — интересуется он хрипло. — Неправда. Ты любишь меня самой нежной и не-гейской любовью, — отвечает Антон гордо. — Ещё слово, и я точно заткну тебе рот и жопу бутсами. Пиздец ебучий на хуй. Шпрота, почему проебался он, а страдать должен я? Между прочим, я видел: после матча Фриканутый засосал его у раздевалки. Так с хуя ли? — Ничего не знаю. Нет сториз, нет поцелуя, спор проигран, — категорично отрезает Ира, снимая их на телефон. Поцелуй Скруджи с Егором, разумеется, разлетелся по интернету и набрал даже больше просмотров и лайков, чем эпичный полёт Антона. Их же поцелуй с Арсением видели только Скруджи и Матвиеныч, который никак это не прокомментировал, спеша устроить всей команде разнос. Хотя, слабенький был разнос. Он просто проматерил всех до пятого колена и успокоился, позвав надираться с горя. Сегодня у них последний зачёт. И именно этот день Ира выбрала, чтобы Антон и Скруджи выполнили её желание. Она принесла им два пакета и торжественно вручила лично в руки, коварно усмехаясь и маня за собой к туалету на втором этаже. — Кстати ты в курсе, что это мужской сортир, да? — вкрадчиво интересуется Антон, когда очередной первокурсник заходит в туалет, охуевает и молча удаляется, едва завидев, чем они втроём занимаются. — Ты хотел бы делать это в женском, милый? — уточняет Ира, очаровательно хлопая своими длиннющими ресницами. Антон кривится, показывает подруге язык и тоже поворачивается к зеркалу. Они уже поржали над параллелями с троицей из Гарри Поттера и их коварными делишками. Вот только никакого зелья они не варят. Даже травку не покуривают, хотя вполне могли бы. Однако перевоплощения имеют место. — Ир, мы обязательно должны так идти на зачёт? — Антон предпринимает последнюю попытку образумить подругу. Та уверенно кивает. — Можешь идти голый, — предлагает Скруджи, прикуривая сигарету. Он усаживается на подоконник и болтает голыми ногами в тяжёлых ботинках. Ему, кажется, его образ в конце концов заходит, потому что как ещё объяснить то, что он достаёт телефон и начинает делать селфи, по-блядски выпячивая и без того пухлые губы. — Предатели. — Молчи давай и пиздуй уже отсюда, страна должна знать своих героев, — смеётся Ира и машет на Антона рукой. — Дай хоть тоже покурю. — Курение убивает, — спокойно констатирует Скруджи, отправляя недокуренную сигарету в свободный полёт в открытую форточку. — Пойдём, ссыкло. Меня-красавицу Булаткин ждёт. Антон красноречиво молчит, закатывает глаза и выходит вслед за Скруджи в коридор. Ира не отстаёт от них, продолжая всё снимать на видео и коварно хихикать. Они со Скруджи одеты в её платья. Антон в однотонное, небесно-голубого цвета, а друг в белоснежное, с маленькими чёрными черепками, которые отлично сочетаются с чернилами на его теле — особенно с черепами на коленях, которые платье ничуть не скрывает. На самом деле, они ещё легко отделались. Потому что Скруджи прав — от Иры можно ждать чего угодно. А тут всего лишь походить весь день в платьях. Ну, подумаешь… В первые минуты этой «тропы позора» Антон ощущает себя максимально неловко, странно и глупо. Ещё более глупо, чем когда эпично пропахивал поле носом жопой кверху перед всем универом. Но когда он видит среди удивлённых и смеющихся студентов Арсения (тот стоит рядом с покатывающимся со смеху Егором, и Антону бы заподозрить что-то неладное, но он тормоз), его как будто отпускает. Решимость, с которой Антон, казалось бы, давно распрощался, ебашит с новой силой, и он быстрым шагом приближается к Арсению, который с усмешкой смотрит на него. — Весело тебе? — Отлично выглядишь, — вместо прямого ответа заявляет тот и прикусывает нижнюю губу. Антон пялится на него и думает, что сейчас или никогда, поэтому вываливает прежде, чем успевает сообразить, что они на людях, что он в платье, и что их снимают на видео: — Арс, ты не хотел бы… ты станешь… бля. Короче, будешь моим парнем? — А ты что… — Арсений понижает голос и приближается к уху Антона, чтобы громким шёпотом уточнить: — гей? Он получает за это по лбу. Заслуженно. Смеётся, ничуть не обижаясь. — И мы, что, будем держаться за руки? — Будем, — уверенно кивает Антон. И для достоверности своих слов берёт руку Арсения в свои. — И целоваться на людях? — Возможно… — И ты будешь спокойно при мне пукать? — А это обязательное условие? — Антон немного кривится, но потом улыбается и кивает. — Могу прям щас! — Не надо… — Как скажешь, ты только попроси, и я пукну ради твоей улыбки! — В тебе умер романтик, Антон. — И попахивает? Арсений смеётся, задумывается ещё на мгновение: — И ты не будешь пытаться меня убить, если кто-то о нас узнает? — спрашивает он, и Антон на секунду подвисает, не понимая, что это попросту издёвка: они ведь и так у всех на виду… — Буду, конечно. Никто не должен знать, вообще никто. Нет. Никогда… Ты дурак? — Хорошо. Но ещё кое-что, я должен сказать… — Он делает паузу, за которую Антон успевает себя накрутить, как спагетти на вилку, и по-настоящему испугаться. — Платье тебе идёт, но это совершенно не твой фасон. Вот с рукавами в три четверти и вырезом чуть поменьше… — Замолчи? — Ладно. И плевать Антон хотел на то, что люди вокруг, что кто-то улюлюкает, кто-то аплодирует, а кто-то картинно и громко возмущается, что «развелось пидорасов». Он наклоняется к Арсению и целует подставленные губы, ощущая себя в финале ебучего ромкома. Тут, по сценарию, все вокруг должны начать танцевать и петь о том, что любовь победит всё и бла-бла-бла. — Снимите комнату! — слышит Антон голос Скруджи, косит глаза в сторону и показывает тому фак. Друг стоит и довольно улыбается, а сам держит за руку Егора, который что-то ему шепчет на ухо. — Стоп, снято! — кричит Ира и смеётся, убирая наконец телефон в карман узких джинсов. — Хорош сосаться, зачёт никто не отменял.