Тёмные переулки

февраль, 2020

      — Доброе утро, милый, — карикатурно-слащавым тоном протягивает Алика, едва на пороге появляется Стас, на ходу натягивающий обрезанные джинсы. — Твой кофе готов.       Стас замирает с кулаком у рта: зевать, кажется, уже не хочется. Кухня выглядит знакомой и вместе с этим абсолютно чужой. На мутных кухонных окнах играют золотистые блики солнца, а в воздухе тонкой змейкой вьётся сливочно-кофейный аромат. От этого запаха сводит желудок. А у плиты, почему-то блестящей от белизны, стоит Алика. И не Алика одновременно. Всегда собранная, строгая и колючая, сейчас она выглядит слишком… Мягко. На ней домашнее голубое трико и подаренная Пашкой олимпийка; растрёпанные волосы небрежно собраны крабиком. Но самое невероятное: она варит кофе.       Алика вовремя снимает турку с огня и оборачивается на Стаса, тряхнув головой. И Стас с облегчением выдыхает: взгляд тот же, ледяной, с хитрой искрой и самодовольством.       — Что, думал, привиделось? — хмыкает Алика, одной рукой разливая кофе по кружкам, а другой регулируя огонь у сковороды. — Доброе утро, засоня!       — Доброе, — осторожно кивает Стас, рьяно растирая лицо ладонями, — а сколько время?       — Самое время вставать, — пожимает плечами Алика, кидая взгляд на часы над столом. — Уже двадцать минут одиннадцатого. Дай мне завтрак доготовить.       Стас угукает и удаляется в ванную. Алика, готовящая завтрак, всё ещё кажется миражом, иллюзией, игрой полусонного сознания.       За две недели, что Алика жила у них с Пашей, её приходилось чуть ли не шантажом выманивать на кухню что-то готовить. Сестрица не была ленивой — отнюдь: она с радостью мыла посуду, еженедельно убиралась в комнатах без малейшего намёка. Но каждый раз отнекивалась, когда её заманивали к плите.       Когда Стас выходит из ванной, на кухне всё уже готово. Первым делом в нос ударяет фантастическая смесь запахов: тут и плавленый сыр, и кофе, и жареный хлеб. А потом ему открывается накрытый стол.       — Оу, — Стас хмыкает, глядя на яичницу с помидорами, колбасой и сыром, — это всё, на что хватило твоего кулинарного таланта?       — Смешно, — поджимает губы Алика и разом опрокидывает в свою кружку сливки. — Скажи спасибо хотя бы за это.       — Ладно-ладно, — примирительно поднимает ладони Стас, запуская руку в корзинку с ещё мягкими и горячими гренками, — ты вообще герой. Не понимаю, почему ты раньше этого не делала.       — Раньше у меня пары были, а сейчас каникулы, — Алика подпирает щёку кулаком и с деланым безразличием наблюдает за завтраком Стаса.       Стас не может не признать, что завтрак вышел прекрасным. Яичница не подгорелая и не пересоленная (постоянный косяк Пашки), гренки тают во рту, а кофе сварен на высшем уровне. Со вчерашнего обеда в животе было пусто, и сейчас просто не хватает сил оторваться от вкусной еды и поблагодарить Алику. А она всё бездумно размешивает сливки в кофе и пронзает Стаса взглядом: ждёт отзыва о пище.       За две недели сессии Стас привык, что Алике надо делать всё на высшем уровне. Поэтому, проглотив пол-яичницы, он наконец находит силы буркнуть:       — Очкусно.       — На здоровье, — кивает Алика, и уголки её губ приподнимаются в лёгкой улыбке, скрашивая холодность лица.       Только потом Алика приступает к завтраку. Она ест медленно, глядя в коридор мимо Стаса и как будто что-то обдумывая.       — Блин, и кофе офигенский! — Стас восхищается искренне, но громче, чем следовало, чтобы вывести сестру из транса. — Ты вроде кофе не любишь, а варишь его — высший класс.       — У меня по-другому не бывает, — самодовольно ухмыляется Алика, откладывая вилку в сторону и делая маленький глоток. — Сам же знаешь.       — Угу, — кивает Стас и, пока Алика снова не погрузилась в транс, спрашивает: — И почему ты раньше не готовила? Пашка думает, что ты просто вторая Каменская.       Алика сдержанно фыркает:       — Поэтому и не готовила. Припашете же. Я ж знаю вас, мол, ты вкусно готовишь — приготовь ужин. А оно мне надо?       — Ну ты же живёшь с нами.       — Слушай! — Алика звякает вилкой по столу и хмурится. — Я живу всего две недели. Уже надоела? — Стас отрицательно мотает головой; Алика выковыривает кусок колбасы и, лениво жуя, тоскливо протягивает: — Вы не бойтесь. У нас с мамой всё медленно на мировую идёт. Недельки через две съеду от вас.       — Да не, кхм, не надо… В смысле, кхм, мы всегда тебе рады.       Стас отставляет пустую тарелку в сторону. По телу разливается удовольствие и леность. После такого вкусного, хотя и простого, завтрака хочется просто лечь на кровать и лежать целый день, ничего не делая. Совсем. Алика продолжает гонять какие-то свои мысли. И милая улыбка сменяется складками между бровей и тяжестью во взгляде.       У сестры что-то случилось — Стас это понял сразу, но не понимает, как к ней подступиться. Алика для него похожа на цветущий кактус: вроде такой колючий, озлобленный, а на самом деле у его цветка просто очень нежные и красивые лепестки. Тронешь — осыпется. «А этого нам не надо», — Стас чешет щетину и вспоминает.       Сегодня у него свидание с Лизой! Она впервые за год придёт к нему в гости!       — Алика… — Стас старается, чтобы его голос звучал, как ни в чём не бывало, но Алика чует.       Стас не знает, как Алика это делает: она вдруг оставляет кружку с тихим стуком и, поправив волосы, деловито подаётся вперёд. Секунду назад была такая милая сестра, любящая дочка — а сейчас деловая девушка. Как она улавливает едва заметные нотки в интонациях — загадка.       — Что? — спрашивает Алика.       — Короче, кхм, у меня сегодня свидание.       — Поздравляю. С Лизой?       — Угу, — Стас потирает шею, — она должна прийти домой. В общем, ты… Можешь, ну, кхм, ненадолго…       — Прогоняешь уже! — укоризненно протягивает Алика, а потом вздыхает. — Хорошо. У меня как раз сегодня… Встреча.       — Свидание?       — Да боже упаси! — всплескивает руками Алика. — Илья зовёт школу посетить.       — Илья? — Стас не может сдержать коварную ухмылку, которая рвётся наружу с ликованием мысли.       Неужели Алика наконец-то простила этого несчастного парня? А Алика как-то грустно улыбается и, заправив за ухо прядь, пожимает плечами, мол, Костик предложил им, троим золотым медалистам, сходить в школу и рассказать о своей жизни в институтах. Пусть их и разбросало по разным городам и разным профилям, осталось кое-что, их связывающее.       И это не только прошлое. Есть что-то ещё, невидимое, едва ощутимое, и Алика перебирает в воздухе руками, говоря о Костике и Илье, словно пытается прощупать.       Алика рассказывает всё, стараясь демонстрировать безразличие. Но в её голосе звучит горечь, отражающаяся в стремлении чем-то занять руки, в блуждающем взгляде, в торопливости речи, в постоянном касании короткой пряди за ухом.       Она переживает. Переживает из-за частого молчания Костика. Из-за внимания Ильи.       — Алика.       Стас встаёт, когда Алика, не переставая с полуулыбкой тараторить что-то о Костике и Илье, совершенно незначительное, собирает посуду и складывает в раковину. Она судорожно мечется по кухне, словно пытается сбежать от собственных мыслей и чувств.       — Алика! — Стас хватает её за запястье, когда она тянется помыть посуду, и разворачивает к себе.       — В общем, да, Стасик, — Алика хмыкает, — я свалю, и вы сможете заниматься всем, чем захотите!       Алика подмигивает, и её щёки наливаются нездоровым румянцем. Ничего не говоря, Стас притягивает сестру к себе, буквально заставляя уткнуться лбом в грудь. Алика натужно сопит, а потом неловко обнимает его. Пальцы у неё холодные и влажные, как ящерицы, так что кожа вдоль позвоночника покрывается мурашками.       — Спасибо за завтрак, сестрёнка. Знаешь, ты можешь остаться здесь, если не хочешь идти. Мы с Лизой найдём, где чем заняться…       — Нет, — Алика поднимает голову; губы плотно сжаты, в глазах сверкает ледяное пламя решимости. Она снова заправляет за ухо прядь. — Я должна разобраться во всём. Этом. А тебе полезно побыть с девушкой, а то уже на сестру бросаешься.       Алика ловко выворачивается из его объятий и вкладывает в его ладонь намыленную губку. Слышны её шаги по квартире, а потом до слуха долетает не то просьба, не то приказ:       — Не забудь посуду помыть, Стасик.